***
Было утро. И судя по мятным разводам на небе, оно было ранним. Из открытого окна в небольшую, скромно обставленную комнату врывался свежий живительный ветерок, незамысловато играя с лёгким белым тюлем. А где-то за окном бодро и заливисто пели петухи, возвещая о наступлении нового дня. Аккерман с лёгкостью поднялась с постели, всё ещё удивлённо осматривая комнату. К ней вернулась память, и все эти предметы: одежда, аккуратно сложенная и повешенная на спинку стула, синяя шкатулка, которую она купила на местном рынке для всякой мелочи, деревянная коробочка с нитками, иголками и всем необходимым для шитья, расчёска с резной ручкой, которая также нашлась на местном прилавке, зеркало на ножке и в кованой металлической оправе, напомнили ей о той жизни, которую она сейчас вела. После всего, что случилось четыре, а может, уже и пять лет назад, она твёрдо приняла для себя решение, что начнёт всё с чистого листа, в тишине и спокойствии, вдалеке от города и тем более не на военной службе. И душа, и мысли искали покоя и умиротворения и тянули её скрыться как можно дальше от мирской суеты. Поэтому, откровенно обсудив свои намерения с Армином, она ушла в отставку. Долго думать над тем, где приклонить свою растрёпанную голову, не пришлось. Она даже не размышляла, куда и как пойдёт, просто собрала крохи вещей, которые у неё были, и уехала. Всю себя оставила на волю судьбы. А она привела Аккерман своей лёгкой и невидимой на первый взгляд рукой в угодья семьи Браус. Там ей были всегда рады. Лишняя комната нашлась без проблем, тем более, что для непривередливой и потерянной Микасы достаточно было просто кровати. Всё остальное её пока волновало меньше всего. Да и ещё одна пара умелых и трудолюбивых рук Браусам была очень нужна. Так она и осталась там жить размеренной, тихой, деревенской жизнью, трудиться изо дня в день для того, чтобы обрести смирение. В этом знакомом, но давно забытом мире Микаса всё чаще стала вспоминать детство, время, когда её родители были ещё живы. Тогда всё было примерно также, только сколько лет минуло с тех пор. Потом жизнь с семьёй Йегерь, их с Эреном походы за хворостом и водой, непринужденные посиделки под старым дубом, наивные и мечтательные разговоры обо всём на свете. Она очень старалась не подавать виду, но внутри завывала буря. Ей было больно и трудно вспоминать об этом, но убежать от собственной памяти она не могла. Поэтому приходилось терпеть, глушить колоссальную боль работой и тяжким трудом. Однако, как это всегда происходит в природе, нервные окончания притупились, ей стало гораздо легче. Покой и даже кроткая радость вернулись в душу. Разумеется, семья Саши не только дала ей кров и крышу над головой, но и ощущение, что в этом доме её любят и ждут. Микаса была им очень за это благодарна. В доме Браусов всегда пахло едой, он всегда был наполнен живым гомоном и весёлыми голосами детей, и именно это делало его самым уютным на свете. Мысли о доме быстрой волной отбросили её к видению про Жана и лисиц, его спокойный голос всё ещё отголосками звучал в сознании. «Значит, это был сон…»— с долей разочарования пронеслось в голове. За последние годы её сны были достаточно однообразными. Одно только и снилось, что сражения, солдаты и, конечно, Эрен. Каждую ночь она снова видела его, будто живого, то мальчишкой, неугомонным и отчаянным, то парнишкой, с неиссякаемым рвением и надеждой, то Эреном Йегерем, с суровым лицом и пронзительным, холодным взглядом, который её пугал до мозга костей. Со временем сны начали стихать, и в веретенице будней появились такие ночи, когда она просто спала без сновидений, укутанная сладким покрывалом дремоты. Произошло это, видимо, как раз, когда притупились нервные окончания. Она начала действительно отдыхать морально. А после такого сна и жить хотелось по-новому, появилась простая радость от каждого проведённого в поле или в саду дня. Но последний сон просто не вписывался в её нынешнее состояние. Поэтому, резко сев на постели, Аккерман в полном смятении осмотрелась вокруг. Сердце подозрительно колотилось в груди, словно заранее о чём-то волнуясь, а в голове