А закат был ал

Был ал, как коленочки У долго-долго сосавшей хуй девочки

Психотерапевт говорит, дело в гиперопеке. В гиперпривязанности, гиперфиксации, во всем с приставкой «гипер». Нет ничего страшного в том, чтобы любить свою сестру. Просто ему нужно научиться отделять родственную симпатию от сексуального желания к женщине. Умный, блять. Все знает, все расскажет, как надо делать, как не надо. Изо всех сил стараешься его не изжарить — с трупом возиться неохота, много чести. Поэтому приходится слушать, кивать, делать вид, что все понял. А на деле — не понял нихуя. Как она выросла так быстро. Вроде только на руках ее держал, убаюкивал, чтобы отцу спать не мешала своими криками. Никого до нее не допускал, особенно нянек, которые вечно его ругали, одергивали, называли излишне шумным и неуправляемым. Он помнил ее первое слово — «Август», это он ее этому научил, — помнил ее первые шаги. Когда она родилась, он как будто сам стал осознанным родителем. Играл с ней с радостью в дочки-матери и называл себя ее отцом, хотя она хотела, чтобы он играл за дочку. А потом все резко оборвалось. Инцидент на заводе в секции экспериментального оружия, долгое восстановление, попытка сработаться с экзоскелетом. Папины похороны. И Август обнаруживает, что ему совсем не до сестры. Что детские игры кончились, надо поднимать бизнес, быть ответственным. О сестре он вспоминает только после гибели их официального опекуна. Август-то был совершеннолетним, ему было плевать. А она — нет. И ее могли забрать. Он начал разрываться. Большая часть его находилась на работе, пыталась выбить лучшие контракты, продать как можно больше акций по наиболее выгодной для него цене. Другая, самая маленькая, которая когда-то обещала не бросать сестру на нянек, но именно это и сделала, иногда приходила домой и раз за разом просила прощения за то, что не может всегда быть рядом. Кто бы что ни говорил, дети все понимают. Они очень умные и внимательные. Маленькая Мико очень его любила и всегда ждала. Рассказывала ему о своих достижениях, которых добивалась только ради его одобрения. Залезала к нему на колени после тяжелого рабочего дня, прикладывала ухо к сердцу и вслух считала. Если бы у него действительно было такое сердцебиение, как она говорила, его можно было поставить в диагноз тахикардию. Он даже проверился потом на всякий случай, от греха подальше. И вдруг она выросла. К тому моменту Август избрал секс как один из наиболее легких и приятных путей снятия напряжения. Все-таки постоянно ходить в зал и метелить грушу не доставляло никакого удовольствия, а вот секс — напротив. Он никогда не считал количество своих партнерш, даже не собирался запоминать их имена. Возможно, это привело к тому, что он начал сексуализировать абсолютно всех представительниц прекрасного пола вокруг себя. Доктор и об этом сказал. Что Август почувствовал, когда осознал, что посчитал целью сексуального рандеву свою сестру? Охуел, бесспорно. Когда увидел эту незнакомку в коротких шортиках и топе в своем доме, не сразу разглядев лицо. А потом в ярости закричал: — Ты не пойдешь в таком виде в школу! И она закричала в ответ: — А то что?! Буду ходить, как хочу, ты мне не указ! — Ты что, хочешь, чтобы какой-нибудь старшеклассник залез тебе под юбку? Или, еще хуже, старый потный учитель по математике, который и устроился-то в школу только потому, что является скрытым педофилом?! Пока я твой брат, я не позволю тебе так ходить! — Ну и пожалуйста! Она побежала в свою комнату, громко хлопнув дверью. Кажется, это была их первая такая ссора. И, увы, не последняя. Не мог же он ей сказать, что у него еще чуть-чуть, и встал бы на нее, и только понимание, кем она ему приходится, быстро остудило его пыл. Август начал ее избегать. Намеренно. Старался видеться с ней как можно реже, сваливал все на работу. Она верила. Кажется, ей его не хватало, потому что она возненавидела его работу, а потом и его самого. Потому что он обещал, что никогда не бросит, но именно это и сделал. Какой смысл в дорогущих подарках, в возможности