Ледяная вода

      У Акутагавы изящные кисти пианиста, а ногти нещадно обкусаны. Он пытается успокоить трясущиеся после выступления руки, хватаясь за свои же запястья и сдавливая их. Пульс под кожей колотится слишком быстро.       Проявление слабости.       Однако в зале ещё звенят аплодисменты, пусть за кулисами зрителям не видно дрожащих сутулых плеч или бледного лица.       Акутагава благодарен. Дазай-сан узнает, что он дрейфил, но Дазай-сан узнаёт всегда. Теперь это отчасти облегчение – осознавать, что есть тот, перед кем видимость отваги распадается всецело.       Начинается следующий номер. Под стихающие хлопки Акутагава выпрямляет спину и делает несколько успокаивающих вздохов. Умиротворённость взмывает по рукам от подушечек пальцев, парящих по клавишам цвета слоновой кости. Он смотрит на партитуру, но ноты сливаются, тяжёлым весом оседая в груди. В отличие от Дазая, играет он пока с открытыми глазами. Этого уровня ещё предстоит достичь.       Однажды.       Музыка просачивается насквозь, и Акутагаве кажется, будто он – полый купол. Усилитель или проводник.       После концерта Дазай ждёт его в раздевалке. Одет он буднично – в джемпер и джинсы, – что свидетельствует о его возможном отсутствии в зале, хотя Акутагава не настолько глуп, чтобы предполагать, что он вовсе не слушал.       — Акутагава, — тихо говорит Дазай. Акутагава замирает. Ничто не сообщает ни об одобрении, ни о недовольстве, так что он закономерно полагает: второе. — Не хочешь где-нибудь поужинать?       — А?       Дазай мимолётно улыбается.       — Ужин. Сегодня ты хорошо выступил и заслуживаешь награду.       Поведение Дазая невозможно предугадать. Он непредсказуем. Именно это и делает отношения с ним такими невыносимыми и захватывающими. Акутагава понятия не имеет, чего ожидать. Едва ли, если бы спросили, он смог бы заглянуть в прошлое и объяснить, как стал парнем Дазая. Всё так размыто… Дазая ставят на замену другому репетитору, а затем по вечерам они целуются на банкетке, пока свет в репетиционной не начнёт угасать. Ладони Дазая на его плечах, губы Дазая на его бедренной кости.       Только слово «награда» поражает, точно пуля в глотку.       — Если ты считаешь, что я заслужил, — неуверенно бормочет Акутагава.       Дазай неопределённо пожимает плечами, едко повторяя:       — Сегодня ты хорошо выступил, — и добавляет: — Хочешь переодеться?       — Надо? — беспомощно уточняет Акутагава, а потом замечает пакет у ног Дазая. — А, — он густо краснеет, нервно теребя пуговицы манжеты.       — Позволь мне, — мурлычет Дазай, внезапно оказываясь перед ним.       Не дожидаясь разрешения, он хватает Акутагаву за запястье, с сокрушительной лёгкостью проводит большим пальцем по фиолетовым венам, отчего Акутагава содрогается всем телом до самых пят. Ловкие пальцы пропихивают запонки в петли и берутся за пиджак. Дазай постепенно избавляет его от слоёв одежды, небрежно сбрасывая их на пол, пока Акутагава не остаётся без рубашки. Он неподвижен, пытается не выдать слабость.       Дазай помогает надеть чёрную рубашку, сшитую портным на заказ. Акутагава помнит её частью своего гардероба, но в последнее время носит редко, предпочитая концертную одежду.       Застёгивая джинсы (ощутима деликатная стирка), Дазай задерживает пальцы на пуговице. Акутагава притворяется, что не возбуждён.       Они спускаются по лестнице, взявшись за руки. Акутагава то и дело украдкой поглядывает на Дазая, на его привычно невыразительное лицо. Заметив на себе взгляд, Дазай улыбается своей глупо очаровательной улыбкой, и Акутагава, смутившись, отводит глаза.       — Переживаешь? — спрашивает Дазай. — Ничего чересчур изысканного, обещаю.       Акутагава фыркает. Изысканное волнует его в последнюю очередь. Куда большую тревогу нагоняет мысль о том, чтобы провести целый вечер под пристальным вниманием Дазая.       — Нет, — уверенно отвечает он.       Дазай сжимает его ладонь и начинает бессвязно рассказывать о том, как прошёл день, с лёгкостью бабочки перепархивая между темами. Акутагаве нравится голос Дазая, пусть обычно он пропускает сказанное им мимо ушей. Всё равно бо́льшая часть его слов имеет смысл лишь для него самого.       А ещё он ужасно водит. Акутагава готовится к смерти, всю дорогу до ресторана проговаривая вслух то, что помнит из своего завещания.       