Подводка под водкой

Птица всегда любил эпатаж. Чем ярче он оденется и накрасится, тем лучше (для него, конечно, а не для общества, которому придется это лицезреть). Олег был глупцом, когда не отличал Сережу, простите, Тряпку — и Птицу, но все приходит с опытом. Теперь, когда он видит, как его Сережа склоняется над маленьким зеркалом, что-то рисуя на своем лице, у него нет никаких сомнений, что это Птица. Старая поговорка гласила: любишь кататься, люби и саночки возить. В данном случае, если любишь кататься на Сереже (или катать Сережу на себе), люби и ебанутую его сторону. А как иначе? Как будто у Олега, блять, был выбор. Почему Птица обожал краситься как распоследняя блядь? Да кто ж его знает. Но если не хочешь получить нож под ребро, хвали его. Хвали его так, будто от этого зависит твоя жизнь (да так и есть, собственно, чего уж скрывать). И Олег хвалит. — Классно ты рисуешь. Я бы так подводкой нарисовать не смог. Сережа, ну или Птица, как вам угодно, довольно заурчал. И тут же со смешком заметил: — Я бы тоже под водкой так не смог. Раскиданные повсюду бутылки вина говорили о том, что никакой водки Сереже было не надо. Он уже надрался прилично, просто потому, что один из журналистов попытался заглянуть слишком глубоко в его детство. Птица никогда не появлялся просто так. В конце концов, он — защитник. Защитник, который когда-то не доверял Олегу. А теперь вот шутит. Олег считает, что это прогресс. — Если ты пойдешь куда-то в таком виде, Сережа будет страдать. — Хей, тебе же понравилось? — Птица крутанулся в кресле, показывая свой смоки-айз во всей красе. — А если тебе не понравилось, я тебя убью. Зачем ты мне такой нужен, если ты меня не любишь. — Люблю я тебя, — возразил Олег, приближаясь к нему. — Любым. — Не верю! Птица всегда был наглым. Просто потому, что это помогало Сереже пробиться в обществе. Обратить на себя внимание. Птица буквально зубами выгрызал для него путь. И поэтому Олег был ему благодарен. Каково это — любить двух разных личностей в одном теле? Тяжело, безусловно. Постоянно задаешься вопросом, не изменяешь ли одному с другим. Не слишком ли балуешь эту изворотливую тварь, которая в один момент кажется дружелюбной, а в другой вгрызается в тебя, пытаясь оторвать кусок и сохранить его на память. К этому сложно привыкнуть. Сережа-Тряпка боялся своего защитника, а Птица — презирал столь малодушную вторую личность. Олег же перебегал от одного к другому, пытаясь их помирить. Олег всегда был связующим звеном. Тем, кто с самого детства нравился Тряпке, и кто расположил к себе Птицу. — Давай я смою все это, — предложил Олег самым дружелюбным тоном. Вообще-то, у Сережи через полтора часа встреча с советом директоров, и если он выйдет к этим старикашкам в таком виде, то точно потом не обрадуется их разговорам о нем. А вот Птица будет ликовать. Он никогда не любил этих снобов. — Чего это, это же искусство! — возмущается Птица. — Ты ничего не понимаешь! — Ну, хорошо, хорошо. Тогда давай я немного подправлю, чтобы не выглядело так кричаще? Птица сомневается. Птица никогда никому не доверял. Один неверный шаг — и все закидывают тебя камнями. А Тряпка плачет так, будто случился конец света. Глупый, не понимает, что всем своим обидчикам можно жестоко отомстить. Птица всегда берет это на себя. Все же, он не такой слабохарактерный. Полагаться на кого-то другого — непривычно. Это Тряпка ему верит, а вот Птица — нет. Как пить дать, обманет. Бросит ни с чем, как и все эти недодрузья в приюте, которые искали лишь выгоду от общения с ним, а когда он заявил, что не будет их покрывать от дежурных и не поможет с домашкой — все, разрушена дружба. Олег подходит близко-близко, берет его лицо в руки. Смотрит в глаза. Не боится. Птица бы с радостью дал ему под дых, да как-то повода нет. Вот только даст повод — точно получит, по самое не балуйся. — Что ты имеешь против кричащей расцветки? — с вызовом интересуется Птица. — Я же как индеец. Иду в бой! Все правильно. — Все правильно, да ты у меня какой-то неправильный, — замечает Олег с нежностью, осторожно проводя по его глазам мицелярными салфетками. Возмутительный макияж снимается слой за слоем. Олег уже поднаторел в этом — каждый раз одно и то же. Родное лицо так близко, что Олег не удерживается — целует. Птица отвечает жадно, страстно, как будто секса у него несколько лет не было, хотя, по правде сказать, ебались они еще утром. Или это был Сережа? Олег их уже не разделяет. Трепетно и нежно любит обоих, потому что оба нуждаются в его поддержке. С самого начала. Как они с Птицей когда-то воевали, кто бы знал! Тот шипел, словно разозленный какаду, отталкивал от себя, пытался съязвить. Один раз даже без предупреждения дал по яйцам, да так смачно, что Олега надолго скрутило. Но Олег не обиделся. Птица — раненый зверь, к которому надо найти подход. Птица тоже — недолюбленный, пугливый, одинокий. Он будет защищаться — а Олег не будет нападать. Наоборот, подставит ему свое плечо. Будет опорой. «Ты можешь мне довериться, — говорит ему Олег. — Я никогда тебя не брошу. Не обижу. Что бы ты мне не сделал. Ты очень дорог для меня». А Птице важно слышать эти слова. Ведь его всегда считают лишь частью Сережи, а не кем-то самостоятельным, заслуживающим любви. Птица никогда не признается, но он думает, что ему повезло с Олегом. Точнее, им обоим. — Вот, так лучше, — замечает Олег, когда смывает весь макияж. Сережа в его руках похож на котенка — мурчит, прижимается к его руке, заглядывает в глаза, требуя внимания. Олег поглаживает его по мягким волосам, а потом спускает руку на шею и проводит ею вниз, вызывая у Сережи мурашки. Птица ушел, позволив Сереженьке насладиться обществом Олега. Хотя бы ненадолго. — Спасибо, — говорит Сережа с облегчением. После ухода Птицы на задворки сознания он чувствует пустоту, а еще — сильнейшее чувство благодарности Олегу. За то, что не бросает. За то, что терпит все его приколы. Не удивляется Птице, контролирует его, чтобы не опозорил перед инвесторами. — Он опять, да? — неуверенно лепечет Сережа-Тряпка, пряча взгляд. — Все хорошо, — проговаривает Олег, заставляя Сережу поднять на него взгляд. — Если что-то пойдет не так, я его сдержу. Веришь? — Верю.