непрерывно роились мысли, обрывки увиденного во сне и всё тот же ласковый голос Жана. Только сейчас её осенило так резко, словно голову пронзило пулей насквозь, что он ведь говорил это пригласительным тоном. Как будто не утверждал, а именно звал её, показывал, что так может быть. От этой непредсказуемой мысли её даже начало немного подтрушивать. Непонимание и смятение заполнили всю голову. Сквозь плотный туман рассуждений и воспоминаний она услышала голоса и шум на первом этаже. «Видимо, я проспала. Они уже завтракают,» — совесть настоятельно укоряла за то, что сегодня она не помогла приготовить еду. И по-прежнему всеми мыслями блуждая в зарослях собственных догадок и памяти, она оделась и вышла из комнаты. В коридоре витал сладкий запах сырников, чая и мёда, который сильно разыгрывал аппетит. Новая реакция в голове помогла Микасе немного вынырнуть из той глубины, в которую она погрузилась, хотя с её лица до сих пор не сходило выражение полной потерянности. У лестницы она встретила мальчишку, которого также, как и многих других детей, приютила семья Браус после трагедии в поселении. Резво пробегая мимо, он бросил ей несколько фраз: — Ой! Доброе утро! Что-то ты сегодня поздно. Там у тебя, кстати, гости! — по-детски звонкий голос эхом раздался в её голове, снова вызвав целую тысячу вопросов. Что значит — у тебя гости? Может быть, Армин приехал. С того момента, как она подала в отставку и уехала, виделись они довольно редко, потому что у Армина было очень много работы, а ещё дорога в эти края из столичных регионов занимала немало времени. Но, когда у него действительно была возможность на несколько дней вырваться из рутины будней, Арлерт незамедлительно приезжал сюда, в Даупер. Ведь теперь он был единственным самым близким её человеком, с которым они вместе многое пережили. Поэтому сейчас Аккерман ожидала увидеть его в первую очередь. С лёгким чувством предвкушения она заглянула за широкие двустворчатые двери со стеклянными вставками, в гостиную, где стоял большой деревянный стол. Оттуда доносились разговоры, детский смех и звонкое постукивание ложек. За накрытым столом сидели дети, а во главе, по-родительски заботливым взглядом осматривая шумных озорников, — Артур Браус. С улыбкой всматриваясь в знакомые лица, Микаса зацепилась взглядом за человека, который раньше не сидел за этим столом и которого она, ожидая Армина, даже не думала встретить. Как минимум, так скоро… Жан, сидя возле хозяина дома, увлечённо разговаривал о чём-то с Артуром. Его настойчиво донимала девочка лет четырёх, и он, иногда отвлекаясь от беседы, уделял ей всё своё внимание, шутливо поглаживая по голове и помогая разделить на маленькие кусочки очередной сырник. Судя по форменной одежде, приехал он совсем недавно, может, как раз успел к завтраку. Его важный офицерский вид, с белой выглаженной рубашкой, аккуратно причёсанными русыми волосами и даже каким-то отличительным знаком на форме, резко выделялся на фоне этой домашней уютной картины. Хоть сам Артур считал правильным, чтобы все были хорошо одеты, и за собой в этом смысле очень следил, но высокопоставленный офицер из столицы точно не вписывался в обычные будни его семьи. А Жан производил именно такое впечатление. Пристально всматриваясь в него, Аккерман поняла, отчего она отказалась, уехав в дальнее поселение. Но от этого стало только легче, потому что ей просто не о чем было жалеть. Такая жизнь точно была не для неё, и, прожив уже больше года в доме Браусов, Микаса хорошо усвоила, чего она бы хотела. Веретеница мыслей снова заняла её голову. Всё сразу так резко обрушилось на неё, что она застыла на месте, выглядывая из-за дверей и не в силах сделать шаг. Обрывки сна неумолимо проносились в мыслях, возвращая её ко всему, что было там сказано. Какое странное совпадение! Он в первый раз появился в её сне, причём таком странном, а, едва проснувшись, она застаёт его здесь. Жан ведь до этого не приезжал к Браусам, и если они и общались с ним как-то, то только письмами. Но, как показал её богатый жизненный опыт, совпадений не бывает. Есть лишь причины и следствия. Ничего не происходит