***
Так много хочется ей сказать, но в голове полнейший бардак. Она сидит на краю стола и застегивает пуговицы на блузке. — Так почему вы не отвечали мне все это время? — после всего, что между нами было, я просто не могу не задать ей этот вопрос. — Не люблю общаться через смс, — ее улыбка очерчивает красные от моих поцелуев губы. Серьезно? Я закатываю глаза и, кажется, впервые в жизни не думаю о том, что сказать. — Вы знаете, что я вас ненавижу? — сдерживаю себя из последних сил, чтобы не схватить ее и не бросить на этот самый стол, но в ту же секунду снова ловлю улыбку, которую, уверена, никто кроме меня не видел, и лишний раз убеждаюсь, что ради этой улыбки я готова на все.Think About Me
12 июля 2021 г. в 14:25
У нее мягкий серебристый голос и вместе с тем пронзительно манящий взгляд, заставляющий буквально дрожать от его проницательности. Она любит кусать губы и не боится говорить слова, от которых потом тревожно и горячо, кажется, совсем не думая о том, что это кого угодно может окончательно и бесповоротно свести с ума. Впрочем, вряд ли эта женщина — сорокалетняя блондинка, обладательница самого ироничного тона и по совместительству моя научная руководительница — когда-нибудь в своей жизни задумывалась о возможных последствиях сказанных ею слов. И даже если бы мир перевернулся и это все-таки произошло, я уверена, думать о том, как они распаляют фантазию ее студенток, было бы последней вещью, которая вообще могла прийти ей в голову.
А в голову ей и правда, сдается мне, могло прийти все, что душе угодно. За тот семестр, что она успела отвести у нас какую-то заумную дисциплину по английскому, ей не один раз удалось раскритиковать девочек за слишком длинные ногти и вызывающий маникюр, глубокие вырезы на блузках и узкие джинсы, которые по определению этой женщины были созданы исключительно для того, чтобы убивать элегантность прекрасной половины человечества. Придираться к каждой запятой в конспектах и курсовых работах и по полпары отчитывать несчастных студентов за опоздание на какие-то пару минут — все это, кажется, до сих пор возглавляет список ее интересов, к которому в качестве своеобразной вишенки на торте добавляется прекрасное и завидное, на мой взгляд, умение элегантно и беспрепятственно уходить от ответа. Кто-нибудь, напомните мне, почему я выбрала ее моим научным руководителем.
Ах, точно.
Все началось на втором курсе, когда нашей группе поставили дисциплину, название которой я на самом деле прекрасно помню и зачем-то все еще храню в своей памяти — практикум по формированию коммуникативных компетенций на английском языке. Как только эта женщина впервые вошла в аудиторию, я вдруг почувствовала резкое напряжение между ног, не подчиняющееся никакому логическому объяснению. Низ живота сильно пульсировал, а в пальцах на руках вибрировала незнакомая, но одновременно приятная энергия. Не было чувства влюбленности, страха или чего-то еще — в моей голове практически сразу возникли мысли о том, как я задираю ее чертово платье и резко вхожу в нее, не оставляя ей никакого другого выбора.
Я не знала ее имени, не знала буквально ничего, чем можно было бы объяснить такое резкое влечение, возникшее во мне совершенно из ниоткуда и не принимающее в расчет никаких обстоятельств. Его хотелось выкинуть из головы, но все попытки сделать это приводили к обратному результату, заставляя непрерывно думать об этой женщине снова и снова.
Каждое занятие я нарочно не отводила от нее взгляд: смотрела так, будто бы бросала вызов, прекрасно понимая, что она замечает все на свете. Неудивительно, ведь я даже не пыталась скрыть это. Периодически уголки ее губ слегка вздрагивали, но спокойствие и умение держать себя в руках никогда бы не позволили этой женщине улыбнуться. Иногда она отвечала, но это был не тот взгляд, который обычно чувствовали на себе ее студенты, вмиг превращаясь в тупых баранов со словарным запасом как у табуретки. Это было нечто иное — в ее взгляде читался откровенный, правда, весьма настороженный интерес и что-то еще.