почти безгранично тратить деньги, если его никогда нет рядом? Она слишком сильно тяготела к открытым нарядам, черт возьми. В его окружении так одевались только проститутки, и когда он на это намекнул, Мико его не услышала. Только больше разозлилась. — Вот и вали к своим проституткам! — кричала она. — Они тебе дороже, чем я, да?! Нет. Для него не было никого дороже, чем любимая сестренка… Ну, разве что, работа. Но это нельзя сравнивать. И именно потому, что Август сильно любил Мико, он и старался с ней не сталкиваться. Секса в его жизни стало гораздо больше. В нем он пытался забыться, пытался перестать чувствовать себя таким неправильным. Он хочет женщину? Вот, пожалуйста, на любой вкус. Сначала он начал выбирать тех, кто больше всего походил на Мико, а потом забил на избирательность. Если вовремя закрыть глаза, на месте девушки можно представить кого угодно. «Лишь бы не ее, лишь бы не ее», — думал Август каждый раз, но именно ее и представлял. Блять. Ну хоть четко налаженная схема соблазнения работает, как часы: минимум затрат — максимальный результат. Хоть чему-то можно порадоваться. Он так много работает и так много ебет незнакомых женщин, что уже скоро начинает забывать лицо своей сестры. Перестает о ней думать, видеть ее во снах. Все еще заботится о ней, но как-то по наитию, потому что должен. Она чувствует, насколько велика между ними пропасть. Обвиняет в этом теперь не только работу, но и многочисленных женщин. Кричит, что он монстр, потому что только монстр будет продавать оружие и спать с кем попало. Может, она и права. Но все это ради ее же блага. За эту мысль Август и держится. А потом случается вся эта поебень с вороном-Кутхом, и оказывается, что не так уж и легко избегать сестру, если ты от нее зависим. Экзоскелет слишком старый, он постоянно барахлит, выходит из строя, а она получила от доброго Кутха способность блокировать неконтролируемые вспышки электричества… и не только их. Ему приходится прятать ее от всех, исследовать ее способности. Выпустит ее наружу — и ее убьют за то, что она «ведьма». Он все это начал. Он не сможет оберегать ее, если она будет далеко. И не сможет управлять своей силой, если Мико хоть иногда не будет ее сдерживать. Мико злится, Мико умирает от скуки, Мико бьет его своими маленькими кулачками, приказывая отпустить. Еще только подросток, а уже в чем-то его маленькая копия, хотя они так редко виделись до этого. А теперь он приходит постоянно. Она же этого хотела, да? Тогда почему она такая недовольная? Он не может больше спать с женщинами. Потому что, если попытается, с огромной вероятностью их убьет. Спускание энергии в зале или в бою работают через раз. Он не знает, с чем это связано, знает лишь, что экзоскелет давно надо поменять, вот только Ника и ее ебучие друзья украли его разработку. С ними он разберется позже. Теперь сестра — единственный выход, единственное его спасение. И на фоне вечной неудовлетворенности (зачем подбирать более мягкие слова — недотраха, откровенно говоря) она начинает выглядеть еще привлекательнее. Блять. Блять-блять-блять. «Я хочу тебя», — думает он и радуется, что не сказал это вслух. Иначе она возненавидела бы его еще больше. Этого ему только не хватало. Он приползает к ней практически на коленях, понимая, что не может больше терпеть эту постоянную боль. Она не рада его видеть — хочет доиграть в свою глупую сетевую игрушку, ей не до него. Пусть сам справляется со своими проблемами, делал же он это как-то раньше. Почему она должна видеть его разбитым, если он всегда ее уверял, что он всесильный старший братец, которому все нипочем? Но ему так больно, что она не может убить все человеческое в себе, глядя на него. Да, они не ладят, да, он вечно ее бросает, стоит ему получить то, что нужно — но он все еще ее близкий человек. Самый близкий, если учесть, что у нее нет ни друзей, ни еще каких-нибудь родственников. Это так ужасно, когда единственной твоей семьей приходится называть монстра. А что поделать? Семью ведь не выбирают. По крайней мере, он всегда ей так