***
Перед тем как войти в уже давным-давно знакомое — и даже в каком-то смысле родное — здание, Нана быстрым взглядом окинула свой внешний вид, отражавшийся в одном из затонированных окон припаркованного рядом автомобиля, после чего уверенным шагом направилась к главным входным дверям, лениво пожёвывая две подушечки мятной жвачки. Её не смущало совершенно ничего. Ни то, как на неё покосилось двое мужчин, попутно обсуждавших последнюю проведённую ими игру в гольф, ни то, что надетая на ней тёмно-зелёная кепка совсем никак не сочеталась с коротким нежно-розовым платьем, ни то, что два громилы на входе перегородили ей путь, с обеих сторон кладя по одной своей огромной ладони на её тонкие оголённые плечи. — Дорогуша, клуб для молодёжи в другой стороне, — монотонным грубым голосом произнёс один из амбалов, даже не постаравшись рассмотреть лицо гостьи, столь уверенно пытавшейся пройти внутрь увеселительного заведения, зажигательная музыка из которого была слышна даже за пределами территории клуба. — Большой Бо, я никогда не поверю в то, что ты не признал во мне меня, — приподнимая козырёк своей кепки, таким образом позволяя обоим мужчинам увидеть своё лицо в совокупности с лучезарной улыбкой, пролепетала Нана, кладя свою ладонь на запястье того охранника, к которому она обратилась как к «Большому Бо». Дабы скинуть вторую ладонь, девушка брезгливо повела тем плечом, на котором она находилась, но, так и не получив желаемого высвобождения, в ту же секунду прицельным плевком сплюнула резиновую белую консистенцию на руку смуглого мужчины, таким образом вынудив того — не без матов — убрать свою ладонь от хрупкого девичьего плеча. — Именно поэтому я и сказал, что клуб для молодёжи находится в другой стороне, — еле сдержавшись, как бы не закатить от раздражения глаза, всё тем же голосом констатировал охранник, убирая свою ладонь с исхудавшего плечика далеко нежеланной в данном заведении гостьи. — Блять, да что за херня, Бо? Эта сука же работает здесь, — достав тёмно-синий платок из кармана своих классических брюк, недовольно произнёс смуглый мужчина, начав с некой брезгливостью обтирать тыльную сторону ладони, на которую несколькими секундами ранее Нана сплюнула свою жвачку. Так как изначально лицо девушки было прикрыто козырьком кепки, мужчина не сразу признал в ней работающую в клубе гоу-гоу танцовщицу, а потому среагировал на незнакомку точно так же, как и его коллега. Когда же лицо девушки было «раскрыто», охранник намеревался пропустить её, но, как только услышал слова Большого Бо, решил, что он просто обознался. Однако после сплюнутой на руку жвачки смуглокожий работник увеселительного ночного заведения сразу же понял, что он не ошибся — это точно была нагловатая девчонка, являвшаяся «козырной картой» владельца клуба — Хитоми. И пока второй охранник не без матов продолжал обтирать свою ладонь тёмным платком, предназначавшимся для поспешного оттирания следов крови с костяшек, яркая уверенная улыбка, растянувшаяся на девичьих губах, исказилась в издевательскую усмешку, которая достигла своего адресата в виде того охранника, что не желал впускать Чхве в клуб. Он знал, кто она. Располагал совершенно малюсеньким фрагментом информации о Нана — к которой можно было бы поставить приставку «пико», — но даже этой маленькой детальки охраннику хватило для того, чтобы усложнить девушке жизнь. Вполне возможно, что в подобной ситуации от осознания собственной ничтожности перед неизменным фактом другие почувствовали бы что-то сравнимое с отчаянием, но только не Чхве. Ощущение собственного дискомфорта при утечке столь малой доли информации лишь в который раз доказывало девушке то, насколько увесистей становилась её личность с каждым новым приобретённым битом информации. Она владела теми сведениями, которые невозможно было найти ни в интернете, ни в книгах, ни в чьих-то заметках. Знала то, о чём могли знать лишь единицы, а потому имела возможность продавать этот неосязаемый продукт за огромные деньги, вместе с тем получая «защиту» от собственных клиентов. Ведь если умрёт Нана, то хранящаяся в её голове информация исчезнет вместе с её последним вздохом. Конечно же, если бы её решили пытать ради получения всех секретов, хранящихся в её нейронных мозговых сетях, она бы наверняка сдалась, выдав ответы на задаваемые во время пыток вопросы. Однако Чхве прекрасно осознавала и взвешивала риски, поэтому для всех своих «покупателей» оставалась инкогнито. Да и не только для них. Большому Бо было известно совсем немногое. Лишь то, что стоящая перед ним девушка не являлась Хитоми — хоть и до безумия была похожа на неё, — но выдавать девичий секрет охранник не намеревался, так как у этой на вид слабой девчонки были рычаги давления, и проверять, насколько хорошо они работали, мужчина не собирался. Почему же он тогда сразу не пропустил её в клуб? Это было