***
Маша не понимала, кажется ей, или пары сегодня действительно совершенно невнятные. Вот уже минут пятнадцать она пыталась вникнуть в материал лекции по гражданскому праву, но все слова безнадёжно утекали в пустоту. Словно её голова была заполнена мокрым песком, который впитывал всю информацию, не допуская её куда-то до воды, облачённой в мыслеформу. При этом она добросовестно записывала всё, что лектор писал на доске, надеясь, что эти названия законов и статей скажут ей о чём-то потом. Рядом сидела Динара, беззаботно смотрящая какие-то видео в телефоне, и Маша рассеянно скользнула взглядом по умиротворённому лицу подруги. Всё же ей хотелось с кем-то поговорить о том, что с ней происходит. Да и Динаре она могла многое доверить. Только, может, нужно было подходящее время или что-то ещё. Маша не могла точно определить, что именно её останавливало от того, чтобы не наброситься на подругу тут же с рассказами о своей нелёгкой судьбе. Вряд ли это обычное чувство такта: Динара была готова выслушать её в любое время, добросовестно откладывая в сторону дела. Нет, здесь проблема была в другом. Маша вздыхает и вырывает лист из тетради. Иногда самый верный путь выглядит странно. «Я хочу с тобой поговорить. Ты не против?». Она передаёт листок Динаре, которая смотрит на удивлённо и не удерживается от хихиканья. — А так что, нельзя? Маша отрицательно качает головой, сама не понимая почему. Может быть, так просто проще, когда не нужно произносить что-то вслух. Динара в ответ кивает, становясь серьёзнее. Указывает глазами на листок, подталкивая писать. Маша на секунду сжимает в руке ручку, размышляя с чего начать, а после принимается выводить: «Я вчера виделась с Марком, хотела с ним поговорить. А он посчитал, что для него это всё слишком сложно, ему «надо подумать», и сбежал». Маша подталкивает листочек к подруге, и Динара, не удержавшись, фыркает. — Да он просто полный придурок, – она говорит это слишком громко, чем невольно привлекает внимание сидящих поблизости студентов. Маша отчаянно шикает, призывая подругу к молчанию. Динара всё ещё возмущённо цокает языком, но писать не решается. Вместо этого она шёпотом спрашивает: — Зачем ты вообще его позвала? Видишь же, что он какой-то неадекватный. Нормальный парень тебе нужен, надёжный. А не такой, который сбежит, стоит с ним только попытаться поговорить о чём-то дальше чем «привет, как дела?». Маша грустно поджимает губы и принимается медленно выводить на листе бумаги: «Мы с ним были вместе». Динара недоуменно смотрит на подругу: — Что значит «вместе»? Пока Маша старательно избегает её взгляда, нервно крутя в пальцах ручку, лицо Динары вытягивается от удивления. — О нет, только не говори мне, что вы спали. Маша робко поднимает глаза на Динару и слегка заметно кивает. Девушка в голос застонала, прикрывая лицо рукой. — Но, Маша, с ним…– её комментарии становятся настолько громкими, что их уже слышит, кажется, половина аудитории. — Пожалуйста, тише, – Маша нервно оглядывается по сторонам, отовсюду цепляя любопытствующие взгляды. — Но ты понимаешь… — Ещё одно слово, и мы вообще не будем говорить ни о чём до конца пары, – Маша разозлилась и с вызовом посмотрела на подругу. Динара несколько поумерила свой пыл, но не прекратила возмущённо шептать девушке на ухо всё, что она об этом думает. Пока Маша слушала, у неё возникла мысль о том, что зря она вообще решилась что-то рассказать. Динара, определённо, была неплохой и в отдельных моментах даже очень понимающей. Но всё же они были совершено разными. А ещё Динара сильно недолюбливала Марка, называла его бестолковым увальнем и не понимала стремление подруги с ним общаться. И всё бы ничего, терпимо, если бы это продолжало касаться исключительно вопросов общения. — Динара, – Маша решительным жестом прерывает поток мыслей подруги, чтобы наконец определиться с тем, куда двигается их разговор. Девушка выдыхает и обещает держать себя в руках. Маша кивает в ответ и подтягивает к себе лист. На полдороги Динара перехватывает его из чужих рук, быстрым почерком выводя следующее послание: «Если он после этого от тебя прячется, то он просто полный урод. Лучше забей на него, от такого всё равно ничего не дождёшься». Динара безапелляционно протягивает Маше листочек, на что девушка только глухо хмыкает и качает головой. «Я не могу». «Если ты думаешь, что влюбилась или что-то вроде того, не переживай, мы найдём тебе кого-то гораздо лучше». Динара поднимает глаза на Машу, у которой нервно подрагивают уголки губ. Она набирает в лёгкие воздух, будто бы перед прыжком, но Динара не даёт ей ничего сказать и снова принимается строчить: «Незаменимых не бывает. А от этих мужиков одни проблемы. Тебе нужно просто отвлечься, и всё будет хорошо. Давай…». Но Маша уже никогда не узнает, что именно предложила бы Динара, если бы могла дописать. Девушка вырвала лист из рук подруги и дрожащей рукой написала: «Я беременна». Кажется, после этого мир рухнул на голову оглушительной тишиной, потому что Маша больше не слышала ни болтовни преподавателя, ни голосов одногруппников. Единственным звуком для неё остался стук бешено бьющегося сердца, отдающийся яростной волной боли в висках. На мгновение ей даже пришлось прикрыть глаза, но совсем не из-за неприятных ощущений. Только бы не видеть ещё раз это страшное послание-сообщение, в котором сосредоточено так много боли последних дней. Когда девушка открывает глаза, она видит шокированную подругу, лицо которой посерело и стало похоже на грязные рваные облака, грозящие вот-вот разразиться дождём. Она сумела только шумно выдохнуть, после чего взяла себя в руки и шёпотом произнесла: — Ты уверена? — Да, – Маша сама не услышала своего голоса, настолько осипшим он оказался. Но Динара поняла незамысловатый ответ по губам, жадно ловя каждое движение. — Маш… Маше казалось, что вот-вот Динара скажет, что она полная дура, если умудрилась забеременеть от такого как Марк. Безответственность, глупость, в конце концов — полная нелепость. Маша это знала слишком хорошо, лучше, чем кто-либо другой. Это ей он говорил о симпатии, а потом сбежал, даже не узнав о беременности. Если бы знал… Маша горестно закусывает губу. Если бы знал, бежал бы ещё дальше, до канадской границы. Сменил бы