traitor.

— предатель! это ты во всём виноват! — звонкий голос отражается от пустых стен помещения, и по лицу альфы проезжается кулак, оставляя заметные ссадины от фигурных колец на белой щеке.       связанный и стыдящийся правды, юнхо только виновато смотрит в пол и поджимает губы, сидя на стуле и сплёвывая сгусток крови с коротким вздохом. от злости мягкий запах персика с шоколадом отдаёт горьким привкусом на корне. хонджун от переизбытка чувств пинает ближайшую железную канистру, разливая бензиновую лужу ядовитой радугой по полу и смотря даже на это с нескрываемой обидой, злобой и разочарованием. лицо альфы украшается новой ссадиной от очередного удара в сердцах то ли от досады, то ли от всё той же злости. — я принял тебя в свою семью, дал защиту и кров, открыл тебе свою тайну, и что я получил взамен?       юнхо снова молчит, приняв грубый пинок в живот и только опустив голову. ким грубо схватил его за волосы и посмотрел глазами, где так легко можно разглядеть слабость и слёзы, которые сдерживаются только из-за агрессии. — как судьба вообще могла послать мне тебя, предателя?! — хонджун тянет чужую голову за волосы назад, провоцируя шипение и почти переходя на рык. — отвечай! — меня послал сонхва, чтобы выведать важную информацию… — юнхо тихо хрипит, когда его отпускают. ему даже глаз поднимать не надо, он знает, что омега смотрит выжидающе, положив одну руку на пояс, а в другой держа пистолет. хонджун ждёт продолжения. — я с рождения принадлежал мафии пак и не мог с этим ничего сделать, а меня послали, потому что никто не знал о том, кто я.       чон говорит хрипло, давит этим на червя жалости, пока рациональность просто кричала, что омега пригрел змею у себя на груди. уён говорил ему, что эта сволочь подозрительно втирается и слишком хорошо всё знает. слишком подозрительно точно стрелял для первого раза, знал много приёмов, ссылаясь на кружок по борьбе в детстве и удачливость. а хонджун ему верил, впитывал ложь, как губка, потому что знал, что его ему судьбой назначили, и радовался этому, даже в какой-то момент раскрылся, но, кажется, подпустил слишком близко. теперь сонхва мог этим воспользоваться, разруливая всё в свою пользу. ким рычит, пока слушает признание, не оставляя сожалению ни капли. — и теперь этот подонок из-за тебя будет всем говорить, что глава мафии шлюха, которая подставится кому угодно, — омега сидит неподалёку на каком-то ящике, закинув одну ногу на другую и сняв с предохранителя пистолет. — надеюсь, и он, и ты в аду гореть будете в отдельном котле за предательство, — ким передёргивает ствол, улыбаясь то ли разбито, то ли садистски. — я слышал, по данте, таким, как ты, положен отдельный девятый круг ада. думаю, заслужено.       альфа молчит, смотрит почти изучающе и не говорит ничего. больше нечего добавить. он правда предатель, которого внедрили, словно червя в яблоко, проедать мякоть до самой сердцевины, пока оно не сгниёт изнутри. ему не может быть прощения, если судить по логике хонджуна. — он не знает. — не знает чего? — хонджун снова улыбается, как сказал бы юнхо, привлекательно и устрашающе, поднимаясь с места и хватая чужое лицо за подбородок. — что ты здесь? уж этого ему знать не дано! — что ты омега, — альфа смотрит в глаза так уверенно и преданно, словно щеночек, с которым его часто сравнивал ким. — никто об этом не знает. — в благородство решил поиграть? — старший приставляет дуло пистолета ко лбу. — мне сказать спасибо? может, ещё скажешь, что не играл в любовь? — не играл… — врёшь! — хонджун отвешивает звонкую пощёчину, хмуря брови и почти крича. — ты всегда врал! даже сейчас! — вновь хватает за волосы, заставляя смотреть в глаза и наступая ногой на бедро. — я ведь правда верил, что ты мне предназначен, а ты просто использовал меня, будто это норма, — хонджун смотрит немного разбито, желая услышать хотя бы одно оправдание, просьбы прощения, слепые признания. так ему было бы легче. — почему ты не оправдываешься?! — потому что оправдание это признак слабости.       хонджун отпускает его, фыркая. юнхо знает ответ, и он правильный. ему трудно, ведь ему нестерпимо хочется пустить пулю в эту голову и одновременно с этим развязать и осторожно целовать ранки, замазывая их мазью и долго извиняясь с вопросом, не сильно ли щипет. хочется придушить, убить, выкинуть из этого мира и одновременно с этим привязать уже к себе, поцеловать мягкие щёчки и долго-долго перебирать мягкие волосы, пока чужая голова лежит на его груди. эти глупые желания сердца так разнятся с тем, что хочет сделать мозг, что ему просто хочется самому застрелиться. — ты бы мне пригодился, не будь ты предателем, но я не хочу иметь дела с такими, как ты, — ким наконец разворачивается, направляя пистолет к чужой голове и улыбаясь маниакально почти. — но за твои старания и выслуги я одарю тебя последним желанием. всё же я не конченый ублюдок. — второй шанс не рассматривается как желание? — альфа усмехается, поднимая взгляд и тихо смеясь, когда пистолет давит на голову сильнее. — тогда поцелуй, — взгляд пересекается с чужим, — французский.       