***
Она зевает – один раз, затем второй и третий, наваливается на стол, вытягивает руки и разминает спину. Смутно ощущает легкую боль в ногах, тяжесть косметики на веках, шелковистость одежды на потной коже. Элфи-из-будущего наклоняется, чтобы потереть ногу, и Элфи-в-голове, Элфи-наблюдательница, видит на себе дорогой комбинезон кремового цвета, отделанный замысловатой золотой вышивкой. Она не может вспомнить, когда в последний раз надевала каблуки, но сейчас они на ней, непривычно женственные, золотистые и с какими-то непонятными ремешками. Она чувствует себя... красивой. Элфи Малой никогда особо не обращала внимания на стандарты красоты, да и в ее работе трудно совмещать "женственность" и поддержание авторитета у подчиненных. Она побрила голову, она пожертвовала собой, чтобы следующее поколение новобранцев могло посмотреть на нее и сказать: "Видишь? Девчонки могут быть ЛЕП!". Но теперь всё явно изменилось. Нет, ей в этом образе не некомфортно, просто это обескураживает – ты внезапно ныряешь в чужую жизнь, где легко делаешь то, о чем раньше и подумать не могла. В любом случае, Элфи всегда избегала корпоративов. Она ненавидит все эти бессмысленные социальные игры, ненавидит эти пытки – пожимать всем руки, широко улыбаться и притворяться, что классно проводишь вечер (о чем может идти речь, если тебя даже не подпускают к пуншу?). Это всё превращает вечер в тягомотину. По крайней мере, ее мнение о корпоративах оставалось неизменным на протяжении многих лет. На стене главного холла ЛеППРКОН, где бушует эта вечеринка (неотличимая от всех остальных), висит огромное табло с благодарностью. Благодарность, как можно прочесть, объявляется подразделению разведки за их усилия по пресечению террористических действий за последние года. Элфи-из-этого-времени памфлетами о храбрости оперативников не заинтересована. Она вообще-то сама была там, и всё прочувствовала на собственной шкуре. Элфи-наблюдательница, сидящая в ее голове, наоборот, сосредотачивается, пристально сканирует обстановку, пытаясь уловить как можно больше из того, что находится в ее обзоре. "На станции шаттлов в Ирландии произойдет взрыв… табун беснующихся троллей в частном жилом районе", – повторяет она себе, надежно сохраняя нужную информацию. – "Химическая авария на студгородке в западном районе Гавани, эпидемия среди пикси – предположительно дело рук начинающего преступника с биологическим образованием". Да, информации немного, но это уже что-то – поэтому она и здесь. Запоминать, предотвращать, спасать жизни, которые можно спасти. – Малой, – тепло говорит Труба, подходя к ней и похлопывая по плечу. На ее лице расцветает улыбка, и это в мгновение развевает скуку. – Труба. Я думала, ты о нас совсем забыл. Ты так был увлечен одним… оперативником, – она ухмыляется, и он тут же краснеет как помидор. – Да ладно, когда ты собираешься признаться? – Фронд – надежная… коллега, – кашляет он, почесывая затылок. – Так что я б не рисковал. Элфи-наблюдательница, которая не особо отслеживала служебные романы, заливается смехом. Лили Фронд и Труба Келп? С каких это пор? Ну, возможно, сейчас этот вопрос не имеет значения, но всё равно забавно, что бравый Труба Келп втюрился в Фронд (и это из всех девушек!). Он краснеет, как школьница. Элфи никогда не придавала большого значения всяким там офисным сплетням, но этот шанс она упускать не собирается. – Фронд только повезет, если она тебя отхватит, – машет рукой Элфи, волнистые рукава ее комбинезона летают вверх-вниз. – Избавь нас всех от страданий. Мы уже устали делать на вас ставки. – А ты почему ни с кем не общаешься, капитан? – отбивается он (заостренные уши всё еще красные). – Вроде у многократной спасительницы Гавани могут найтись дела поважнее, чем сидеть в углу на такой шикарной вечеринке. Услышав это, она вздыхает. – Все канапе уже разобрали. И если я в сотый раз услышу дифирамбы этим дурацким поправкам в закон, я повырываю себе все волосы. – Ну тогда куда же запропастился твой очаровательный спутник? – дразнит Труба, и уже Элфи ерзает и скрывает лицо в ладонях, пытаясь скрыть быстро краснеющие щеки. – Его похитили технари. Наверняка распинается о простоте интегральных схем или о сохранении дикой природы в строительном секторе перед какими-то ботанами из университетов, – слишком невозмутимо отвечает эльфийка. – Уверена, с ним всё в порядке. – Тебе следует держать своего кавалера на поводке покороче, если его так легко украсть. Ее веки трепещут. – Он не мой кавалер, ты же знаешь. – Он определенно хочет им быть, – фыркает Труба, делая глоток вина из изящного стеклянного бокала. – Странно, что ты не заинтересована. Всякое может произойти. – Поверь мне, всё, что может между нами произойти, – это одно большое разочарование, – отвечает Элфи, качая рыжей головой. – Так что всё к лучшему. – Как скажешь, – пожимает плечами ее коллега. – Я всё еще хорошо выгляжу? Она наклоняется, поправляет ему галстук и приглаживает волосы. – Мужественно, как всегда, – она игриво улыбается. – Вперед, за ней! – Ну, раз ты так говоришь, – вздыхает он, допивая остатки вина. – Удачного вечера, Элфи. Ты заслужила немного счастья. – Очень на это надеюсь, – отвечает эльфийка, откидываясь на спинку стула. Минуты ползут незаметно, пока она наслаждается одиночеством, не обремененная ни напыщенными бюрократами, ни чересчур дружелюбными коллегами. Она смотрит на часы. Потом еще раз, изумленная. И почему она всё еще находится здесь, а