На случай, если

      Удивительно. Он спал целый месяц и ему до сих пор не хватило.       Ресницы Данте чуть подрагивали во сне, и Ви хотелось стать легким ветерком, проходящим сквозь приоткрытое окно фургона, чтобы хоть на мгновение забраться под них и узнать, что же снится его родному брату. Но вместо этого он любовался его умиротворенным видом, выуживая это выражение лица из детских воспоминаний. Данте был шебутным ребенком, но под конец дня валился с ног и часто засыпал на плече Вергилия, пока тот читал и делал вид, что ему омерзительна каждая секунда их совместного времяпрепровождения. Он прекрасно помнил это лицо, дыхание, где после двадцати размеренных вдохов идет один глубокий, тихий звук сопения и медленно расслабляющуюся нижнюю губу. И сейчас, с нежностью глядя на оплетенную мелкими морщинками кожу в уголках глаз, Ви понимал, что он ничуть не изменился. И даже не думал, что будет так этому рад.       Ви. Так глупо. Он почти что выдал себя. Мог бы сразу назвать полное имя, чего уж там. Еще и книгой светил — но Данте словно не придал этому значения. Если бы он действительно не хотел, чтобы его раскрыли, он бы придумал другую легенду. Не говорил бы цитатами из Блейка, используя их, как своеобразный шифр, понятный только им двоим. А он хотел. Хотел, чтобы в глазах Данте появился азартный блеск, как у охотника, идущего по следу дичи. Хотел, чтобы Данте читал его, как книгу, хотел напоминать ему Вергилия всем своим естеством — для того, чтобы спустя столько лет наконец приблизиться, пока у него есть такая возможность. Но Данте упорно не видел в нем своего брата — да и откуда? В этом немощном теле едва теплилась жизнь. Его страшно было даже трогать — рассыплется. Просто очередной чудак, коих младший сын Спарды повидал за свои годы в избытке.       Ви слегка наклонился вперед, чтобы быть еще ближе, чувствовать струящуюся в нем жизнь и ловить каждую ее каплю. Рука Данте лежала на колене, и можно было различить засохшую в прожилках грязь, за месяц уже взявшуюся корочкой и превратившую его ладонь в огрубелую рогожу. Пальцы Ви, что начали медленно превращаться в хрупкую глину, сейчас выглядели точно так же, с одной только разницей — его тело увядало. Если они не справятся сегодня, у него больше не будет шанса побыть наедине с Данте, хоть немного, хоть секунду, пусть без слов. Говорят, перед смертью не надышишься — но так говорят лишь те, кто не умирал.       Рука Данте почти неуловимо шелохнулась во сне, и Ви не смог удержаться. Коснулся кончиком пальца огрубевшей мозоли на ногтевой фаланге, аккуратно проводя вниз, к ногтю.       — Так забавно, — прошептал он, поднимая взгляд на лицо, будто пытаясь залезть под его веки. — Ты гонишься за призраком брата, не зная, что он прямо перед тобой. А я даже не могу тебе открыться, иначе рискую умереть прямо в этом фургоне. Патовая ситуация, не правда ли.       Он усмехнулся и прикрыл глаза. Зрительный контакт ни к чему, если говоришь сам с собой.       — Какой же ты дурак, — неожиданно донеслось из темноты, и сердце словно провалилось в преисподнюю. Ви охнул и мгновенно вскочил на ноги, отходя на расстояние вытянутой трости. Взгляд Данте, устремленный прямо на него, пронзал холодом, и Ви в страхе осознал: это будет последним, что он запомнит перед смертью.       Но Данте медлил, заставляя застыть в недоумении. А затем хмыкнул, оттаивая.       — Расслабься. Я бы не стал тебя трогать, — он задумчиво склонил голову набок и приподнял бровь. Прошло еще пару секунд, прежде чем он просканировал взглядом своего собеседника, все еще не до конца доверяя услышанному. — Так значит, это ты — та самая человеческая сущность, которую отринул мой дорогой братец? Не думал, что она выглядит настолько… по-шекспировски.       Ви смотрел на Данте во все глаза, ожидая выпада или удара мечом, но ничего не последовало. Только легкая ухмылка на небритом лице.       — Ты не слишком-то удивлен, — заметил он, с облегчением чувствуя, что опасность миновала.       Данте расправил плечи и закинул руки на спинку дивана.       — Скажем так, внутренним чутьем я понимал, что ты как-то к этому причастен. Заявился ко мне, про брата моего стал заливать. Я должен был сразу догадаться, да разве можно? Чтоб Верджил — да в таком прикиде, с татуировками…       — Одежда не моя, я и сам от нее не в восторге, — Ви криво усмехнулся. — Но если бы я возник на пороге агентства без нее, то…       — О, ну в таком случае ты бы точно привлек мое внимание, — хохотнул Данте, и грудная клетка под тканью содрогнулась. Однако в следующее мгновение его лицо вновь стало серьезным, а взгляд — изучающим.       — Я думал, что убил тебя. Там, на острове.       Ви коротко усмехнулся и отвел взгляд в сторону, словно не смог выдержать удара, что оставили после себя эти слова.       — Думаю, это произошло гораздо раньше.       На сей раз голову опустил Данте, прекрасно зная, о чем идет речь и ощущая, как чувство вины снова отравляет тело, заставляя вжаться в твердую кожу дивана. Одного он не знал: того, что Ви полностью разделял это чувство.       — Как бы то ни было, вот он я, перед тобой, — он сменил неприятную для обоих тему, любовно поглаживая рельефную ручку трости и таким образом успокаиваясь. — И пока еще жив.       Данте невольно попал под это гипнотическое воздействие, засмотревшись на движение пальцев. Нет, не может быть, и этот нелепый мальчишка — и есть его брат? Тот самый, что сумел вытащить из глубин ада темную башню, а теперь не может поднять даже меч? Вот он, результат погони за силой: полное бессилие. Иронично.       — Как же так вышло, Верджил? — тихо позвал он, но тут же осекся. — Ви.       — Что?       — Как так вышло, что ты растерял остатки своей человечности?       В его тоне не было ни капли укоризны или издевки, которых можно было ожидать в такой ситуации. Напротив, Данте смотрел на него с искренним участием, казалось, потихоньку узнавая в нем родные черты. Ви одарил его мягким снисходительным взглядом — уже как своего младшего, которому будто собирался рассказывать сказку на ночь.       — Это долгая история о глупце, который мечтал быть хоть немного похожим на своего брата.       Данте хмыкнул.       — Тебе не кажется, что я все-таки симпатичнее этой дряни? — не удержался от шутки он и кивнул на окно, в сторону возвышавшегося над городом исполинского дерева.       Губы Ви искривились в усмешке. Данте всегда шутил, когда испытывал неловкость. К откровениям брата он еще не был готов.       — О, Данте, ты не представляешь, на что способна зависть, — он стукнул тростью по полу фургона. — Твое имя всегда следовало за именем отца. О моем же никто и никогда не вспоминал — и вот от него осталась одна лишь буква, — он хмыкнул, и его лицо вновь приобрело мечтательное выражение. — Забавно.       Данте помолчал немного, затем усмехнулся.       — Действительно забавно. Я-то все детство завидовал тебе. Свободный, своенравный. Всегда знал, чего хочешь. А что имя? Я был всего лишь тенью отца. Все смотрели на меня и видели его. Чего-то ждали. А я не горел желанием платить по его счетам. Мне пришлось.       Он нахмурился. Все в их жизни было неправильным с самого начала.       — А еще ты ошибаешься, Ви… Верджил. О тебе я вспоминал каждый день. Я знал, что ты вернешься и что-то снова учудишь, но чтоб такое… — Данте цокнул и покачал головой. — Сначала разгребал дерьмо за папашей, теперь за старшим братом. Не семья, а сказка.       Ви не сводил с него заинтересованного взгляда. Впервые за столько лет ему открылась совершенно другая сторона его брата, обычно бесстрашного и легкомысленного. Оказывается, Данте превосходно мимикрировал, под стать своему близнецу. За всем этим бесстрашием скрывалась личная трагедия и усталость. Легендарный охотник на демонов Данте устал от такой жизни. Да, это занятие разгоняло застоявшуюся кровь в жилах и приносило неплохой доход, но все же ему уже давно хотелось чего-то другого. Хотелось, чтобы родители были живы и ему не пришлось взрослеть в восемь лет. Хотелось, чтобы непутевый брат вернулся в семью. Хотелось перестать быть надеждой и спасением человечества и самому найти спасение хоть в чем-нибудь. В чем-то, чего хочет его собственная человеческая часть.       