просто так, и ничего не бывает случайным. И как бы не было трудно сделать этот шаг, она всё же решилась, с приветливой улыбкой войдя в гостиную. За столом тут же раздалось весёлое щебетание детей и выкрики «Доброе утро». Улыбнувшись той тёплой улыбкой, за которую эта ребетня её очень полюбила, каждому из них, Аккерман перевела взгляд на своего гостя. В светло-карих глазах Жана светилась искренняя радость и трепет. Он даже не пытался это скрыть за маской деловитости или простого смущения. Вот так без сомнения распахнул сразу всю душу наизнанку. Микаса снова вернулась к мысли, что раньше он таким не был. И тот Жан, которого сейчас она видела перед собой, вызывал в ней огромную волну положительных эмоций, от сильного уважения до сладковатой симпатии. Единственное, что его действительно смущало — это желание обнять её. Они по праву могли называться товарищами, настоящими друзьями, которые вместе пережили очень многое, которые неоднократно подставляли другу плечо в трудную минуту, вытаскивали друг друга из самых разных передряг. И несмотря на все трудности, остались верны друг другу и своему общему долгу. Вот только приехал он в этот дом к ней ни как старый друг и товарищ, а как некто другой. И, возвращаясь к сказанным несколько лет назад словам, он не знал, как она к этому отнесётся, но отчаянно хранил внутри надежду на взаимность. Поэтому осекал себя на желании заключить её в объятия, погладить по этим удивительно смольным шелковистым волосам. Робко встав со своего места и не сводя лучистых глаз, он растерялся, что ему делать дальше. А Микаса, видя и понимая всю ситуацию в красках, с той же приветливой доброй улыбкой подошла к нему и обняла сама. — Я так рада тебя видеть,— её бархатный и приятный голос вызвал облегчённую улыбку на его лице. — И я тебя тоже,— почти шёпотом ответил он, положив руку на её плечо,— Как ты? Мы так давно не виделись. Мне стыдно, что я не приехал раньше. Аккерман отпрянула, подняв голову и всмотревшись в его медовые глаза. Она знала, что почти всегда, в любом разговоре есть недосказанность, что-то, что люди бояться или не хотят произносить вслух по разным причинам. И теперь в этом карамельном океане Микаса разглядела ту истину, о которой, впрочем, догадывалась после сна. Стыд — не совсем верное слово в этой ситуации. Жан прекрасно понимал, почему он не приехал раньше. У него наверняка было много возможностей оставить службу на пару дней, но не было смелости. Увидеть её он хотел и даже очень, поговорить и объясниться, можно сказать, мечтал, но боялся её реакции и ответа. Поэтому каждый день откладывал это решение на потом, давал себе возможность ещё раз всё хорошо обдумать и взвесить. Пока вот не сорвался. Не оставил всё на волю судьбы. — Действительно. Столько времени уже прошло,— на пару секунд повисла пауза,— А ты прям стал настоящим столичным офицером. Как, помнишь, хотел, когда поступал в кадеты. Желания всё-таки сбываются! — Точно,— смущённо ответил Жан, пригладив волосы на затылке,— По правде говоря, я не совсем всё так представлял. Конечно, всё сильно изменилось с тех пор. За завтраком он рассказывал о том, какие новшества произошли в стране за это время, как прокладывают новые железные дороги, восстанавливают посёлки и города в пределах стены Мария, даже строят новые вне стен. Особенно много внимания он уделил портовому городку, который правительство активно расширяет и финансирует. Жан с восхищением отозвался о прорыве в кораблестроении, новых суднах, которые совсем недавно были спущены на воду. Его с большим интересом слушали даже дети, и пусть они с трудом понимали некоторые моменты того рассказа, но всё равно восхищённо вслушивались в его плавный голос. Жан о многом поведал, но отчего-то его рассказ так ни разу не коснулся его жизни и службы, и от проницательной Аккерман это не скрылось. Он совсем не упомянул, как живёт в столице, как работает и относится к своей нынешней службе, старательно избегая этих моментов, переключая внимание на другие вещи. Даже какой-то маленькой отсылки к этому не было в словах Жана. Заглядывая в его светлое лицо, Микаса отчётливо видела