***
Олег подъезжал к апартаментам Серёжи в башне часов в девять вечера, уставший и вымотанный. Даже замученный, скорее. Выспаться прошлой ночью так и не вышло, а утром у Сергея намечалась встреча с директором научного центра под финансированием Разумовского и «Вместе» как бренда в частности, где Волков, разумеется, присутствовал. Всё прошло отлично, Серый даже не так сильно нервничал перед вынужденными социальными взаимодействиями, как бывало обычно. Может, потому что сам не выспался и силы уходили скорее на вникать и понимать, чем на нервничать, а может, потому что Серёжа на этой встрече находился в позиции инвестора, которому за проведённую деятельность на его инвестиции отчитываются. По возвращении домой Серёжа поспешил утонуть в кофе и работе, чтобы побыть одному и восстановить баланс интровертности в организме, а Волков, понимая, что его любимый в порядке, даже смог подремать в кресле около получаса, но чуткий сон быстро прервал телефонный звонок, за который Серёжа на себя ещё часа два злился, мол, не предусмотрел, прервал сон в кое-то веки заснувшего человека. Звонили же, к слову, Олегу, и не кто попало, а бывшее начальство, если можно так сказать. Старый знакомый, выше и по росту, и по званиям, предложил встретиться в ресторане неподалёку и поговорить. «Важно, и не по телефону, Волков». А Волков вполне представлял, к чему эти явления из прошлого, и также вполне чётко знал, что на них ответить готов уже прямо сейчас и по телефону. Но лезть на рожон Олег не хотел, так что, как всегда сдержанно, согласился встретиться. Встреча прошла практически так же, как Волков и ожидал: ничем не примечательный трёп о жизни, мол, как ты там, как дела, а как наши, виделся ли, а у нас там такой случай случился, а у тебя что да как, а не хочешь ещё раз рискнуть добровольно выпилиться за хорошие деньги, вписанный в карточку автоматом диагноз и подтверждения статуса смертника? Не этими словами, но суть ясна, как, блять, швейцарские часы. Деньги сулили, денег предлагали, сумму повышали раза в два, заманивали медальками за отвагу и количеством звёздочек на погонах, но Олег, как сказал в самом начале своё решительное «нет», так его до конца ужина и сохранил. У него Серёга. Ему нельзя, ошибок он своих уже не повторит. Уже наподписывал контрактов, да так, что Серёжа на таблетках теперь, ибо ебанутый попугай детства вернулся в его отсутствие. Больше никаких миссий. В отставке товарищ Волков, сколько бы гражданских там без него на этих миссиях для смертников не погибло. Эгоистично? Да пиздец. Кто спорит. Но Серёжа важнее. И даже извиняться нет никакого, сука, смысла. Неискренне получится. Марго встретила мягким приветствием, сообщая, что Сергей его там уже заждался. Олег, когда шёл, не стал его посвящать в то, куда и зачем, обозвал всё просто встречей со старым товарищем. По сути, так и было. Он в лифте устало прикрыл глаза, и на лице сама собой возникла тёплая улыбка. Серёжа дома, сейчас можно будет его обнять, шею прикусить в порыве нежности, руку в волосы запустить. Насладиться его искусством. Надышаться. Выжить. А потом сделать им что-то поесть, потому что, если бы не Олег, Разумовский бы дальше только дошиками и питался, даже не заказной едой из ресторанов. Ужас, а не миллионер, ну правда, блять. Быстро прикинув в голове, что можно сварганить из содержимого холодильника, Олег остановился на равиоли с лососем и зашёл на этаж, прогоняя рецепт в мыслях. Как только двери на этаже открылись, в нос Олега ударил стойкий и едкий запах каких-то ароматизированных трав, который, с непривычки и на контрасте после прохладного уличного аромата влажного Питера, выбил из колеи и размышлений об предстоящей готовке. — Серёж? — настороженно спросил Олег, по привычке вытаскивая давно-уже-не-табельное из-за пиджака. — Все в порядке? — нет, вряд ли воры или похитители решили бы начать с ароматический свеч, но оберегать Серёжу от любой нестандартной ситуации было уже у Волкова на подкорке. — Привет, Олеж, — выдохнул Сергей, выходя в прихожую и как ни в чём не бывало обнял и утянул Олега к центру комнаты. — Эй, ты чего, всё в порядке же. Уберёшь пушку? — спросил Серёжа, замечая пистолет и нервно сглатывая. Сергей Разумовский с его альтруизмом, настоящий он, а не субличность, даже вид оружия переносил с трудом. — Да, извини, — Олег слабо улыбнулся, тут же убирая пистолет в сторону. — Привычки, — он подошёл к Серёже и нежно утянул в поцелуй, словно заглаживая вину за неуместную нервозность. И с этим поцелуем уходило буквально всё: любые зажимы, переживания, страхи. Вот он, живой, в порядке, такой же прекрасный, изысканный, неописуемый, блять, как всегда. Его. И рядом. — Серый, ты кого травил в моё отсутствие, что тут так воняет, а? — не выдержал Волков, когда немного отстранился после поцелуя. — Вообще-то, не воняет, а пахнет, Олеж! — закатил глаза Разумовский, до безумия мило и забавно супясь на сказанное. — Это аромасвечи из восточной Туи и корня китайской Ремании, — пояснил он, делая несколько шагов в сторону. — Успокаивают, способствуют общему расслаблению организма, благотворно влияют на самочувствие и сон. Полезны в борьбе с головокружениями, сухостью во рту, общей слабостью и бес-сон-ни-цей, — победоносно закончил Серёжа, проговаривая по слогам решающее слово, и продолжил, ещё более заряженно и вдохновенно рассказывая о ближайших планах, — Я же говорил, что сегодня тебя укладывать буду, значит, буду. Так что сегодня у нас по плану тёплая ванна, расслабляющий массаж и спокойный и здоровый сон впоследствии. Серёжа закончил свою тираду с настроением «смотри, какой я молодец, что придумал», и, честно, Олег правда был искренне благодарен этому порыву помощи и заботы, но, в отличие от Разумовского, не был в таком же восторге от предстоящих планов, как Серёжа. Не потому, что не хотел, а потому, что со своей колокольни оценивал ситуацию менее оптимистично. Нет, маслá, массажики и ванна — это всё, конечно, хорошо, но не в ситуации, в которой находится Волков. Ну, не сработает просто. А расстраивать Серёжу тем, что он старался проявить нежность, оказать помощь, выразить свою любовь в заботе, но ничего не вышло, ужасно не хотелось. — Серёж, спасибо конечно огромное, но я не думаю, что это всё поможет, — Волков грустно усмехнулся и тяжело выдохнул, уже ожидая, что Разумовский сейчас поникнет, мол, нет так нет, ну ладно, обниматься всю ночь будем, но Сергей не только даже ни на секунду не засомневался, но и внаглую подошёл к Волкову, снова поцеловал, затыкая его от дальнейших аргументов, как выяснилось, ещё и слабым, но ощутимым укусом в губу. Ауч. Вообще-то, это Олегу положено кусаться. — Слышать ничего не хочу, пока не пройдём полный курс молодого бойца-засыпателя, ясно? — полушёпотом произнёс Разумовский и вновь поцеловал укушенное место. — Название сам придумал? — тепло рассмеялся Олег, на что Разумовский сделал полукивок, насколько позволяло положение, дабы не отрываться от любимых губ. — Давай я для начала ужин тебе сделаю, а потом посмотрим, — таким уклончивым ответом явно можно было нарваться на ещё один укус в нижнюю губу, но Серёжа, вместо этого, нехотя отстранился. — Ты поел в ресторане, а я уже ужинал. Так что не нужно тебе ничего готовить, — Серёжа слабо улыбнулся, явно довольный тем, как легко сегодня ему даются контраргументы. — Что ты поел? Опять свою лапшу? — Олег был уже готов начать причитать и ругаться. — Не угадал, я заказал себе