***
Подбитая птица тащится по коридору Дома, бежит от того, кто ни на шаг от нее не отстает. Дышит грузно, почти предсмертный хрип. Хватается руками-палками за стены, цепляя длинными ногтями штукатурку, та осыпается под его руками, оголяя стены Дома, глазенки мокрые-мокрые, грудь тяжело скачет вверх-вниз. В углу зашебуршались, Стервятнику по носу ударил мускусный запах крысы, скрывающейся где-то поблизости, но эта добыча его не интересовала. Нога болит не умолкая, вставать на нее уже невозможно, каждый шаг сопровождает стон, подбитая птица тащится-плетется. Лестница сегодня невероятно долгая, жилистые руки обхватывают перила, тонкие пальцы цепляются с невероятным желанием жить. Состояние — мечта обычной Крысы. Никакие настойки на лимонной цедре не спасают, никакие таблетки, Могильники, горячая-холодная вода, ничего не помогает. Большая Птица терпела мучительную-пульсирующую боль с самого рассвета. С заходом солнца стало только больнее, когда остатки кислорода стало выбивать из легких, альвеолы отмирают, легкие склеиваются, глотка изодрана, хрипит, голоса уже нет. Громкие вздохи и замыленные глаза, раздавленная, прижатая к полу фигура птицы. Твоя помощь — капля воды в чернильнице, незначительная мелочь. Ты уже и сделать ничего не сможешь, остается только наблюдать. В первый раз ты переживал, это было на грани паники, чуть не вызвал Ящиков, так нервничал, думал об этом ещё неделю. Сейчас же ты не волнуешься. Смотришь в два жёлтых огонька, мысли гадкими жуками бегают под кожей, продирая себе путь, дергают нервы, шипят тихо-тихо: — А, мо-может, это его последняя н-ночь? Когда-то брат его точно убьет, они не могут существовать отдельно, — нашептывая грызут слуховую косточку, играют на барабанной перепонке, танцуют и веселятся, звонко смеются жучки, пробираются все глубже в голову. Думаешь под пристальным, мокрым взглядом птицы, он не помогает, добивает, жуки в голове только больше искрятся. И вот перед тобой лежит птица, страшная, переломанная, перекрученная. Лежит, корежится, стонет, почти ревёт. А ты для него не Бог, как Лось для Слепого, не вожак, как Рыжий для Крыс, ты для него что-то другое, понять бы ещё что. Птица ждёт и продолжает двигаться сильнее, страшнее, тряпки больше нет, как это было в прошлый раз, изначально, казалось, что от таких укусов должны быть шрамы, но все удивительным образом зажило. Уже спрашиваешь у себя «что такого?» птицы умирают каждый день, например, врезаясь в здания, под колёсами машин, сколько было раздавлено птичьих позвоночников, не сосчитать, а то третьей пришлось объявить вечный-вечный траур. Кто-то посмеется, «хахаха как глупо быть раздавленным машиной», скалясь, разрываясь от смеха, а после будет весело плясать на асфальте, собирая твои перья, суя в шляпы, делая вид словно они и правда не заразные. Эта птица каменным пластом рухнула тебе на грудь, вцепилась клювом и когтями в тебя, ты не пытаешься вырваться. Постепенно становясь Помпеем, нет, не вожаком псов, настоящим Помпеем, как из Греческой мифологии, тем что прикован к скале, что сильно напоминает камень, из которого сделан Дом, и цепью, на которой спаивают вилки в столовой для крыс, хахах иронично. Тем Помпеем, что навечно оставлен мучиться, фазан бы сказал что-то вроде: «Страшная, массивная птица мучительно рвет на кусочки печень. Неотвратимо! На лице Помпея жуткие когти птицы, и он явно недоволен ситуацией. Он обнажен, да, но в героическом смысле; он извивается от боли, и, вероятно, желает, чтобы никто не ел его печень.» думаю, что за это их и бьют. Его блядские жёлтые глаза выедают тебе сквозь абажур слез, каким бы падким и жалким он не был, он все ещё хищник, все ещё птица, что точно к концу этой ночи кинется на тебя и разорвёт заживо, но сейчас он воет у тебя в ногах, может что-то сделаешь уже? Он покрывается пугающи-красными пятнами, всхлипывает, тушь растеклась по всему лицу украшая черными пятнами щеки, глаза, нос, лоб, губы и даже слегка руки. Больше не похож на аристократа, больше не бледный таинственный принц. Его перья вонзаются в твою плоть, продирают до самых лёгких, цепляют кожу, мышцы, само нутро. Пытаются- пытаются дойти до предела, Ральф, Ральф, они хотят, чтоб ты кашлял, залился хриплым, сухим кашлем, продирают глотки, хотят — желают твоего кашля, хотят видеть сплеванные сгустки крови на полу, хотят слушать спертое дыхание. Тебе не дадут перерыв, маленькие детки большой птицы вступаются за хозяина. Сегодня годовщина смерти Тени, брат сегодня как никогда рядом. Тень наступает на пятки, отдавливает ноги, Стервятник в глухом оре открывает рот, Тень словно поливает брата кипятком, а тот мучительно извивается на полу. Ральф не видит второго гостя, не чувствует его присутствие, но четко знает, что Тень где-то рядом, даже слишком рядом, и если сегодня он закончит с братом, то явно возьмется и за хозяина комнаты. У обоих установка пережить ночь. Ральф рыщет глазами второго хищника, но боится найти. Стервятник на