Через год она снова взяла нашу группу, но вела только курсы по выбору, и мы практически не виделись, за исключением каких-то двух пар в неделю в течение месяца. В следующем семестре я писала у нее курсовую, и тогда, на защите, почему-то была уверена, что больше никогда не увижу эту женщину снова. Именно поэтому я, как и прежде, не отводила от нее глаз — изучала каждую деталь ее лица, стараясь впечатать все возможное в свою память. Она старательно делала вид, что ей все равно, но в какие-то моменты, видимо, не выдерживала на себе мой взгляд и начинала сбиваться или путаться в простых словах. Я улыбалась. Мне нравилось ставить ее в неловкое положение, в которое она сама нередко ставила своих студентов. Я просто хотела поиграть, хотя знала, что она в курсе. Знала, что она играет лучше.
А потом эта игра кончилась. По крайней мере, мне так казалось.
И вот спустя три года я, кажется, начинаю ненавидеть людей с ее именем. Она везде. Ее слишком много. В ней можно захлебнуться к чертовой матери. Я помню ее голос, помню ее глаза, помню каждое ее слово, сказанное не мне. Помню и каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: «Какого черта эта женщина возомнила, что может занимать так много места в моей голове?»
Впрочем, вопрос риторический. Открываю глаза и тут же привычно зажмуриваюсь от солнца, которое настойчиво бьет в окно, разлетаясь на горсть световых пятнышек. Повертевшись под одеялом и убедившись, что спрятаться от солнечных лучей все равно не получится, предпринимаю пару жалких попыток встать с кровати.
На автомате делаю кофе и параллельно обновляю почту, в которой последние полгода веду диалог исключительно сама с собой. Вообще-то согласно словарю литературоведческих терминов было бы правильнее назвать это монологом, вот только моя речь, в отличие от монолога, предполагает непосредственный отклик. Знает ли об этом женщина, которая снова согласилась быть моим научным руководителем и которая по какой-то причине (полагаю, известной только ей одной) решила игнорировать мое существование своим упорным молчанием?
Конечно, знает. Но, видимо, у нее на это другие планы.
Пью кофе и зачем-то начинаю читать все то, что успела понаписать ей за эти месяцы. Довольно скоро вопросы по теме диплома сменяются менее официальным «Как у Вас дела?» и совсем уж неофициальным «Если Вы вдруг спросите, где моя дипломная работа, я скажу, что потеряла ее в драке с ребятами, которые сказали, что Вы не самый лучший преподаватель в университете».
Не спрашивайте, что заставило меня написать ей все эти сообщения, ровно как и выбрать ее моим научным руководителем — когда дело касается этой женщины, мой мозг полностью отключается, а ум, как известно, не спасает в итоге от глупостей, совершаемых под влиянием настроения. Она знает это так же хорошо, как и я. Именно поэтому в очередной раз согласилась на эту игру. Вот только теперь мы, кажется, поменялись с ней местами.
Беру в руки телефон и открываю WhatsApp. Ситуация не лучше. Кажется, даже совсем наоборот. В глаза бросаются сообщения: «Почему я не могу видеть Вас каждый день?», «Луна сегодня красивая, не так ли?» и прочие бессмысленные тренды из TikTok, заведомо обреченные на провал.
От следующего сообщения мгновенно остывает кофе и становится немного стыдно, впрочем, это чувство быстро проходит. «Жаль, что Вы не принимаете у нас экзамен. Я бы изучала Вас как сумасшедшая». Перечитываю несколько раз. Почему как? Я и есть сумасшедшая, раз всерьез решила написать это своему научному руководителю.
Заканчивается переписка двумя безобидными смс от первого апреля. Впрочем, по сравнению с предыдущим, на этот статус может претендовать любое сообщение, несущее в себе хотя бы грамм адекватности. Видимо, не получив ответа на банальное «У Вас вся спина белая», осознаю, что это была дурацкая шутка, о чем сразу спешу уведомить женщину, которая все еще почему-то не заблокировала меня, ну или на крайний случай не послала куда подальше. «Ладно, это была дурацкая шутка».
Бинго. Дурацкая шутка — это я.
Как бы там ни было, допиваю остывший кофе и как-то слишком быстро даже для себя самой решаю, что так больше продолжаться не может. Не собирается же она, в конце концов, до самой защиты делать вид, что меня не существует. Несколько минут обдумываю мысли, недавно пришедшие мне в голову, и окончательно принимаю решение встретиться с этой женщиной, чтобы внести в наши взаимоотношения хоть какую-то ясность. А что еще остается делать, когда научный руководитель намеренно не отвечает на твои вопросы ни в одной из социальных сетей? И совершенно неважно, что эти вопросы почти никак не касаются темы твоей выпускной квалификационной работы.