говядину по-французски с фетучини, — Серёжа обошёл рабочий стол, упёрся об его край и встал напротив Волкова. — Да ладно, — Олег скептически повёл бровью. — Марго, — Разумовский взмахнул рукой и выдохнул, закатывая глаза. Олег моментами правда как чертова мамочка. «Уж лучше бы папочка». Уши и шея от таких мыслей сразу налились краской, но, Волков, благо, больше был занят изучением выведенного на большой экран электронного чека заказа и его подлинности. — Тебе пустые контейнеры в мусорке показать? — не выдержал Серёжа, скрестив руки. — Не надо, верю, — Олег плавно кивнул и подошёл к столу, обнимая Серёжу и снова утягивая в поцелуй. Длительный, уверенный. Глубокий. Хва-а-алит. Серёже аж до мурашек приятно стало. Надо бы чаще ради такой похвалы еду заказывать. — Ну и в мусорку загляну, когда руки мыть буду, — не сдержался Олег и добавил через несколько секунд, что вызвало у обоих слабый смех. — Ужас, никакого доверия, — шёпот был совсем тихий, на выдохе, плавном и спокойном. Серёжа был спокоен. Без лишней тревожности или депрессивных периодов из-за лекарств, без побочек, без разбушевавшейся птицы где-то на задворках сознания. Просто спокоен. И Олег от этого спокойствия сам им заражался, давал мышцам хоть немного расслабиться, плечам опуститься. Давал себе право прикрыть глаза, хоть на секунду не видя своего ада. Потому что есть Серёжа. И сейчас одно его нахождение тут, в его руках, совсем рядом, его бьющееся сердце дарило успокоение. Уверенность в том, что они в безопасности. Оба. — Не надейся, ты сегодня от меня ни ногой, — Разумовский снова зарылся носом в чужую шею, наполняя лёгкие запахом родного человека и дорогого одеколона. Олег носил костюмы за неплохие деньги, всегда выглядел статно, дорого — шикарно, одним словом. Не прикопаешься. Даже странно, учитывая его похуизм к чужому мнению о себе. Но, видимо, когда ты 24 на 7 с «Сергеем Разумовским» выглядеть, подавать себя нужно соответствующе. Даже если сам «Сергей Разумовский» не то что об этом не просит, даже не задумывается о таком. Та самая часть элиты, выдернутая из задрипанной коммуналки в Гатчине, которая попала в высшие круги настолько резко, что привыкнуть так и не успела. Да и не то чтобы особенно пыталась. У Серёжи с привыканием всегда сложнее и дольше было, чем у Олега. И нет, не привереда и не неженка он. Он искусство. Картины тоже, так-то, на солнечном свете хранить нельзя, но и лампы освещать должны под таким-то там градусом и с такой-то там температурой, иначе выгорит, бумага испортится, а краска потрескается. Так и с Серёжей. Но зато если париться со всеми этими условиями, то сохранится красота. Восхитительная. Завораживающая. Которой даже касаться страшно, лишь бы не сломать. Фарфор. Что там — хрупче. — Ни ногой? — Олег провёл рукой по шелковистым волосам, мягко целуя Сергея в макушку. — Я и на руках уйти могу, — спокойно добавил он, со слабой усмешкой. Издевается. Идиот. Даже не Серёжины мысли цитирую, а самого Волкова. Ну а правда, зачем все эти шутки дурацкие, только и делает, что паясничает. А потому, что не умеет он принимать помощь. Давать? Жизнь отдаст. Принимать? Ой, простите, лучше отшутиться и закрыть тему. — Ну Олеж, — простонал Серёжа, вдруг отстраняясь от поцелуев. Для Серёжи такая тактильность была сродни раю на земле. Касаться, укутываться, закрываться от мира Олегом было для него лучшим из зол. Но сейчас, пересиливая себя, приходилось жертвовать этим раем, чтобы быть более убедительным. Сложно быть убедительным, когда твоя макушка буквально служит подставкой под чужой подбородок. И тут даже не в росте дело, а в позе, нагло выбранной Олегом, чтобы не позволить Разумовскому быть убедительным. Ужас, с каким же манипулятором он спит. Какой кошмар. — Я, вообще-то, серьёзно. Тебе нужно поспать, без всех этих таблеток, нормально поспать, сон, между прочим, очень важная штука. — Ты мне меня же цитируешь, ты в курсе? — усмехнулся Волков, не отводя взгляд от мельтешащей по просторному помещению фигуры. Хищник он. Наблюдает. Наслаждается. Эстетически насыщается, так сказать. Ну и правду глаголит, чё бубнить-то. Серёжа сам может не спать сутками, если поглощён идеями, которые непременно нужно прямо сейчас реализовать, и похуй, что уже почти четыре утра. Для Серёженьки завтра не наступило, пока спать не лёг. — Я знаю, что цитирую великие умы, — Разумовский подошёл к панорамному окну спиной, не отводя взгляда от Волкова. Серёжа на фоне вечернего Питера. Красиво так, что на выставку. Тут рисовать надо, а не пиздеть о здоровом сне. — Олег, правда, тебе нужно отдохнуть, — тон был на удивление серьёзный и напряжённый, который от Разумовского слышать оказалось очень уж непривычно. Он слабо нахмурил брови и впился взглядом в глаза Волкову, не мигая, не отводя собственных. Серёжа, который всегда имел сложности со зрительным контактом и почти никогда не был его инициатором, с таким доверием, откровенностью и любовью отдал всего себя Олегу в этом взгляде, надрывистом, беспокойном, полным уверенности в своём желании помочь. — Пожалуйста, Олеж, — Серёжа говорил вполголоса, с какой-то обнаженной мольбой, которую открыть мог только одному человеку, — дай мне о тебе позаботиться. И Олег увидел. Увидел в голубом отливе глаз искреннее, неприкрытое желание уберечь, выразить свою любовь хоть как-то, доказать самому себе собственную преданность, то, что он достоин, что хоть на долю заслуживает того, что для него делает Олег. Волков никогда не умел в высокопарные речи, чаще подтверждая свою связь с Разумовским поступками, а не словами. Так с детства пошло. Не «все будет хорошо» после разбитого старшиками Серёжиного носа, а «Волков! Очередная драка?! К завучу по учебной работе, сейчас же!». Не «я вернусь, Серёж, и все заёбись у нас будет», а самые крепкие из возможных объятия после приезда из очередной горячей точки. Не «я люблю тебя», а «я рядом, даю слово». И слово не нарушалось. Серёже, всегда бывшему тем, кого следует защищать и оберегать, было сложно показать и выразить то, как он дорожит Олегом. Были подарки за сотни баксов, были до пизды романтические свидания в Москва-Сити с оркестром в ресторане под открытым небом, были обычные вечера дома перед телевизором, когда лежишь, обнимаешься — и просто хорошо. Потому что вместе. Да и «я люблю тебя» говорилось в день раз по двадцать, но цену каким-то образом так и не потеряло. Но с действиями, доказательством любви, в первую очередь себе самому, было туго. Вот и сейчас. Стоит он весь такой открытый, без масок и свитера на три размера больше, и ждёт, трепетно. Боится. Боится, что Олег даже не позволит попробовать. Попробовать выразить свою любовь. Волкову хватило ума прикинуть, насколько это Серёже важно. Хватило ума и понять, как тяжело ему будет, если не получится. Но, главное, хватило понять, насколько он переломится, если даже не попробует. Вот она, чистая инициатива, желание взять ситуацию под контроль, перехватить узду хотя бы на немного. Как когда порулить садишься в первые разы. Без прав, совершеннолетия и ровной дороги, на разъёбанных кем-то до тебя жигулях. Вот и тут. Попробовать многого стоит. И именно для того, кто пробует. Слепо, неумело, учась в процессе, когда машину заносит на поворотах, но пробует. — Хорошо, — выдохнул, наконец, Олег, слабо улыбаясь как ни в чем не бывало. Но улыбкой он на этот раз уже не стал скрывать всю усталость и заёбанность, с которой поднимался на этаж. — Ладно, давай