Ви положил трость на стол рядом с собой, проводя пальцами по изящному стволу. Длинные черные пряди упали ему на лицо, скрывая от чужого взгляда.       — Мне осталось не так много, Данте, — тихо начал он. — Если ничего не получится, я исчезну. А вместе со мной исчезнет столько недосказанного, и ты никогда об этом не узнаешь. Потому что он вряд ли когда-либо об этом скажет.       Данте мысленно усмехнулся: Ви все еще избегал отождествления с тем, кто изгнал его из собственного тела. Но вида не подал, лишь вздернул бровь.       — О чем?       — Мы с тобой в этом похожи, — хмыкнул тот. — Столько лет прошло, а до сих пор держим все в себе. Ни ласкового слова, ни взгляда, а ведь мы братья, Данте.       Младший сын Спарды продолжал смотреть на него непонимающе — а может, на самом деле он обо всем догадывался, но не хотел спешить с выводами, предпочитая дождаться ответа. Данте ведь не был глупцом, пусть и старательно им прикидывался. Ви вздохнул, долго не решаясь сказать это вслух; на то, чтобы решиться, ушло сорок с лишним лет.       — Он любит тебя.       Он не говорил в первом лице, словно сомневаясь, что ему позволено называть себя Вергилием: про два дня от роду он ведь не шутил. Он чувствовал себя чужим в своей же жизни — потому что Вергилий сделал его изгоем.       — И я знаю, о чем говорю. Это во мне, и его ничем не уничтожишь.       Данте молчал. Только моргнул пару раз, опустив голову; тусклый свет мерцал на кончиках его ресниц. Надо же. Услышь он эти слова гораздо раньше, и все могло бы сложиться по-другому. Ви читал это на его лице — поэтому и решился сказать сейчас, прежде чем Вергилий снова успеет совершить ошибку. Оставляя Данте шанс хоть что-то изменить. Пока еще есть время.       — Как думаешь, почему я пришел к тебе?       — Потому что я лучший охотник на демонов, — горько усмехнулся Данте и поймал ответную усмешку.       — Бесспорно, но дело не только в этом. Знаешь, что я почувствовал первым, когда увидел тебя в агентстве?       — Что?       — Сожаление. Я заметил, как ты постарел, и почувствовал сожаление. Потому что вдруг понял, как долго меня не было рядом. Столько людей шло с тобой по жизни, и среди них никогда не было меня… — он запнулся, зайдя слишком далеко в своих откровениях. Поэтому, сделав паузу, слегка поумерил пыл. — Представь, насколько сильны эти чувства, если они затмили не только зависть, но и твердолобую упертость.       Ви обхватил тонкими пальцами свое запястье, сдвигая браслет и неловко поглаживая выпирающую косточку.       — Просто хотел, чтобы ты знал. На случай, если.       Он не видел, как смягчался взгляд Данте — а если бы увидел, сказал бы, что тот смотрит на него глазами матери. Конечно, сравнивать с Евой взрослого бородатого мужчину было бы странно, но от Данте веяло ее теплом — наверное, именно это на подсознательном уровне всегда вызывало ревность. Конечно, Данте знал, что в глубине души Вергилий не был таким брюзгой. Он понял это еще на Темен-ни-гру, когда, руководствуясь каким-то на тот момент неведомым для него чутьем, старший близнец уберег его от опасности. С тех пор Данте хранил это воспоминание в сердце, и в отсутствие брата оно медленно расползалось по всем его клеткам, оплетало изнутри и протыкало острыми шипами, прямо как корни Клипота. Он медленно отравлялся любовью, которую никак не мог выпустить наружу — а она так хотела прорасти пышным цветом.       — Тогда позволь мне сделать кое-что. На случай, если.       