хонджун шокируется, почти дрогнув рукой от услышанного. вот серьёзно? прямо сейчас? омега сглатывает, бегая глазами по лицу с этой наглой ухмылочкой и щенячьими глазками. нет, он опять играет с ним, чтобы сделать больно, нужно держать себя в руках. — только потому, что последняя воля закон, не более, — то ли спрашивает, то ли говорит самому себе, наклоняясь ниже и щёлкая предохранителем, когда видит, что чужой взгляд с желанием смотрит на его губы. разве так могут вести себя те, кто не любит?       юнхо только кивает на вопрос-утверждение, осторожно целуя без возможности прикоснуться и сплетая язык с чужим. отдаёт полюбившейся сладостью и подавителями, когда омега садится ему на колени и обнимает за шею, нежно зарываясь пальцами в волосы и тихо выдыхая. ким обычно подавляет своей аурой, но сейчас тает, послушно передавая инициативу и крича где-то в своей голове, что это только последняя воля альфы, но никак не его собственное желание. хонджун отрывается резко, когда понимает, что поцелуй становится мокрым и более громким. нет. ничего более. юнхо облизывается после поцелуя и улыбается так мягко и сладко, что ким теряется сначала, но потом трясёт головой, направляя пистолет к чужой голове и хмуря брови. — хочешь что-нибудь сказать напоследок? — что я правда любил тебя всё это время без какого-либо вранья. не хочу умирать ненавистным за игры с чувствами, которые не были поддельными, — по глазам стекают слёзы, больно щипая раненую кожу, но юнхо стоически терпит, поджав губы и прикрыв веки с тяжёлым выдохом. — я люблю тебя, джун-а, — шепчет тихо, когда щёлкает предохранитель и омега наконец тянет на себя курок со слезами на глазах. выстрел попадает в левое плечо сквозным ранением, а хонджун смотрит в пустоту с широкими глазами, дыша почему-то сбито и промаргиваясь часто. пистолет отбрасывается куда-то в сторону, и ким подбегает к альфе, осматривая ранение и наконец плача, когда понимает, что натворил. такой глупый, наивный и слишком любящий, чтобы сделать последний шаг. лучше бы тут был уён, а не хонджун, который решил, что сможет сделать всё сам. — юнхо! господи, оно не сильно болит?! потерпи немного, пожалуйста, — наручники громко падают на пол, звонко ударяясь о него. юнхо с улыбкой смотрит на суетливого омегу, что со слезами на глазах пытается как-то остановить кровотечение, но вызывает только больше боли, пачкая чужое лицо в крови, чтобы стереть слёзы и попросить немного потерпеть, только кому тут правда нужно было остановить истерику стоило посмотреть дважды. — прости, прости, прости, — ким тычется со слезами в чужую шею, ощущая, как его обнимают одной рукой. — мне не стоило этого делать! я идиот, пожалуйста, прости. я… я очень и очень сильно люблю тебя! и мне плевать, что ты сделал, если ты останешься рядом. прости меня, пожалуйста, прости. — тише, тише, всё хорошо. я тоже тебя очень люблю, малыш, — юнхо зарывается пальцами в шелковистые волосы, мягко царапая кожу головы и бросая короткий взгляд на тёмную фигуру на другом конце гаража, когда на шее начало чувствоваться тихое сопение. — я буду рядом до конца, любовь моя. ким засыпает, как и ожидается, за пару минут. постоянные волнения и долгие недосыпы на фоне идиотско комфортной обстановки сделали своё дело, и сейчас его даже пушечным выстрелом не разбудишь. — разве хённим не милый, когда спит? — спросил подошедший к несуразной парочке уён, державший в руках давно заведённый пистолет. — лучшее, что могла подарить тебе судьба перед смертью. большее, видимо, предложить было невозможно, — юнхо молча кивает, роняя слёзы и осторожно поправляя мягкие волосы омеги. — он обычно не такой слабый. видимо, правда любит. он таким никогда не был. — ты тоже не сможешь убить сана, даже если тебя заставят под предлогом смерти всех родных. предназначенность дело тонкое, сам знаешь. юнхо пожимает целым плечом, не отрывая своего внимания от омеги и осторожно касаясь его губ. до последней секунды ему хотелось оставаться рядом и чувствовать до тех пор, пока не чувствует уже ничего. наверное, он и правда будет гореть в аду.