лёгкое огорчение и даже неприязнь, когда вроде бы логично было вставить фразу о чём-то личном, но он намеренно остерегался этого, как огня. Когда же речь коснулась командировок, Артур поинтересовался, надолго ли Жан к ним заехал, и гостеприимно отметил, что если он останется у них на несколько дней, то они будут очень этому рады. — Думаю, что на пару дней. Послезавтра утром поеду в Шиганшину, а оттуда в порт. Я специально выехал на два дня раньше, чтобы по пути заехать к вам, — его слова вызвали радостный писк среди детей, а особенно у той девочки, которая сидела ближе всех к нему. — Вот и замечательно! — живо откликнулся Артур. Как бы то ни было, присутствие гостя в доме не заставило всю семью отказаться от повседневных забот. И Жан с радостью вызвался помочь. Было начало июля, и, помимо ежедневных обязанностей на ферме, появилась ещё целая куча работы в полях и посадках. Наступала пора сенокоса, сбора ягод и прочего поспевшего урожая. В этот день по мере надобности Микаса и несколько детей отправились на сбор малины, которая крупными наливными ягодами уже красовалась на кустах. А Артур попросил Жана помочь ему накрыть крышей новый сарай, который они готовили к зиме для овец. Трудно описать, насколько преобразился Жан, скинув с себя обязывающую, немного напыщенную форму. Он стал простым добродушным парнем в свободной хлопковой рубашке и такого же рода штанах. И по его засиявшему лицу было отчётливо видно, что такой расклад ему нравился куда больше, ему так было гораздо спокойнее. Складывалось впечатление, что он душевно ликует и глубоко радуется от того, что проведёт ближайшие дни в такой обстановке. По крайней мере, внимательная Аккерман, которая пристально наблюдала за ним, заметила это и ни разу не усомнилась в своих мыслях. Ещё уходя, Микаса бросила ему звонкое и неестественно для неё живое: — Смотри аккуратно, у нас в обед здесь солнце сильно припекает! А Жан мысленно очень удивился, как координально она изменилась за этот год, стала такой открытой и живой. Неизвестно куда делось её прежнее хладнокровие и сдержанность, которые порой бросали его в дрожь. Раньше он восхищался ею именно за эти качества, которые, видно, доминировали над остальными из-за среды обитания. А теперь стал восхищаться ещё больше, осознав, что оказывается у её поразительной личности есть столько разных сторон. Жан почувствовал себя ювелиром, которому попался редкий бриллиант и которому предстояло раскрыть его со всех граней. Он улыбнулся ей в ответ, хотя в глазах застыли те эмоции, которые он уже никак не мог скрыть и которые заставили его ещё несколько минут смотреть ей вслед. Восхищённо любоваться её стройной фигурой в длинном светлом платье, лёгкими колыханиями юбки при свежем дыхании ветра. Заметив его лёгкий ступор, Артур с задором заметил: — Оно вроде пока ещё не такое сильное. Хотя, тебя, видимо, другое солнышко пригрело,— сказав это, он заливисто рассмеялся, а Жана бросило в краску.***
Время близилось к полудню. Солнце уже высоко возвысилось над лугами и полями окрестных поселений, питая своим теплом плоды, которым ещё предстояло поспеть. Благодаря совместной работе Микаса и ребята почти закончили собирать ягоды. А так как дневной зной вступал в силу с каждой минутой и очень изнурял, Аккерман отпустила детей отдохнуть в сени деревьев, а сама осталась заканчивать работу. За однообразным и ненапряжным занятием она погрязла в пучине собственных размышлений, которые сегодня просто не могли касаться ничего иного, как Жана. Микаса машинально выискивала глазами яркие ягодки, срывала и бросала в стоящую на земле корзину. Вот только мысли предательски отвлекли её внимание от того, что она уже слишком далеко отошла от корзины, и последние брошенные жмени ягод просто упали на землю. Снова протянув руку в сторону, она разжала ладонь, и только в этот самый момент опомнилась. По-прежнему машинально Аккерман опустила голову, ожидая найти малину среди зелёной травы, а вместо этого увидела её в чьих то ладонях, так вовремя подставленных. — Жан, ты меня напугал. Спасибо! Я что-то совсем забыла за корзину,— быстро пролепетала Микаса, встретив его улыбчивый взгляд. — Бывает. Ты говорила, что солнце в обед сильное. А продолжаешь собирать ягоды,— с явной окраской шутки и задора ответил он. — Да? А что уже обед?