не дома, в уютной пижаме? – Вам чем-то помочь, мисс Малой? – чей-то голос выводит ее из ступора; и это, должно быть, ее "спутник". Это, конечно, Артемис (кто еще это может быть?), и она не знает, как отнестись к тому, что ее пальцы постоянно дергаются при звуке его голоса. Голос этот стал более глубоким, местами – более мужественным, но в целом остался таким же самоуверенным и выверенным. Артемис, конечно, в костюме (характерный темно-синий пиджак с белыми пуговицами, черные брюки). С незаслуженно строго уложенной прической и ироничным взглядом. Ее сердце замирает. Ее сердце замирает, когда она смотрит на чертового Артемиса Фаула. К счастью, ее будущее "я" помнит, как сохранять хладнокровие. – Прошу, спаси меня, малыш, малыш, – невозмутимо пропевает она, закатывая глаза. – Ты, похоже, и не торопился возвращаться. Я уже думала, придется организовывать похороны. – Жеребкинс чуть не заговорил меня до смерти, – подтверждает он, устраиваясь на стуле и пододвигаясь ближе. – К счастью, я напомнил, насколько страшна сила твоего гнева, и меня отпустили. – Как гуманно. – Весьма. Перед тем, как прибегнуть к грубому запугиванию, я пустил в ход дипломатию. Я изменился, – он улыбается, и Элфи отчаянно хочется схватить его за воротник и перегнуться через этот крошечный столик, прижавшись губами к его рту. Это желание не отпускает. Что произошло? Она не такая влюбчивая. Не настолько влюбчивая. Прошлое видение показало ей ее саму, настолько отвратительно влюбленную, что дыхание перехватывало. Она знает себя, знает, что слишком упертая и упрямая, чтобы отказаться от чего-то настолько сильного. И Артемис, несмотря на свои многочисленные давние махинации, неумолимо предан тем, кого любит. Как только он вцепится в кого-то, он будет считать его своим до конца дней. Он видел ее в наихудших проявлениях, он видел ее прекрасной, он вернул ее к жизни, украл ее глаз и заменил его своим собственным. Теперь они связаны. Артемис никогда бы просто так не отказался от Элфи. Она это знает. И тогда какого черта они сидят, мучительно желающие прикоснуться друг к другу, но так добросовестно соблюдающие все приличия, как будто между ними проведена невидимая черта? "Этого не было", – внезапно осознает она, – "это еще не произошло". Но их воссоединение неизбежно – она видит это в тщательно контролируемом взгляде напротив, чувствует, что он хочет обнять ее, что иногда его взгляд бессознательно скользит по ее губам. Даже сейчас великий Артемис Фаул знает, чего хочет. "Ты неуклюжая идиотка, Элфи Малой, если ты не понимаешь, что он твой", – кричит она себе. – "Либо это, либо ты просто слепая". Но кто она такая, чтобы судить? Если бы не доказательства, увиденные пару минут назад, она тоже бы думала, что всё это невозможно. Или, по крайней мере, маловероятно. Но Элфи-из-будущего ничего не замечает: она улыбается, берет протянутый бокал, наслаждается искрами, вспыхивающими при соприкосновении их пальцев. Чтобы привлечь его внимание, она нацепила все эти шмотки, уложила свои локоны и накрасилась, а теперь пытается поймать его взгляд. Какое жалкое бы было зрелище… только вот это работает. Его глаза темнеют, он наклоняется ближе. – Не хочешь потанцевать, Элфи? – он спрашивает это осторожно, с надеждой, и совсем без расчета в голосе. – Я с радостью, – отвечает Элфи, впервые за этот вечер вставая из-за стола, позволяя ему притянуть себя, наслаждаясь его руками на бедрах, прижатыми вплотную ладонями.***
У нее на руках ребенок – несколько часов от роду. Она елозит, этот тихий комочек: извивающиеся копытца, розовая кожа. – Я говорила, что она тебя полюбит, – улыбается Кобыллина. Ее волосы намокли от пота, конечности изнуренно свисают из больничного халата, но лицо светится гордостью. – Привет, малышка, – шепчет Элфи, и по ее лицу катятся слезы. Она держит на руках свою крестницу, новехонькую и хрупкую. "Я стала еще старше", – понимает Элфи-в-голове. – Я твоя тетя Элфи, и я ужасно тебя избалую. Младенцу с пушистым хохолком на макушке, похоже, всё равно. Она слишком занята, рассматривая стерильную комнату и множество окружающих ее лиц, пропуская через ручки прохладные порывы воздуха и ткань пеленок. – Далила так похожа на свою маму, – шмыгает откуда-то сзади Жеребкинс, сжимая руку жены. – Разве она не самое красивое существо на свете? На памяти Элфи Жеребкинс называл "красивыми" только свои компьютеры и саму Кобыллину, поэтому эти слова приобретают огромный вес. – Да уж, – соглашается Элфи, разглядывая носик-пуговку и пухлые пальчики. Она поворачивается к мужчине, стоящему рядом с ней, не взглядом, но сердцем ощущая его теплоту. – Хочешь подержать ее? Артемис Фаул не особо ладит с детьми. Они при встрече с ним скорее обрыдаются. Но он кивает, не сводя глаз с четвероногого младенца. Он держит ее так нежно, как будто она в любую секунду может сломаться, и черты его лица меняются. В них отражается всепоглощающая любовь, совсем непохожая на ту, что видела Элфи, и, несмотря ни на что, она вновь изумляется. – Элфи,– прерывисто бормочет он, – она такая маленькая. Эльфийка кивает, закусив губу, охваченная какой-то особой радостью. Да, она понимает. Да, маленькая, точно. На его запястье, чуть виднеющемся из-под края рукава, мерцает замысловатая магическая татуировка – густые черные чернила, переплетающиеся с лазурными, чернеют на бледной коже. Элфи-наблюдательница присматривается, и находит на своей руке идентичную татуировку. А еще – одинаковые серебряные кольца, обвивающие их пальцы. Они – Они, что, смогли – Однако у нее едва ли есть время задуматься об этом, потому что в следующее мгновение она мчится к следующему моменту своей жизни, неумолимо преодолевая время и пространство, навсегда запечатлевая крошечное личико Далилы в своей памяти.***