делом — совершенно ничего не значащей для Нана — чести. —Да, ты прав. Прости, Хитоми, не признал тебя, — глухо выдал Большой Бо, отходя в сторону, таким образом больше не преграждая девушке путь к настежь открытым дверям клуба. Чхве с нескрываемой ухмылкой кончиком своего указательного пальца прикоснулась к кончику носа «проигравшего» ей охранника, после чего — не забыв подмигнуть — произнесла: — С кем не бывает. Войдя в здание и пройдя короткий путь по знакомому коридору, Нана вышла прямиком к главному залу, где густота столпотворения на танцполе приравнивалась к шести людям на квадратный метр. Девушке следовало оказаться по другую сторону от танцпола, и в таком случае самым лёгким вариантом было бы обойти зал по периметру, но только не для Чхве. Для неё было нежелательно попадаться на глаза большому количеству работников клуба, вероятность встретить которых была гораздо выше в обходном пути, нежели в «прямом», а потому Нана, опустив козырёк кепки как можно ниже на глаза, начала в танцевальной манере просачиваться внутрь толкучки, активно двигая своими бёдрами и руками в такт музыке. — Эй, малышка, плачу две десятки, повеселимся? — девушка почувствовала, как к её телу сзади прижалось чужое, по запаху — пьяное, а по липкости — потное тело, намеренно сильно прижимая свою паховую область к её ягодицам. Далеко не маленькие мужские ладони легли на её талию, а противный голос явно заплетающимся языком произнёс «деловое предложение». Ни черта, в этом месте никогда ни черта не менялось. Но для Наны это было хорошим знаком, ведь что могло быть лучше стабильности для нелегальной иммигрантки? — Милый, прости, месячные, — музыка в клубе — а особенно на танцполе — была громкой, но даже это не помешало девушке нежным голосом, без лишних криков, отказаться от возможности стать для липкого придурка за её спиной платной грелкой для его члена. Да и вообще, двадцать тысяч даже не покрыли бы счёт за его нынешние прикосновения к ней, а себе цену Нана знала получше кого-либо ещё и отдаваться кому-то за бесплатно также не планировала — потому, ловким движением бёдер обтеревшись своей задницей об прижатую к ней паховую область, вынудила своего захватчика слегка ослабить капкан на её талии, таким образом позволив себе выпутаться из его пут. Пьяный мужчина даже не сразу понял, что выпустил свою «добычу» на свободу, но, как только до него это дошло, его лицо сразу исказилось в менее похотливой гримасе. Сейчас его затуманенное сознание принимало каждую «суку» за «шлюху», и среди всех здешних сук девушка перед ним казалась ему наиболее обаятельной и аппетитной, из-за чего её непрямой отказ прозвучал для него словно «виляние хвостом». — Ну так отсоси, — выход в таких ситуациях был всегда — и Нана могла поклясться, что слышала эту фразу чаще, чем собственное настоящее имя. Хотя в данном факте не было ничего удивительного, ведь фамилия «Чхве» с головой выдавала её принадлежность к южно-корейской диаспоре. А в её профессии каждая, даже, казалось бы, самая незначительная крупица информации о ней могла стать для Нана фатальным ударом. — Ты же не собираешься один получать удовольствие. Тогда отлижешь мне? — к сожалению или к счастью, но девушка прекрасно ориентировалась в подобных ситуациях, поэтому уже чуть ли не на автомате произносила свои последующие реплики, прекрасно осознавая, как именно на них отреагирует типичный представитель патриархальной социальной системы. Для того, чтобы её «покупатель» услышал каждое слово, Чхве намеренно приблизилась к нему вплотную, своими руками обнимая потную от духоты помещения шею и вставая на носочки, дабы отчеканить их прямиков в мужскую ушную раковину. Люди на танцполе невольно задевали Нану своими руками, локтями, наступали на пятки и даже — как бы случайно — оставляли шлепки на её ягодицах, однако девушка не обращала на это совершенно никакого внимания, видя перед собой лишь одну цель под названием «Растоптать очередного придурка». — Что? У тебя же месячные, — недовольное выражение лица опьяневшего мужчины сменилось обратно на заведённое, стоило пойманной им шлюхе дать ему понять, что она была не прочь уединиться с ним в кабинке общественного туалета, и даже вопрос о том, чтобы он ей отлизал, не особо сильно смутил его. — И что? Не любишь bubble tea? — лукаво улыбнувшись и оставив лёгкий поцелуй на влажной от пота щеке, поинтересовалась Нана, и совершенно ничего непонимающее пьяное сознание испытало резкую волну агрессии, стоило ему осознать, что он ни черта не понимал из того, что несла прижимающаяся к нему девчонка. Девушка умела отыгрывать роль и глупой девицы, и распутной проститутки, и милой студентки, и больной несчастной — да кого угодно, — и в силу направленности своей работы особенно хорошо у неё получалось изображать из себя полную дуру, что она сейчас и делала. — Блять, какой нахуй «ти»? — мужчина