попробуем. Вечер в твоих руках, я тоже. Только, пожалуйста, Серёж, затуши эту херню воняющую, я так скорее задохнусь, чем усну. — Ладно-ладно, — Серёжа слабо рассмеялся, прошёл в сторону кухни и задул несколько горящих свечек. — Прости, — он неловко провёл рукой по волосам, растрёпывая рыжую копну, весело и растерянно улыбнулся Олегу, но вскоре серьёзно прокашлялся и выпрямил плечи, словно физически готовясь нести ответственность за «уложить Волкова спать» в полной мере. — И какой у нас план? — Олег вальяжно прошёл к дивану, падая на него на выдохе, отчего сразу болезненно запульсировало в висках. Он откинул голову назад, устало прикрыл глаза и инстинктивно вздрогнул, когда его головы вдруг коснулись тонкие и холодные пальцы Серёжиных рук. Указательные и безымянные начали медленно массировать виски, а большими Серёжа провёл по затылку, двигаясь плавными, но уверенными движением. Волков, вечно сдержанный, не смог сдержать от этого мелкого жеста слабого стона удовольствия. — Для начала, видимо, подождать, пока у тебя чуть пройдёт голова, — Разумовский, не прекращая своеобразный массаж, чуть наклонился и невесомо коснулся губами макушки Олега, замер так на пару секунд и продолжил, мягко и заботливо, — Потом мы поваляемся в тёплой ванне с пеной, — Волков, не шевелясь, протестующе замычал, — Именно в ванне, Олеж, а не в душе за рекордные минуты три, как ты любишь, и именно «мы», потому что я должен всё проконтролировать, — уверенно договорил заготовку Серёжа, тут же смущаясь до краснеющих щёк собственной же настойчивости. Олег же не показал никакой шутливо-насмешливой реакции, а только еле заметно улыбнулся уголком губ, что придало Сергею уверенности. — А затем тебя ждёт расслабляющий массаж в моем исполнении, и, уверен, после него ты заснёшь, как младенец. — Ммм, массаж? — Олег таки соизволил приоткрыть глаза и даже чуть приподнял голову. Виски, хвала рукам Разумовского, пульсировали уже намного меньше. — Нет, «массаж», который «массаж», а не который «ммм, массаж», — тут же прояснил Серёжа. Конечно, для них двоих звучало вполне понятно, но для не вовлечённого в их интимную жизнь фраза являлась полнейшим абсурдом. — А, не тот «ммм, массаж», который я тебе делал перед встречей с инвесторами, чтобы ты перестал нервничать? — Волков еле сдерживал смех, но в лице умудрялся сохранять обыденную сосредоточенность и серьёзность. — Нет! Точно не тот «массаж», — Серёжа, кажется, мигом стал краснее алых свечек, запах которых всё ещё парил слабой дымкой в воздухе. — Ладно-ладно, — Олег шутливо вскинул руки, сдаваясь и прекращая мучить Сергея намёками. Но Разумовский, кажется, даже вошёл в раж. — Тот «ммм, массаж» получишь, когда проспишь здоровые десять часов без снотворного, — прошептал он на ухо Олегу, обдавая кожу горячим дыханием, после чего моментально выпрямился и сел на диван рядом с Волковым, как ни в чем не бывало. Только алый румянец прямиком через всё лицо выдавал. Ну и колотящееся сердце, которое Олег научился уже через одежду и грудную клетку слышать. — Ну, только если ради «ммм, массажа», — во взгляде мелькнул интерес. — Тогда уж точно делай со мной всё, что пожелаешь, — и Волков улыбнулся. Просто, доверительно, спокойно. В этой улыбке и было «Спасибо, что пытаешься помочь. Для меня это важно. Мне помощь и правда нужна, видимо. И я благодарен за неё». Сказать? Да хуй там. Не умеет Олег в словесные благодарности. Вот когда заслонит собой Серёжу от любого пиздеца, тогда и будет это значить спасибо. А буквами, словами такое сказать самому дорогому человеку, всерьёз. Даже звучит страшно и непонятно. Разучился он. Совсем разучился. — Мотивация найдена, так что самое время перейти к деятельности для исполнения цели, — Разумовский наклонился к Олегу и поцеловал его, вскоре отстраняясь. — Но сначала… — Серёжа поднялся на ноги, скрылся на кухне и тут же вернулся с прозрачным стаканом в руках, заполненным доверху чем-то мутным, — тёплая вода с мёдом, — прояснил он. — Полезно на ночь, чтобы спалось лучше. — Ужас, — выдохнул Волков, слабо качая головой, но тем не менее поднялся и напиток в руки взял. — Ты где это всё вычитал? — Олег слабо поморщился, глядя на жидкость и уже заранее чувствуя приторную сладость во рту. Он никогда не был фанатом сладкого, в отличие от Серёжи. — Свои источники, — хмыкнул Разумовский. Кажется, нечасто статьям из разряда «8 способов быстро заснуть» перепадает быть названными «своими источниками». Олег сделал резкий выдох в сторону, морщась, выпил содержимое до дна за несколько крупных глотков, вынес короткий вердикт «Сладко» и отставил стакан в сторону. Серёжа моментально отблагодарил его поцелуем и тихим шёпотом «Молодец», а затем в буквальном смысле потянул Волкова за руку в сторону душа. Впрочем, Олег легко повиновался, идя следом. Ванная выглядела… обычно. Даже вода ещё не была наполнена, и, только перейдя порог помещения, Разумовский тут же запустил её набираться в ванну, замешкавшись от того, что не сделал этого раньше. По правде сказать, около-джакузи с подогревом и сенсорным управлением, где двое человек вмещались с полным комфортом, можно было с натяжкой назвать «ванной», но они называли. Вернее, Серёжа называл. Олег как привык в армии ходить в душ, и как можно быстрее, так привычку и сохранил, не понимая смысла торчать по несколько часов в воде и просто… лежать. Серёжа же обычно принимал именно ванну, но дольше получаса это не занимало, и куча режимов с пузырьками, массажными струями воды простаивали просто так. Зачем, спросите, так выпендриваться, в таком случае? Гештальты. Вода равномерной и убаюкивающе спокойной струей лилась из крана на дно ванны, создавая равномерный фоновый шум. Воздух тут же начал становиться влажным, а зеркало перед минималистичной раковиной, заваленной всем, чем только можно, от зубных щёток до пластырей и кремов, начало медленно запотевать, всё мутнее отражая два стоящих рядом тела. Рыжий силуэт коснулся скрытых ровной бородой губ, утягивая в медленный и мягкий поцелуй, длительный, но неловкий и немного рваный. Касания губ прервались на пару секунд, когда тот же силуэт начал медленно расстёгивать пуговицы выглаженной и строгой чёрной рубашки черноволосого. Олег накрыл до бледноты светлые руки своими, вновь целуя, и вместе с ними вытаскивая каждую пуговицу из плена рубашки. По одной. Сверху вниз. Неторопливо и аккуратно, с угловато острыми и резкими перерывами на очередные поцелуи, с широких плеч сошла рубашка, оголяя погрубевшую от видимых светлых шрамов кожу. Прекрасное, сильное, такое родное тело, к которому хочется прижаться, обнажая ему всего себя, согреться, соприкоснуться. Расцеловать каждый его шрам, каждую клеточку, что испытала боль. Унять, из памяти выпутать и её вытянуть, каким бы запутанным ни был клубок из грязных, засохших от сирийской пыли и грязи ниточек мыслей. Взгляды снова встретились, снова прервались поцелуем, забирающим любые силы и эмоции, концентрируя всё только в сейчас и здесь. Серёжа мягко провёл рукой по животу Волкова, с огромным облегчением чувствуя, что тот не вздрогнул. Дорогого стоит. Сильные руки обхватили Серёжину футболку, аккуратно снимая её через шею, а затем помогли выпутаться и из остальной одежды. Теперь оголён был и Разумовский. Худое тело, аристократически бледная кожа, торчащие от запрокинутой назад шеи ключицы, выпирающие лесенкой рёбра, стоит сбиться дыханию. А сбить его очень легко, любой поцелуй, укус, касание, и