Его дыхание скользит по ее обнаженной лопатке, руки бережно замыкают кольцо объятий. Она никогда не прикасалась к кому-то так – к человеку, эльфу, кому-либо еще – никогда не цеплялась за кого-то, как за якорь в тонущем мире. Но вот он здесь, их ноги переплетены, жар разливается по каждому уголку кровати. Его руки ложатся на ее живот, обхватывают бедра, прижимают к себе. Элфи ненавидит ловушки и ограничения, но в этих объятиях ей уютно. Она устраивается удобнее, жадно впитывая ощущение прикосновения кожи к коже. Умудрившись его не разбудить, она медленно поворачивается, кончиками пальцев легонько касаясь его лица. Проводя большим пальцем по губам, поддается искушению и прижимается к ним невесомым поцелуем. Так или иначе, это его будит; он открывает разноцветные глаза и беззастенчиво улыбается. – Доброе утро, – говорит он, целуя ее губы, лоб, шею, оставляя легкие и короткие прикосновения везде, где может дотянуться. – Доброе, – отвечает она, задыхаясь, когда он прикусывает ее смуглую кожу. – Будем завтракать? – пытается спросить она, но, когда Артемис опускается ниже, всё остальное отодвигается на задний план. – У меня есть несколько идей, – бормочет он ей в ухо, и на его лице появляется улыбка, на секунду почти мальчишеская. Зато нет ничего мальчишеского в его опытных руках, ускользающих на опасную территорию. "Мы с Артемисом…", – начинает Элфи-в-голове, но не может подобрать слова. Она наблюдает со стороны, но всё равно быстро теряется в провалах и изгибах этого момента, в соприкосновениях определенных частей тела, скользящих друг по другу, во вздохах, которые издает Артемис, когда она придвигается к нему под другим углом. – Потрясающе, – говорит он. – Невероятно, – говорит он. – Люблю тебя, – говорит он. "Д’Арвит", думает она сразу по нескольким причинам. Д’Арвит, д’Арвит, д’Арвит. Твою мать.***
После последней увиденной сцены врываться в свежее воспоминание раздражающе неприятно. Элфи, вся дрожащая, всё еще отходит от чужого блаженства, но в новом воспоминании ее тело сидит с Мульчем. В каком-то баре. Рука Мульча обвивается вокруг Штуки Фарта. Конечно, из миллионов существ в мире Мульч выбрал именно его. С другой стороны, ей, очевидно, суждено влюбиться в Артемиса Фаула, поэтому она решает никого не осуждать (даже если было бы желание). – Выпьем за Элфи, – икает Мульч, хихикая после очередного бокала сим-пива, – и за ее победу над Кленовым Дьяволом! Штука смеется, чокаясь своим бокалом за них обоих. Похоже, он больше не преступник. Неужели он всерьез отказался от криминала ради Мульча (между прочим, бывшего талантливого домушника)? "Кленовый Дьявол", – Элфи делает очередную засечку для ЛеППРКОН. – Твое здоровье, – Элфи-в-голове ловит себя на том, что повторяет слова своей старшей "я" и счастливо смеется. – Меня уже тошнит от этих психов. Ей-богу, Гавань не может оставаться в безопасности и двух минут. – К счастью, для таких случаев у нас есть ты, – фыркает Мульч, взъерошивая ее короткие волосы. – Вот-вот, – соглашается Штука по какой-то безбожной причине, и ей приходит в голову, что они, наверное, ее лучшие друзья. Любопытно это осознавать. В тускло освещенном пабе, наполненном всякими мутными типами, липкими сидениями, двумя бывшими преступниками и отвратным сим-пойлом она чувствует себя как дома. Показательно. – Как дела в галерее? – Элфи толкает Мульча локтем, потягивая свой напиток. "Мульч? В искусстве?", – обращается Элфи к космосу, не понимая, шутка это или нет. В этом гноме не было ни грамма артистической жилки. – Новые фотографии уже на следующей неделе, – ухмыляется Штука, и Мульч раздувается от гордости. – Я рассмотрел более мрачные аспекты Гавани. Силуэты переделанных дымовых труб, наркотики... Эти темы острее, чем на предыдущих выставках. – Ни черта в этом не понимаю, но фотки симпатичные, – кивает Мульч. А, ну в этом гораздо больше смысла. По всей видимости, быть законопослушным членом общества в этом времени нормально. Это немного вскружило голову ее внутреннему полицейскому, но Элфи чувствует себя совершенно спокойно. И знает, что Штуке она будет доверять. Они обсуждают политику Гавани, местное арт-сообщество, детали ее последних дел. Как хорошо, что после стольких лет всё еще можно сходить куда-нибудь выпить, увидеться с друзьями. Это всё так здорово. Действительно здорово.***