имя, отрастил усы вместо привычной бороды и выходил бы из дома только по вечерам первые полгода. «А перед этим ещё и денег бы у тебя занял». Что ж, предательский внутренний голос уже в красках расписал всё, что может случится в будущем. Но слушать это от кого-то ещё значило получить шанс того, что такое может воплотиться в реальности. А это было невыносимо больно. — Ты только не расстраивайся, – Динара кладёт руку поверх Машиной ладони и ободряюще её сжимает. – Вернём мы этого олигофрена к жизни, он ещё за всё ответит. Маша благодарно улыбается, пряча грусть в прищуренных уголках глаз. — Спасибо, – она кивает на ладонь и слегка сжимает руку подруги в ответ. — Марк знает, он поэтому сбежал? Маша качает головой и, спохватившись, добавляет: — Он не знает. Я не успела сказать. — Вот урод, – Динара ругается так громко, что на их парту оборачивается преподаватель, успевший записать на доске целую эпопею из цифр, складывавшихся в статьи ГК РФ. — Девушки, обсуждайте свою личную жизнь тише, иначе продолжите делать это в коридоре. Отовсюду посыпались смешки, но Динаре было уже всё равно. Она буркнула что-то похожее на «извините» и развернулась к Маше, сверкая праведным гневом как Фемида. — Ты должна ему рассказать. — Я пыталась, но понимаешь, он просто ушёл. Теперь я боюсь, что до него вообще будет невозможно достучаться. — Он сбежал, потому что ещё не знает, что ты хотела ему сказать. Когда он узнает… — Да, когда узнает, сбежит ещё дальше. — Давай мы ему позвоним. — Нет. — Давай напишем. — Динара, нет, – Маша гневно сверкнула глазами. — Тогда я сама напишу. — Не смей. – А вот и напишу. Этот трус несчастный должен знать, что он сделал. — Я буду всё отрицать, – Маша непреклонно скрещивает руки на груди. — У меня буду доказательства, – Динара потянулась к листку, но Маша опередила её, выхватив бумагу из рук. — Ни за что, – она злобно скомкала лист в руке и только после этого поняла, как звонко этот шорох раздался в тишине аудитории. — Девушки, выйдите в коридор до конца лекции, если не можете сдерживаться. Красная как рак Маша и невозмутимая Динара молча подобрали свои вещи и направились к выходу под язвительные комментарии преподавателя. Девушка в сердцах швырнула скомканный лист бумаги в мусорное ведро и с тяжёлым сердцем переступила порог аудитории.***
Весь оставшийся день прошёл как-то невыносимо глупо. Они всё время спорили с Динарой, и в результате Маша, не выдержавшая накала страстей, решила уйти с пар до их окончания, сославшись на плохое самочувствие. Чтобы отвязаться от подруги, которая бы наверняка бросилась её провожать, Маша сказала, что пойдёт в туалет, а потом написала сообщение о своём бесповоротном уходе. Чтобы лишний раз не влезать в перепалку, она решила выключить звук на телефоне. Всё равно ей больше некому звонить. Выйдя за стены университета, Маша тут же столкнулась с хмурой погодой и, зябко поёжившись, пожалела, что не надела сверху ничего кроме свитера. У неё мелькнула дурацкая мысль, что ей не стоит застужаться, потому что это может плохо отразиться на ребёнке. Девушка тут же одёрнула себя, убеждая, что не будет никакого ребёнка. Сейчас есть только плод, от которого следует избавиться. Не будет же она в самом деле рассчитывать на благосклонность Марка и его заверения в… том, что она ему нравится. Слабовато как-то, даже до вечной любви не дотягивает. Маша грустно усмехается, представляя, как Марк встаёт на одно колено и клянётся всегда быть рядом с ней, а затем бесследно пропадает, только в этот раз не в недрах своей квартиры, а навсегда. Он бы вернулся в другой город? Или это слишком радикально, и просто бы сменил квартиру? А может, и этого не стал бы делать, в конце концов, что это изменит для него. Маша тут же вспоминает об отчислении и почти хлопает себя ладонью по лбу. Ну конечно, он теперь вообще может отсюда уехать, его ничего здесь не держит. Ведь его родители, кажется, живут в другом городе, а значит он наверняка вернётся к ним. Пока Маша думает о возможном будущем Марка, ноги самостоятельно приводят её на остановку. Ей хочется пройтись пешком вплоть до самого дома, чтобы прошагать километр за километром, растворяясь в пасмурной погоде и дорожной пыли. Чтобы прийти домой и не оставить там ничего от себя. Но внезапная слабость заставляет её присесть на лавочку возле остановки, а когда через пару минут подошёл автобус, Маша, не раздумывая, заходит в него. Что же, самобичевание, по видимому, откладывается до неопределённого времени. Пока же она малодушно уселась на место парня, который мгновенно подскочил, чтобы ей уступить. Машу на мгновение пронзает страшная мысль: а вдруг ему тоже видно, что она беременна, поэтому он и решился освободить место. Она украдкой поднимает глаза на парня, из наушников которого на весь автобус играет рок. Нет, видимо, просто вежливость. Впрочем, подобное положение скоро начало раздражать девушку, потому что включить свой телефон она не могла, чтобы случайно не натолкнуться на сообщение от Динары, а гремящая музыка раздражала и отвлекала от мыслей. Маша всё ещё не знала, как ей стоит поступить, а от разрывающих время и пространство песен просто раскалывалась голова. В конце концов девушка не выдержала и, прикоснувшись к руке молодого человека попросила: — Вы не могли бы сделать немного потише? Очень болит голова. Парень понимающе улыбнулся и слегка сбавил звук. Маша поражёно уставилась куда-то за его спину, а через пару остановок решительно встала с места. Если попросить незнакомого человека снизить громкость музыки, оказалось совсем несложно, то в том, чтобы поговорить с тем, кто уже должен, будет проще. Девушка вздыхает, мысленно шутя о том, что Марк охотно вернёт деньги, узнав о необходимости аборта, а потом скажет, что у него самого больше ничего не осталось. Маша воинственно сжимает мелочь в руке и передаёт водителю. Она поговорит с ним, непременно. Пусть даже это будет последнее, что он скажет.***