Серёжа плывёт, тонет в Олеговых глазах, руках, жестах, отдаёт всего себя. Не человек. Искусство. Олег, не сдержавшись от такой картины, опускает губы и касается в уверенном жесте Серёжиной шеи, целует, смакуя, наслаждаясь и вытягивая наслаждения. Разумовский стонет сквозь зубы. Слишком… слишком. Для него любое касание, любая близость — ещё один гештальт, который закрывать всегда слишкомслишкомслишком. Олег кусает. А потому что нехуй сдерживаться. Сколько надо учить, что он надеется слышать, хочет чувствовать, нуждается в том, чтобы Серёжа не закрывался, чтобы мог быть свободным от всего пиздеца хотя бы здесь и сейчас, хотя бы с ним, хотя бы когда острые зубы нежно впиваются в кожу, оставляя красноватый ореол. Серёжа помнит. Серёжа стонет. — Олеж, — еле слышно выдыхает Серёжа, практически не дыша. Глаза прикрыты, а попытка сглотнуть заставляет кадык резко дернуться. — Ммм, — тянет Волков, опаляя след от укуса горячим дыханием, но чувствует, как на массивные плечи начинают давить руки Серёжи. Олег тут же отстраняется, с испугом и смятением глядя на Разумовского. — Всё хорошо, — спешит успокоить его Серёжа. Улыбается мягко, прекрасно осознаёт зависимость Олега сейчас от его ласки и одобрения, проводит рукой по лицу Волкова, подтверждая, что всё в порядке. Колется. — Просто напомнить хотел, что мы тут сбивать твой пульс пришли, а не увеличивать до запредельных масштабов, — протараторил неловко Серёжа на выдохе, потихоньку выравнивая дыхание. — Точно, — тянет Олег и слабо смеётся, утыкаясь лбом в плечо Сергея, а после нежно чмокает его напоследок и вновь отстраняется. — Всё ради моего чуткого сна. — Именно, — улыбается Серёжа, спокойно и умиротворённо. Олег никогда не сделает того, чего не хочет Серёжа. И когда это уже поймёт подсознание, когда перестанет лишний раз пугаться своих же «нет»? Вода уже заполнила чуть больше половины ванны. Серёжа сделал несколько шагов спиной вперёд, подходя к воде и утягивая за собой и Олега. Разумовский перешагнул край ванны одной ногой и, переставляя вторую, успешно поскользнулся, чуть не падая. Олег уже рванул вперёд, попутно удерживая Сергея за руку, которую держал, но Разумовский каким-то магическим образом устоял на ногах, выпрямляясь. Волков выдохнул, качая головой, мол, идиот, но тут же получил поцелуй в шею в качестве извинений. Олег также зашёл к Серёже и, не теряя времени, плюхнулся в воду, ловко затягивая за собой Серёжу. — Серый, горячо, между прочим, — проворчал Волков, когда нежная кожа определённых частей тела резко коснулась воды. — А так и надо, — просто ответил Серёжа, легко усаживаясь напротив Волкова и смотря ему в глаза. — «Тёплая ванна» — это когда тепло, а не «мне лень регулировать температуру, так что схожу в душ температуры проруби на северном полюсе», — Разумовский взял жидкое мыло и вылил приличное его количество в воду, отчего сразу пошла белая и объёмная пена, пока ванна продолжала наполняться. — Правда? — шутливо спросил Олег. — Даже и не знал, — они рассмеялись, а Олег вновь потянул к себе Разумовского, устраиваясь вдоль ванны и укладывая Серёжу практически на себя. Разумовский сам с радостью прижался к родному телу, откидывая голову чуть назад и упираясь ей в грудь Волкова. Олег остался в полусидячем положении, а Сергея поцеловал в макушку. — Ну признай, нравится же, — Разумовский переплёл их пальцы, прикрывая глаза и наслаждаясь поднимающейся пеной, что укутывала их тела. — Ты мне хуй сваришь, Серёж, — обречённо выдохнул Олег, не то чтобы кроме этого как-то сопротивляясь. По факту, вообще не сопротивляясь. — Могу соли добавить, и шикарный будет суп, — усмехнулся Разумовский, вспоминая, что где-то точно лежали бомбочки для ванны. — Скорее… хуёвый, — задумчиво произнёс Олег, после чего они вдвоём заржали как последние идиоты. Детдом или небоскрёб, война или тёплая ванная, телефонные разговоры с разницей в тысячи километров или максимум касаний друг друга, а шутки про хуй всегда будут смешные. Ну никак без них. Хуёвые шутки. А смешно. — Я тебя так люблю, — вдруг выдохнул Серёжа, успокаиваясь и снова прижимаясь к Олегу. Вода дошла до максимальной отметки, а пена уже выходила за края ванны, так что Волков выключил поток ещё пару секунд назад, а сейчас замер, боясь даже двинуться в этой тишине, нарушаемой только сонным голосом Разумовского. — Я знаю, Серый, — хриплый голос прозвучал громче, чем хотелось, но всё равно несуразно тихо и растерянно от такой резкой откровенности. Распарила Серегу водичка. — И я тебя, — Волков снова коснулся губами ещё сухой макушки, оставляя поцелуй на рыжих волосах, чьи кончики уже были в пене. Серёжа от этого жеста сократил расстояние между ними ещё сильнее, касаясь своего человека каждой клеточкой тела, мог бы — каждой молекулой бы коснулся, каждой частичкой. А мог лишь ноги сильнее переплести, расплескивая воду и пену на пол, всем телом налечь на Олегову грудь, сжать руку в переплетённых пальцах. И от этого оставалось где-то в груди какое-то бессилие, хотелось сильнее, ближе, хотелось укрыть и укрыться, хотелось слиться и никогда-никогда не отпускать даже ни на секунду. И похуй на мироздание, вот это вот их вечное слишком ценнее. Его сохранить хочется не до мурашек — до удушья сильно. Тут в этом слишком уже даже не «хочется», в этом слишком — «необходимо». Нужно. Надо. Без этого слишком дышать не выйдет, воздуха не хватит на двоих. Без него кислородное голодание. Без него удушье, мучительное и гадкое. Без него никак. Совсем никак, без этого ебучего слишком.***
Серёжа, видимо, всё-таки вымотанный за день, хоть и стремившийся этого никак не показывать, довольно скоро задремал, так и прижимаясь к Олегу, весь в пене. Олег сам лежал с прикрытыми глазами, чувствуя, как вздымается собственная и чужая грудные клетки, как влажный воздух заходит в лёгкие, выходит выдохом через нос, и иногда слишком резким, отчего верхушки пенных гор рядом дёргаются в мелкой конвульсии и дребезжат. И вроде бы тишина, покой, любимый человек сопит рядом, самый прекрасный и восхитительный человек, но сна ни в одном глазу. Ну не выходит у него вырубиться, хоть сознание теряй, чтобы поспать больше пары часов. Олег не дурак, и прекрасно осознаёт не один и не два шага наперёд. Понимает, что недолго он протянет с таким количеством часов сна. И вроде бы очевидным на пути вариантом идёт обратиться к врачу, даже, господи ты ж боже, к психотерапевту, но Олег такие мысли с печальной усмешкой отмёл. Опять-таки, слишком он не дурак. Слишком знает систему, слишком знает, что да как нужно и можно говорить, чтобы нарваться на определённый диагноз, таблетки или, наоборот, получить справку «здоров» с ворохом проблем в загашнике. А когда знаешь ответ, отвечать на вопрос так, как тебе самому кажется верным, ну никак не получится. Сами посудите, спроси у вас кто-то резко, сколько будет 47 плюс 52 — тут же ответите, что 99, вы продумать решение уже не успеете. Нет, можно пересчитать, убедиться в верности ответа, но первоначальной цепочки размышлений в варианте, где ответа у вас нет, уже не будет. Так и тут. Да и к тому же не хотел Олег к мозгоправу. Он никогда не считал это чем-то плохим или неправильным, сам уговаривал Серёжу пойти, был рядом на первых сеансах, застал момент, когда Разумовский буквально переломился и рассказал, задыхаясь от эмоций и нервов о Птице. Нет, Волков с детства понимал, что что-то там есть тёмное и странное у Серёжки, но сформулировать