В этом воспоминании она смеется. Бока сводит ужасной судорогой, и она заходится в хихиканьи. Судя по ее настроению, шутка была убийственной. Артемис тоже смеется, хоть и пытается скрыть лицо за книгой на гномьем. Морщинки на его лице – отпечаток тысяч улыбок и хмурых взглядов из далекого прошлого. Он настолько человек, что даже больно, но Элфи-наблюдательница не отводит от него глаз, вглядываясь в малейшие детали, которые западают ей в сердце. – Я, походу, – хрипит она, раскинув стройные ноги на их диване (их диване!) и положив голову ему на колени, – действительно умираю. – Ну уж нет, – говорит он ей. – Тебе не разрешается умирать. Она снова смеется – совершенно беспечно – и нажимает пальцем ему на нос. Всё смешно, всё солнечно, и он слабо улыбается в ответ. – Давай, вершок, улыбнись нормально. Для меня. – Если только для тебя, – бормочет темноволосый мужчина, откладывая в сторону свою книгу и, закатив глаза, по-юношески усмехается. – Я думал, ты профессионал. Грубый и неуклюжий оперативник ЛеППРКОН и всё такое. – Я всё еще могу покомандовать, – дьявольски ухмыляется она, пересаживаясь ему на колени и обхватывая ногами его бедра. – Только подожди, Фаул, и будешь передо мной ползать. – О, я не сомневаюсь, – беззаботно отвечает он, притягивая ее ближе, грудь к груди, склоняя ее голову на свое плечо. Ее смех затихает. – Ммм, – рассеянно напевает она; в голове блаженно пусто. Элфи тихонько сидит на периферии собственного сознания; она давно смирилась с тем, что по какой-то причуде природы они с Артемисом… вместе. Больше нет сопротивления, удивления и трепета. Она решает относиться к этому как к досье с информацией, как к предмету чисто клинического интереса. Да, она не может закрыть глаза, не вспомнив, как чувствовалась его рука в ее руке (поступок, которого она в своем времени не совершала, кажется здесь естественным, как вздох). Да, она не может припомнить, чтобы когда-либо чувствовала себя так свободно, как здесь, окутанная его запахом, чувствами, парящей в воздухе легкостью. Да, тяжесть его губ на ее губах опьяняет, пробуждая неведанную тоску. Но всё это – побочные продукты чувств, а у Элфи Малой из настоящего времени таких чувств нет. В настоящем времени она сидит, привязанная к стулу, по доброте душевной участвуя в каком-то безбожном испытании проекта. Она пришла сюда по одной-единственной причине. И к Артемису это не имело никакого отношения. Ведь Элфи-из-прошлого толком не понимает, как вообще до этого дошло. Элфи-из-прошлого слишком увлеклась фантазиями о далеком будущем, теша себя мыслью, что кто-то будет ее целовать, заботиться о ней и быть рядом, пока она впадает в истерику от хохота. Необходимо взять себя в руки до того, как наступит разочарование. Кто сказал, что это вообще произойдет? Что, если она каким-то образом всё испортит, вмешается в ход времени еще до того, как они с Артемисом начнут встречаться? Это же потрясет ее до глубины души. Она будет знать, что это могло быть ее судьбой по крайней мере в течение ближайшего столетия, а затем это вырвут из ее протянутых пальцев. Хватит. С этого момента чувства откладываются в сторону. А затем (как он обычно делает со всеми ее планами), Артемис выбрасывает эти усилия в метафорическое окно. – Элфи? – М? – Ты должна выйти за меня, – внезапно заявляет он, и эльфийка резко откидывает голову назад, встречая его взгляд. – Что? – Извини, позволь мне перефразировать, – он прочищает горло, смертельно серьезный. – Выходи за меня замуж. – Эм, – тупо говорит Элфи, таращась на него. Она ничего не понимает. Ни что сказать, ни что чувствовать, ни что делать с этим идиотским ощущением, расцветающим в легких. Во имя Фронда, она такая дилетантка. Она так переполнена этим удушающим чувством, что даже не хочет о нем думать. – Ну, я предполагаю, мы оба знаем, что у нас всё хорошо, – начинает он, как будто открывая подготовленную презентацию Power Point, а не делая предложение руки и сердца. – У меня нет намерений куда-либо исчезать, и у тебя, я думаю, тоже. Я планирую провести с тобой по крайней мере следующие несколько лет, так что это вполне целесообразно. – Артемис, – предупреждает она вслух, не позволяя себе надеяться. – Нельзя вот так просто… – Что, сделать предложение? – он хмурится, сбитый с толку. – Почему нет? – Знаешь, это больше, чем просто штамп. Это нельзя взять и… просто сделать. "Ты не можешь меня так искушать", – зажато думает Элфи. – "Ты не можешь вертеть этим перед моим лицом. Я знаю, кто ты такой, но даже ты не можешь остановить лесной пожар по щелчку пальцев. Ты не можешь просто подарить мне звезду, как будто это ничего не значит, как будто это не стоит ни цента. И если для тебя это пустяк, я не знаю, как это пережить. Потому что для меня это всегда значило чертовски много". – Элфи, – растерянно говорит он, и это имя оседает на его губах, слишком тяжелое, слишком отягощенное тысячью разных значений, тысячью вложенных смыслов. Ее имя никогда еще не звучало таким наполненным. – Что. – Она настолько испугана, что скрещивает руки на груди и цепляет властную маску. – Мне нравится, что ты спишь в носках, – говорит он. – Что, – безапелляционно отвечает она после долгой паузы. Он едва заметно улыбается и продолжает. – Мне нравится, что ты катаешь Майлза и Беккета на спине, несмотря на то, что они растут. – Она отмечает румянец, растекающийся по его ключицам. – Мне нравится, что ты можешь бегать намного быстрее и лучше меня, но бежишь медленнее, чтобы я не отставал. – Он морщит нос. – Бег трусцой, – с отвращением повторяет он. – Мне нравится, что ты единственная девушка в мире, которая может заставить меня практически наслаждаться физическими нагрузками. – Она усмехается, оттаивая, и его лицо исполняется надеждой. – Мне нравится, что ты облизываешь края стаканчиков из-под йогурта, и что ты стираешь только по выходным. Мне нравится, что моя одежда теперь пахнет тобой, в точности как ты, и что в конце дня, если ты далеко, я могу закрыть глаза и представить, что ты рядом. – Ох, – ошеломленно бормочет она. – Мне нравится, что ты сильная, властная, и вообще лучший офицер ЛеППРКОН в своем поколении. Мне нравится, что ты каждый день делаешь меня лучше. Мне нравится, что когда я просыпаюсь рядом с тобой, я всегда чертовски