Данте сполз на край дивана, касаясь коленями худощавых коленок Ви — он готов был поклясться, что даже слышал их стук. А вслед за этим — тихий вздох брата, когда ладонь мягко, но настойчиво очертила контур его лица. Оно было совсем другим, пусть Данте и доводилось трогать его лишь в раннем детстве. Он привык к этому. Привык к тому, что его брат носил маски. Одна за другой, столько лет они скрывали от него Вергилия, и теперь пора было их сорвать. Одним движением Данте сократил расстояние, ладонью притягивая брата к себе за тонкую шею, чувствуя подушечками пальцев, как пульсирует кровь под кожей. Ви не сопротивлялся, пропуская между губ чужое дыхание, а следом за ним — шершавый от недостатка влаги язык. Он задрожал от неожиданности, реагируя слишком эмоционально; воспоминания о единственном в его жизни поцелуе уже давно затерлись другими, трагичными и не очень, поэтому сейчас он отчаянно тянулся воскресить их. Данте и сам уже забыл, когда в последний раз проявлял нежность. С годами это становилось все труднее — просто потому, что отвыкаешь и больше не придаешь этому значения. После тяжелой выматывающей работы не оставалось ни сил, ни желания на что-то другое, но сейчас, лишь коснувшись чужих губ, Данте успел ощутить, как желание закручивается по спирали, с каждой секундой увеличивая скорость вращения. Дрожь брата в его руках и тихие вздохи лишь усугубляли ситуацию. Целовать его на весу было неудобно; отпустив шею, Данте просунул пальцы в шнуровку по бокам кожаной накидки и потянул на себя. Стул издал скрипящий звук, царапая ножками пол фургона, и Ви невольно уперся коленом в диван между ног брата, чтобы не потерять равновесия.       — Данте, — жарко выдохнул он, уворачиваясь от настойчивых губ, — если сегодня все получится так, как задумано… эти воспоминания ему не понравятся.       Данте не растерялся, находя губами шею.       — Ты — это он, Верджил.       Приятный шепот заставил Ви зажмуриться.       — Только человеческая часть. Но его демоническая…       — Его демоническая часть — монстр, и сейчас она уничтожает город, — оборвал его Данте, на мгновение отстраняясь и ловя на себе сомневающийся взгляд. — Думаешь, она заслуживает того, чтобы брать ее в расчет? Мой брат из кожи вон лезет, чтобы казаться адским отродьем, но в нем гораздо больше человеческого, чем он думает. Я знаю это.       Ви усмехнулся; слова брата его тронули, хоть он и не был полностью с ними согласен. Изящно оседлав его бедра, он позволил рукам Данте блуждать по своей спине, чувствуя, как под кожаным плащом становится жарко. Будто прочитав это на его лице, Данте кинул многозначительный взгляд на шнуровку, намекая на свои дальнейшие действия. Коснувшись кончиком носа приоткрытой груди, он ухватился зубами за черный шнурок и дразняще потянул на себя, еще туже затягивая кожаную одежду. Ви принимал условия игры, поэтому терпеливо ждал, пока Данте удовлетворит свои ребяческие замашки.       — Все же нравится мой прикид? — с некоторой укоризной спросил он, вспоминая их разговор.       Данте хмыкнул, нехотя выпустив шнурок изо рта.       — Верджил ни за что бы не надел подобное, и очень зря, — он расплылся в широкой нахальной ухмылке и опустил взгляд, изучая тело. Хотелось добраться до нижнего ряда завязок, но в таком положении сложно было изловчиться и наклонить голову, поэтому он снова вцепился в торчащий шнурок зубами и что есть силы дернул на себя. У Ви перехватило дыхание; он не ожидал, что грудную клетку стянет аж настолько.       — Полегче, — с усмешкой выдохнул он, успокаивающе пропуская пальцы в длинные волосы брата. Данте виновато лизнул край шнурка и отстранился.       — Я и не замечал, что в фургоне негде развернуться, — проворчал он, цепляя завязки пальцами и тут же чувствуя чужое останавливающее прикосновение к запястью.       — Я бы предпочел язык, — услышал он соблазняющий шепот возле виска и машинально облизнул губы. Тело мгновенно закипело, как перед обращением в демона, и Данте понадобились усилия, чтобы себя успокоить. Заметив, как брат изменился в лице, и лишив его возможности опомниться, Ви аккуратно переместился на диван, помогая себе руками. Прохладная кожа тут же приятно освежила плечи. Облегченно вздохнув, Ви коснулся щеки Данте носком сандалии, поворачивая к себе. Тот лукаво усмехнулся: брат и сам был не прочь поиграть. Данте обхватил его узкую ступню пальцами, поглаживая сквозь ремешки; рука скользнула дальше, к бедру, отводя его в сторону, чтобы можно было уместиться между ног и нависнуть сверху, уставившись в томные полусонные глаза.       — Что-то мне это напоминает, — усмехнулся он, — только в тот раз сверху был ты и собирался размозжить мне череп.       — Думаю, в этот раз воспоминание будет гораздо приятнее, — Ви многообещающе провел коленом по бедру брата, в следующее мгновение ощутив его горячее дыхание в районе пупка. Хрупкое тело вздрогнуло, впервые испытывая возбуждение; Данте потянул за шнурок, и Ви почувствовал, как он легко выскальзывает из дырочек, заставляя живот слегка съеживаться от щекочущих ощущений. Раздвинув полы тяжелой кожаной накидки, Данте охнул; кожа под ним была целиком расписана элегантными узорами. Все же не зря говорят, что тело — это храм. В случае с Ви это даже не было метафорой. Из солнечного сплетения вязь выходила в разные стороны, будто легкий фимиамовый дым, и пальцы сами потянулись к витиеватому рисунку — но замерли за секунду до прикосновения. Данте виновато усмехнулся: он забыл про уговор. Предвкушенно сглотнув, он склонился прямо над пустым пятном по центру грудной клетки и на пробу провел по нему языком; грудь тут же поднялась навстречу, приглашая двигаться дальше. Младший сын Спарды скользнул по черному контуру вверх, иногда останавливаясь, чтобы сменить направление. Он сделал круг вокруг соска, дразняще касаясь аккуратного ореола: в том месте узор находился от него в опасной близости. Ви правда старался не двигаться, только грудь вздымалась от затрудненного дыхания, и Данте казалось, будто это он дергает ее за невидимые нити. Одно неловкое движение — и твердый сосок оказался под ласкающим языком, а с губ Ви сорвался вымученный стон. Данте едва не сорвался сам, запустил руки под полы раздвинутой накидки и осекся, но ладони брата тут же перехватили их, прижимая к своему разгоряченному телу, давая понять: уже можно. Поясница приглашающе изогнулась, позволяя Данте собрать с нее влагу пальцами.       — Порой мне страшно тебя трогать, — признался тот, шепча прямо в кожу. Даже под слоем густых узоров его губы ощущали тонкие трещинки, расходившиеся по всему телу Ви. В ответ он почувствовал, как грудная клетка дернулась от короткого смешка.       — От любви еще никто не умирал, — уклончиво ответил Ви. Данте усмехнулся и припал губами к пупку, дразня углубление кончиком языка.       — Говорят, оргазм — это маленькая смерть.       Ви сравнение позабавило, и он нежно провел рукой по отросшим волосам брата.       — Что ж, значит, сегодня нам суждено погибнуть вместе.       Данте не нужно было повторять дважды. Пряжка ремня звякнула, и одним плавным движением младший близнец стянул с него плотные мешковатые штаны, не удивляясь полному отсутствию белья. Удивляясь другому, от чего охнул во второй раз: человеческая часть Вергилия была идеальной, словно ее создавал сам бог, делая улучшенной версией Адама. Аккуратный член с равномерно густым рисунком вен, слегка блестящий на кончике, так и напрашивался на ласку. Прятать такое под штанами было преступлением. Оставив их болтаться на щиколотках, Данте приподнял Ви за бедра и просунул голову между ног, закидывая их на плечи. Нежную кожу члена так и хотелось ощутить на вкус, и он лизнул на пробу у основания, тут же чувствуя, как скрипит диван под выгнутой поясницей Ви.       — Тише, — на автомате прошептал Данте, целуя внутреннюю сторону его бедра; сейчас он не хотел быть жестким, не время и не место. Если с Вергилием он мог себе это позволить во время боя, то с Ви — нет, и, наверное, это было единственным отличием. Младший сын Спарды медленно провел языком вдоль члена и ощутил, как ему навстречу стекает горячая капля. Он заурчал, почти демонически, облизывая головку, что так легко и податливо скользнула ему в рот, обжигая новой порцией смазки. Ви крепче сдавил его шею ногами, ощущая инстинктивный позыв толкнуться бедрами. Он застонал лишь сейчас, чувствуя, как ослабевает от настойчивых прикосновений. Данте делал это с покорным обожанием, и Ви знал, что это исходит от его человеческого. Это не было похоже на страсть или похоть — они занимались любовью. Той самой, которой обоим не хватало с детства. Которая, накопившись, смогла вылиться лишь в это.       — Данте, — Ви казалось, что даже этого недостаточно, что он должен был снова сказать это вслух, чтобы услышать ответное «я тоже» и собрать наконец за столько лет не сложившуюся мозаику. Но вместо этого содрогнулся от волны мурашек, когда язык брата нащупал под собой кольцо тугих мышц. Казалось, следующей волны тело не выдержит — развалится, но Ви с извращенной самоотверженностью желал испытать себя на прочность. Данте дразнил его, кругами скользил по краю отверстия, а затем широко вылизывал до самих яиц. Он жалел сейчас только об одном: о том, что в фургоне вряд ли есть смазка, и почувствовать жар внутри не получится даже пальцем. Не получится увидеть, как от глубоких монотонных толчков узоры ломаются вслед за изгибами тела. Пощекотав пульсирующие мышцы Ви раздраженным дыханием, Данте надавил посильнее, уже не стесняясь брать свое и чувствуя, как от жарких фантазий и сам начинает течь.       — Верджил, — задыхаясь, прорычал он, и вибрация его голоса ласкала возбужденное отверстие. Ви зажмурился, страстно желая пропустить его внутрь, но ослабевшее тело слушалось лишь инстинкта самосохранения. Язык Данте вновь успокоился, чувствуя сопротивление; нужно было расслабить мышцы, сделать так, чтоб они сами раскрылись навстречу жадным толчкам. Вылизав между ягодиц, он ухватился губами за гладкую кожу яйца, слегка втягивая ее в рот. Он сходил с ума от резкого запаха возбуждения, который в этом месте ощущался слишком явно. Ладонь потянулась к собственным штанам, наконец принося облегчение. Обхватив свободной рукой член Ви, Данте принялся ласкать их одновременно; пульсация вен колола пальцы не в унисон, заставляя то ускорять, то замедлять темп. Ви вжимался бедрами в плечи брата, подавался навстречу, настойчиво ища его язык — даже зная, что вновь будет больно, — и коротко вскрикнул, стоило только получить желаемое. Тугие мышцы сократились несколько раз под давлением и сдались, пропуская юркий и влажный кончик глубже. Ви чувствовал, как дрожат от напряжения стенки, как тянется ниточка слюны вслед за языком, то стекая по ним вниз, то щекоча у входа. Движения Данте становились агрессивнее, он старался заполнить собой всю пустоту; хлюпающая в проходе слюна распаляла его воображение. Ви вдруг с усмешкой подумал, что Данте был прав: удовольствие может быть разрушительным.       Он не успел понять, в какой момент язык нащупал простату — должно быть, уже постфактум. Его изогнуло, заставляя вжаться в диван лишь самой макушкой и продавить своей обувью вмятины в чужом плаще. Горячая сперма густо потекла по руке Данте, орошая покрытый узорами живот, еще заходящийся в тяжелом дыхании. Стенки на мгновение плотно сдавили язык, тут же полностью расслабляясь; Данте промычал, толкаясь глубже и вынуждая Ви со стоном подкинуть бедра ему навстречу. Сперма затекала между пальцами, младший сын Спарды смотрел, не отрываясь, как она скапливалась на кончике головки. Белесая капля скользнула между ягодиц, и он, не удержавшись, слизнул ее. Осознание вскружило ему голову, тряхнуло тело — и вторая ладонь тоже стала липкой, как и оголенная спина Ви.       Тот поежился от ощущения капель на позвоночнике, еще иногда вздрагивая от подступающих волн удовольствия. Данте больше не терзал отверстие, лишь лениво касался губами подсохшей спермы на кончике члена, усмирив своего внутреннего монстра: в момент оргазма он выпустил когти, неосознанно оцарапав чувствительную кожу, которая так же быстро восстановила прежний вид. Когда дыхание обоих успокоилось, Данте уложил ноги брата на диван, продолжая скользить по его телу слегка неудовлетворенным взглядом: Ви все еще оставался для него не до конца разгаданной загадкой, не до конца изученной территорией.       — Хочу, чтобы ты тоже знал, — тихо произнес он, впервые за всю жизнь решаясь открыть свое сердце. — Верджил, ты — причина, по которой я сражаюсь, потому что я люблю тебя.       Ви усмехнулся уголком губ, отводя смущенный взгляд в сторону.       — Не забудь сказать ему об этом. Когда все кончится.       Данте пропустил смешок. Спорить с этим парнем было бесполезно.       — Непременно.