— на её лице появилось выражение растерянности. — Ну полдень точно, а может и первый час уже,— его слова вызвали у неё укор по отношению к самой себе, ведь она обещала миссис Браус вернуться к обеду, а обещание не сдержала. Корзина была уже почти полная. И раз вовремя они уже не пришли, то стоило закончить работу. Жан помог ей до полна набрать корзину, а потом, позвав детей, они отправились все вместе обратно домой. Идя по грунтовой, песчаной дороге они разговаривали о многом, но снова на какие-то отвлечённые темы. Ребятня, увлечённая своими делами, шумела впереди них. И в какой-то момент прямолинейная Аккерман не выдержала, открыто заявив: — Жан, а как ты вообще? Ты столько рассказывал о работе, но так ничего не сказал про себя. Я переживаю за тебя,— он опешил, хотя её слова не были для него неожиданностью, он мучительно ждал их. — Да… А что мне рассказать за себя? Я не знаю даже,— голос из живого и приподнятого вдруг стал горестным. — Почему мне кажется, что у тебя не всё в порядке?— за столько лет знакомства он знал о её манере настойчиво доставать из самых закромов сердца какие-либо острые осколки проблем, но так до сих пор и не придумал, как безболезненно обходить эти процедуры. — Может быть потому что у меня действительно не всё в порядке…— кроме белого флага и переговоров, пожалуй, больше ничего не оставалось,— Я даже не знаю, как это объяснить. Хотя, думаю, что ты меня поймёшь. Потому что если бы ты не чувствовала то же самое, то не уехала бы сюда, а осталась бы на службе,— перекручивая в голове уже заготовленные для этого разговора фразы, он начал говорить,— Каждый день я просыпаюсь утром и не могу понять одного — зачем я это делаю? Зачем я иду на эту работу, если я просто не вижу себя в ней. Я получил вроде всё, о чём мечтал с детства: статус, должность, почёт. Но теперь я задаюсь вопросом — для чего это всё, если вот здесь,— на эмоциях он прислонил кулак к сердцу,— нет покоя. Какого-то умиротворения и удовлетворения. Из-за этого я места себе не нахожу. В последнее время я всё больше и больше начинаю испытывать отвращение к самому себе. И как я только, идиот, мог думать, что только в должности и жизни в столице заключается счастье. Какой же дурак! Мы столько всего пережили за эти годы, и вот к чему я пришёл, стал столичной военной шишкой. А что мне теперь с этим делать, я не знаю… Повисла пауза, и Аккерман уже собиралась что-то ему ответить, как-то подбодрить, но Жан сменил тон и продолжил более собранным голосом: — Знаешь, год назад, когда ты уехала, я даже думал, что зря ты это делаешь. Но вот теперь до меня вдруг дошло, после этого мучительного года, почему ты это сделала. Мне здесь впервые за последние годы дышится спокойно, как-то забывается то ужасное чувство. Когда ты просто работаешь, смотришь на деревья, птиц, становится как-то тихо, перестаешь думать о своём… Как там говорится? Бренном существовании. Начинаешь понимать, в чём заключается этот покой, который и есть счастье,— при последних словах он грустно улыбнулся. — Жан…— она положила руку ему на плечо, собираясь с мыслями,— ты помнишь, как когда-то сказал мне: «Главное — что мы ещё дышим». Так вот, сейчас я хочу тебе сказать, что если мы дышим, то, значит, можем всё исправить. Ты можешь. Да, знаю, это трудно. Ты, можно сказать, совершил ошибку. Но ты ведь понял, как её исправить. Я имею ввиду, что для себя ты увидел, что тебе сейчас нужно,— Микаса взволнованно заглянула ему в глаза в надежде увидеть там согласие. Он кивнул, хотя в глазах по-прежнему расплескалась тяжкая горечь. Всю оставшуюся дорогу они продолжали разговаривать об этом. И Жан был ей безмерно благодарен за поддержку, может быть даже лёгкий укор за его бездействие, потому что сам он понимал его справедливость. Жан не зря упомянул, что она поймёт его лучше всех, и не ошибся. Аккерман действительно в его словах увидела саму себя, свои собственные чувства, которые она так быстро решила