***

— как себя чувствуешь? — уён учтиво оставляет на плече старшего только ладонь, смотря на могилу. — не могу описать, — пусто и честно отвечает хонджун, сбрасывая с себя руку альфы и ёжась от придуманного только его телом холода. — потеря чего-то очень важного. разрыв между истинными такой больной, да? чон пожимает плечами. ему нечем ответить, ведь дома его всегда ждёт сан, здоровый и улыбчивый, никак не пустые стены и фотографии с чёрными лентами. он не бьётся от боли внутри, не пытается пережить самую огромную потерю в своей жизни, не притворяется, что всё в порядке, потому что должен. ему хорошо. его судьба — милый солнечный мальчик, что всегда рядом, а не тот, кто сделал больно дважды. кто он такой, чтобы что-то отвечать тому, кто терпит это всё прямо сейчас. — спасибо тебе, уён, — кивает куда-то в пустоту хонджун, — я бы не смог сам. он мне куда важнее, я не могу до сих пор поверить в эту глупую правду… я не прекращу тебя ненавидеть, просто держи это в своей голове. пока ты мне полезен, ты жив, и только. альфа кивает и уходит, вновь не находясь что сказать. хонджун перегорает и умирает где-то внутри себя от незнания, что ему делать дальше. прошло много времени, а его ломает до сих пор так, что осунувшийся вид приходится прятать за свисающей одеждой. отказ от еды, нежелание больше участвовать в том, на что раньше был готов потратить всю свою жизнь, апатия и каждодневные истерики. морально он уже был там, под землёй, вместе с юнхо, так же гнил и становился удобрением для земли, не больше, но рядом, там, где находится уже небьющееся сердце, где ледяные губы и пустые глаза сомкнуты навечно. может, душой он уже в аду, но зато вместе с этим чёртовым предателем. омега падает на колени прямо рядом с надгробной плитой и берёт в руки фотографию с такой ненавистной чёрной лентой в углу. юнхо тут такой серьёзный и кажется грубым, хотя на деле он всегда был упрямым щенком, нуждающимся в ласке и внимании и дарящим столько же в ответ. сюда бы те фото, что остались в их доме, где он такой счастливый и радостный, где они счастливы, а не это пустое и бесчувственное лицо. сзади послышались шаги. — привет, сонхва, — хонджун даже не смотрит. этот до чёртиков ненавистный запах чего-то крепкого он узнает в любом виде. — давно не виделись. — давненько. ты подготовил нужные заявления? — ким кивает, даже не удосуживаясь поднять голову. — ваша дочь бы вами гордилась. — заткнись, — цедит сквозь зубы младший, роняя слёзы. — ты ничего не понимаешь. ты жив только потому, что согласился растить хаён. хва отмалчивается, оставляя на надгробной плите только одну хиганбану. хонджун вздыхает, засовывая руку во внутренний карман пальто и вытаскивая оттуда файл с документами. альфа кивает, забирая бумаги и собираясь уходить. — скажи честно, — вдруг говорит хонджун, стараясь делать это спокойно, — он правда ничего не говорил о нас? — что угодно, но не это. просто говорил, что нашёл своего истинного и очень рад, что у него так удачно всё сложилось, — пак улыбается, разворачиваясь и оставляя руку на плече омеги. — он очень дорожил тобой. не называя твоего имени, но постоянно напоминая, что ты ценен ему. я могу его понять, поэтому можешь быть спокоен. тебя он хранил бережно. а хонджун плакать хочет только сильнее от осознания того, что мог подумать о том, что его любимый вообще мог его не любить. единственное сомнение породило эту боль, больше ничего. будто понимая чувства уже бывшего главы мафии, сонхва направился к выходу с кладбища, оставив кима одного. теперь уже совсем. одного. такого израненного, пустого, преданного и бесконечно сожалеющего о своём решении. ему хочется умереть быстрее, чем это сделает истощённый организм, оказаться ближе как можно раньше, зная, что оставил их ребёнку гораздо лучшее будущее, чем то, что есть у её родителей сейчас. хочется, но не здесь, а дома, в кровати или ванной, где осталось так много приятных моментов. хонджун в последний раз целует фотографию под стеклом и обещает вскоре быть по-настоящему рядом, зная, что это обещание он выполнит без колебаний. неисполнение будет приравниваться к предательству, которое так ненавидит хон.