не понимал, как ему следовало реагировать на девичьи слова, так как каждая её фраза запутывала его всё сильнее, и даже начинало казаться, что между строк в этих словах крылся какой-то смысл, вот только кислородное голодание в мозгу никак не позволяло сложить имеющиеся факты воедино, а уже не маленькая доза спирта в крови лишь увеличивала степень раздражительности. — Ты же пробовал холодный чай со слизистыми шариками? Ну так вот, отлизывать девушке с месячными — то же самое, что и пить этот чай. Сначала на твой язык прольются капельки густой свёрнутой крови, а после и частицы слизистой оболочки матки. Тебе понравится, пошли, — слегка отстраняясь от пьяного «покупателя» в сторону — насколько это позволяла сделать собравшаяся на танцполе толпа, — Нана схватила его за ладонь и только принялась тащить в сторону той самой уборной, о которой минутой ранее думал и сам мужчина, как тот резко вырвал свою руку из захвата девичьих пальцев и, выдав что-то нечленораздельное по типу «ебаная шалава», расталкивая танцующих посетителей увеселительного заведения, скрылся за их фигурами восвояси. — Боже, даже не подумал воспользоваться ситуацией, отродье патриархата, — шёпотом пробурчала себе под нос Чхве, после чего продолжила свой путь через танцпол, не забывая покачивать бёдрами в такт музыке. Как только девушке удалось выбраться из столпотворения, находящегося в середине первого этажа, она уже знакомым себе путём пробралась к небольшой лесенке, ведущей на второй этаж, где с охраной проблем у неё не возникло. Главная задача стоящих тут охранников заключалась в том, чтобы не пускать обдолбавщихся представителей сильного пола в выделенную на втором этаже часть для персонала. А Нана, слишком хорошо походившая на одну из здешних танцовщиц гоу-гоу и всегда весело говорящая незнакомым охранникам «Привет, это я», с лёгкостью преодолевала оставшийся путь до нужной ей гримёрной. Без стука открыв знакомую дверь и попутно снимая с себя кепку, девушка сразу же посмотрела в ту сторону, где всегда восседала, пожалуй, её единственная «подруга», а та, заметив Чхве, лишь прокляла сегодняшний день всеми известными ей проклятиями. Если Нана приходила в клуб, значит, у Сузу резко появлялась куча новых переживаний, а список возможных проблем увеличивался втрое. — Привет, подруга! — закрыв дверь — предварительно осмотрев коридор с двух сторон, — с лучезарной улыбкой произнесла Чхве и по лицу знакомой ей девушки сразу же поняла, что та была не столь рада видеть её у себя в гримёрке. Наличие личной гримёрной было привилегией далеко не каждой стриптизёрши и проститутки, поэтому Нана оставалось лишь несказанно радоваться тому, насколько невероятной работницей являлась её подруга. Ну а если говорить без притворства, то не будь у данной женщины нужного для Чхве статуса для получения необходимой информации, то на месте этой «хорошей знакомой» у девушки сидела бы другая «хорошая знакомая». — Ты опять вырядилась, как Хитоми, — опуская приветствия, сразу же недовольно выдала Сузу, продолжая наматывать кожаные шнурки от туфель на свою икру. Какие-либо любезности при общении с маскирующейся под работницу данного клуба девушкой знающие её люди всегда старались опускать, понимая, что она была не из тех, кого можно было как-то этим обидеть или оскорбить. Наоборот, Нана жила по правилу: «Время — деньги, слово — деньги, ошибка — деньги», а потому сама не любила «лишних» слов и использовала их лишь для получения собственной выгоды. Например сейчас девушка намеренно громко поздоровалась с Сузу лишь для того, чтобы дать другим работникам из соседних гримёрных понять, что владелица данной небольшой комнатки была не одна. Действовало в этом месте одно замечательное неписаное правило — не беспокоить коллег, если они принимали у себя «в гостях» кого-то другого. Да и свою роль требовалось отыгрывать до конца, даже если могло показаться, что как таковых зрителей уже не было. — Не понимаю, о чём ты. Знаешь же, я всегда захожу через парадный вход, — продолжая изображать из себя ту, кем она совершенно не являлась, с лёгкой усмешкой на устах произнесла Чхве, раздражая этим Сузу лишь сильнее. Если бы стриптизёршу сейчас попросили рассказать историю её недо-дружбы с вошедшей к ней в гримёрную девушкой, то ей хватило бы четырёх слов, чтобы кратко описать это как: «моя самая большая ошибка». В жизни Сузу Нана словно по велению волшебной палочки появилась в самый нужный момент. Так уж распорядилась судьба, что ей приходилось уже десятый год проживать в роли матери-одиночки по причине собственной неосторожности во время работы с одним из хорошо плативших клиентов. И пускай дочь у неё появилась по залёту, а отец отказался от какой-либо ответственности, в своей крохе новоиспечённая мать души не чаяла. Для женщины, зарабатывающей на пропитание посредством продажи собственного тела, те