уничтожить на корню в своё время. Вот только его медлительность и бездействие имели свою весомую причину, которая и привела его к ней. Он искал в Аккерман не только товарища по несчастью. Но снова ей прямо об этом сказать не решился, хотя возможность была более чем подходящая. День незаметно для них подошёл к концу, потому что помимо неиссякаемой работы они были вынуждены разгадывать эти замысловатые загадки взглядов и движений друг друга. А смелости так ни у кого не хватило. Аккерман краснела, как помидор, при мысли прямо ему сказать, что хватит уже ходить вокруг да около. А у него при каждом удобном случае язык прилипал намертво к нёбу. И это солдаты, пережившие столько сражений! Каждый из них бесконечно укорял себя за трусость и нерешительность, мысленно убеждая, что всё пережитое ими было куда серьёзнее, чем этот разговор. А раз они смогли выжить, то, значит, и храбрости у них должно быть достаточно. Но всё вот так и зависло в одном только желании поговорить и злости на самих себя. Багряные хмельные сумерки спустились на поселение, и где-то вдалеке на холме ожили жёлтые рассеянные огни домов. Стало удивительно тихо, и воздух, как будто сделался ватным густым. Он наполнился терпкими отголосками запаха сухих колосьев, полыни и горячей почвы. А от земли в плавном медленном танце стал подниматься туман. Высокая сухая трава иногда звеняще шелестела, когда тёплый ветер шептал о тех краях, откуда он прилетел. А в доме Браусов по прежнему звучали детские голоса. Только теперь они стали тише и трепетнее, будто боялись спугнуть ту волшебную тишину, которая царила за стенами. Сладковатый и яркий запах мяты, малины и шалфея наполнил весь дом, и мисис Браус разлила по фарфоровым кружкам горячий травяной чай. Жан навсегда запомнил эти звуки, этот запах, потому что в тот самый момент они не только витали вокруг него, но и проникли в самую душу, укрыв её мягким покрывалом спокойствия. А как раз этого он так отчаянно искал. Но пока не доставало ещё одного — Микасы. Уже почти все собрались в гостиной, а её до сих пор не было. За целый день они так часто пересекались с ней взглядами, так часто наблюдали друг за другом, что её отсутствие теперь выбивало из колеи. Ему целую вечность напролёт хотелось смотреть, как она поправляет спутанные ветром смольные волосы, устало вытирает мокрый лоб, неописуемо волшебно улыбается, когда кто-то из детей заводит с ней разговор. Да просто видеть её каждую секунду перед собой и никогда не переставать восхищаться ею. С такими мыслями Жан бродил взглядом по гостиной во время этого тёплого семейного вечера, пока наконец не наткнулся на стройную женскую фигуру в более лёгком, чем днём, но тоже светлом платье, появившуюся в дверях. Аккерман поправляла пальцами немного спутанные влажные волосы, которые, видимо, только что помыла. А за ней, держась одной рукой за юбку, шла кудрявая девчушка лет двух-трёх. Она делала каждый шаг очень неумело и неловко, видно, только училась ходить. Поэтому Микаса стала для неё верным помощником в этом нелёгком деле. Снова время пролетело незаметно за разговорами о хозяйстве, шутками про овец, которых Артур так мечтал завести, и, конечно, немыми переглядками и красноречивыми взглядами Жана и Аккерман. Пусть у них не хватило смелости обсудить чувства и ожидания, зато, увы, глаза этим глупым человеческим предрассудкам не поддавались, искрясь эмоциями, причём у обоих. Иногда, наткнувшись на его пристальный взгляд, Аккерман смущённо опускала глаза и заливалась краской, что в общем-то не было на неё похоже. А Жан, увидев, что его раскрыли, делал то же самое. И для всех взрослых людей и не только это не осталось незамеченным. Когда же все разошлись по своим комнатам, в доме стало тихо и темно. Лишь в гостиной и кое-где в коридорах по обыкновению остались гореть лампы. Микаса, закончив читать детям сказки и уложив их в кровати, направилась в свою комнату по коридору, освещённому блеклым светом светильника. Завернув за угол прямо к лестнице на второй этаж, она к своему удивлению застала Жана, с задумчивым, даже немного поникшим видом сидящего на ступеньках. Он, подперев