Неприступная любовь

      Чонгук – оборотень, поэтому из кожи вон лезет к Джину.       А Сокджин человек, для него все эти зверства при обращении, хруст молодых костей в полнолуние, ежедневный тактильный голод, зависимость ароматами (и в первую очередь – привязанность к природному сочетанию их собственных запахов) не то чтобы неприятность – обычная дикость, которую он предпочёл бы вычеркнуть из своей подверженной однообразию жизни. И если встреченные им до этого представители мохнатых отличались довольно здравыми рассуждениями, а также отменным контролем своего поведения в социуме, что, в общем и целом, делало их достойными представителями своего вида (один из них Сокджину даже хороший приятель), здоровая осторожность, которая, как Джин считает, обязательна в мире, наполненном вспыльчивыми сверхъестественными существами, которые в два счёта могут переломить тебе парочку важных для организма костей, никогда не окажется предосудительной.       Чонгук хоть и славился своей вспыльчивостью, личные границы Сокджина – пока – не нарушал, даже больше, со всей ответственностью подходил к соблюдению этих самых границ посторонними людьми. А если он и делал глубокий вдох около Джина чуть дольше положенного, буквально разбирая на атомы составляющие человеческого шлейфа, так ведь он оборотень, это ему не только простительно, но и природой положено, зачем же на него орать постоянно?..       Сокджин считает оборотней насмешкой Небес. Во всяком случае, представься выбор именно Джину, и по миру бок о бок с людьми грациозно вышагивали бы представители вампирской дружины (вперёд, команда Вольтури!), и одно только то, что в целом свете, населённом блохастыми переростками, не осталось места благороднейшим из существ (а значит, исключало возможность встречи, к примеру, Дракулы из Ван Хельсинга и даже танца с ним же), давалось Джину непросто морально (впрочем, отрицать привлекательность самого Ван Хельсинга у Джина не хватит ни мужества, ни даже гордости).       Чонгук об увлечении Джина фильмами знает не понаслышке – живут они в соседних комнатах, – поэтому хватается за непростительно хрупкую в его волчьих лапах соломинку и в повседневной жизни прибегает к всевозможным визуальным хитростям, наряжаясь всегда только в чёрно-кожаное, побрякивающее при ходьбе цепями и шпорами, больше похожий на украшенную рождественскую ёлку магазина для взрослых, чем на грозного хищника.       Джин скупую мужскую жертву не то чтобы ценит, но одобряет – думает, сам поступил бы похожим образом, – и всё-таки для вида и уже скорее из принципа выуживает из глубин сознания наиболее обидные возмущения, продолжая стоически держать оборону перед этим здоровым юношеским напором.       Хосок, бессменный товарищ Джина, на всё это смотрит с сочувствием – сам он такой же оборотень и младшему собрату по-волчьи симпатизирует, поэтому не упускает возможности напомнить другу о своём происхождении, как бы невзначай приписывая Чонгуку ряд несвойственных среднестатистическому оборотню достоинств – вон, какую тот шляпу нелепую ради него напялил.       И если вначале Джей Кей к Хосоку относился с воинственной настороженностью, не поминуя порыкивать на него нечеловеческими ругательствами всякий раз, стоило увидеть его в опасной к Сокджину близости, то альтруистическая поддержка старшего в любовном – центральном для Гука – вопросе оказалась решающей, и вскоре этих двоих нередко можно было встретить в одном из близлежащих к университету баров, где за аконитовой настойкой под ободряющие похлопывания Чонгук во всех красках описывал Хосоку всё прелести своей губительной благодаря непробиваемости Джина влюблённости.       Чон Хосоку бы на подбадриваниях и остановиться, но чужой побито-тоскливый взгляд не сулит ничего хорошего – Хосоку кажется, Чонгуку пора проявить чуть больше настойчивости, так сказать, показать Джину самую малость своей природной напористости, а то от оборотня в нём при Сокджине разве что запах, разобрать который человеческому нюху задача всё равно непосильная. Поэтому на следующий день (когда он решал, уже светал понедельник), вооружившись ручкой, бумагой и парочкой эклеров с нежнейшей, как обещал продавец, начинкой в случае неудачи, Чон Хосок со всей ответственностью подошёл к разработке текста, который не только бы направил в нужное русло одного не очень способного на рассуждения первокурсника, но и в полной мере описал бы весь спектр чувств капризного на характер человека в направлении этого же самого первокурсника.       «Пусть я и теряю голову от тебя, но всё-таки боюсь сделать первый шаг. Поэтому возьми уже на себя ответственность!!! – Джин. Ким Сокджин.. ;)»       Дело оставалось за малым – положить записку аккурат в чужую сумку и наблюдать за развитием малобюджетного ромкома – уже даже порываясь откусить от эклера огромный кусок в благодарность себе любимому за отменно исполненное дело, Хосок ощущает неладное – в первую очередь, это его кабинет. Его.       Его и Сокджина.       А Чонгук – удивительно! – всё ещё учится в другом крыле.       И Чон Хосоку бы верить в удачу – сумка-то Гука на столе лежит, – но более разумная его волчья часть давно уже уткнулась стыдливой мордой в лапы, что Хосоку, кажется, пора быстрее искать Чонгука и вручить ему уже коробку эклеров в качестве компенсации.       Для Тэхёна день начался удивительно легко. Гороскоп на день обещал «неожиданных сюрпризов, способных перевернуть вашу жизнь с ног на голову», и Тэхён, самопровозглашённый оптимист, был несказанно этому рад и уже предвкушал приятных подарков судьбы. Идей было много, и оборотень даже не знал, за какую именно ему стоит вцепиться серьёзней. Хотелось всего – это говорила за него его волчья натура, – но даже самого малого ему будет довольно – Тэхён был, в принципе, хорошим парнем.       К чему гороскоп его не готовил, так это к любовной записке. И нет, сюрприз, может, действительно неожиданный и в какой-то мере (если смотреть с позитивной точки зрения) даже приятный, когда её адресантом не был бы Ким Сокджин. За Ким Сокджина можно и в морду получить, а Тэхён слишком трепетно относится к своей внешности, чтобы подставляться под смачные удары одного не совсем уравновешенного оборотня, который своими сумасшедшими выходками буквально запугал весь университет и преподавательский состав в частности.       А ещё Ким Тэхён был джентльменом и на записку не мог не ответить.       Для Джина утро началось удивительно легко. Гороскоп на день обещал «судьбоносную встречу, которая поможет вам развеять все прошлые сомнения», и если бы сам Джин не увлекался нумерологией, то, может, и поверил бы в эту очевидную чушь и даже был бы рад ей – сомнений накопилось немало.       Впрочем, жизнь – штука серьёзная. А ещё, конечно, до нелепости обидная. Джин самую малость считает, составителям гороскопов впору придумывать обереги от своих же собственных предсказаний-проклятий – именно, что проклятий, а иначе как объяснить эту до ужаса неловкую ситуацию, в которой он оказался?       Вот правда! Джин чувствует себя добычей, когда Тэхён нервно пихает ему в руки блокнотный лист и возвращается на своё место.       «Мы с тобой не пара. И дело тут вовсе не в тебе - во мне. Просто ты не в Моём вкусе. – С наилучшими пожеланиями, Ким Тэхён.»       Джин соврёт, если скажет, что не чувствует себя добычей, от которой только что отказался хищник.       Выследить, дождаться удачного момента. Повалить, придавить своими сильными лапами к земле, приблизиться к шее острыми клыками – он ясно слышит чужое дыхание над самым ухом, – а потом брезгливо отшатнуться и удалиться прочь, будто и не было никогда нависшей над Джином смертельной угрозы.       Ким Сокджин – человек гордый, но всё-таки самую малость ранимый. Поэтому, вспыхнув как ёлочная гирлянда в самой своей мельтешаще-раздражающей расцветке, бросился прямиком к сгорбленной черноволосой фигуре и со всей силы бросил ему в лицо скомканной бумажкой.       – Ты! Это Ты меня недостоин, жалкая волчья морда!       И кажется даже, у Тэхёна на лице проявляется едва заметная царапина.       