счастлив, что жив. И еще мне нравится, что я единственный, кто видит тебя спросонья. Он коротко смеется, нервно и застенчиво, и она понимает, что сейчас он испуган, как никогда. – Я хочу быть с тобой, потому что я эгоист, и если бы я мог провести следующую сотню лет или даже больше, смотря, как ты надрываешься от смеха на этом дурацком диване из-за какой-то дурацкой шутки, то это в столетие мы были бы неразлучны, ты была бы со мной, и только это имело бы значение – быть рядом, что бы не случилось. И этого будет достаточно. Его глаза изучают ее, умоляют о какой-то реакции, о признаке чего угодно, кроме шока. Элфи, сидящая в уголке сознания, обещала себе, что не втянется в это слишком глубоко. Да, это шанс увидеть будущее, прореха в ткани времени, но эти моменты жизни не принадлежат ей. Еще не принадлежат. Но та Элфи, с которой разговаривает Артемис, тронута и потрясена. Она неуклюже прижимается губами к его рту, и слезы текут по ее смуглым щекам. Она чувствует каждый вздох и падение его груди, биение его сердца через рубашку, и это прекрасно, настолько идеально, насколько только можно представить. – Д’Арвит, – шепчет она самой себе, задыхаясь в словах. – Ну ты и мерзавец. – Это значит "да"? – он шутит, но глаза его выдают. Артемис ждет. – Хорошо, ладно, да, – хрипит она, вытирая лицо тыльной стороной ладони и отчаянно пытаясь не хлюпать носом. – Ты такой… – Неотразимый? – Невозможный, – стонет она, такая счастливая, так безумно влюбленная – и эта любовь настоящая, и она нигде больше такой любви не видела и не знала, любовь обитает здесь, загадочная, таинственная, как и он сам. – Мать будет в восторге, – думает он вслух. – Она уже давно потеряла надежду. Сделала ставку на близнецов. – Не говори об Ангелине, когда я к тебе пристаю, – ворчит она, целуя его крепче. Его бровь приподнимается. – О, так вот что это такое? – Да, если ты перестанешь говорить о своих родителях, – обещает эльфийка. Артемис не идиот, поэтому он замолкает, успев вставить еще одно предложение. – Я люблю тебя, – улыбается он, проводя пальцами по ее рыжим прядям, и она не может не ответить ему взаимностью.***
Он, сидящий в космическом корабле, мчащийся к чужим планетам за тысячи миль от Земли – он еще не с ней, он еще не тот Артемис из последних видений (там он лениво наливает себе кофе на ее кухне и проводит ей экскурсию по поместью Фаулов). Артемис всё еще просто Артемис, ее друг – гений, а иногда и полный идиот, вершок с головой, опасно переполненной знаниями, имеющий все средства для познания мира, и познающий его. Это причиняет боль. И намного сильнее, чем следовало бы. Она не понимает, почему ей так тягостно, чувствуя лишь, что он ранил ее сердце. Как? Когда? Он не может вот так просто бросить ее. В конце концов, во времена всех своих приключений они стояли плечом к плечу. Когда Артемис возвращается через несколько месяцев, не пробыв в космосе и планируемого года, то криво усмехается и говорит: – Бесполезно быть умным, когда никто не может это оценить. Это не настоящая причина, нет, даже и близко, но когда Майлз, Беккет, мистер и миссис Фаул, а затем и сама Элфи, заключают его в свои объятия, она догадывается. Слезы облегчения жгут глаза. Она не может от него оторваться, словно не видела его столетиями, словно не может отвести взгляд от него – подросшего, возмужавшего, окрепшего. Когда она обнимает его, чувствуя под руками худое тело, когда он обнимает ее, такую маленькую рядом с ним, Элфи понимает, что это тот самый момент Осознания. – Я скучал по тебе, – шепчет Артемис ей в волосы. – Ох, – снова произносит случайная наблюдательница внутри нее, наконец-то понимая, как всё это началось. В его объятиях она словно оказывается дома.***
Где-то в промежутке между разрезанием торта и танцами Элфи впадает в уныние. На свадьбу Трубы и Лили она прихватила бутылку прекрасного вина из мира вершков, неисправимого Артемиса Фаула и саму себя. Она даже нацепила розовое (д’Арвит, розовое) платье, заканчивающееся где-то в дюйме от скандальных и угрожающе тонких шпилек. Скорее всего, на этой вечеринке был особый дресс-код, и пудрово-розовое платье ее мамы – единственное, что подошло этому лилово-фиолетовому месту, усыпанному цветами вишни. Честно говоря, вокруг будто празднуют День святого Валентина: все теплые цвета смешали как попало и утыкали цветами. Лили была в восторге. Труба – не особо. Единственное, о чем беспокоился бедный эльф, так это о собственной свадьбе, поэтому он махнул рукой на отвратительный декор. Праздник начинается гладко. Элфи и Артемис легкомысленно подшучивают друг над другом и (как осмеливается предположить Элфи-в-голове) беззаботно флиртуют. Счастливые молодожены берутся за руки и открывают традиционную брачную церемонию, связывающую их жизни и магию. Для Волшебного народца брак всегда был важным событием: связать свое существование с чьим-то другим – грандиозное свидетельство силы и единства душ. Это испытание не для слабых духом. Сам процесс настолько тяжел, что его даже сравнивают с утоплением. Элфи видит, как стонет Труба, оседая на пол, видит, как Лили складывается вдвое, пытаясь сделать вдох. Но после нескольких мучительных секунд они оба решительно выпрямляются и сжимают друг друга в объятьях. Ритуал прошел успешно. С этого момента начинается настоящая вечеринка, полная веселья, еды и напитков. Элфи удается присесть, с трудом покончив с сотнями приветствий, тысячами высокопарных речей и миллионами "мы так рады, что вы пришли". Вообще, единственные речи, которые ее заботили – это клятвы новобрачных, так что на возню со всем остальным она и не рассчитывала. (В итоге оказывается, что она ошиблась, и, если бы не остроты Артемиса, Элфи умерла бы со скуки. Она решает не зацикливаться на своих страданиях, а обратить внимание на героя дня – Трубу). – Лили, ты самая невероятная женщина на свете, – говорит Труба, поднимая тост за свою жену. – Последние несколько лет ты была рядом со мной. Всегда. В хорошие и плохие времена, в лучшие и в худшие. Ты решила любить меня, хотя могла бы выбрать любого другого мужчину. Ты дала мне так много, что я даже не знаю, как отблагодарить тебя за все те случаи, когда ты заставляла меня улыбаться, плакать, или даже когда сбивала с меня спесь. И я чертовски благодарен за то, что с этого дня и до конца наших жизней смогу называть тебя своей женой. – Он опускает взгляд на дно своего бокала с шампанским, и на его лице расцветает улыбка. – Есть вещи, которые ты просто знаешь. И в тебе я уверен. Элфи поднимает бокал за счастливую пару. Она не собиралась плакать, она может сосчитать такие случаи на пальцах одной руки – и это четвертый раз за всю ее взрослую жизнь. Ей стыдно. Ее похищали, избивали до полусмерти, таскали за собой по времени и пространству и вырубали с внушительной частотой. И плевала она на всё это, потому что она – Элфи Малой. Из ЛеППРКОН. Это она контролирует ситуацию. И она делает мир лучше. Но что-то в том, как Келп произносит эти слова, больно отбивается внутри. "Есть вещи, которые ты просто знаешь". В чем она вообще может быть уверена? Она всегда будет офицером, и, возможно, станет лучшей в своем деле, но это всего лишь работа. Ее родители давно покинули этот мир, и не то чтобы в последнее время она была с ними близка. У нее есть Жеребкинс и Мульч, но оба уже женаты, и Кобыллина всё чаще говорит о том, как хочет завести детей. У них есть своя отдельная жизнь, такая прекрасная домашняя жизнь. У нее – однокомнатная квартира и ассортимент оружия. Какие у нее увлечения? В тире пострелять? Блин, это даже смешно. Она не то чтобы не хотела иметь семью – нет, она мечтала о ней еще в юности, о большой шикарной свадьбе с гардениями и шоколадными конфетами, и о всяком таком. А мама-то как была рада, ведь это означало, что ее дочь – нормальный подросток, интересующийся платьями, сладостями и невинными девчачьими мечтами. Но на самом деле свадьба всегда была для Элфи неким свидетельством – что ты не одинока, что у тебя есть плечо, на которое можно опереться. Элфи так и не встретила обычного парня. Она встретила Арти, слишком юного и слишком человеческого, чтобы любая уважающая себя эльфийка о нем задумалась. А теперь всё изменилось. Он – взрослый мужчина, ему двадцать пять, а его тело наконец-то начало соответствовать разуму. Артемис знает ее лучше, чем кто-либо другой; он был одним из ее лучших друзей на протяжении многих лет, возвращался к ней из бездны космоса, прикрывал ее спину в тысячах катастроф. Он стал старше и мудрее – и в отношении к ней, и из-за нее в том числе, и каким-то образом ее чувство переросло во влечение, не появлявшееся в детских розовых мечтах. Из всех мужчин, к которым можно проникнуться симпатией, она выбрала того, кто смертен, непостижим и кто ничего за два года не предпринял. Ни в чем она не уверена. Ничего она не знает. И как должна выглядеть эта слепая вера ("Есть вещи, которые ты просто знаешь"), тоже не знает. Элфи-в-голове чувствует каждую унцию этого болезненного оцепенения. Ей хочется обнять себя, мягко сказать этой бедной девушке: "Он любит тебя, и я обещаю, что твоя жизнь не будет пустой. Всё станет намного лучше и насыщенней, чем ты можешь представить". Но Элфи-из-будущего пока не суждено это узнать. Она еще не может увидеть свою крестницу, ответить "да", отдохнуть на берегу океана. Эти моменты – награда, заработанная тяжким трудом. Ты приближаешься к ней именно в такие поворотные моменты, когда наиболее разумным кажется отказаться от своих мечтаний и идеалов. Элфи-в-голове сжульничала, увидев свое будущее, потому что срезала путь к финишу, потому что избежала последствий выбора, когда принимаешь решение, шагая в никуда и не зная, что тебя ждет. Элфи не может подбодрить себя-из-будущего и выложить всё как на духу, поэтому мысленно берет ее за руку. Она надеется, что сможет попасть в эту линию будущего и вновь ее прожить. Но Элфи-из-будущего плачет, презирая себя каждой частичкой своего существа. Она плачет, и ей больше не хочется танцевать, и торта тоже не хочется, только не на этом образцовом, блин, мемориале чьей-то удачи в любви. И из-за этой идиотской истерики она чувствует себя еще хуже, потому что сейчас не время зацикливаться на себе. Ей надо поддержать своих друзей, потому что это одна из важнейших глав в их жизни, и ее стоит запомнить. Она значит гораздо больше, чем какая-то там вечеринка или проставление штампа. Это нечто большее, и она рыдает, как ребенок. – Элфи, – подталкивает ее Артемис, – ты в порядке? Он смотрит на нее с беспокойством, не отрывая взгляда разноцветных глаз. Элфи-в-голове уже знает, что он ее любит. Артемис Фаул прошел долгий путь от эмоционально незрелого подростка, с которым она когда-то повстречалась. Ему потребовались годы, чтобы ослабить свою бдительность и начать чувствовать себя комфортно с дорогими ему людьми. Он не настолько хороший актер, чтобы притворяться. Да и перед ней он