девять месяцев вынашивания малышки были несказанно тяжёлыми. С родителями Сузу контакт не поддерживала, не была официально оформлена на работе в клубе, из-за чего не получала социальные выплаты за декрет, а сами роды в Японии уже были недешёвыми, что сильно било по и без того маленькому карману. Как ей тогда удалось выкарабкаться с полностью здоровым плодом, девушка не знала. Вот только на этом белая полоса закончилась, уступая место новой длинной чёрной полосе, которой, как казалось, не было конца. Тело надо было приводить в порядок, при этом заботясь о дочери, и не помереть с голоду где-то на улице. Однако самым ужасным оказалось то, что содержание ребёнка выходило куда дороже, чем Сузу могла себе представить. Всё шло к решению отдать собственное чадо в детдом по причине невозможности обеспечения даже самых базовых детских потребностей, вот только именно в тот момент на работе в клубе женщина повстречала Нана. Обычно непьющая Сузу в присутствии Чхве быстро раскрепостилась, рассказав той обо всех подноготных её ужасной жизни, чем не смогла не заинтересовать информатора. Нана нужны были глаза и уши в каждом месте, где могли скапливаться её будущие клиенты и «цели», а наличие маленького ребёнка вносило свои плюсы в её планы; этим всем можно было воспользоваться. — В скором времени мне нужна будет Ая, — уже более тихо произнесла Нана, в голове прокручивая все возможные ответы Сузу на данное утверждение. Ведь она не спрашивала, а констатировала. — На, блять, почему я не могу сделать это вместо своей дочери? — работница ночного клуба перевела свой разгневанный взгляд на недоподругу, ощутив, как в волнительном темпе забилось её сердце. Она ненавидела это. Ненавидела Нана за то, что та постоянно надавливала на её самые слабые места, из раза в раз вынуждая её рисковать самым дорогим в её жизни человеком. Но вместе с этим больше всего Сузу ненавидела саму себя, ведь в каждый из этих разов позволяла этой чёртовой шалаве забирать её дочь ради небольшой стопочки купюр, на которую доченька могла позволить себе жизнь нормальной японской младшеклассницы. Абсурдность данной ситуации приравнивалась к безумию, ведь ради жизни Аи её мать рисковала ей самой. И пускай маленькая девочка сейчас даже не понимала, какую именно выполняла работу, но ведь в будущем она могла это осознать, из-за чего Сузу проклинала себя лишь сильнее. Она отвратная мать, и как человек в разы ужаснее Нана, ведь беспокоится она только о себе. До последнего не сдавала Аю в детдом, потому что сама хотела быть рядом с ней, невзирая на насмешки и косые взгляды в сторону ещё совсем маленькой крохи, над которой уже висело клеймо «нищенки»; согласилась на все условия Чхве по той простой причине, что сама захотела видеть, как её дочь живёт в достатке, лишь на словах заботясь о её безопасности. Для работницы клуба было куда важнее доказать самой себе то, что её чадо могло жить полноценной счастливой жизнью рядом с такой грязной женщиной, как она. Ая была словно причиной того, почему стриптизёрша могла с гордо поднятой головой оправдывать свою работу и свой стиль жизни. Казалось, что это не Сузу жила ради Аи, а Ая жила ради Сузу, но при этом — каким-то необъяснимым образом — женщина действительно сильно любила свою дочь. Нана это прекрасно осознавала, ведь подобная ситуация была знакома ей не понаслышке. Она никогда не считала «любовь» каким-то светлым и прекрасным чувством, полагая, что все те оды, воспеваемые в культ «любви», были всего лишь идеализированным бредом посредственных соплежуев, пытающихся разглядеть в человеке нечто большее, нежели обычное животное. То самое чувство «прекрасного» рождалось из агрессии, и чем больше агрессии присутствовало в индивиде, тем сильнее становилась его «любовь». Но раз уж понятие «агрессии» в обществе имело лишь тёмный окрасок, то каким образом «любовь» могла иметь сугубо светлый оттенок? Но Чхве никогда бы не пожаловалась на человеческую глупость вслух, ведь она кормилась именно за счёт чьего-то идиотизма, импульсивности и нерациональности. Удобство её профессии заключалось в том, что подавляющее большинство всех убеждений и поступков людей за Земле совершалось именно по причине их идиотизма, а потому легко просчитывалось. Конечно же, бывали моменты, когда гениальность и глупость шли рука об руку, но — к счастью для Нана — гениев было в сотни разы меньше, чем идиотов. И Сузу являлась ярким представителем класса «идиотообразных». — Мы, взрослые, слишком много думаем, в то время как дети не раздумывая выполняют нужные указания. И для такой работы мне нужен именно ребёнок, — Чхве с неким ехидством в глазах посмотрела на свою дорогую подругу, вынуждая ту проглотить ещё один ком раздражительности и ненависти. Она могла бы уже давным-давно послать эту дрянь к чертям собачьим, но… Не делала этого. Без подачек Чхве у Аи не было бы шанса