Колкий осенний ветер встречает девушку своими неприветливыми объятиями, и она поводит плечами, чтобы стряхнуть это наваждение. Разогретая тёплом автобуса, Маша немного растеряла боевой пыл, когда вышла из него и отправилась вверх по длинной улице в попытках добраться до дома Марка. Чем ближе она подходила, тем больше её покусывали сомнения, забираясь холодными змейками в истерзанное сердце. Но девушка старалась гнать их подальше, растирая ладони друг с другом, чтобы не подпускать этот ехидный холод в свою душу. Не нужно строить теории и догадки, когда можно просто пойти и выяснить всё самой. Так будет честно даже по отношению к Марку. Маша активно гонит прочь мысль о том, что он сам не слишком честно поступил по отношению к ней. «Ну почему же? Прямо ответил — «надо подумать» и сбежал. Предельно честно». Ехидный внутренний голос настигает девушку, когда она берётся за дверь домофона и с удивлением понимает, что та открыта. Видимо, в доме не было электричества, так как в подъезде оказались выключены все источники света, несмотря на то, что тени на улице начинали сгущаться. Маша проскальзывает в подъезд и с гулко бьющимся сердцем поднимается на нужный этаж. Она ощущает, как предательски дрожат руки, но думает, что сумеет списать это на холод. Подходя к квартире Марка, девушка прикидывает, как ей стоит начать разговор, но вдруг слышит оттуда громкие голоса и понимает, что парень дома не один. Маша испуганно замирает, не зная, что ей предпринять. Она непроизвольно вжимается спиной в стену, одновременно с этим подходя ближе, чтобы уловить суть разговора. — Как так можно?! Мы вложили в это столько денег не для того, чтобы тебя отчистили до окончания обучения! Женский голос. Маша прикладывает ладонь ко рту, чтобы не охнуть от догадки: мама Марка. — Ты немедленно, слышишь, немедленно отправишься в университет и узнаешь, как и когда можно восстановиться. Я пойду с тобой. В конце концов, столько денег, нас должны понять. — Это не так работает. Я не сдал… – голос Марка звучит довольно тихо, а потом и вовсе тонет в новых криках его матери. Видимо, парень больше не пытается оправдываться и вставлять свои реплики, потому что следующие минуты, показавшиеся Маше бесконечной вереницей рассыпанных в пространстве часов, женщина надрывно кричит о своём разочаровании в сыне, о его никчемности и бесполезности. У девушки от обиды за Марка непроизвольно сжимаются кулаки, а сердце дрожит от такой жестокости. Маша не понимает, как можно так обращаться с близким человеком. Да и вообще с любым человеком: сколько бы раз она не попадала впросак, отец никогда не кричал на неё. Мог ворчать, недовольно вздыхать, читать нотации, но не кричать до хрипоты и никогда не считать её рождение ошибкой. А Марк всё это молча выносил до тех пор, пока к этому монологу не подключился суровый мужской голос, назвавший парня «бесполезным дегродом», вслед за чем в квартире отчётливо прозвучал глухой звук удара. Маша в ужасе закрыла рот ладонью и бросилась бежать прочь по лестнице. Она не сможет помочь Марку сейчас, а оставаться там было просто выше её сил. Чего доброго ещё вломится в квартиру и создаст парню новых проблем. Сердце горело от чувства несправедливости и злости. Каким бы Марк не был безответственным, он не заслуживает подобного обращения. Маше стало так бесконечно жаль его, что она сама не смогла бы объяснить, не добавился ли к этой смеси сочувствия и гнева коктейль гормонов, делающий её чрезмерно чувствительной и сентиментальной. Однако факт остаётся фактом: её чувства распалились настолько, что она дала себе волю и в попытке выпустить их наружу помчалась прочь от подъезда резвой трусцой. Холодный ветер хлестал её по щекам, попадал за шиворот, а она бежала и бежала, не в силах выразить свою боль, пока резкая судорога не скрутила живот, оставляя фигуру одинокой, дрожащей Маши посреди сгущающихся сумерек.***
Утро следующего дня девушка провела дома из-за сильной тошноты и неопределённых болей внизу живота. Маша не знала, с чем это было связано, и не могла ни на чём сосредоточиться. Время текло будто в бреду: то замедляясь до неприличия, то ускоряясь до того, что часы пролетали незамеченными. Когда она более менее пришла в себя, экран смартфона бесстрастно показывал 10:34. — Маша? Ты дома? Девушка быстро бросилась в ванную и с силой включила напор воды. Она пыталась разом отмыться от остатков рвоты и привести себя в порядок быстрее, чем отец поймёт, что что-то не так. — Почему ты ещё не на занятиях? — Ммм, пап, я в ванной. Маша уже не слышит этого, но отец недовольно вздыхает и что-то ворчит о непунктуальности. Девушка всё ещё не понимает, каким образом он оказался дома в такое время, но спрашивать об этом ей кажется подозрительным. Впрочем, всё, что должно выдавать мотивы человека, находящегося в уязвимом положении, в раз начинает казаться подозрительным. Она снова чистит зубы, натирает мылом лицо, на котором всё ещё ощущает липкую паутину тошноты, проходится дезодорантом, отчаянно скрывая выступающий холодный пот. Убедившись, что новых порывов тошноты не намечается и она уже не выглядит как восставший труп, Маша нехотя выключает воду, приглаживает волосы и вздыхает. Девушка думает о том, чтобы накраситься и придать лицу более свежий вид. Но голова такая туманная, что она сомневается в целесообразности затеи. В конечном итоге это может сделать её внешний вид ещё более неблагонадёжным, чем сейчас. Поэтому Маша ограничивается несколькими мазками крема под глазами, а затем распахивает дверь на встречу миру. Отец уже топчется на пороге: девушка понимает это по тому, как он сшибает всё в прихожей своими неуклюжими движениями. — Пап? — О, Маша, вышла наконец. А я забежал домой, а то обед забыл утром. А ты, смотрю, ещё не уходила, – отец подозрительно хмурится, но девушка спешит его успокоить, заявив, что сегодня занятия начинаются с третьей пары из-за болезни преподавателя. Не то чтобы он в это поверил, скорее, не стал допытываться до чего-то большего. В конце концов отец считал дочь благонадёжной и ответственной, даже если порой они не сходились во взглядах. — Ладно, я ушёл. — До вечера. Отец попрощался, и Машу поглотила тишина пустой квартиры. Девушка озадаченно посмотрела на часы, рассудив, что в этом ворохе вопросов и проблем ей нужен оплот стабильности. Она, правда, не до конца понимала, что именно должно им стать: наличие расписания, выполнение своего студенческого долга или позорно отложенный вчера разговор с подругой, но на всякий случай засобиралась в университет. Что-что, а пары точно не могли ждать вечно.***