притворяться не будет. Но любовь может быть разной, и грани чувств, расцветающие в ее сердце, кардинально отличаются от прежней платонической привязанности. То, что она начала чувствовать к нему, – это отчаянное беспокойство, тревога, рождающаяся при виде человека, пристегнутого ремнями внутри космического корабля, и при мысли, что ты можешь больше никогда его не увидеть. Это смех – потому что Артемис единственный, кто может рассмешить, когда это нужно больше всего. Это сострадание, это доброта – и она не может сдержать эти чувства при виде великодушия, с которым он старается сделать мир лучше. Это влечение, и так странно чувствовать это к своему другу... но ведь он уже нечто большее, чем просто друг, не так ли? Она не знает, сможет ли Артемис ответить ей взаимностью. Не хочет спрашивать, чтобы не разочаровываться. – Элфи, – настойчиво повторяет он, и упрямая, ожесточенная часть ее души тает. Элфи всегда хотела, чтобы кто-то обращал на нее внимание, спрашивал бы, как она себя чувствует, и такие мелочи мешают вспомнить, почему Артемис – плохой выбор. – С тобой что-то не так. – Нет, нет, – настаивает она, выдавив улыбку и смахнув слезы, – правда, я в порядке, просто... все расклеиваются на свадьбах. – Ты ужасная лгунья, – твердо говорит темноволосый юноша, доставая откуда-то из кармана своего дорогого костюма носовой платок. – Он чистый, соткан из нановолокон. Должен помочь. – Ты носишь с собой кучу носовых платков из нановолокна? – спрашивает она, вытирая сопли. Это в стиле Артемиса – быть таким чистюлей. – Что ж, обычно в наших приключениях к концу дня кто-то обязательно истекает кровью. А это отличный жгут, – признается ее собеседник, и на ее губах появляется настоящая улыбка. – Правда, почему ты расстроилась? Я не думал, что тебя может растрогать свадьба. – Я просто... – она замолкает, подыскивая подходящий ответ. Впрочем, Артемиc слишком умен, чтобы этому поверить. Он не будет давить, она знает. Но он хмурится. Это гораздо хуже. Элфи нравится, когда он улыбается, а глаза его горят. – Знаешь что? К черту всё это. Она встает, подходит к нему и швыряет платок на обеденный стол. – Я плачу, потому что долгое время в моей жизни были друзья, только я и мои друзья, а теперь я всех потеряла. Они все нашли свои… половинки. И теперь, Артемис, остались только мы с тобой. И скоро ты тоже уйдешь к кому-то другому, и я не знаю, как я с этим справлюсь. Ты единственный, кого я подпустила достаточно близко, чтобы влюбиться, и я не настолько идиотка, чтобы потерять своего лучшего друга только потому, что я... – она замолкает, щеки пылают. – Ну, что я… – Боже, конечно, – хмурится Артемис. – Глупо, глупо, боже, как чертовски глупо. – Ты можешь быть настоящей сволочью, ты в курсе? – хмурится она в ответ, и ярость нравится ей больше пустоты и самосожаления. – Нет, не ты, конечно, не ты, – оправдывается он. Ну и отлично. Этот день хреновый и без всяких дополнительных осложнений. – Я просто... – Просто что? – Я полагал, что неправильно интерпретирую сигналы, – вздыхает Артемис, такой же смущенный, как и она сама. – И вообще всё, что происходит между нами. Потому что каждый раз, когда ты смотрела в мою сторону, я вспоминал, что "мои дни поцелуев с эльфами закончились", и я не думал, что ты сможешь... Я имею в виду… я же не Прекрасный принц, Элфи. – Прекрасный принц? – эхом отзывается она, и он качает головой. – Неважно. Дело в том, что ты героиня. Ты солдат разведывательного корпуса с несметным количеством успешных миссий за плечами. И ты раз за разом убеждаешь меня делать глупые, бессмысленные вещи, например, использовать мои таланты во благо, а не "во зло" и всё прочее. И ты умная, и потрясающая и, наверное, думаешь, что я слишком... молод. Он вздрагивает при этом слове, проводит рукой по шее. Элфи не может пошевелиться, не может думать, не может чувствовать ничего, кроме облегчения от перспективы чего-то большего, открывающего перед ней свои двери. К черту это, к черту все случаи, когда она говорила себе, что не создана для любви, что у нее нет на это времени, что она не сможет никого осчастливить. Она – Элфи Малой, и, черт возьми, она заслуживает шанса зацеловать этого растерянного вершка до бесчувствия, заслуживает хоть раз в жизни быть спонтанной и просто сделать что хочет, даже если это закончится ужасной катастрофой. – Я не встречала никого умнее тебя, – медленно говорит она ему, излагая это в понятных терминах. – Но ты такой баран. Арти, когда я сказала, что твои "эльфийские дни закончены", ты был подростком и только познавал азы бескорыстия. Мне хочется думать, что мы с тех пор изменились. Мы стали лучше, добрее, и мы теперь хотим большего. Ты теперь взрослый, ты не тот мальчик, которого я знала. – И как далеко мы зайдем? – спрашивает он, хотя его взгляд, прикованный к ее губам, говорит обо всем. – Как бы далеко ты ни хотел зайти, – улыбается Элфи, исполняясь уверенности, и когда он целует ее – по-настоящему целует, в самый первый раз, – ее бросает в жар.***