это никогда не мог, да и не стремился. С возрастом и их дружбой это тёмное и пугающее самого Серого ушло, но, когда Олег уезжал, обострилось. Когда Волков вернулся из Сирии, стало ясно, что пизда рулям. Серёже было плохо, Серёжа дергался, Серёжа боялся, и видно было, что хочет рассказать что-то, но физически буквально не может. Тогда Олег нашёл специалиста, проверенного, знакомого, и начали они ходить. По правде, Серёжа начал, а Волков первые сеансы был группой поддержки. Скрывать им нечего было друг от друга. Да и предчувствовал Олег, что пара-тройка сеансов о погоде, тревожности и социофобии — и пизда рулям проявит себя. Проявила. Серёжа рассказал. И был после этого настолько истощён и готов к тому, что всё, что Олег от него отречётся, что Волков очень уж хотел себе по ебалу надавать за то, что допустил такие мысли у Разумовского. Серёже поставили диссоциативное. И после этого… стало проще. Да, это диагноз, да, это таблетки с побочками, да, это попытки подобрать лечение, да, это периоды ещё большей пизды рулям, чем было, да, это все ещё кошмары, да, это ужасная вымотанность от вечного контроля, отпустить который нельзя, поиск триггеров и контроль их наличия, да, это психиатр два раза в неделю и необходимость не замалчивать вопрос о возможной госпитализации на время, если всё пойдёт по пизде — но при всём этом стало спокойнее. В разы, в десятки раз. Диагноз — это не пустота и страх, это конкретика, которую можно контролировать. Да, Птица не ушла. Это часть Разумовского, убить которую можно только убив его самого, но… Её можно запереть. Закрыть на замок. Да, нужно всегда не упускать из виду ключ от замка. Но у них пока неплохо получается, и продолжит получаться. Иначе никак. Так что да, Серёже психиатр очень помог. А Олег… Просто нет. Никогда он не мог представить себя сидящим напротив врача и рассказывающим о том, что ел на завтрак и какими травмами детства обусловлен выбор именно такого соотношения молока и хлопьев в миске. Конечно, он утрировал. Но думать о походе к специалисту всерьёз было ещё страннее, чем представлять подобную картину. Хотя Серёжа предлагал пару раз, аккуратно и ненастойчиво, из желания помочь, избавить Олега от его зажимов, разобрать груз последствий войны и контрактов, но Олег мягко отказывал, говоря, что не хочет в этом копаться. Это и правда так было. А Серёжа не продолжал тему. Но сейчас, когда ситуация со сном превращалась в сущий кошмар, возможно, идея не только закидываться снотворными могла бы быть вполне актуальна. В конце концов, Олег привык делать через не хочу. И, кажется, поход к врачу также вошёл в список «надо и всё, значит сделаю». Не лучшая мотивация, но, к сожалению, возможно, единоверная рабочая, чтобы переступить порог кабинета. — Ммммм, — Серёжа потянулся, расплескивая воду и уже осевшую пену. — Привет, — он растеряно улыбнулся Олегу, моргая несколько раз заспанными глазами. — Привет, — Олег улыбнулся уголком губ и провёл рукой по спутанным рыжим волосам. — Выспался? — Типа того, — Серёжа зевнул, передергивая плечами в попытке размять немного затёкшее тело и включил струю горячей воды, чтобы согреть уже остывшую. — Ты как? — Размяк, — Волков коротко хмыкнул, и добавил: — было время подумать. — М, о чём думал? — Серёжа сменил положение, оказываясь напротив Олега и, не переставая прислушиваться, начал не очень заинтересованно натирать тело мочалкой. Они слишком хорошо друг друга знали. Если чтобы Серёжа открылся, нужно уделить ему всё внимание мира, не отводить взгляд, быть рядом телом, душой, каждой своей клеточкой обволакивать его, показывая, что он в безопасности, может, имеет право рассказать то, что его волнует, и его не осудят, защитят, укроют от мира, от самого себя и собственных мыслей, то Олег такого внимания шугался и сторонился. Центр чужого внимания для Волкова всегда был либо предвестником чего-то плохого, либо на подкорке воспринимался как незаслуженно хорошее, отчего вся его натура противилась и зажималась. Именно поэтому Серёжа, чьё сердце сейчас нервозно билось, а руки потряхивало от переживания за своего человека и того, что он может сейчас сказать, отводил взгляд, усиленно делая вид, что всё его внимание не сфокусировано на родном дыхании, голосе. Олег все эти игры разума считывал проще простого и был искренне благодарен за них, за то, что его в этих слабостях не уличают, а дают право слепо поверить и расслабиться. — Да так, о разном, — Олег рвано облизал губы, не желая отводить взгляд от такого-красивого Серёжи, аккуратно ведущего мягкой губкой по тонким контурам плеч. Разумовский сделал резкий вдох носом и быстрым движением опустился под воду с головой, тут же выныривая. Весь мокрый, в пене на лице и тонких волосах. — Думаю, если эта… сложность со сном не пройдёт, может, к врачу схожу, что-то такое, — выдохнул Волков. Сказать «психотерапевту» или «психиатру» язык все ещё не поворачивался. Но Серёже и этого хватало. — По-моему, замечательная идея, — Разумовский слабо улыбнулся, сам направляя взгляд к глазам Олега и создавая зрительный контакт. Долгий. Настоящий. Редкость с нервозностью Серёжи, роскошь и личный маленький рай для Олега, когда Разумовский сам стремится не отводить взгляда. Волков в такие моменты готов жизнь отдать за то, чтобы насладиться родным взглядом, утонуть в нём, а потом выплыть и укутать своим, уберечь, не упустить, оправдать предоставленное доверие. — Думаешь? — Олег придвинулся с Серёже, опять волнуя мыльную воду, и накрыл его губы своими, перетягивая в поцелуй. — Думаю, — выдохнул ему в рот Разумовский совсем тихо. Капли воды текли по прикрытым глазам, носу, скулам, капали на намыленные ключицы, теряясь и растворяясь в пене. — Думаю, — повторил он, чуть отстраняясь. — Ну, вот и решили, — Олег как ни в чем не бывало потянулся за губкой и жидким мылом, — А на этот вечер всё равно, благо, другие планы. — Вот именно, — в глазах Серёжи вновь блеснул возродившийся энтузиазм к собственной миссии уложить сегодня Олега спать. А потом… потом будет потом. Как бы Волков всеми фибрами своей души не удивлялся ранее самому существованию концепта «лежать в ванне», сегодняшнее времяпрепровождение явно его самого разморило до состояния сравни мёду. Текучий, податливый, медлительный. Тёплая вода и Серёжа под боком действительно помогли расслабиться, а Волков и не заметил, как в мыслях, чередующихся с полудрёмой, провёл больше часа. А сейчас, когда надо было уже выбираться из тёплой воды в зябкую реальность, пусть и на пол с подогревом, делать что-либо тело напрочь отказывалось. Тем не менее ванну они покинули — со смехом, шутливыми брызганиями друг в друга водой — особенно холодной, прямиком из резко переключенного на неё душа — и парой минут терпеливого ожидания Олега, пока Серёжа залип на намыливание его бороды, найдя в этом действии небывалую релаксацию. Волкову, впрочем, тоже приятно было, хоть и щекотно моментами, так что он терпеливо ждал, пока Разумовский наиграется. Нет, ну а что? У каждого свои антистрессы. У кого-то спиннер, у кого-то попыт, а у Серёжи — Олег. — Ну как? — Разумовский укутался в большое белое полотенце, накрывая им всего себя, от плеч до голеней ног, и повернулся к Олегу, который, как всегда, ограничился небольшим тёмно-синим, завязывая вокруг бёдер. Серёжа от такого прекрасного вида влажного торса стал краснеть, как подросток, будто бы первый раз видел Олега после душа. Далеко не первый. Но сейчас было в нём