пределе, белая кожа играючи начинает то сереть, то покрываться отвратительно-грязными красными пятнами, что разбрасывает по всему телу, узорчато, переливаются странными фигурами. У птицы воздуха в легких осталось совсем чуть-чуть, шумно дышит, пытается собрать в себе как можно больше кислорода, весь трясется-трясется, отощалой рукой впивается в ногу Ральфа, пальцами исхудалыми держит льняную штанину строгих брюк, под кистью птицы гладкая ровная матовая поверхность, драть ее когтями будет одно удовольствие. Потолки низкие, птица не полетит. И манит Стервятник, как вера в чужих Богов, что-то неизведанное, далекое, возвышается над этим миром, пути выбранные Р1 довольно опасны, и могут навредить, не подготовленного к необходимости самостоятельной защиты от внешнего мира. Большая птица ходит с высоко поднятой головой, прямой спиной, ритмично цокая каблучками строгих туфель, встречаясь в коридоре кланяется, но не ставит себя ниже, говорит загадками, но прямо, смотрит с прищуром, но чинно, улыбается, но остро. Сшит толстыми нитями, держится стойко. Сегодня, как и год назад, Боги падают, рухнула Ландскрона, заливаясь кашлем, в холодном поту цепляясь за вечное существование ползет на свет, главное пережить этот день. Давящий взор, что щупает острыми зрачками, глядит снизу вверх, Стервятник весь такой влажный-влажный, слезы не высохли, соляными дорожками продолжают катиться, некоторые волосы прилипли ко лбу, птица открывает рот, но звука нет, он не собирается говорить. Картинка у Стервятника мутная, из-за смеси слез и туши ничего уже не видно, Ральфа держит, птица все тянется-тянется ближе, пытается впиться в шею, уцепиться, передать свою боль другому. Ральф послушным мальчиком соглашается на правила игры, Стервятник хватается взглядом за глотку, опирается только на руки, ноги уже не слушаются, дрожат и ноют. У его серых глаз был отвратительно грустный цвет. Ральф склоняет голову ниже, одной рукой помогает птице держаться, а второй покрывает щеку, по носу хищника бьет запах табака, спертый и едкий, ладонь грубая, шершавая. Для Р1 же щека птицы поразительно мягкая, пугающе холодная, подушечками пальцев он чувствует острую скулу, весь такой влажный-влажный, сырой, мертвой хваткой держит руку спасителя, когтями врезается в кожу. Ральф большим пальцем гладит щеку, чувствует живую кожу под своей рукой, все больше размазывает грязь по лицу, это уже не имеет значения. Губы болезненно-синеватые, холодные, почти безжизненные. Оказавшись окончательно под властью большой птицы Ральф склонился еще ниже, угловатые руки, острые ногти, дрожащий взгляд и с мясом не оторвать, чесать раздерая плоть до крови. Легкое, почти дрожащее соприкосновение раздалось болью где-то в позвоночнике, губы пересохшие, царапаются, Стервятник пытаясь отобрать воздух углублял поцелуй, марает, заражает своей проказой, язык горячий, отвратительно влажный поцелуй, когти разжались с запястья Р1, тощая рука переместилась на стриженый затылок несильно сжимая, хищник выбирал более мягкие места, метил добычу. Ральф запустил пятерню в мягкие волосы, накрывал ухо, вцеплялся и также держал. Слышно тяжелое дыхание через нос, глаза закрыты, дрожь стихла, жалящего кожу мрак в комнате становился мягким и интимным, губы, что недавно были такими промерзшими наливались кровью, опухали, прикусывает и новыми силами проникает все глубже, исследует, сырые пряди волос ложатся на Ральфа. Жуки под кожей вжимаются в угол, тихо пища, отдаляясь все дальше и дальше. Несет табаком и чем-то цветочным, сливается. И сам Тень уже не владеет ситуацией, как это было пару минут назад, Стервятник нашел свой Измаил и прячется теперь там, каменные, рванные стены, что не пропустят, она неприступна. Очередной удар боли, что вонзилась в ноги грязно раздалось по всему телу, послышался приглушенный стон, большая птица вцепилась точенными зубами в Р1, укус был несерьезным. Теплые капли крови падали на пол, Стервятник поцелуй не разрывал, продолжал, размазывал кровь по подбородку, стал давить когтями на затылок, стараясь все больше вжать Ральфа в себя. В качестве извинения вылизывал поставленную рану, дыхание спертое, жадное и жутко тяжелое. Птица все также переломанная, хрустит костями под тобой, шевелится у твоих ног. Осторожнее Р1, хищник точит на тебя зубы. Слезы лицо разъедают, чешется ужасно, стирают веки, те становятся почти прозрачными, молочно-белая кожа уже давно стала грязной, серой, черной, красной, омерзительной. В противно-влажном поцелуе не было похоти и разврата, он в отличие от находящихся в комнате был чист, поэтому и гадин, не сливался, он был целебен, настоящая панацея. Стервятник вздрагивает и с дрожью отстраняется от Ральфа, опускает тяжелую голову к полу, грузное дыхание расползается по комнате, взирает хищная птица исподлобья улыбка-оскал. Он пережил эту ночь, принес в жертву другого, чувство эйфории накрывает с головой, чужие Боги живы.***
Застрять в этом дне было и ядом, и спасением.