— Маш! Сразу на подходе к университету девушку окликнула Динара, которая хищным зверем вилась у входа в корпус. Маша вяло махнула рукой в знак приветствия, и уже спустя несколько секунд была заключена в объятия. — Я переживала за тебя, - Динара крепко обнимает подругу за плечи, привлекая к себе. – Пошла к тебе домой, когда ты ушла из универа, а тебя там не было. И телефон выключен. Маш, я не знала, что и думать. Маша виновато развела руками, осторожно освобождаясь из объятий подруги. — Прости. «Мне нужно было подумать». Как всегда внутренний голос не остаётся в стороне. — Как ты? — Динара озабоченно рассматривает подругу, отмечая нездоровый внешний вид. — Порядок, – Маша чувствует себя неуютно под таким пристальным взглядом, а потому делает шаг по направлению к корпусу. — Выглядишь не очень, – девушка поддерживает начинание подруги, и вскоре они уже углубляются внутрь коридоров и перипетий юридического факультета. — Просто утром нездоровилось. — О, – Динара округлила глаза, – это из-за… Маша шикнула на подругу как раз вовремя. Мимо проходил Женя, причём делал это с таким понурым видом, словно сам факт нахождения здесь был для него невыносимо мучительным. Девушка удивилась: несмотря на то, что Женя никогда особенно не интересовался учёбой, он и не ходил будто в воду опущенный и смотрел на всё довольно пофигистично. Сейчас же лицо у него было задумчивым и обеспокоенным, а при виде Маши глаза забегали так, словно единственным его желанием было сбежать отсюда подальше. — Привет, Жень, – девушка решила быть вежливой, несмотря на то, что он ей совсем не обрадовался. — Привет, – парень кивнул обеим одногруппницам, а затем постарался максимально быстро ретироваться. — Чего это с ним? — Маша задумчиво посмотрела ему вслед, не понимая причины такого настроения. Ей всегда казалось, что у них нормальные, нейтральные отношения, но сейчас Женя повёл себя крайне странно, чем почему-то сильно расстроил девушку. — Да ну, может, его не та муха сегодня укусила, вот он и бегает как ужаленный. Не обращай внимания, мальчишки. Маша кивнула, хотя так и не смогла отделаться от чувства досады. Она была уверена, что Женя так отреагировал именно на неё, но чем заслужила подобную волну полумолчаливого презрения в свой адрес, так и не поняла. А они ещё вместе время проводили. Чтобы не расстраиваться так сильно, девушка старается переключить внимание, решаясь спросить у подруги о том, что вчера пропустила. Однако она не успевает это сделать, потому что Динара, едва свернув в коридор, вылетает оттуда и громким шёпотом оповещает: — Там Марк! — Что? Как? Маша торопится попасть в проём, чтобы действительно увидеть Марка, стоящего на пороге деканата с какими-то бумажками в руках. Выглядел парень ещё хуже, чем сама Маша: залёгшие тени под глазами, мятая одежда, дрожащие руки. Но самым страшным был выделяющийся на скуле синяк, история происхождения которого, по видимому, была знакома девушке. Она разрывается между желанием убежать прочь, чтобы не видеть Марка, который своими словами в один момент надломил её непоколебимую уверенность в собственных силах, и стремлением к тому, чтобы обнять его, защитив собой от целого мира. Пока девушка решала сложную моральную дилемму, из приёмной деканата вышла методистка и отчитала парня за его стояние на пороге. — Молодой человек, декан сегодня весь день на совещании. Он не вернётся, понимаете? Нечего тут стоять, у нас обед, – дверь деканата бесцеремонно закрылась, и девушке стало ещё больше жаль Марка, лицо которого посерело от злости. Он ведь ненавидел свой факультет и вынужден был сейчас так унижаться, чтобы его оставили. Маша уже было думает выйти из своего укрытия, чтобы поддержать парня, но замечает как к тому пружинистой походкой направился Кирилл, а за его спиной шёл нервно семенящий Женя. При виде бывшего друга Марк нахмурился и отвернулся, но Кирилл нервно дёрнул его за плечо. — Привет, разговор есть. Марк недовольно скривил лицо и отпрянул от ладони Кирилла так, словно та прожгла его плечо до мяса. — Мне сейчас не до разговоров. — А я почему-то уверен, что ты захочешь об этом поговорить, – Кирилл угрожающе близко подходит к Марку. — Слушай, отвали, а? Ты вообще никаким местом не касаешься… — А вот и нет, друг мой. Если ты ведёшь себя как мудак… — У меня и без тебя проблем хватает, – Марк делает шаг в сторону, намереваясь уйти. — Так я, считай, готов тебе помочь разрешить одну из них, – Кирилл вырастает перед ним словно непреодолимая стена. – Или думаешь, получится как вчера просто проигнорировать? Теперь не отделаешься без разговора. Марк яростно сверкает глазами, готовый наброситься на бывшего друга. Маша вдруг с отчётливой ясностью понимает, что парень находится на грани срыва. Но Кирилл будто не замечает этого, продолжая провоцировать Марка, называя его слабохарактерным и неуравновешенным. Девушка уже было порывается вмешаться, как до её слуха долетает: — Ты не имеешь права так поступать с ней. Так не ведут себя мужики. — Это вообще не твоё дело. Какого хера ты ко мне привязался? — Потому что мне небезразлично, что с ней будет, – Кирилл запинается, будто в одну секунду задохнувшись от нахлынувших чувств. – А ты… от тебя она ничего не дождётся. До Маши доходит страшная, почти невероятная догадка. Неужели они говорят о ней? Но как, ведь даже сам Марк ничего не знал. И как много знает Кирилл? Девушка ощущает сильное головокружение, из-за которого едва не падает на пол. Её вовремя подхватывает Динара, лицо которой становится наглядным пособием по изображению буквы «О». — Маша, тебе плохо? Девушка отчаянно машет головой, силясь услышать продолжение разговора, но оно тонет в беспокойном голосе Динары и настойчивом шуме в ушах. Когда же Маша приходит в себя, они с подругой слышат звуки потасовки, которая быстро переходит в настоящую драку прямо напротив деканата. Девушка, не помня себя, вырывается из рук подруги и бежит по коридору к парням, распластавшимся на полу. У Марка к вчерашнему синяку добавились новые гематомы, при этом голова у него была в крови. Маша подумала, что это из-за раны, но, приглядевшись, поняла, что кровь на голову капала из разбитого носа Кирилла. Кажется, впервые парни дрались по-настоящему: Кирилл выверенными, отработанными движениями, а Марк рваными, но яростными толчками, за счёт которых он смог обескуражить оппонента, получая кратковременное преимущество. — Кирилл, Марк, прекратите, – Маша с ужасом смотрит на кровавую разборку, и её ноги снова подкашиваются от слабости. Оба парня уставились на неё с нескрываемым удивлением. Кирилл невольно разжал ворот чужой рубашки, а Марк не стал пользоваться замешательством противника. — Что вы делаете? – девушка обессилено выдыхает и разводит руками. — Маш, я…– Кирилл виновато смотрит на девушку, силясь найти ответ, который бы показался достаточно удовлетворительным. — Что вы устроили? – Машин голос почему-то внезапно срывается на истерические нотки, и она снова задумывается о том, как легко ей потерять самообладание. — Всё хорошо, – Марк пытается улыбнуться, пока Кирилл украдкой вытирает кровь, потоком льющуюся с разбитого носа. – Всё в порядке. — Маш… - Кирилл решается сделать шаг в её сторону, но девушка невольно отшатывается от него, сама не в состоянии понять причину своего поведения. Кровь алыми каплями остаётся на скрипучем деревянном паркете. Она капает, падая на тёмную ткань спортивного костюма, на запачканные грязью кроссовки, оседает на коже и разливается в воздухе. Как же дурно. — Всё, больше никаких драк, - Кирилл поднимает руки, не забывая придерживать травмированный нос. — Только старое доброе ультранасилие, – Марк тяжело дышит, но всё же не выглядит больше как разъярённый берсерк. Девушка, упорно избегающая смотреть кому-либо в глаза, поднимает взгляд и твёрдо спрашивает Кирилла: — Зачем ты на него набросился? Марк бессознательно сжимает кулак и закатывает глаза, в то время как Кирилл неловко мнётся, после чего, будто решившись на отчаянный шаг, выпаливает: — Потому что хотел защитить тебя. У Маши внутри всё разом холодеет, и она, боясь своих же слов, спрашивает: — Защитить от чего? — От него самого. Когда ты в таком положении… Так не поступают мужчины, – Кирилл бросил на бывшего друга взгляд, полный презрения, а Марк скривился словно от резкой боли. Маша с ужасом смотрит на Кирилла, не решаясь ни на секунду взглянуть в сторону Марка. Её щёки пылают от стыда, а глаза только и успевают смаргивать слёзы. До чего же ей было унизительно и стыдно оказаться в подобном положении. Тут из деканата выскакивает методистка, которая немедленно начинает верещать, громогласной сиреной разливаясь по коридору. На звук постепенно стягиваются любители поглазеть. — Что это за безобразие? Какой скандал, как можно… Слова тонут где-то в недоступной для понимания пелене сознания. Маша в сердцах называет обоих парней идиотами, разворачивается и стремительно несётся по коридору, оставляя за собой Кирилла, Марка, Динару, толпу любопытных глаз и испытывающих голосов. Девушка уже едва старается спрятать катящиеся градом слёзы, которыми она старательно оплакивала своё прошлое и настоящее одновременно с будущим, которому не суждено было случиться.***
Маша сидит перед телевизором на кровати, смутно пытаясь вникнуть в смысл показанной картинки. Уже несколько часов один за одним тянутся сменяющие друг друга сериалы, которые отличаются только сеттингом, но имеют общий, хорошо различимый признак — неотвратимость злого рока судьбы, обрушивающегося на героев. Маша качает головой и думает, что насмешка судьбы — двигатель прогресса не только в кино, но и в жизни. В конце концов, что может быть смешнее её положения. Девушка переворачивается на бок и зарывается лицом в подушку, пытаясь закрыться ей от всего мира, который вдруг оказался слишком давящим и слишком пустым одновременно. Она не понимает, нет, решительно не понимает, что в подобной ситуации было бы делать уместно, но, надо признать, что Маша и не пытается понять. Кирилл, драка, Динара, университет, Марк — всё это пролетало теперь как будто мимо, не задевая тонкие струны души, не вызывая решительно никаких эмоций. Все они за сегодня казались выплаканными, вымученными и размазанными по стенкам ванны, в которой она сидела до тех пор, пока не стала походить на размякший овощ. Теперь Маша пряталась за подушкой, кутаясь в мягкий плед, пока её глаза бездумно отражали события на экране телевизора. Отец ушёл на день рождения коллеги, а значит, ждать его раньше утра не стоило. Вот Маша и не ждала: просто лежала на кровати и как губка впитывала происходящее, принимая расслабляющую жвачку для мозга. Девушка ощущает себя такой пустой, словно внутри неё находится вакуум, который высосал не просто доброе и светлое, но все эмоции в принципе. Зато теперь всё стабильно, ничего не скажешь. Ценное приобретение для воинствующих истеричек. На заднем фоне свербила мысль, что она поступает как-то неправильно: надо в конце концов со всеми объясниться, всё выяснить и продумать ход дальнейших действий. Но у Маши наступило какое-то глухое оцепенение, из-за которого ей были неинтересны такие моменты. Не хотелось звонить Динаре, бегать за Марком, расспрашивать Кирилла. Даже узнавать о сегодняшней драке не хотелось, даром, что никто и не расскажет. Единственным раздражителем для девушки было её постоянное стремление бегать в туалет, за чем её и застал внезапный звонок в дверь. Не успевшая ни подумать о происходящем, ни поправить сползающий куда-то вниз халат, Маша беспечно открывает дверь, наблюдая на пороге совершенно несчастного Марка. Она прислоняется к дверному косяку, и сердце, подпрыгнувшее до горла, снова стучит там с такой силой, что Маша ощущает, как кровь разгоняется по венам. — Я могу войти? – Марк со своим побитым лицом становится похож на большую печальную собаку, и девушка молча пропускает его внутрь. Парень заходит, оставляя на коврике грязные следы мокрых ботинок, принося с собой запах уличного дождя, и Маша с удивлением чувствует эту природную глубину в виде осеннего прощания. Осень становится всё более утонченно холодной, вынуждая окружающих прятаться в бетонных коробках в поисках тепла. Маша не спешит предлагать Марку идти дальше и с молчаливым вопросом смотрит на его сгорбленную в прихожей фигуру, на украшенное кровоподтёками лицо, куда падает мягкий свет ночника и телевизора, льющийся из зала. Парень мнётся, а потом вяло спрашивает: — Как ты? — Нормально, – Маша