Первым делом выглаживаю свои любимые черные кюлоты до тех пор, пока стрелки на них не становятся идеально ровными и стойкими. Облачившись в брюки, надеваю полупрозрачную белую блузку-топ, аккуратно вырисовываю стрелки и крашу губы матовой вишневой помадой. Затем укладываю распущенные волнистые волосы, решив на этот раз обойтись без утюжка, и вызываю такси до корпуса, попутно представляя в голове нашу возможную встречу.
Время в пути пролетает незаметно, и вот я уже поднимаюсь по лестнице и оказываюсь в почти пустом коридоре, залитом солнечным майским светом и тонким, кружащим голову, ароматом знакомых духов. «Отлично, значит, сегодня она точно тут», — облегченно думаю я и уже хочу подойти к расписанию, как вдруг где-то совсем неподалеку раздается неуверенный голос студенток, вероятно, первокурсниц:
— Не закрывайте, пожалуйста, дверь, у нас тут пара.
Невольно поворачиваю голову и в следующую секунду вижу ее.
— Очень за вас рада, — слышу, как ключ поворачивается в замочной скважине. Чувствую ее ухмылку и недовольные взгляды поменявшихся в лице девиц. Кто бы сомневался.
Она резко разворачивается и, не замечая меня, патетично шагает в сторону кафедры.
Делаю глубокий вдох и следую за ней, неосознанно провожая взглядом плавно покачивающиеся бедра, обтянутые узкой юбкой. Выждав несколько секунд, без стука вхожу внутрь и сразу же в дальнем углу кафедры вижу знакомую фигуру. Женщина у зеркала поправляет без того идеально уложенные волосы, аккуратными локонами спадающие ей на плечи, и, кажется, не сразу замечает чье-то присутствие. Лишь когда дверь за моей спиной еле слышно закрывается, она наконец поворачивает голову в мою сторону. Наши взгляды встречаются, и в этот момент я чувствую, как пол становится мягким и медленно начинает уплывать у меня из-под ног.
Она удивлена, улыбается и вроде бы даже не хочет меня убить. На ней черная блузка с кружевными вставками, облегающая кожаная юбка чуть ниже колен и безупречные замшевые лодочки. Для обычной студентки, пишущей у нее диплом, я разглядываю ее неприлично долго и пристально. «Тебе стоит скрыть свой оценивающий взгляд», — ее голос упреком звучит в моей голове, в то время как сама она не произносит ни слова.
— Здравствуйте, — неуверенно нарушаю тишину. Мне хочется услышать от нее хоть какой-то ответ, но она по-прежнему молчит, и я в который раз убеждаюсь, что эта женщина была создана исключительно для того, чтобы изо дня в день ломать мою и без того неокрепшую психику.
— Какие-то вопросы? — наконец слышу я.
Похоже, кто-то решил наплевать на правила приличия, за несоблюдение которых, я уверена, от нее прилетело не одному десятку студентов. Да уж, кому-кому, а этой женщине понятие двойных стандартов явно не знакомо.
— Перед тем, как задавать вопросы, люди обычно здороваются, — вылетает у меня прежде, чем я начинаю жалеть об этом.
Ответ не заставляет себя долго ждать.
— А перед тем, как войти — стучат.
Не успеваю я возразить или что-то сказать, как она продолжает:
— Скажите, а вы в школу на практику так же ходите? — ее взгляд мельком скользит в вырез моей блузки, и я снова ловлю себя на мысли, что эта женщина может только либо высокомерно игнорировать, либо беспощадно критиковать, поскольку критика — ее истинная природная стихия, а не какая-нибудь там земля, огонь, вода или воздух.
— Нет, — медленно отвечаю я, растягивая одно единственное слово. — Но мы ведь не в школе, верно?
Кажется, она не сразу находит, что ответить, и между нами снова повисает молчание.
«Верно», — слишком отчетливо читается в ее взгляде.
— Да, — вслух произносит она. — Но как будущий учитель…
— Какое это имеет значение? — не даю ей договорить. То ли нервы не выдерживают, то ли в голове как-то резко срабатывает тумблер, что лучшая защита — это нападение.