Хосок находит Чонгука на удивление быстро. Улыбается скромно и настолько невинно, что выбивает себе пару дополнительных минут и плюс к жизням. Чонгук заискиваний старшего не понимает, да и тот отвлекает его собой от поисков Джина – вон пихает какую-то коробку настойчиво, «попробуй, понравится»; а когда взгляд падает на сумку, так и вовсе с ума сходит – всё повторяет: «Одинаковые! Я привык, что ты всегда рядом...а они одинаковые!..» И, ничего толком не объясняя, убегает прочь.       Чонгук разве что самую малость думает о бешенстве и совсем немного о старости со всеми её последствиями.       Когда Чонгука находит Чимин, тот уже совсем нервный – Сокджина нигде нет, когда тот точно выходил из комнаты.       Когда Чимин подробно пересказывает события утра, Чонгук начинает соображать быстрее.       Когда Чимин интересуется, что всё-таки планирует делать Гук, тот разве что людей не сбивает, исчезая в копошащейся студенческой массе.       До общежития он добирается относительно быстро и без происшествий, которые мог бы натворить озлобленный на мир серый волк. До заветной комнаты хвостом подать, когда в ворохе запахов он улавливает новый, этому месту совсем незнакомый. Резко стучит – сильно стучит, – так, что незапертая дверь со скрипом открывает Чонгуку картину, которая не могла присниться и в самых его страшных кошмарах.       – О, это ты? Скажи, разве я не привлекательный?       Джин. Низкой посадки джинсы, расстёгнутая рубашка, голый торс, «belly ring» и вся остальная извращённая лабуда. Джин – этот Джин! – сейчас стоит в опасной близости к Тэхёну и спрашивает его, Чонгука, о своей привлекательности. И если бы не взыгравшие инстинкты разорвать одного явно лишнего здешнему месту оборотня, Чонгук и в самом деле вперился бы головой в стену, сетуя на нерадивого человека, который буквальнейшим образом играет с его нежными волчьими чувствами. Получается, как хорошо, что здесь есть Ким Тэхён! Как хорошо, что есть тот, на кого можно выпустить весь скопившийся внутри пар.       Чонгук постепенно уступает своему подсознанию. Корчится страшно, даже отталкивающе – держится одними только инстинктами.       – Это. Моя. Добыча.       И даже его инстинкты вращаются около Джина, питаются ими. Сокджин любит фильмы? Что ж, Чонгук совсем не против ролевых игр и с огромной радостью побудет для него огромных размеров тигром, готовым разорвать в клочья любого, кто посягнёт на его человека.       Он двигается плавно, но смертоносно. В каждом его шаге чувствуется сила, каждый изгиб – скрытая угроза. Люди – существа слабые, а потому волк решает сам обо всём позаботиться.       Когда Джин вздрагивает от палящего внутри чужих глаз подчиняющего себе холода и в страхе прикрывает свои собственные, то слышит какой-то глухой стук, а следом жалкое молящее поскуливание.       Джин не знал, что существует такой сильный, необъятный разуму страх; что своим напористостью и страстью лишает человеческое сердце покоя. Сокджин не может ничего с собой поделать – волны возбуждения настигают даже тогда, когда на разбитом в кровь лице Тэхёна слёзы смешиваются со стекающей на него из оскаленной пасти Чонгука слюной. Тот рычит, вдавливает всем телом в скрипящий пол и стискивает когтистой лапой беззащитную шею.       – Это. Моя... Добыча.       Джин чувствует, как у него встаёт. Он пытается бороться, правда! Смотрит на окровавленное месиво, слышит скулящий плач... и чувствует себя совершенно отвратительным. Слёзы скапливаются в уголках глаз и готовы в любую секунду вырваться наружу, когда он встречается с налитыми кровью болезненно-красными глазами Тэхёна.       Тот просит милости, вперился в Джина слабеющим взглядом и вопрошает о помощи, когда вдруг новый истошный вой разносится по общежитию.       – Не. Смей. Ты не имеешь права смотреть, ты не имеешь права дышать с ним одним воздухом.       Джин стонет, обессиленно стонет своему проигрышу, своей безоговорочной капитуляции. Заберите его отсюда, пожалуйста! Оборотни – страшные! Но Джин, возбуждающийся от взбешённого оборотня, страшнее.       Сокджин пытается прийти в себя, Сокджин правда пытается прийти в себя. Ему жаль Тэхёна, тот ни в чём не виноват. Ему стыдно перед Тэхёном, чужая кровь возбуждала. И всё-таки Джин был человеком, а людям свойственно раскаяние и сочувствие.       – Прекрати.       Чонгук не реагирует. Слабый голос утопает в болезненных стонах и ощущается не более, чем помехой.       – Гу... Гуки…       Сокджин стонет. Сокджин хочет, чтобы на него обратили внимание – хочет внимание Чонгука себе в единоличное пользование. А волк на удивление понятлив, сговорчив. Рычит в последний раз особенно грозно и подрывается к человеку. Вокруг запах крови, запах понятен даже слабому человеческому обонянию. Чонгук пропах им, и Джину всего на мгновение кажется, это пахнет оборотнем.       Сокджин метает скользкий взгляд на Тэхёна – тот в отключке, но, кажется, раны уже начинают затягиваться. Чонгук на это шипит, звереет – Чонгук в ярости. Стремится заслонить собой целый мир, захватить в свою власть слабого человека; Чонгук прижимается сильно, нависает над Джином необъятной глыбой и оказывается единственным ближайшим источником жизни для Джина. Вокруг – пустота, и единственное, что имеет сейчас значение, – чужой, кипящий страстью алый от обращения взгляд.       Чонгук впивается отросшими когтями в манящую беззащитную плоть, стискивает силками, чтобы царапины обросли россыпью ярких, переливающихся оттенками фиолетового синяков. Впивается мордой в открытую шею, втягивает знакомый запах, упивается им.       – Умоляй.       Джин плавится, сдаётся чужому напору, подставляется беззащитным агнцем и мечтает оказаться съеденным этим безжалостным хищником. Джин стонет, хватается ослабевшими пальцами за чужие плечи и вдавливается сильнее пахом. Видит размазанную по лицу кровь противника и уже не может держать себя – тянется осторожно, касается языком кровавой дорожки и обрисовывает её своими поцелуями.       – Прошу. Пожалуйста.       Чонгук – зверь в руках укротителя. Он глухо стонет от чужой податливости, безграничной покорности. Вдавливается когтистой лапой в налитый через джинсы член и всеми силами пытается сдерживать полное обращение. Чонгук выдыхает, когда чувствует дрожь человека в своих руках. Власть опьяняет, и он не знает, когда ему следует остановиться. Человека хочется всего, без остатка. Хочется растерзать его тело жадными укусами, а потом вымаливать извинения, одаривая чужие ступни нежными поцелуями.       Джин уткнулся в чужую грудь и хнычет, словно беззащитный малыш. Пальцы Чонгука безжалостные, низ живота волнами наполняет тяжестью, и Джину хорошо-плохо настолько, что ему кажется, он умрёт в возбуждении. Уже даже не собрать словами мольбу о большем, изо рта вылетают непонятные звуки, больше напоминающие азбуку морзе – протяжный, короткий, снова длинный. А-ах!       – Чо.. Чонгук..!       Чонгук ускоряется, слышит частое дыхание у себя на груди, чувствует, как всё тело напрягается в его руках – и отчего-то расслабляется сам. Впивается в чужое плечо сильным укусом, сдавливает сильные челюсти до крови и сразу же вылавливает человеческий истошный стон окровавленными губами.       Наполняет Джина его собственной кровью, впитывает его в себя. Джин точно бы под поезд брошенный – в чужих руках тряпичная кукла. Он чувствует, как напрягается всё его тело, но словно бы следит за этим со стороны – разделяет наслаждение, но не чувствует контроля над собственным разумом.       Чонгук теряется в своих желаниях. Безумно тянется к кровоточащему укусу и впивается с новой силой в то же место.       Джин кричит, бьёт волчьи плечи, старается отстраниться – ему нестерпимо больно! И чувствует, наконец, как изливается в чужую горячую руку.       Чонгук – оборотень, поэтому из кожи вон лезет к Джину. Впитывает в себя новые запахи, слизывает с пальцев чужую сперму и отдалённо, одними инстинктами понимает, что это конец – так рушится его прежняя жизнь и рождается новая. Огромная любовь, желание, страсть... нежность. Нежность затапливает всё его сердце. Он ластится к Джину, словно бездомный пёс, окропляет поцелуями шею, и от каждого – кровавое пятно на коже.       А для Джина все эти зверства при обращении, тактильный голод – обычная дикость, но что поделать, если сам он – дико зависимый одним славным оборотнем человек?       – То есть вы, блять, дрочите, пока я кровь на пол выхаркиваю?!!