немного медлит, – всё в порядке. По своей сложившейся привычке она не может ни спросить: — А ты? Марк грустно махнул рукой, показывая, что эта тема не исчерпывается парой предложений. Парень покачивается на ногах так, словно он не совсем трезвый, но Маша не ощущает ничего, кроме крепкого запаха сигарет. Глухая апатичность девушки начинает сменяться раздражением, смешанным с жалостью. — Марк? Парень поднимает голову, смотря на неё широко раскрытыми глазами с огромными зрачками. — Ты что, что-то принял? Он криво улыбается. — Ничего такого, Маш. — Зачем ты вообще пришёл? – девушка недовольно скрестила руки на груди, смотря куда-то за спину Марка. — Поговорить хотел с тобой. О тебе. О нас. — Да? А я не уверена, что есть такое объединение как «мы». Маша укоряет себя за излишнюю строптивость, но внутри свербит боль от побега Марка, и она собирает эти осколки, попутно раня об неё свои руки. — Я узнал о том, что ты беременна. Девушка не ожидает такого захода в лоб, а потому поднимает глаза, сталкиваясь с нетрезвым взглядом парня. Ей хочется ещё сильнее спрятаться, закрыться, залезть под одеяло, лишь бы никогда не слышать этих ужасных слов и никогда не стоять в этом коридоре рядом с Марком. Не дожидаясь ответной реплики от Маши, парень продолжил: — Мне Кирилл рассказал вчера. А сегодня догнал и рассказал ещё раз. Девушка хмыкает и нервно заламывает плохо гнущиеся пальцы. — А ему Женя сказал, рыжий. Говорит, нашёл какие-то ваши переписки с Динарой. Крыса помойная, – Марк добавляет это с нескрываемым презрением, и Маша, в сущности, не может с этим не согласиться. Не такого она ожидала от Жени, ох не такого. Зато теперь становится понятно, почему он вёл себя так странно днём в университете. — Почему ты мне ничего не сказала? — Потому что ты ушёл. Потому что оставил меня. По пластиковым окнам застучали новые капли дождя, после чего свет, трагически мелькнув, внезапно выключился во всём доме, погружая комнаты во мрак. — Ну вот, третий раз за месяц, – Маша печально вздыхает в прихожей, невольно поёжившись. Ещё с детства она боялась темноты, а потому перепады с электричеством плохо сказывались на и без того провисающих нервах. — Мда, район что надо. Девушка слышит, как Марк начинает возиться под дверью, и борется с желанием прогнать его куда подальше. — Что ты делаешь? — Секунду. Копошащиеся звуки усиливаются, и Маша с беспокойством всматривается в темноту. После этого через несколько мгновений в прихожей появляется мягкое освещение. — Да будет свет, – Марк демонстрирует небольшой фонарик, луч которого направляется в угол прихожей. — Это что? — Фонарик, видишь? – Марк зачем-то поводит им перед лицом девушки, и она снова замечает неестественно большие зрачки, болезненным блеском смотрящие с его осунувшегося лица. – Отцовский, подарил мне, когда я переехал сюда, – лицо парня даже в темноте становится задумчивым и печальным. – Помню, что ты темноты боишься. Маша хмыкает, не ожидая такой проницательности от Марка. — Я знаю про приезд твоих родителей. Услышала случайно, когда приходила к тебе домой. Маша думает, что Марк расстроится или разозлится, но он только усмехается. — Ты приходила ко мне? Несмотря на очевидность будущего ответа, Маша решается кивнуть. — Теперь ты уедешь? После сегодняшнего вряд ли удастся так просто восстановиться в ближайшее время. Девушка старается говорить это холодно и безучастно, но внутри у неё просыпается та самая боль, которая спорами проросла в ней и мешала дышать, огнём обжигая грудь. Она говорит так, словно ничего не случилось, словно это ничего не значит и почти зажмуривается от страха в ожидании ответа. — Нет, не уеду. Маша смотрит на него с невысказанной надеждой и отчаянием, которые он, кажется, замечает даже сквозь пробивающуюся темноту. — Иди сюда, – он делает шаг к девушке, а затем прижимает её к себе, и в этих объятиях формируется причудливая смесь хрупкости, нежности и жадной нетерпеливости. Девушка размыкает скрещенные руки и, словно не веря, позволяет Марку затянуть её в водоворот недосягаемой, тёмной бездны. В это мгновение она отдаётся его прикосновениям, его ласковым словам, не замечая холодных капель, скатывающихся с волос, попадающих на её щёки, одежду, дрожащие руки. Маша хочет одернуть себя, вернуть в реальность, в которой проблема на проблеме, в которой её сердце ещё лежит где-то в окаменевших останках, чтобы снова не стать жертвой этого заманчивого обмана. Но Марк притягивает её к себе крепче, опускает горячие ладони на талию и пронзает её губы электрическим разрядом. Девушка прижимается к нему всем телом, ощущая запах мокрой осени, мужского парфюма и сигарет. За окном блестит молния, рассекающая ночь небесным огнём. Её отблеск падает на прихожую, делая глаза Марка ещё более безумными, чем прежде. — Марк… — Я знаю. Он берёт её лицо в свои ладони и пронзительно смотрит на Машу. Марк выглядит отчаянным и решительным. Такой порывистый и резкий, что девушка на секунду пугается, упираясь ему руками в грудь, стараясь задержать, остановить, не пускать слишком близко, иначе он обязательно её добьёт. — Ты мне веришь? – парень упрямо перехватывает её ладони, сжимая их горячими руками, поглаживая нетерпеливыми пальцами. Маша задыхается на миг от нахлынувших эмоций: от разрывающей сердце боли, нежной печали и нетерпеливой страсти. Она тонет в прикосновениях Марка, ощущая каждое его движение кожей, которая стала невероятно чувствительной. — Н-нет. Я не могу верить тебе после всего. Я хочу, Марк, – признание своей слабости вырывается помимо воли, – хочу тебе верить, — Маша чувствует, как дрожат её руки, как изнывает тело, перемалываясь будто в мясорубке от контрастных ощущений. Она рада видеть его сейчас и до ужаса боится снова увидеть его уходящую спину, услышать его сомнения. Ожидание будущей боли заставляет отдёрнуть руку ещё до момента, пока она решающим ударом не обрушится на остатки внутреннего достоинства. — Всё будет хорошо. Станет ли он врать ей в таком вопросе? Но ведь Марк не говорит и ничего конкретного, чтобы потом можно быть уличить его во лжи. — Марк, пожалуйста, – она впервые так жалобно просит его о чём-то, и это бессилие, дрожь собственного голоса поражают до глубины души. – Пожалуйста, скажи мне, что ты