единственный друг

— Игорь, я нужен этому городу! — алые языки пламени, пожирающие нескромный интерьер квартиры, находящейся в офисе самого Сергея Разумовского, отражаются в жёлтых, практически таких же пылающих глазах. — У меня есть деньги, технологии, власть! — Птица, взявший контроль над хрупким телом молодого рыжеволосого парня, смотрит на Грома угнетающе: ему не стоит ни копейки измучано убить заядлого питерского мента, которому попросту не хватит жизни понять пусть и радикальный, но беспроигрышный план по улучшению города, который разрабатывался годами. — А что есть у тебя?.. Игорь не думает о том, что делать. Игорь думает о том, что город за его спиной полыхает от вольности и подчинения чему-то неправильному, неимоверно сильному и чужому. Игорь думает о том, что Сергей прав. Начиная принимать свою полную, окончательную слабость и скорый конец, Гром спеша отползает от ярого пламени, скользя пятками по полу, чувствуя, как осколки только что разбитого стекла впиваются в ладони, а полные мести, практически золотые глаза напротив давят сильнее, чем замкнутые, мягкие стены психбольницы. Разумовский готовится спустить механизм на огнемёте, желая получить от убийства мужчины, что смотрит на него панически, боясь сильнее, чем смерти, лишь одно удовольствие. Но осуществить такое мелкое, не столь желанное, сколько принудительное по сравнению с предыдущими кровопролитными убийствами преступление ему не позволяет шланг, в секунду наполнившийся и выпустивший столб пенящейся воды целенаправленно в лицо Сергея, изуродованное мелкими, глубокими и тёмными порезами, появление которых не приносило ему никакой боли. Верно же говорят, что слова бьют больнее всего? — У него есть друзья. — светловолосый парнишка-стажёр, засучив рукава форменной голубой рубашки, неуверенно держал в руках тканевый шланг, будто пытаясь смыть резкой струёй воды всю ту паскудную и муторную погань, которая крылась за кропотливо созданным бронированным костюмом и той ядовито-жёлтой жидкостью, что приносила безнаказанность и хаос в аккуратный, и так неспокойный до этого Петербург. Струя воды, откинув Сергея прямиком в недалёкую стену, заставив зажаться в угол, растекалась по полу, заставляя близкие языки пламени слегка потухать. Звон и резкая, неведомая боль в голове парня перемешались с чужим утихающим шёпотом. Друзья... В компьютерную комнату ворвалась Юлия, подхватив худыми руками огнетушитель. Друзья... Заполняя белой пеной усыпанный кровавыми стёклышками пол, она подбежала к Игорю. Друзья... Дима, откинув опустевший шланг в сторону, вбежал в двери офиса, помогая Грому встать. Друзья... Сергей руками за влажные волосы хватается и не двигается, зажмуривая до мультиков янтарные глаза. Заткнись! Огонь мерцает перед его взглядом, в ушах гудит внешний шум, а внутренний состоит из неразборчивых всхлипов. Замолчи! Птица должен приструнить, скомандовать и подавить того, кто скверно рушит его личные планы всю их сознательную жизнь. Не мешай мне, тряпка! Болезненно рыча, он безвольно заглушает его. Настоящего, хрупкого Серёжу Разумовского, что сидит глубоко внутри, среди темноты и собственных слёз, до боли впиваясь ногтями в кожу, зажмуриваясь и укладывая тяжёлую голову на дрожащие колени, медленно двигая босыми ногами по узорчатому, шёлковому халату, что расплылся в полной пустоте, и шепча себе под нос что-то невнятное, бесполезно и бесконечно успокаивающее. — Друзья... — заикаясь, дрожащим тихим голосом выстанывает Разумовский, впутываясь пальцами в рыжие волосы, пытаясь с огромнейшим трудом не обращать внимания на угнетающие и кошмарные приказы того, кого слышно везде, потому что он — и есть ты. — У меня тоже был друг... — Зажмуривая глаза и сморщивая губы, он прерывисто и часто выдыхает, полностью заполняя пустоту в своих мыслях воспоминаниями. — Олег... — парень, обращаясь к собственному больному восприятию единственного друга, единственного человека в своей жизни, который был рядом несмотря ни на что, цепляется за моменты, обделённые страданиями, нервотрёпными издёвками сверстников и неконтролируемыми проявлениями Птицы. — Ты помнишь нашу первую встречу? — он натянуто улыбается, уже не контролируя слетевшую к чертям интонацию и дрожь в голосе. — Я вот... буду помнить всегда... — душевные страдания всегда сильнее, больнее и смертельнее физических, потому Разумовский уже год, проживая в полнейшей апатии, из которой его был способен вытащить лишь Волков, доводит себя до крайности, забывая напрочь про таблетки, не засыпая сутками, вспоминая тёплую, чужую ладонь поддержки на плече, что, оказывается, заменяла пустая, сотканная из обрывков и воспоминаний, расплывчатая и мутная, но до жути родная фигура псевдо-Волкова, чью роль на себя перетащил Птица, до этого заколотившийся на долгий период где-то далеко внутри, потеряв на себе абсолютно всё внимание, исходящее от своего же «хозяина». Приняв смерть единственного близкого человека в жизни Сергея, он подменил его собой резко, незаметно, сделав его похожим настолько, что Разумовский слишком сильно доверился. Слишком сильно поверил своим глазам. Слишком сильно пожалел об этом. — Олег... — продолжает Сергей, опуская холодные ладони с затылка. — Олег... ты слышишь меня?.. — шепчет он, обвивая тонкими руками согнутые колени. В непроглядной темноте его сознания нет ничего: слышны только отголоски оборванных диалогов Игоря, Юли и Димы — тех, кто пока что победил Птицу. Птицу, который в свою очередь победил Разумовского. — Он победил... — захлёбываясь льющимися по бледным скулам слезами, сам себе бормочет рыжеволосый. — Мне страшно... я не справляюсь. — Сергей дрожащие ладони медленно перемещает с колен на иссиня-чёрный пол, не имеющий конца, укладывая голову сверху. Он поджимает губы, подавляя громкий всхлип. — Ты знал, что меня нельзя оставлять одного... — закрыв голубые глаза, шепчет Разумовский, чувствуя, как вытолкнутая веком слеза течёт по щеке, медленно опускаясь на пол. Но ты оставил. Ушёл. Навсегда.