Сегодня они не умирают, хотя их едва не останавливают за превышение скорости, чего удаётся избежать только благодаря тому, что Дазай резко выжимает педаль газа, и Акутагава задумывается о том, какие жизненные решения довели его до того, чтобы смерть от автоаварии стала постоянным переживанием.       Ресторан милый, фоном звучит тихая скучная музыка, светятся жёлтые огоньки ламп. Сегодня Дазай намеренно дружелюбен. Вопреки инстинктам, Акутагава расслабляется.       Дазай всегда избегает заказывать еду самостоятельно, поражённый количеством доступных опций, поэтому Акутагава вынужден предложить салат с макаронами и вино. Себе он берёт стейк: умирает от голода. Дазай, как обычно, выглядит облегчённым, что не пришлось делать выбор. Это почти умилительно, правда, потому что он, если захочет, пугает до ужаса, а в такие моменты беспомощен, точно комок мха.       Дожидаясь заказа, они беседует о музыке – общая тема. Дазай строго расспрашивает о концерте, Акутагава под острым взглядом перечисляет каждую совершённую им ошибку.       Это не должно быть облегчением, но Дазай видит его таким, каков он есть: слабым, сломленным, трусливым – и всё же остаётся, и это облегчение. Даже если Акутагава этого не заслуживает.       На парковке Дазай вжимает его в капот и целует. На губах вкус вина. Акутагава неосознанно вцепляется пальцами в мягкий джемпер.       — Сегодня ты хорошо выступил, — рычит Дазай и отстраняется, а Акутагава уставляется на него в темноте и не понимает, что происходит.       — Пожалуйста, — хнычет он.       Возвращаться домой – безрадостная перспектива с Дазаем за рулём, даже если возбуждение и бурное желание отвлекают. Особенно, наверное, потому, что он боится не добраться домой вообще.       Но всё-таки, несмотря ни на что, они выживают, поднимаются в квартиру, и практически сразу Акутагава набрасывается на Дазая с поцелуем. Дазай постанывает и позволяет, положив ладони на его бока. Они заваливаются в постель. Акутагава раздражённо возится с пуговицами, а Дазай насмехается над ним, легко выскальзывая из джемпера и джинсов.       Бинты не снимает. Акутагава к этому привык. Он склоняется, оставляя на шее засос, а Дазай тем временем расстёгивает его рубашку, помогает выбраться из штанов. У него уже крепко стоит, головка набухла и покраснела. Дазай с жадностью разглядывает его член.       — Сегодня ты трахаешь меня, — указывает он, и тема закрыта. Акутагава охает, слыша в голосе свирепую целеустремлённость.       Дазай уже влажный и раскрытый, когда подушечка пальца прижимается к входу. Акутагава борется с ошеломляющей волной возбуждения. Дазай это планировал; всё то время, что они провели вместе, он знал, чем закончится вечер.       Дазай смотрит в глаза, когда Акутагава вводит в него член, медленно, боясь навредить. Акутагава очарован, он утопает в тёмно-карем омуте. Зрительного контакта не разрывает.       — Жёстче, — требует Дазай, как только Акутагава вынимает, чтобы толкнуться обратно. — Жёстче.       — Чёрт, — бормочет он, после чего устанавливает яростный темп: тот, на который жаловались предыдущие партнёры, считая слишком грубым.       У Дазая таких жалоб нет, он впивается ногтями в плечи и взвывает на каждом движении, когда Акутагава проникает внутрь, задевая простату. Акутагава был полузаведён несколько часов и, не в состоянии больше это выносить, быстро кончает.       — Прости, — взволнованно выпаливает он, пристыжённый, что не получилось довести Дазая до разрядки раньше себя.       — Додрочи мне, — приказывает Дазай, игнорируя извинения.       Акутагава повинуется, обхватывая член Дазая ладонью, увлажняя скольжение предэякулятом с головки. Он сжимает сильнее, чем обычно; Дазай всхлипывает и подаётся навстречу кулаку. Делать это с ним – удовольствие, удовольствие хоть в чём-то иметь контроль над человеком, который играет на тебе, как на инструменте.       Дазай кончает, громко вскрикнув, оставляя ногтями следы на плечах Акутагавы. Ему всё равно.       Он устал, но Дазай целует его в шею и встаёт с кровати, чтобы помыться и переодеться. Он не спит голышом. А сейчас ему, похоже, и вовсе не хочется спать, потому что он приводит в порядок и его и выходит курить на балкон.       Акутагава наблюдает за ним какое-то время. Майка скрывает угловатые линии тела.       Он засыпает до возвращения Дазая.