что-то притягательное, особенное, что Разумовский чувствовал. — Ммм, — Волков передёрнул плечами и наклонил голову поочередно в разные стороны, разминая шею, — было… умиротворённо, — он слабо усмехнулся. Слово попало в точку. — Мне понравилось. — Говорил же, тебе понравится, — Серёжа счастливо улыбнулся, сильнее укутываясь в полотенце, последний раз провёл ногами по махровому ковру, стоять на котором было очень уж приятно, и вышел из ванной комнаты. — А я спорил? — хмыкнул Волков, идя следом. — Так, что у нас там дальше по твоему плану? Олег вдохнул прохладный воздух, царящий в помещении, который ощутимо контрастировал с тем, что был в ванной, тёплым и настоявшимся. Ветерок одул голое тело, отчего стало прохладно. Серёжа на заданный вопрос не ответил, а только улыбнулся, вставая напротив, взял Олега за обе руки и потянул за собой к спальне, мол, просто доверься и пойдём, что Волков тут же и сделал. Сегодня Серёжа подозрительно часто утягивает его за собой. Интересно. — Ты со своими потягушками за руки психологически воздействуешь и контроль над происходящим забираешь? — мягко спросил Волков, проходя в спальню за Серёжей. На прикроватной тумбе стояла тысяча и одна баночка с какими-то то ли маслами, то ли мазями, в этикетки которых Олег осознанно решил не вникать и просто свалился на постель. Кожа приятно соприкоснулась с чистым и мягким пододеяльником, а мелкие капельки влаги с волос и тела мигом начали образовывать мелкие круги. Словно камень в воду кидаешь. Только, получается, наоборот. — Типа того, — признал Серёжа, заползая рядом к устроившемуся на спине Олегу. Волков закинул одну руку за голову, а вторую расслабленно расположил на животе. — Ещё один способ заставить меня уснуть? — Олег слабо усмехнулся. — Во-первых, не заставить, а помочь, — терпеливо начал Серёжа, который уже сидел в очередной безразмерной футболке, которая, судя по принту, была нагло спизжена из шкафа Олега. Разумовский взял с тумбочки одну из стоящих там баночек и открыл, отчего резкий, но приятный запах массажного масла разнёсся по помещению. — А во-вторых, нет. Я просто подсознательно воздействую на то, что ты всегда всё контролируешь, а я психологически забираю контроль, что, по исследованиям одного именитого итальянского института психологии, должно помогать тебе расслабиться, — Серёжа говорил медленно и буквально убаюкивая своим обычно нервным, но сейчас таким ровным и расслабленным голосом. Он вылил на руки немного масла и быстрыми движениями растер между пальцами, параллельно стараясь согреть всегда холодные ладони. — Кстати, о расслабиться, — Разумовский вдруг развёл руки, аккуратно держа их над одеялом, чтобы не запачкать, наклонился и уверено поцеловал Олега. Берёт контроль. Нет, не берёт. Таким поцелуем его можно только внаглую перехватывать. Утягивать. За ручки, блин. — Ты когда успел стать экспертом в массаже? — хмыкнул Волков, когда Серёжа чуть отстранился, продолжая растирать руки. — Вчера³, — прыснул Серёжа. — Цитируешь Тони Старка? — Олег приоткрыл глаза со слабой улыбкой. Серёжа всегда был ещё тем гиком, и фильмы про супергероев в его поле зрения входили с самого детства. — М, если я Старк, — Серёжа придвинулся ещё ближе к Олегу, касаясь коленкой тёплой и разгоряченной после ванны кожи Волкова, — то ты… Роджерс.? — предположил Серёжа, явно с огромной долей сомнения. — Это который Капитан Америка? Ой нет, ужас, — отмахнулся Олег со слабым смехом. — Что? — Серёжа вопросительно на него посмотрел, улыбаясь, — Недостаточно патриотично? — Нет, — Олег рассмеялся такой формулировке, — просто не люблю центр внимания. Ты знаешь, — он плавно выдохнул, устремляя взгляд к потолку. Конечно, Серёжа знал. — Кто у них там ещё? Варианты, — тянет время. — Ну, не знаю, — шутливый тест «Кто ты из Мстителей» вдруг стал казаться действительно важным и требующим детального анализа. — Сокол? Зимний Солдат? — Серёжа поджал губы, невольно проводя печальную параллель между героем фильмов и его любимым человеком, и поспешил спасти ситуацию, пока сонный мозг Волкова не вспомнит, кто вообще эти персонажи. — О, Чёрная Вдова! — вдруг воскликнул Серёжа и громко рассмеялся. — Ты чего? — Олег уже сам начал посмеиваться по инерции, но причину-то понять надо. — Я тебя в её костюме представил. Тебе бы пошло, — прыснул Серёжа. На несколько секунд наступила спокойная и умиротворённая тишина. Между ними, кажется, никогда не бывало неловкой. Но Серёжа вдруг заговорил, вновь спокойно и тихо, немного потерянно, но так искренне и открыто, что Олегу только и оставалось, что слушать и беречь сказанное. И самого Серёжу. — Нет, если я Тони Старк, то ты Пеппер Поттс. Всегда рядом, всегда заботишься. Спасаешь… — Серёжа прислонил голову к стене, отчего влажные пряди волос, убранные за уши, снова слетели на лицо, — Чёрт, — пробубнил Серёжа себе под нос, потянулся руками, чтобы их поправить, но Волков быстро сел рядом, аккуратно останавливая, перехватив масленые руки. — Давай я, — Олег улыбнулся, быстрым рывком распластался на кровати, достал из ящика второй тумбы резинку для волос, тут же вернулся и начал аккуратно собирать все прядки в нелепый, но удобный хвостик, заботливо завязывая так, чтобы волосы и не выпадали, и не были слишком затянуты. А в голове ноль мыслей от таких откровений. Редкое у них это. Будто бы на интуитивном уровне, без слов всё это ясно, а когда кто-то решает произнести, то всё. Ебашит по башке так, что пиздец. И не только по ней. Вот и сейчас. Олег волосы ему собирает как ни в чём не бывало, а сердце колотится в ритме одного единоверного слова: «Спасу». Спасёт. Иначе у них никак. — Спасибо, — Разумовский растерянно и по-детски улыбнулся, краснея до пятен во всю шею и до ключиц. Потому что у самого сердце колотится, потому что страшно, непривычно, неловко говорить. Просто говорить. Произносить то, что в голове двадцать четыре на семь, от любого жеста, касания, действия родного человека. Но говорить страшно. Всегда было. Видимо, и остаётся. Как с обрыва падать. А поймают в полёте или нет — уже другой вопрос. Но Олег поймает. Всегда. И спасёт. Может, не раз и навсегда, может, потом снова падать придётся. Но Олег снова спасёт. Иначе у них никак. — Так, ты это… — Серёжа прочистил горло, пытаясь избавиться от охвативших голос хрипоты и дрожи, — давай… — Что давать? — Волков растеряно похлопал глазами, все ещё стараясь привести своё состояние в норму. — Олеж, мне тебе массаж как предложишь делать, а? — Серёжа поднял блестящие от масла руки, напоминая о том, что они, так-то, все ещё ждут своего часа. — Нет, я конечно могу начать с этой стороны, но масло с согревающим эффектом, и… — Понял принял, — рассмеялся Олег, тут же перекатываясь на живот и делая намеренно плавный выдох. Намеренно плавный, чтобы скрыть судорожный. Чтобы не выдать дернувшийся кадык от вшитого на подкорке медицинской ниткой животного страха. Чтобы не показать напряжение плеч, рук, всего тела в простой просьбе лечь спиной вверх, которые никак не могли расслабится от сковавшей привычки. Привычки не поворачиваться спиной к собственному аду. Никогда. Разумеется, его адом был не Серёжа. Он был спасением. Но повернуться к нему спиной — сродни закрыть глаза в комнате полной убийц с пистолетами. Почему же? Как же так? Противоречие, вечно? Неверно. Загадка. Отгадали? Молодцы, получите медальку, отметьте с мороженым… Или какой там был способ отметить? Нет? А отгадка простая. Повернуться спиной