пойти в четвёртый класс в новой школьной форме, с полным комплектом обновлённой канцелярии, с каждодневными обедами и небольшой суммой личных карманных денег на сладости. — И в какое очередное дерьмо ты опять ввязалась? Скажи, ты вообще думаешь хоть о чём-то, помимо денег? — Сузу старалась выплеснуть все свои негативные эмоции посредством попытки вывести на негатив и Нана, но она изначально понимала, что с этой чертовкой данный трюк не прокатит. Её самоуверенность, наглость и принятие собственных недостатков были настолько невероятны, что в глазах зашуганной жизнью стриптизёрши Чхве представлялась как человек, личность которого можно было ставить себе в пример. Женщина одновременно ненавидела и поклонялась этой дрянной девчонке. — Хэй, хочешь от меня отвязаться? Тогда помоги мне заработать столько, сколько мне нужно, чтобы я уже наконец смогла улететь в мировое путешествие, оставив тебя и Аю в покое. Ты же этого хочешь? Да и вообще, именно благодаря этому «дерьму» твоя доченька не знает слова «голод», — девушка отчеканивала каждое слово, одновременно с этим покручивая снятую с головы кепку на указательном пальце. Ей было плевать на чувства Сузу, было плевать на то, что использование несовершеннолетних детей в подобных авантюрах каралось законом, было плевать и на малютку Аю, которая так или иначе могла пострадать в ходе «операций». Да пусть этой десятилетке хоть пуля в тело прилетит — Чхве будет искренне всё равно вплоть до того момента, пока проблемы не коснутся её саму. Если Сузу была представительницей «идиотов», то Нана относилась к тем самым моральным ублюдкам, которым не было стыдно мошенническими путями воровать деньги у пожилых людей, прыгать по головам, словно по цветочной поляне, и подставлять других ради собственной безопасности. К сожалению или к радости, но Чхве никто никогда не учил быть «хорошим человеком». Ни папа, ни мама, ни окружающий её социум, ни жизненная тропинка. Даже когда она пыталась поступать «правильно», как главные герои в сериалах и фильмах, всегда натыкалась лишь на большие проблемы, а потому считала, что место героизму было лишь в людских фантазиях. Ведь на деле многие примеры героизма реального мира в итоге либо погибали, либо оставались с какими-то тяжёлыми увечьями, а Нана не планировала погибать ради незнакомцев. Да и что тут юлить: она бы не рискнула жизнью даже ради собственной «матери». Кто-то назовёт Чхве слабачкой, способной печься лишь о своей шкуре, ну а она в ответ лишь улыбнётся и пожелает скорейшей кончины, ведь этому кому-то явно не терпится отдать свою жизнь ради кого-то другого. А если он геройничает только на словах? Тогда девушка с гордо поднятой головой скажет, что она куда круче любых героев, ведь она хотя не пиздаболка. — Ты просто не знаешь, что такое материнская любовь. Ая слишком важна для меня — я не хочу создавать для неё проблемы. Нана даже не постаралась сдержать в себе улыбку. Она прекрасна знала, что такое «материнская любовь» — в исполнении Сузу, — которая словно карточный домик рушилась на глазах, стоило помахать перед той стопочкой заветных десятитысячных купюр. В своей профессии девушке часто приходилось сдерживать себя от колких фраз и «непристойных» выражений лица, и сейчас, если бы она не удержала в себе сгенерированную в её черепно-мозговой коробке фразу, тут же высказала бы: «Да-да, продолжай упорствовать для приличия, чтобы потом тешить себя мыслями наподобие «Да я же пыталась!». — Проблемы? Я в её возрасте могла только мечтать о таких проблемах! Твоя дочурка в десять лет за один рабочий день зарабатывает больше тебя за месяц. Не вижу тут никаких проблем. Тем более… — Нана намеренно выдержала небольшую паузу, чтобы привлечь к себе всё возможное и невозможное внимание стриптизёрши: — … скорее всего, это будет моим последним наймом Аи, — враньё являлось одним из главных умений Чхве, но сейчас в нём не было необходимости. Если ей удастся выполнить серию данных заказов, то она сможет на пару лет уйти в заслуженный отпуск. — Правда? И я тебя нахуй больше не увижу? — сказать, что Сузу была рада — это ничего не сказать. За те пару лет, что ей пришлось знать Нана, женщина поняла одну простую истину: не было в мире проклятия ужаснее, чем лёгкие деньги, и единственным найденным стриптизёршей способом побороть эту «кару» стали денежные накопления. Женщина ждала и мысленно лелеяла тот момент, когда её с Чхве путям наконец-таки придётся разойтись, и, дабы быть готовой к этому жизненному повороту, она старалась по максимуму откладывать заработанные ей и Аей деньги. Пожалуй, тем, за что Сузу могла искренне и от всего сердца поблагодарить Нану, стала финансовая грамотность. — Подруга, я буду присылать тебе открытки из каждой страны, в которой побываю, пока ты будешь продолжать гнить в этом месте, — а вот сейчас девушка соврала. Но вовсе не потому, что она