намерен делать дальше. Я не могу так, не могу иначе. Парень привлекает её к своей груди, и Маша слышит сумасшедшее биение его сердца. — Мы будем вместе. Ты ведь этого хочешь, правда? — А ты? Марк медлит пару секунд перед ответом, а затем выдыхает ей куда-то в макушку: — Я тоже хочу. Маша ощущает стайку мурашек, пробежавших от корней волос до ладошек и, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, поднимает голову к лицу Марка. Он улыбается ей какой-то болезненной улыбкой, в которой виднеется неуверенность, усталость и что-то ещё, столь же неоднозначное для зарождающихся отношений. Но он смотрит твёрдым, решительным взглядом, а его руки успокаивающе гладят Машу по волосам, переплетая запах сигарет с цветочным ароматом шампуня. — Мы всё решим вместе, – кажется, что даже его безумные глаза слегка смягчаются, когда он стоит и смотрит на растерянную Машу, ищущую в нём опору. — А как же беременность? Как же ребёнок? Лицо Марка становится напряжённо задумчивым, словно девушка спросила его о чём-то невероятно сложном для понимания. — Я найду работу, квартиру сниму. Будем жить вместе, если ты захочешь. — Ты правда собираешься оставить ребёнка? Парень хмыкает, и лицо его по-прежнему отражает выражение вселенской боли, с которой он борется каждой клеточкой своего тела. — Если ты хочешь. Теперь уже Маша не выдерживает и громко фыркает ему в грудь. — А тебе что, всё равно? — Нет, – Марк медлит, исподлобья глядя на Машу. В свете фонарика его ссадины на лице принимают какое-то особенно причудливое выражение. – Я не планировал такого, это точно. Я безответственный, неуравновешенный, меня из универа вон отчислили. Я не знаю, чего хочу и не уверен, что могу кому-то обеспечить достойную жизнь. Маша хмурит брови, задумчиво оценивания потенциал беседы. — Но ты мне… небезразлична. И я хочу попытаться исправиться вместе с тобой. — Это поэтому ты решил употребить какую-то дрянь перед приходом сюда? — Боялся, что пошлёшь меня куда подальше. — Почему? – пальцы Маши непроизвольно перебирают складки на его одежде. — Потому что бросил тебя тогда. Девушка шумно вздыхает, а затем прислоняется лбом к его груди. — Я должна была сразу тебе сказать. — Это я должен был всё сразу узнать. А потом появился этот придурок, и всё покатилось к чертям. — Зачем Кирилл тебе это сказал? – Маша спросила это, подсознательно зная ответ. — Ты ему нравишься. Хотел выместить злобу, что у него теперь не сложится. Ну и в рыцаря благородного поиграть, куда же без этого. — Злишься? — Да. Но меня больше заботит не это. — А что? — Будущее. Маша усмехнулась. Слышать Марка, говорящего о будущем, было довольно странно. Она не может не подколоть: — И что там в будущем? Марк задумчиво перебирает её пряди волос. — Ты. — И-и-и? — М-м-м, да, точно, ещё со мной. Маша мычит в ответ на это что-то невнятное. — Что? — Будущее… С твоей «просто одногруппницей»? Марк снова кривит лицо в напряжённой усмешке. — Это тоже двусмысленный вопрос? — Не-ет, очень прямой. Маша снова готова рисковать, ставить всё под удар, лишь бы наконец выяснить, добиться своего. — Ты хочешь, чтобы я позвал тебя замуж или что-то вроде того? Девушке на мгновение становится сложно дышать, будто она стоит на эшафоте, и её уже бросили вниз для повешения. Нет, играть с Марком чревато последствиями. Своими прямолинейными вопросами он просто всё уничтожит. — Я н-не это имела в виду. — А что тогда? — Что ты назвал меня просто одногруппницей. Ты всё ещё расцениваешь происходящее… подобным образом? «Звучит максимально исчерпывающе, молодец». Марк усмехается. — Знаешь, когда я увидел тебя на первом курсе, я ненавидел весь этот универ и всех, кто там учился. Я приходил туда и думал о том, чтобы никогда больше не просыпаться, не идти сюда утром, потому что меня раздражали ублюдские преподы, весь этот образовательный пафос, болтовня о том, что «без образования никуда». Но ты показалась мне особенной, живой. — Только показалась? — Я не знал, какая ты на самом деле. Но теперь знаю, – он проводит кончиками пальцев по её виску, задерживается на шее, а оттуда спускается к плечу. Халат под его мягкими прикосновениями начинает постепенно сползать вниз по коже, открывая новые подробности. По телу девушки пробегает дрожь, а небо содрогается от хлещущего потока дождя. Он словно укрывает эту квартиру, эту комнату от всего внешнего мира, обволакивая их мир холодом и темнотой, в которой они могут согреться только через друг друга. — Я скучала по тебе, – она кладёт руки ему на грудь, как бы невзначай водя пальцами по рубашке. — И я, – он опускает руки на талию девушки и одним движением развязывает пояс. Халат теперь едва прикрывает оголяющуюся грудь. Марк нерешительно смотрит на девушку, будто дожидаясь её одобрения. — Ты правда очень красивая, – он ласково проводит большим пальцем по щеке Маши, словно не может удержаться. – Невероятная, – движение вниз по ключице, и кожа покрывается мурашками. — Особенная? – Маша приглушённым шёпотом прохаживается по его губам. — Особенная. Марк целует девушку напористо и нежно, и она безвольно поддаётся этим чарам. Этому кристально честному взгляду, с которым он мог произносить любую ложь, этим надёжным рукам, которыми он подхватывает её в шаге от пропасти. Парень доносит её до комнаты, бережно опуская на диван. В полутьме его глаза горят жадным блеском, и она, словно зачарованная, не может отвести от них взгляд. — Ты точно этого хочешь? Это не повредит… Марк не усевает договорить, потому что Маша притягивает его к себе, стремясь получить ещё больше нежности, больше тепла, больше любви. С ним так было всегда: не вытянешь ни слова, ни жеста. Ничем не покажет свою заинтересованность, не выдаст своего присутствия. Оставит только этот долгий мрачный взгляд, и думай потом, что он должен значить. То ли ненавидит тебя, то ли презирает. Гром проносится яростной трелью, а после небо снова рассекает молния. Маша непроизвольно прижимается к Марку, и тот с готовностью подхватывает её порыв. Он снимает мокрую рубашку, и ощущает кожей соприкосновение с женской грудью, напряжённо вздымающейся в ожидании продолжения. Его пальцы касаются груди, замирая на несколько секунд, а затем обхватывают её полностью, от чего Маша издаёт чуть слышный стон. Это