к Серёже — повернуться спиной к его демонам, оставить его в опасности, упустить возможность защитить, спасти, если придётся. С положением так, на спине, не видя, что происходит сзади, приходит уязвимость. Приходит беспомощность. А вместе с ними и тысяча и один старый триггер, воспоминание, правило. То, что ещё с горячих точек осталось, и, кажется, въелось в кожу вместе с пустынным песком, в лёгких осталось корочкой, хоть их заново сдыши пропитанным дымом поганым воздухом города, хоть всю кожу в кровь мочалками раздери — останется. Спать, лежать, жить нужно чутко, так, чтобы удобно было вскочить и выстрелить. Не бежать, не скрыться, не защититься. Выстрелить. Потому что там именно стреляют. Холодные, как бы Серёжа ни пытался их растереть, руки аккуратно легли на поясницу, заставляя тело вздрогнуть, а лёгкие пропустить вдох. Разумовский подождал пару секунд, давая Олегу привыкнуть, а затем плавно надавил большими пальцами рук на стальную спину. Аккуратно, но уверенно. Волков прикусил губу, зная, что он понимает. Чувствует все его зажимы, вздрагивания, вздохи. Проникает в его мысли и считывает всё, как с листа бумаги. Блять. И не потому, что хочется скрыть или что-то ещё в этом духе. Совсем нет. Просто блять. Потому что самого уже заебали собственные рефлексы, отсутствие шанса расслабиться и получать удовольствие. Дать бы этим рефлексам по ебальнику, да так, чтобы в стену отлетели. Только вот самому дать не получается. Впрочем… Когда Серёжины руки размеренными движениями дошли от поясницы до плеч, медленно разминая, поглаживая, надавливая в процессе, и коснулись лопаток, которые, кажется, всегда были напряжены в неотъемлемо ровной осанке, почувствовали расслабление в мышцах, отчего Разумовский завис на пару секунд. Он невесомо коснулся правого плеча Олега, проводя ладонью поверх него, со всей доступной ему нежностью касаясь большим пальцем идущей мышцы. Расслабленной. Лежащий Волков от этого жеста тяжело выдохнул, так явно, что либо не скрывал, либо не удалось скрыть. Конечно, хотелось всей светлой и альтруистической веснушчатой душой верить в первое, но чувствуя то, сколько облегчения принесло телу это расслабление его целиком, и зная Олега, второе казалось более вероятным. Серёжа никак не стал реагировать на замеченную слабость, как бы обозвал это Олег в своей голове, и продолжил поглаживать плечи любимого человека, также медленно, плавно и невесомо. Было страшно. Страшно, что один неверный жест, одно касание, способное стать триггером, одно движение, резкое или неверное, и Олег снова закроет в себе и эту свою часть, желая защитить и себя, и Серёжу. Снова во благо, снова во вред себе. Снова потеряет ту единственную ниточку, дающую хоть немного распутать жёсткий клубок, уже даже не ниток, а затвердевшей с годами проволоки. Защищающей, но связывающей, душащей, ограничивающей в любом движении. Тут как с верёвкой поперёк запястий. Руки связаны. Поранишь ли ты их о разбитое стекло? Нет. Разведёшь ли ты их? Нет. Заработаешь ли кровавые мозоли от натирающей кожу грубой материи? Да. Настолько да, что шрамы останутся. Ещё и ныть будут от любого движения. Ужас. Поэтому Серёжа медлил. Но медлил намеренно. Спустя время руки стали потихоньку мять плечи, не конкретные точки, а их общую массу, совсем не надавливая, а только расслабляя, несмело и аккуратно. Потом чуть надавили, упираясь в твёрдые узелки даже расслабленных мышц, надавили совсем немного и вновь продолжили кружить вокруг, добавив массажного масла. Только в момент, когда Олег уже спокойно и размеренно дышал от этих движений, иногда даже позволяя себе еле слышно постанывать от удовольствия, Серёжа позволил себе чуть сильнее надавливать. Было страшно. Но каким же огромным было облегчение Серёжи, когда Олег только лишь сильнее расслабился, поддаваясь, бросаясь, падая со всем оставшимся в душе доверием навстречу рукам любимого человека и сопя что-то себе под нос. Практически дремлет. Серёжа перевёл дыхание и продолжил, уже увереннее, но с той же ювелирной аккуратностью и заботой. Олег на любые его движения лишь подавался вперёд, наслаждаясь и расслабляясь всё сильнее, уходя в граничащее со сном состояние. Радостно. До ужаса радостно и приятно, до желания сейчас же обнять Волкова со всей силы. Работает. Но у них жизней не хватит, чтобы сейчас рисковать, так что Разумовский продолжал, так же мягко и заботливо, как ранее. Волче отдыхает. А значит нужно защищать своего Волче. Оберегать. Заботиться. А иначе никак. Впрочем, иначе у них и не нужно.***
Чуткий и периодами беспокойный сон резко оборвался ощутимым желанием пить. Олег прочистил горло, присаживаясь на кровати. Взгляд зацепился за электронные часы на стене: 2:34. Он как лежал на животе, так, видимо, и отрубился, накрытый полотенцем, а поверх мягким одеялом. Рядом уже сопел Серёжа, так и не снявший с волос завязанную Олегом резинку. Волков аккуратно вылез из-под одеяла, ставя ноги на тёплый пол, и тихонько поднялся. — Ммммм, — сонно протянул Серёжа, ухватываясь взглядом за размытую фигуру в полутьме, — Олеж… — Тихо-тихо, я тут, — Олег вновь склонился над кроватью, аккуратно провёл рукой по его лицу, убирая с него выпавшие из резинки волосы, и нежно поцеловал в макушку. — Я тут, просто воды пойду попью и вернусь. — Угумх, — выдохнул Серёжа, снова засыпая. Если бы не дающее о себе знать желание пить, Волков, кажется, не посмел бы оторвать взгляда от своего человека. Такого умиротворённого, спокойного, защищённого. Прекрасного. Искусство. Олег будет вечно повторять. Потому что это ёбаная абсолютная истина. Чуть пошатываясь, он прошёл в кухню, взял со стола бутылку с обычной водой, даже стакан достал, хоть и первый попавшийся, и сделал глоток, устремляя задумчивый взгляд куда-то в сторону города. Жизнь в небоскрёбе классно, но даже в кухне окна будут панорамные. Ночной Питер не требовал освещения. В ночном Питере сегодня правили белые ночи. Банально? До ужаса. Красиво? До пизды. Олег всегда их почему-то любил. Было в них что-то странное, завораживающее и привлекающее одновременно. Настолько единая смесь правильного, природного, и неправильного, нелогичного и странного, что могла Олега только восхищать, и ничего больше. Олег допил воду, и, когда ставил стакан на кухонную тумбу, взгляд зацепился за мусорный бак. Коробки от заказанной Серёжей нормальной еды, а рядом пустая упаковка от доширака. Ну конечно. По всем канонам Волков должен был начать злиться, обижаться на ложь, ну, или хотя бы поворчать что-то для приличия, но его вдруг накрыла такая волна умиления и любви к Серёже, что улыбка пришла и даже не собиралась уходить с заспанного лица. Эта волна не просто накрыла, она ебанула в лицо струей пожарного шланга, у которого напор слишком. Их личное слишком. Обволакивающее, защищающее непробиваемым щитом со спины. Спасающее. А всё потому, что Сергей Разумовский, миллионер, гений, филантроп, создатель «Вместе» — в жизни такое дитё, что поискать схожих ещё надо. Сделать мир лучше, причём не просто словами, а действиями? Да пожалуйста. Жизнь он положил. Самому не поганить желудок лапшой быстрого приготовления, когда ты можешь не то что всё меню — ресторан без проблем купить? Вы чего, слишком сложно для понимания и выполнения. И в этом весь Разумовский. Всего себя раздаст ради других. Альтруист. Ёбаный альтруист, который не заслужил всего пиздеца, который свалился на его плечи. Что с него брать. Но он его. И брать с