голову обеими руками, спрятал своё лицо. Пальцы слегка напряжённо впились в голову, пропустили между собой прядки шелковистых волос. За целый день работы его офицерская укладка полностью растрепалась, поэтому к ужину он приложил немало усилий, чтобы придать ей былой вид. Хотя Аккерман это было совершенно не нужно, она только умилилась, заметив это сразу, как вошла в гостиную. А вот теперь внешний вид явно волновал его в последнюю очередь. Он не слышал её тихих шагов, поэтому, когда она показалась из-за угла, так и остался сидеть, опустив голову. Микаса на пару секунд застыла, окинув его сочувственным взглядом, а потом тем же лёгким и тихим шагом подошла и села рядом. — Не спится?— прозвучавший в тишине вопрос незаметно вернул их в то время, в тот далёкий весенний вечер, когда она задала его таким же мягким голосом. — Да, есть такое дело,— робко протянул Жан, стараясь не смотреть ей в лицо. — Тебя ещё что-то тревожит?— она больше не нашла, о чём спросить, хотя понимала, что вопрос несуразный, ведь то, о чём они говорили, возвращаясь в обед, касалось всей его жизни в целом. — Всё то же,— он солгал, потому что сейчас его больше всего тревожила она и собственная нерешительность,— Ну да ладно, не нужно на ночь глядя такими мыслями голову забивать,— после недолгой паузы продолжил Жан, понимая, что просто некрасиво так односложно отвечать. Он украдкой взглянул на Микасу и заметил, что его слова и поведение её мало трогают. Она задумчиво смотрела куда-то вдаль, надув губы, как обычно делала, когда размышляла о чём-то важном. И вот будто бы докапавшись до истины и приняв решение, она произнесла: — Знаешь, Жан, я так и не поняла — совпадение то было или закономерность. Но ты сегодня мне приснился. А проснувшись, я уже застала тебя в гостиной,— её прямолинейные слова вызвали у него удивление. — И как приснился?— спросил он с любопытством и волнением. — Помню что там, во сне, был какой-то сад. И лисицы. Рыжие такие! Они меня к тебе привели. Я спросила у тебя, где мы. А ты сказал, что мы дома,— на последней фразе она посмотрела ему прямо в глаза, ищя в них тот ответ, ради которого решилась рассказать о своём сне. И нашла. В его медовых радужках появилось понимание и отрада, тёплая и долгожданная. Видимо, это было то, чего ему так не хватало, какого-то знака или подсказки. А теперь он нашёл её, как золотоискатель карту сокровищ. — Вот как…— с улыбкой ответил он,— Действительно, всё прям как есть на самом деле. Не думаю, что это совпадение. — Да, я тоже. — А что ты думаешь на этот счёт?— смущённо поинтересовался Жан — Я не знаю. Я теряюсь. Понимаешь, мне сложно свыкнуться с этой ситуацией. Я чувствую себя какой-то провинциалкой, к которой приехал солидный кавалер, в погонах и с большими успехами на службе. А я ещё и не уделяю ему должного внимания. Со стороны это получается так, и в глазах всех окружающих выглядит именно так. Мне от этого не по себе. Потому что я не привыкла к такому. Раньше всё было совсем иначе,— откровенность и искренность бесповоротно разрушили между ними последний барьер. Увлечённая бурным потоком мыслей и слов, желанием открыть ему всё, что она думает, Микаса даже не заметила, как тихо он наклонился к ней поближе. Лишь закончив эмоциональный монолог и повернув голову, почувствовала его горячее дыхание на щеках. Иного пути ответить ей пониманием и взаимностью, Жан не нашёл. Поэтому мягко прильнул к её губам, увлекая в нежный, полный трепета и благодарности поцелуй. Слова, наверное, могли сказать гораздо меньше, чем это. Они оба расстворились во времени и пространстве, затерялись где-то в дальних глубинах собственных чувств. И может быть, именно там рос тот удивительный сад, стоял дорогой их сердцам дом и жили поразительно рыжие и ручные лисицы. Скорее всего это было именно так. Этим поцелуем было сказано всё то, на что они не решились за весь день. Он поставил точку, вытащил из их сердец ту острую, ссаднящую занозу, которая не давала покоя. Главное было сделать первый шаг. И здесь, в сонной тишине дома, на лестнице, в полном уединении они его сделали, открыв на распашку души друг другу.