не намеревалась присылать открытки или ещё какую-либо ересь, а потому, что у неё не было возможности добраться даже до соседней страны. О мировом турне не могло быть и речи. — Есть новости? — разговор с «подругой» затягивался, что не устраивало скупую на свои моральные и материальные ресурсы Чхве, из-за чего она решила поскорее перейти к главной цели её сегодняшнего прихода в клуб. В этом ночном увеселительном заведении стриптизёрша являлась для девушки одним из главных источников информации, а потому она надеялась услышать от Сузу то, что ей нужно было услышать. Нана с превеликим удовольствием сэкономила бы своё время, сама задав интересующие её вопросы, однако так её работа не делалась. Она не могла позволить ни единой душе узнать о своих клиентах, о своих «целях», и, более того, не могла позволить никому узнать, каковым являлся её род деятельности. Для Сузу Чхве выглядела как одно из небольших звеньев длиннющей криминальной цепочки, в то время как на самом деле Чхве Нана была самостоятельным звеном, способным подойти к совершенно любой социальной цепи. Если бы девушку попросили провести ассоциацию между собой и каким-то животным, то она бы с лёгкой усмешкой назвала себя «амбициозным мутировавшим хамелеоном с акульими челюстями». — Ничего из того, что тебе не было бы известно, — продолжая наматывать кожаный шнурок от туфель на высокой шпильке вокруг своей игры, как-то скучающе произнесла стриптизёрша. И пускай внешне девушка никак на это не отреагировала, но внутри себя она издала обречённый стон. На данный момент у неё не было ни времени, ни сил на то, чтобы выискивать нужную для себя информацию у каких-то других источников. Но, даже несмотря на это, Чхве не стала бы сейчас что-то выпрашивать или намекать на нужные ей сведения; однако вместе с этим Нана не спешила покидать помещение гримёрной, давая Сузу немного времени на то, чтобы собрать в голове все последние события и новости воедино. Это могло бы показаться странным, вот только со стороны Нана данный жест по отношению к её недоподруге выглядел как «терпеливое ожидание». Сузу было выгодно поставлять девушке информацию, ведь любая значимая или незначительная деталь могла переменить исход работы Аи в положительную сторону. По крайней мере, так всегда утверждала Чхве, а стриптизёрше больше ничего не оставалось, кроме верования в то, что хотя бы таким образом она способна защитить свою дочь. Хотя, чего греха таить, лучшим способом защиты малютки стало бы расторжение «устного» договора с Нана. Но, увы и ах, мать Аи была жадна до денег и — за счёт своих моральных загонов и социального давления — легка в манипулировании, чем с лихвой пользовалась такая аморалка, как Нана. — Хотя, есть кое-что. Говорят, глава Поднебесья впервые за долгое время заказал пару наших к себе в отель, — Сузу даже не понимала, зачем она решила рассказать девушке о плачевно известном Изане. По мнению женщины, Чхве могла работать на кого угодно, но только не на шишек из Поднебесья по той простой причине, что для того, чтобы быть на побегушках у этих ненормальных, следовало заведомо попрощаться с жизнью, а Нана не была похожа на самоубийцу или мазохистку. — Курокава? Он разве не боится испачкать полы своего драгоценного отеля грязными проститутскими ногами? — для стриптизёрши фраза девушки о «грязных ногах» не могла быть не обидной, ведь бывали моменты, когда и ей следовало удовлетворять не только глаза своих клиентов, но и их члены. Вот только «дружба» с дрянной девчонкой научила женщину не обижаться на самые колкие и неприятные высказывания, уже привыкнув заглатывать и переваривать их. Чхве же, в свою очередь, даже не думала о том, чтобы хоть как-то оскорбить Сузу, так как ей и самой, бывало, требовалось отыгрывать роль проститутки со всеми вытекающими из данной профессии. Вообще, работа Нана обязывала её уметь работать в каждой сфере по чуть-чуть: быть ничем не примечательной офисной работницей, привлекающей внимание консультанткой, робкой студенткой, опытной шлюхой или вселяющей доверие сиделкой — кем угодно, пока кошелёк клиента мог покрывать расходы на каждое из её преображений. — Без понятия, но заказал он Хитоми и Мико; однако Мико отказалась идти и уволилась. — Испугалась? — заданный Чхве вопрос не требовал за собой ответа, но Сузу, не сдержавшись, тут же ответила вопросом на вопрос: — Забыла, какие ублюдки обитают в Поднебесье? — женщина даже недовольно хмыкнула, про себя подмечая, что на месте Мико поступила бы так же. Связываться с шайкой шакалов было поступком крайне опрометчивым, особенно при условии, что этой шайкой руководил человек, который словно невидимыми нитями управлял всем токийским подпольным миром, не имея совершенно никаких равных ему конкурентов. Не надо было быть гением для того, чтобы провести параллели, таким образом поняв простейшую истину: из всемогущества