него ничего не нужно, тут ситуация наоборот. Тут давать надо. Всего себя, всю свою силу, заботу, энергию и способность справиться. Давать, делить безвозмездно, оберегать, спасать на личном островке покоя, дарить безопасность и обеспечивать защиту. Всегда. Всегда быть рядом. И настолько сильно это «быть рядом» сейчас нужно и Серёже, и Олегу, что жить без этого «рядом» не получается. Что невыносимо без него. И телу, и голове. Вот она, миссия О. Д. Волкова, смертника из горячих точек с ПТСР в медицинской карточке. Миссия, цель, задание, план — похуй. Все одно: суть его существования, смысл, с которым он проснётся на следующий день, а потом опять и опять. Только вот раньше все эти миссии давали другие. Сейчас он даёт её себе сам. И состоит эта новая самоданная цель в том, чтобы быть рядом с ёбаным гением, у которого ворох проблем и страхов, диссоциативка, психиатр два раза в неделю, горсть таблеток, огромная кампания и главная социальная сеть России в кармане. Ахуительный набор. И что бы в нём ни убавилось или прибавилось, что бы в нём ни изменилось, задание останется прежним: быть рядом. Вот его битва, вот его здесь и сейчас, а не когда-то там было. Когда-то там было столько всего, что даже самая убитая пиздецом память стереть и выжечь не сможет, как бы ни стремилась избавиться от травмирующих воспоминаний. Но это всё было. А сейчас есть совершенно другое. Сейчас есть упаковка от доширака, сваленная в мусорку настолько секретно, что прикрыта прозрачным пластиком другой упаковки. Сейчас есть Серёжа, его Серёжа, который беспокойно спит в соседней комнате, просыпается от любого шороха и которому жизненно необходимо прижаться к тёплому телу Олега. Серёжа, который всего себя вывернуть был готов, как угодно изгалиться, чтобы помочь, поддержать, защитить своего человека. Сейчас есть белые ночи Питера и ахуительный вид с небоскрёба. Война была. А сейчас есть его дом. Его человек. Его жизнь. Собственная, не зависящая от чужих приказов или заданий, та, которую он сам выбирает каждый день. Та, которую он сможет прожить рядом с самым дорогим в ней человеком. Та, в которой этот человек будет есть химозные дошираки, сидя в собственном небоскрёбе, а он будет за это ворчать, готовя шарлотку на ужин, потому что Серёжа жить не может без сладкого, а Олега потянуло на классические рецепты. Та, где война была, а жизнь есть. Олег вернулся в комнату, забираясь обратно под одеяло и устремляясь обнять спящего Серёжу. Тот, почувствовав тепло родного тела, тут же прижался к нему, пока Олег снова переплел их ноги, поцеловал Серёжу со спины в макушку и тихонько прошептал: «Я тут, Серёж. Я уже рядом».***
Олег, наверное, даже если бы постарался, не смог бы вспомнить, когда последний раз просыпался в 13:50. Слишком поздно, слишком не по-армейски, слишком не входит в выломанный годами службы режим. Слишком… слишком. Но как же приятно было впервые за последние месяцы проснуться выспавшимся, как же приятно было не вставать от будильника, привычки или бессонницы, а проспать крепким сном почти одиннадцать часов беспрерывно. Как же приятно было поваляться на мягкой перине, проснувшись, плавая где-то в собственных мыслях. Таких спокойных, сонливых, умиротворённых. Настолько обычных, что Олег даже позволил себе их не запоминать. Поводом подняться, спустя не менее двадцати минут в кровати, послужил тихий голос Серёжи из другого конца апартаментов, который говорил о чём-то с Марго. Волков встаёт позже Разумовского. Боже, куда катится мир. Олег встал, потягиваясь, и удивлённо замечая, насколько спокойнее стали двигаться плечи и руки. Да, спину немного тянуло после вчерашнего массажа, но это было несравнимо с тем, какими расслабленными и отдохнувшими чувствовали себя мышцы. Кажется, Серёжа и правда вчера обручился всему мастерству массажного ремесла. Точнее, уже позавчера, получается. — Доброе утро, — выдохнул Волков, вставая в дверном проёме, напротив рабочего стола Серёжи, за которым тот уже работал, и заспанно улыбнулся. — Привет, — заметив Олега, Разумовский тут же устремился встать с кресла, но, по классике, зацепил какой-то провод, отчего клавиатура практически полетела на пол, в итоге просто проехалась по столу, сбивая стакан с карандашами и ручками. Он слетел со стола, а содержимое рассыпалось по комнате. Олег слабо покачал головой вместо каких-либо комментариев в сторону неуклюжести Серёжи и поспешил помочь ему собрать упавшую канцелярию. Он поднял несколько карандашей с пола, положил их на стол, обходя Разумовского со спины. — Спасибо, — вполголоса выдохнул Олег, нагибаясь к уху сидящего в кресле Серёжи. Мягко, тепло, искренне. Заключающее в себе всё, что можно и нельзя сказать вслух. Спасибо, что спасаешь в ответ. — Не за что, — Серёжа развернулся в кресле, а Олег отошёл к стене, чтобы быть напротив Разумовского, — Как ты себя чувствуешь? Выспался? — Да, не переживай, все хорошо, — произнёс Волков на автомате, не скрывая тёплой улыбки уголком губ от того, что сейчас действительно хорошо. Не «нормально, так что в целом хорошо», не «Серёже лучше сказать, что хорошо», а действительно «хорошо». Настоящее хорошо. — Слушай, Олеж, ты вчера говорил про врача… В общем, я поискал контакты разных социалистов, — Серёжа нервно поджал губы, проводя рукой по собственной шее, и вновь теряясь во взгляде от накатившего волнения, — но это только если ты хочешь, и готов, и… — Хочу, — Олег легко оттолкнулся от стены и за пару шагов оказался рядом с Разумовским. Он опустился на одно колено, чтобы избавиться от разницы в росте между сидящим Серёжей и стоящим Волковым, и аккуратно заглянул в глаза родному человеку. Разумовский неловко поднял глаза и встретился с заботливым, полным понимания и благодарности взглядом. Благодарности не только за вчера, но и за всегда. Благодарности за одно существование Сергея Разумовского на этой планете и в этой реальности. От этого взгляда стало сразу спокойнее на душе. От него не то что уходить, свой взгляд отводить казалось чем-то невообразимым, — Спасибо, Серый. Правда. В конце концов, не каждую же ночь тебе меня укладывать, — он горько усмехнулся. — Я могу и каждую, — тут же ответил Серёжа, тепло улыбаясь. Он и правда может. — Я знаю, — Олег кивнул. А он и правда знает. — Но… Серый, ты же сам знаешь, у меня есть то… с чем по хорошему разобраться нужно. Так что… — И мы с этим разберёмся, — Сергей аккуратно коснулся рукой бородатой щеки, проводя по ней нежной ладонью. Царапинки останутся от грубой щетины, но это Серёжа, а лишать их обоих права на заслуженную ласку — прямое и безапелляционное предательство. И ничего, что белоснежная тонкая кожа будет вся раздражена. Олег потом зацелует. — Обязательно разберёмся. — Я знаю, — вновь повторил Волков, аккуратно перекладывая руку Серёжи в свою, и нежно поцеловал. — Кстати, о важных вещах, — Волков слабо усмехнулся и легко перебрался на стол Разумовского, садясь на него. — Скажи мне на милость, какого чёрта ты вчера заказал кроме нормальной еды свою отраву? М? — Олег скрестил руки, явно ожидая серьёзного и основательного ответа. Ну потому что что за отношение к собственному телу и питанию? Ну нельзя же так. — Олеж, я… могу искупить вину, — вдруг ответил Серёжа первое, что пришло в голову, тут же вновь покрываясь румянцем от собственной формулировки. Особенно от её мысленного продолжения. — Да? — Волков выразительно выгнул брови, — И как же? — Ну… Мы же говорили вчера про «ммм, массаж»?