Она делает вид, что не слышит моего вопроса, и в следующую секунду медленно встает из-за стола, как будто нарочно подходя слишком близко.
— Вы, наверное, нравитесь многим парням? — она вообще понимает, что только что сейчас сказала?
— А вам? — едва ли осознанно отвечаю я, заведомо зная, что мой вопрос останется без ответа.
— Я прочитала вашу работу, — ее голос звучит совершенно обычно, как будто это не она несколько секунд назад зачем-то интересовалась возможными толпами бегающих за мной парней. — Чуть позже пришлю рекомендации. Пока можете работать дальше.
— И вы ждали полгода, чтобы сказать мне эти слова? — парирую я и слышу в своем голосе нотки злости.
— Если вам так угодно, — женщина напротив лишь улыбается, слегка наклонив голову набок, чем еще больше подбрасывает дров в воображаемый костер моего растущего негодования. И чем больше я смотрю на нее, тем больше понимаю, что она определенно втянула меня в какую-то свою игру. Вот только я не собираюсь играть по ее правилам.
— Если мне так угодно? А если мне угодно, чтобы вы перестали уходить от ответа и объяснили наконец, что между нами происходит?
— Разве между нами что-то происходит?
— Глупо было бы отрицать этот факт. Хотите или нет, но нам все равно придется общаться ближайшие пару месяцев.
— В таком случае ничего не хочешь мне сказать? — она слишком демонстративно переходит на «ты», складывает руки на груди и пристально смотрит на меня, ожидая какой-нибудь реакции.
— Не понимаю, о чем вы, — только и могу ответить я.
Она подходит почти вплотную. Ее голос непривычно тихий.
— И даже этого не понимаешь?
Я чувствую ее теплое дыхание на своем лице. От волнения у меня пересыхает в горле, а в груди вдруг становится очень-очень горячо. Она смотрит на меня с блеском своих ореховых глаз, которые потемнели почти до черноты, и в следующую секунду мягко накрывает мои губы своими.
Закрываю глаза и делаю единственное, на что способна в данный момент: целую ее в ответ. Медленно. Осторожно. Дыхание тут же сбивается. Вкус ее губ и ощущения от кожи, прижимающейся к моей, заставляют меня потерять ясность разума. Позволяю себе углубить поцелуй, запускаю руки в ее волосы и продолжаю целовать до тех пор, пока она не начинает тихо стонать.
Нам нельзя. Мы не должны.
Мои ладони нагло тянут за край ее блузки, ложатся на обнаженную талию, тянутся выше.
Черт, какая же она красивая.
Я не чувствую даже минутного колебания. Какие вообще могут быть колебания в такой ситуации? Мы ведь и так уже зашли дальше некуда.
Пару секунд путаюсь в полосках ее бюстгальтера. Она немного приподнимается вверх, чтобы помочь преодолеть разделяющий нас барьер, и, когда мои руки наконец накрывают ее грудь, я осознаю, что едва ли в состоянии понимать хоть что-то, кроме ощущений, которые наполняют меня, когда она выгибается мне навстречу.
Веду мокрую дорожку от ключицы до ребер языком, вырисовывая им узоры и заставляя ее буквально вжаться в стол. Одним рывком задираю юбку и мягко толкаю женщину назад, кончиками пальцев прочерчивая линию по самому верху бедер. В следующий момент моя ладонь едва проходится по влажной ткани, заставляя женщину прикрыть глаза и еле слышно выдохнуть. Чувствую, как напрягается ее тело, когда я наконец отодвигаю разделяющую нас ткань и начинаю медленно двигаться в ней, ощущая, как она дышит в мои губы рваными вдохами-выдохами.
К черту все запреты. Мы уже и так нарушили слишком много правил.
Воздух не движется — он раскален. Пальцы ускоряют темп. Ее руки впиваются мне в плечи и спину. В глазах темнеет. Едва я прикасаюсь к ней снова, она хватает меня за руку, и с ее губ срывается хриплый стон. Мы обе тяжело дышим. Мои волосы кудряшками ниспадают вниз, она тянется к моему лицу и ласковым жестом убирает прядки волос за ухо. В ушах до сих пор стоят ее стоны, а на коже сохраняется тепло от жарких вздохов. Она кладет голову мне на плечо, и я чувствую, что между нами мокро.