– Ты взяла солнцезащитный крем? – беспокоится Артемис. Легкий флер маниакальности следует за ним. Он по пять раз проверяет сумки, перекладывая вещи туда-сюда. Элфи пытается игнорировать его панику. Она не спеша натягивает брюки и свежую белую блузку, в надежде выглядеть серьезно и непринужденно. Всё же это Фаулы. Ясное дело, внешний вид – ключевой способ произвести на них впечатление. – Я уже нанесла крем, Артемис, но мы и так будем в помещении, – напоминает она, застегивая свою сумку и перекидывая ее через плечо. – Знаешь, я уже с ними знакома. – Ты не была представлена как моя девушка, – настаивает юноша, снова обхлопывая карманы. – Я что-нибудь забыл? Что мне еще нужно? – Мы едем всего на два дня, – без обиняков заявляет она. – Я уверена, что ты выживешь без того, что ищешь, чем бы это ни было. – Ты не можешь этого знать, – бормочет он, наконец-то смягчаясь и отбрасывая драматизм. – Ладно. Но если мы забудем что-то важное, например… – Солнцезащитный крем? – она ухмыляется, и он тяжело вздыхает. – Именно. Ты быстро обгораешь. – Тогда я обгорю, – пожимает плечами эльфийка. – Но наверняка выживу. – Твоя судьба в твоих собственных руках, – предупреждает он. – Ага, окей, – соглашается она. – Просто, чтобы ты знал: если мы сейчас же не двинемся к терминалу, мы пропустим рейс. Твоя мама будет ужасно разочарована. – Даже не шути так. Когда он берет остальные сумки, она украдкой бросает на него взгляд. Он с ног до головы нагружен сумками и очень озабочен тем, чтобы произвести впечатление на родителей. И Элфи сделает всё возможное, чтобы показать, что она достаточно хороша для их сына, потому что он для нее оказался неожиданно хорош.***
Среди всех историй и вырванных страниц жизни, которую она еще не прожила, Элфи находит любимую. Артемис из этого времени только вернулся со своей новой презентации для ООН, продав еще одну инициативу по восстановлению экосистемы. Встряхнул континент и заработал немалые деньги. Она гордится им – а как иначе? Он решил окончательно выйти за рамки избалованного богатого мальчика и сделать мир более пригодным для жизни. Это такое же благородное дело, как и любое другое. – Это был выгодный раунд переговоров, и, учитывая тщательные схемы и мою собственную обвинительную речь, я уверен, что расколол последнего нужного представителя, – нетерпеливо сообщает он, рухнув рядом на гостиничный диван (это уже не тот яркий желтый монстр, непонятно как оказавшийся в их доме). "Дом", – у Элфи кружится голова. – "У тебя есть место, которое можно назвать домом". Она начинает привыкать. – Это здорово, Артемис, – улыбается она, переплетая свои крошечные пальчики с его большими. Тонкие пальцы пианиста, такие же родные и Артемисовские, как пара веснушек на его лице и шрам, оставленный на колене три года назад. Она хочет увековечить эти детали, сохранить в себе навсегда. – Прогресс есть прогресс, – скромно заявляет он, – и работы еще много, но они меня не переубедят. Я предчувствую победу. – Я не сомневаюсь. Он успокаивается, опускается на диван, не обращая внимания на мнущийся костюм, и кладет голову ей на плечо. – Элфи? – М? – Привет, – говорит Артемис, хотя они уже здоровались. Приветствие вылетает непроизвольно, будто наполненное другим смыслом. – И тебе привет, – отвечает Элфи. Она не может видеть его сонную улыбку, но чувствует тепло – яркое, как факел в ночи. Элфи отлично понимает значение этих слов, понимает так же ясно, как если бы он прокричал это с крыши. Из-за угасающего света заходящего солнца кажется, что отель купается в алых отблесках. Артемис, несмотря на яркий свет, пробивающийся сквозь веки, напевает что-то под нос, проваливаясь в дрему. Это воспоминание спокойно. Спокойно и неподвижно, как золотой пузырь. Есть вещи, которые ты просто знаешь.***
Элфи вбрасывает обратно в свое тело, и она скручивается в мощной судороге. Ноги дрожат и болят, как после марафона. Руки непроизвольно дергаются. – Потрясающе, – говорят врачи. – Воздействие на кору головного мозга провоцирует физическую реакцию. Они черкают в блокнотах, набрасывают графики, не имея ни малейшего понятия, через что она прошла и сколько пережила. Ее сердце было разбито и вновь собрано, она отдалилась от своих друзей, а потом прикипела к ним с удвоенной силой. Все константы, казавшиеся универсальными, зависли в воздухе. Это хуже физических перегрузок, а они и половины не поймут. (Есть вещи, которые ты просто знаешь). Кван перепроверяет ее жизненно важные показатели и динамику их стабилизации, убеждается, что изобретение сработало, пытается обосновать различия между побочными эффектами и результатами, полученными из альфа-тестирования. Но Элфи не переживает. Что ей это по сравнению с тем, как серьезно изменилась ее жизнь? Что это по сравнению с тем, что она чувствовала? – Что ты видела? – любопытствует Номер Первый, нетерпеливо впиваясь в нее взглядом. – Кленовый Дьявол. Нападение троллей на жилой район. Эпидемия чумы среди пикси. Бомбежка станции шаттлов, – тараторит она. В запасе еще сотни историй. Даже больше, чем хотелось бы. Но это была ее работа, и она ее выполнила, а большего им и не надо. И после этого Номер Первый восклицает: – Отлично! Вся информация внесена в досье. Но всё же, что ты видела? – Всё, – признается она, и это слово вырывается наружу, радостное, полное любви, разочарования, неуверенности, изобилующее счастьем, танцующим на кончиках ее пальцев. – Звучит как начало еще одного великого приключения, – удивленно отвечает колдун, и, поднявшись на ноги, она позволяет себе роскошь вспомнить еще раз эти истории, завернуться в них, как в одеяло, впитать томительную сладость тайны. Сейчас ей это необходимо. – Знаешь, именно так и есть, – уверенно говорит Элфи. Она найдет свой дом. "Я иду", – обещает она себе из будущего, всем будущим граням самой себя, которыми она когда-то станет. – "Теперь я буду готова". И это обещание она сдержит.