рождалась вседозволенность. Шестерёнки в голове Нана завертелись с новой силой, стараясь как можно быстрее проанализировать всю полученную информацию и просчитать для себя наиболее удачный ход событий. Она всегда обязана быть на несколько шагов впереди, ибо любое — даже самое незначительное — упущение могло стать концом не только для её «карьеры», но и для её жизни. Чхве Нана с самого рождения не была в безопасности, и если в младенчестве она этого не осознавала — чисто потому, что ещё не могла осознать, — то по прошествии каждого дня рождения её понимание своего места в самой низшей социальной прослойке общества выделялось всё сильнее и сильнее. Девушка без социальных прав, без какого-либо образования и уверенности в следующем дне научилась жить так, как её научила жить судьба — а эта блядская сука никогда не была на её стороне. Каждый выход из квартиры для Нана — это словно пересечение порога непрочной клетки, после которого начинается просторный луг, до отказа заполненный изголодавшимися хищниками. Такая жизнь научила её многому. Список её умений настолько огромен, что и пяти листов для написания CV ей бы не хватило, но эти умения — сравнимые с талантами — не были врождёнными данными, а скрупулёзно отточенным ею мастерством. По-другому она бы не выжила и была утоплена как слепой котёнок. Но зато уже сейчас, даже несмотря на то, что уничтожить Чхве и её заслуги так же просто, как и раздавить жука подошвой ботинка, для многих она представляется как хищник; и на всём белом свете не наберётся больше двух человек, знающих о том, что у хищника-Нана нет когтей и клыков. Затратив меньше полуминуты для анализа, девушка тут же отчеканила фразу, повергшую Сузу в шок.***
Какучо сосредоточенно смотрел на расписанный им лист бумаги, иногда проводя остриём ручки от одного нарисованного пункта к другому. С ещё влажных после душа тёмных волос изредка стекали капельки воды, падая на чёрный мраморный стол. Мужчина тяжело выдохнул и откинулся на спинку стула свободной от шариковой ручки рукой, потрепав собственные волосы. Всё пошло не по плану. И более того, если Хитто и предполагал, что какая-то часть плана будет провалена, то он точно не думал, что провалится по каждому из пунктов; ответ на вопрос «Почему?» лежал на поверхности — он слишком легкомысленно отнёсся к этой девчонке. Ему следовало быть осторожнее, дабы поймать лису за хвост, но мужчина принял её за домашнюю кошку, за что и поплатился. Встав со стула и схватив висящее на спинке полотенце, Какучо приложил его к лицу, а после раздражённо, прямиком в махровую ткань, выдал: — Блять! Хитто ненавидел проигрывать не потому, что не мог принять поражение, а потому, что на подсознательном уровне ощущал, как предаёт того, кому поклялся в вечной верности. Многие люди задавались вопросом, по какой причине такой харизматичный, физически и умственно сильный человек, как Какучо, столь маниакально следовал за главой Поднебесья, но не находили для себя ответа на данный вопрос. Вот только эти глупцы просто не понимали, что «подчинение» было одним из способов избежания одиночества и тревоги. Оставшись одному в этом мире, тогда ещё маленькому Какучо была предложена рука помощи, рука авторитета, рука диктатора, ощущение которой позволяло мальчику почувствовать себя в безопасности и ощутить внутреннее удовлетворение от собственной значимости. Он ценен, он не бесполезен, он нужен кому-то; и этим кем-то был не кто иной, как Курокава Изана. Перед своим идолом мужчина не хотел признавать свои ошибки, подсознательно опасаясь стать бесполезным, но вместе с этим ощущал свою ценность каждый раз, когда имел право дать своему боссу совет или помочь в решении какого-то вопроса. Потихоньку отношение Какучо к Изане становилось всё более осознанным и менее покладистым, однако привычка жить ради одного человека никуда не исчезла, а увеличившиеся цифры у слова «возраст» позволяли лишь продолжить обращаться к Курокаве на «ты». И как бы глупо это ни звучало, но мужчина каждый раз испытывал гордость, когда прилюдно проговаривал это чёртово «ты», ведь больше никому, кроме своего преданного пса, Изана не позволял настолько фамильярно к себе обращаться. Какучо сам для себя сотворил подобие Бога; однако если во многих религиозных культурах «Бог» считался существом недосягаемым, то сотворённый руками Хитто «Бог» был всегда рядом и требовал от себя подчинения, а не преклонения. Могло создаться ощущение, что вся преданность Какучо строилась на собственной выгоде (посредством ложного набивания себестоимости), но в действительности все его личностные возможности и качества полностью и бесповоротно принадлежали Изане — Богу, которого «верный пёс» сам для себя породил. Мужчине было удобно полагать, что для Курокавы он являлся тем самым энергетическим ядром, благодаря которому глава Поднебесья мог взбираться всё выше и