Permission to sex

Шуга пару дней не видел Чонгука. Тот уехал к родителям и Юнги, холодная глыба Юнги скучает. В голове смесь мыслей рождает музу и руки сами тянутся к клавишам. Вскоре тишину разрушает нежная мелодия. В ней дикая тоска об руку со страстью танцует, то и дело меняясь доминантными позициями. Рояль под умелыми руками откликается на касания тонких пальцев. Юнги погружается в музыку, сливается с ней, отчего пропускает момент, когда Чонгук плавно, по-кошачьи входит в зал. В руках пиджак, галстук ослаблен. Тень усталости на лице заметно даже под слоем тоналки. Этот идиот не спал сутки, чтобы скорее к НЕМУ. Звуки мелодии трепетно касаются души и Чонгук сглатывает. У него самый талантливый мальчик. Мужчина. Хён. Его хён. Притягательный настолько, что узлы внутри скручиваются. Сколько бы времени не прошло тянет по-страшному. Атмосфера меняется и поэтому Юнги резко распахивает глаза. Всё вокруг перестаёт существовать. Каждый раз он забывает как чертовски красив Чонгук. Слова застревают в глотке на пол пути. Потому что «как доехал»? «Есть хочешь»? «Почему задержался»? будет позже. Им вообще разлучаться нельзя. Едва на десяток метров от друг друга, как в клочья сознание. — Гукки~я, — хриплым голосом. Глаза в глаза. — Я так скучал, кроха — умоляющие нотки проходящие мурашками по спине. — Черт! — Юнги порывисто лижет губы и рывком тянет к себе парня. Чонгук хрипло смеётся, теряет дорогущий пиджак где-то на полу и присаживается прямо на клавиши. Рояль истошно злится, рвущим перепонки звуком, но затихает. Обычно Юнги даже взгляд в строну белоснежного инструмента не прощает. Но он выскажется позже. Звук расстегивающейся молнии, тихий смех, шелест одежды. Эта симфония для Юнги звучит слаще мёда. В голове туман красного цвета, а в ушах пульс гремит, оглушая. Нет времени на прелюдии. Они будут потом. Когда появятся силы дойти до кровати. Когда можно будет по-взрослому, до криков и содранных спин. Сейчас же просто сбить голод. Не дать страсти лишить рассудка. Похоть. Концентратом бегущая по венам. Если не выплеснуть сейчас, то она сметёт всё. Поэтому Юнги не церемонясь жадно вылизывает член Чонгука, играясь с нежной кожей шариком пирсинга. Он знает ГДЕ, а главное КАК лизнуть, чтобы у макнэ снесло голову. У Чонгука мелодичный, красивый голос, не даром он главный вокалист. Но его стоны намного, намного чувственней любого исполнения. Его стоны как из тонкого стекла, дрожащего от разбивающегося о него пения, нежнейшие, протяжные, с нарастающей хрипотцой. Стоит немного ускориться, взять поглубже, как тембр меняется. В нем загорается нетерпение переходящее в шквал страсти, говорящей о надвигающейся разрядке. Гук в такие моменты совсем себя теряет. Запрокидывая голову сдвигает красивые брови и почти кричит, задыхаясь. Он такой несдержанный, открытый, жгучий. Беззастенчиво выстанывающий имя Юнги, впивающийся в клавиши до побелевших костяшек, грозясь вырвать их с мясом. Вот сейчас… Но Юнги такого отношения к роялю не прощает никому и на этот раз в списке избранных фамилии Чон нет. Он замедляется. Практически выпускает налитый орган на волю. Щекочет пирсингом, вскидывая вверх блядский, влажный взгляд. Чонгук рычит, впиваясь в волосы любимого и почти грубо толкается обратно. Мин обожает, когда так. Когда грани стираются, работая на чистой, животной похоти. Хватает пары глубоких фрикций, чтобы с громким, грудным стоном излиться глубоко в горло. Юнги не выдерживает и стонет в ответ, глотая сперму и зажмуриваясь. Собственное возбуждение так обжигает, что кажется дуновение ветра вызовет преждевременный оргазм. Потому что кончающий Чонгук картина из самых смелых снов, с той лишь разницей, что это реальность. От этого осознания на атомы хочется развалиться. Осыпаться под ноги беспомощным набором днк и не собираться в кучку. Но Чонгук трепетный любовник и о своём мальчике не забывает. Пошатываясь как пьяный и наплевав на приспущенные штаны Чонгук отдирает себя от клавиш и мягко опускается на колени. Юнги всегда стыдится своей реакции и даже сейчас слегка шарахается, но Чонгук настойчиво удерживает на стуле вертлявую задницу Мин Юнги. Трется лицом о выпирающий бугорок, жадно внимая сдавленному шипению. Вот сейчас можно считать… РАЗ. Мокрая головка дергается встречаясь с холодным воздухом. ДВА. Пальцы царапают обивку стула когда Чонгук нетерпеливо заглатывает полностью, до основания. ТРИ. Сдавленные ругательства, потому что Юнги всегда так важно остаться холодным и безучастным. Ни разу не вышло. Но он упрямый, пытается. ЧЕТЫРЕ. Громкий, такой на слух прокуренный стон, идущий из самых глубин, стоит Чонгуку помассировать тугие яица, активно работая ртом. ПЯТЬ. — ГУУУУК! И приходится вжимать руками стройное тело в мебель, потому что Юнги всегда судорожно, конвульсивно подбрасывает, выгибает от оргазма. И будь Чонгук трижды проклят, если это не самое прекрасное что он видел.