он обостряет все её чувства или что-то внутри, вот только тело жаждет прикосновений и его признания. Она так хочет быть ближе, словно с помощью такого способа наконец разгадает эту загадку по имени Марк. Маша ощущает его губы на своей шее, пальцы, которые двигаются всё более смело, и касается рукой его мокрых волос, топорщащихся диким ёжиком. Капли попадают ей на лицо, стекают по шее, но они оказываются не в силах охладить этот внутренний жар. Сверкают молнии, и это уже не просто дождь. Это библейский потоп, в котором погибает жизнь, разрушаются связи, условности и даже электросети, чтобы потом открыть новый мир. А Маше страшно, так страшно, что хочется в эту бездну, мгновенно, с разбега, разбиваясь в полёте и теряя остатки гордости. Потому что уже не может быть ничего хуже. Марк целует её, и во рту появляется горечь от сигарет. Девушка просит его не отстраняться, резким, настойчивым жестом обвивая шею руками. Она задыхается в этом порыве, но позволяет ему протолкнуть дальше свой язык. Потому что не может быть уже ничего лучше. …. А потом случается страшное. Маша чувствует нарастающую боль в животе, после которой во рту усиливается слюноотделение. Она слишком хорошо понимает, что это значит, а потому спешит оттолкнуть Марка и прыжками раненного зайца добегает до туалета. Машиной выдержки хватает ровно настолько, чтобы секунда в секунду припасть лицом к спасительному сидению, после чего квартира оглашается звуками опорожнявшегося желудка. Девушку выворачивает так сильно, что вперемешку с рвотой и слюной непроизвольно текут слёзы. Она краем сознания думает, что стоило хотя бы прикрыть дверь, но потом понимает, что тогда лишится единственного источника света — одиноко лежащего в коридоре фонарика. А потом становится сильно не до этого, и Маша уже не думает ни о чём. Она не знает, сколько ей приходится сидеть в этой ванной, как долго холодный кафель морозит её ноги, как много раз она нажала на кнопку смыва. Когда ощущение реальности постепенно возвращается, становится ужасно стыдно за весь этот кошмар, и девушка старательно поднимается на четвереньки, чтобы оттуда потом потихоньку вернуться к прямоходящим. Она последний раз смывает за собой воду, в которой теперь не осталось ничего, кроме слюны, и отправляется полоскать рот. Голова всё ещё тяжёлая и какая-то шумная, словно там поселился мини-оркестр, от души наподдавший трубой по виску. Когда она выходит из ванной, застаёт Марка, сидящего на полу и бездумно смотрящего в одну точку. — Ты чего? – девушка подходит ближе, чтобы рассмотреть получше его лицо. — Я? Нет, всё нормально, – он поднимает на неё свой озадаченный взгляд. – Ты в порядке? — Я только что провела в ванной вечность и по ощущениям выплюнула часть своего желудка. Как ты думаешь? — Наверное, не очень. Обижаться на Марка было что-то сродни тому, чтобы обижаться на ребёнка. Непродуктивно и чревато тем, что придётся его утешать в конце. Поэтому Маша пожимает плечами и садится на пол, опираясь на противоположную стену. Её всё ещё довольно сильно мутило, поэтому она старалась не делать лишних движений. — Могла бы просто сказать, что тебя от меня тошнит, – Марк усмехается, сидя напротив девушки. — Даа, что-то вроде того, – она слабо вздыхает, не решаясь поднять глаза с колен после своего феерического позора. За время её пребывания в ванной дождь несколько успокоился и сейчас стучал по окнам трелью россыпных маленьких капель. Маша ощущает себя странно. Вот ещё некоторое время назад они были так близки, соприкасаясь не только кожей, но делясь мыслями, чувствами. А теперь отдалились друг от друга так, словно никогда не заходили дальше университетских разговоров о парах. Маша думает и не понимает, есть ли где-то эта точка, после которой человечность в Марке фиксируется и не снижается прямо пропорционально времени, проведённому в одиночестве. А если её нет, сможет ли она всё время это терпеть. Эта эмоциональная нестабильность выматывает. Слишком дорого каждый раз приходится отдавать за его внимание, слишком многое теперь стоит на кону. Эти отношения приносят самые яркие эмоции и самую фантастическую боль, после которой внутри пусто так, будто оттуда всё выскоблили на хирургическом аборте. Он шепчет что-то едва различимое в глубине комнаты. Отвечает ли на мысленные обвинения, рассказывает о настроении, о чём-то спрашивает? Чтобы услышать Марка, девушке приходится слегка податься вперёд, после чего она уже не может остановиться. Буквально и фигурально. Единожды сделав движение навстречу, она будет делать это снова и снова, потому что по-другому больше не сможет. Потому что это проклятое чувство свербит изнутри, вынуждая каждый раз нестись куда-то, отдавать последнее, стелиться от одного его взгляда, лишь бы он снова не отвёл глаза. Маша хочет сказать Марку, какой он невыносимый эгоист, трус и просто подлец, но тут его рука доверительно касается её пальцев, когда они, вымотанные и обессилившие, ползут друг к другу из разных уголков комнаты, сталкиваясь где-то посередине. Почему-то это казалось правильным, ползти, используя ладони и колени, словно преодолевая полосу препятствий, чтобы в конце получить свой приз. Маша думает, что приз этот очень сомнителен и вообще может оказаться купюрой из банка приколов. Но она отвечает лёгким касанием ладони на его несмелый жест, а другой рукой непроизвольно трогает живот. Говорят, что дорога возникает под ногами идущего. Девушка не подписывается на рассылки ванильных цитат, но мысленно соглашается с этим, глядя на то, как Марк старательно поднимается сам, чтобы подать ей руку, а затем неумело, но бережно поддерживает, доводя до кровати. И, когда он едва не роняет её мимо, она улыбается и тянет его с собой, чтобы они оба рухнули на кровать, а потом, пытаясь отдышаться, смотрели друг на друга как первый раз, готовясь снова и снова совершать этот прыжок веры. Он проводит рукой по её волосам, и она с готовностью погружается в эту невысказанную нежность, оставляя желчь и сомнения для другого, более удачного раза. Он наступит, это несомненно. Но тогда, возможно, у неё уже будет, что ему ответить. Потому что путь длинной в тысячу вёрст начинается с первого шага. Потому что ответвления и кривые дорожки — часть этого пути.