выше, однако реальность была такова, что Какучо был проникнут острым чувством собственной незначительности и бессилия. Высушив волосы и стянув с вешалки первую попавшуюся однотипную белую рубашку, Хитто подошёл к мраморному столу и ещё раз взглядом окинул нарисованную им «мысленную карту». Всё было до чёртиков просто, но, даже несмотря на это, он не смог выиграть битву, которую сам же начал — и это раздражало, буквально разъедало его изнутри. Что же стало причиной этой невнимательности? Как он смог проиграть в бою настолько же лёгком, как и игра в «крестики-нолики»? Где-то в глубинах мужского подсознания сразу послышался женский голос. Такой мягкий, успокаивающий нежный голос, который Какучо слышал лишь единожды из динамика выданного ему подчинённым телефона. Она говорила размеренно и чётко, но при этом словно что-то утаивала, из-за чего слушать её хотелось дольше, гораздо дольше. Застегнув все до единой пуговки на белоснежной рубашке, Хитто хотел было подойти обратно к шкафу, дабы достать из него привычный чёрный галстук, но остановился. Была велика вероятность того, что сегодня ему удастся не только встретить, но и взять реванш у плутовки, по совместительству являвшейся обладательницей того самого приятного голоса, что вынудил шишку Поднебесья позабыть про галстук и пиджак. Быстрым шагом направившись в сторону коридора, Какучо достал из переднего кармана своих брюк мобильный телефон, а после пары не менее быстрых нажатий поднёс сенсорный дисплей к своему уху. — Что там? — тут же спросил мужчина, как только нудные гудки прекратились, таким образом давая «правой руке» Изаны понять, что на том конце провода звонок был наконец-таки принят. Вдаваться в подробности смысла не было, так как сегодня у этой «шестёрки» было всего лишь одно задание, не требующее от себя каких-то особенных способностей. — Шестеро из семерых девиц пришли, — послышался краткий ответ, который от слова «совсем» не удовлетворил Хитто. — Та, про кого я тебе говорил, пришла? — мужчина взглянул на циферблат своих наручных часов, попутно надевая классические чёрные мужские туфли. Уже как пять минут прошло с того момента, когда каждая из заказанных девушек должна была явиться в отель, и на роль той, что решила опоздать или вовсе не прийти «по вызову», подходила лишь одна девушка. Та, ради кого и был устроен весь этот цирк. — Нет, босс. Девушка по имени Акико не пришла, — после недолгой паузы — видимо, повторно проверяя список пришедших — ответил голос по ту сторону звонка, заставляя Какучо сбавить свой поспешный темп и ещё раз взглянуть на циферблат дорогих часов. — Ты в этом уверен? — ему хотелось услышать «Нет, простите, я ошибся! Она пришла!», однако, вместо данных заветных слов, подчинённый сухо произнёс: — Да. После этого ответа Хитто сбросил вызов, нахмуренным взглядом уставившись в одну точку на противоположной от него стене. Оставалось два варианта: первый — либо девчонка тронулась головой и решила наебать его, и второй — она каким-то образом проникла внутрь отеля, не использовав секретный ключ-слово «Акико» для входа. Если первый вариант окажется верным, то он из-под земли её достанет, отдав на растерзание немалому количеству выблюдков из Поднебесья, а если второй, то даже при условии, что ей получилось проникнуть внутрь отеля каким-то иным способом, у неё практически нет шансов попасть внутрь помещения, где она должна была оказаться, дабы выполнить заказанную Какучо работу. — Подкупила одну из заказанных проституток, для того чтобы не раскрывать свою личность? — задумчиво спросил сам себя мужчина, а после пары секунд раздумий продолжил надевать на себя второй ботинок. Да, скорее всего, так оно и было. Об информаторе Хитто узнал посредством собранной его людьми информации, а по «отзывам» клиентов, уже успевших воспользоваться услугами этого человека, выяснил, что о девушке после её работы остались лишь сугубо положительные отклики. Многие даже не были до конца уверены в том, что это была именно «она», по той простой причине, что на звонки могло отвечать какое-то подставное лицо, но Какучо был более чем уверен, что по телефону во время заказа он разговаривал конкретно с самим информатором.***
В затемнённой комнате, куда свет просачивался лишь благодаря панорамному окну во всю стену — стекло которого было затонировано — и встроенным в пол прожекторам, сидело шесть девушек, ожидающих начала своей работы. На всех шестерых были надеты красивые, но достаточно откровенные коктейльные платья, которые слишком ярко подчёркивали изгибы женских фигур, не скрывая за собой ничего, кроме как желания привлечь к себе взгляды хорошо платящих клиентов. Каждая из пришедших выделялась по-своему, и, пожалуй, ни одна из пятерых проституток даже не догадывалась о том, что шестая была не из «своих». Среди шести девушек скрывалась Чхве Нана, ожидавшая прихода своей «цели».