говорил на все ее выпады. Она нейтрализует заряд, а он падает к ней на колени, сворачиваясь в клубочек. Так непривычно чувствовать себя маленьким, беззащитным. Передать заботу о себе другому человеку. Мико так выросла, уже совсем взрослая. Вспомнились почему-то игры в дочки-матери. Сейчас он — ее ребенок. Отчаянно нуждающийся в ее исцелении. Мико поглаживает его по волосам, успокаивая. Когда-то ей было непривычно видеть его таким — а теперь только в таком виде он к ней и приходит. В глубине души она всегда хочет ему помочь, ее сердце обливается кровью. Но она напоминает себе, что он еще должен заслужить ее расположение. Вот только он никогда и не пытается. Он — эгоист, который думает, что все крутится вокруг него. Это так раздражает. Все время хочется его треснуть, но он сильнее. Не ударит ее в ответ, конечно, но может ухудшить условия ее содержания. Она не хочет играть с огнем. Брат и так всего ее лишил. Ей разрешают видеться только с ним. В какой момент она замечает, какой он красивый? Когда не напряжен, когда ему не нужно решать сложные взрослые вопросы, когда он расслабленно стонет от того, что боль, наконец, ушла. Когда он весь в ее власти, когда тянется за ее приносящим долгожданное облегчение руками. Когда смотрит своими ярко-зелеными глазами, такими чистыми, благодарными за все. Она — его лекарство. С этим ничего не поделать, примите как данность и распишитесь. В детстве она мечтала об его объятьях, его улыбке и похвале. Теперь он благодарит ее за то, что она забирает его боль, тесно прижимается к ней так умиротворенно, доверчиво, и, наконец, спокойно засыпает. Это не тот мужчина, который может уничтожить целые города, не тот мужчина, что только и делает, что несет смерть. Но это все еще ее брат. Который любит ее — по-своему, очень сильно. А она его? — Своди меня куда-нибудь, — просит она, думая, что он ее не слышит. Но он приходит в себя и кивает. А затем они поднимаются на крышу, держась за руки. Потому что если она его отпустит — его снова скрутит, и неизвестно, не сожжет ли он дотла все, что находится поблизости. Если бы все это происходило много лет назад, когда ей действительно это было нужно… А теперь это нужно только ему. Мико же вдыхает свежий вечерний воздух и улыбается свободе — хотя бы такой. На крыше прекрасно видно закат, и они садятся на пол, вглядываясь вдаль. По приказу Августа приносят алкоголь — и он предлагает его сестре. Впервые. — Ты же был против того, чтобы я пила? — Тебе шестнадцать, ты уже взрослая. Можно и выпить. — За что пьем-то хоть? Август смотрит на крыши домов и думает о том, что вскоре ему придется вернуться в привычную жизнь. Демиурги опять будут гнуть свою линию, только требуя, но уже ничего не давая взамен. Навязчивые журналисты будут пытаться докопаться до правды. Боль от неисправного экзоскелета вернется, и придется снова приползать на коленях к Мико. Замкнутый круг. За что же выпить? — За этот закат, — предлагает Август, наблюдая за тем, как солнце медленно и неумолимо прячется за горизонт. — И за тебя, самую лучшую сестру на свете. Мико фыркает. Слишком пафосно! Но что еще ожидать от ее брата? Бутылка у них одна на двоих, и они отпивают из нее по очереди. Мико радуется, что может увидеть что-то помимо стен комнаты, в которой ее сейчас удерживают. Сбежать бы — да кто ж ей даст. Поймают за секунду, еще и отчитают, как маленькую. А общество брата, на удивление, совсем не тяготит. Вот завтра он снова будет непримиримым боссом, раздающим приказы направо и налево. А сегодня он только ее. Жаль, сыграть с ней в компьютерную игру никогда не согласится. Слишком старый стал, уже ничего в этом не понимает — или не хочет понимать. — Ты целовалась когда-нибудь? — внезапно спрашивает он. Похоже на какую-то проверку, поэтому Мико настораживается. В этом плане Август ничем не отличается от родителей: выпытывает твои секреты, чтобы потом ими же тебя упрекать. Поэтому Мико врет, что нет. О первом поцелуе вспоминать неприятно — слишком слюнявый и слишком не с тем человеком, который, к тому же, пытался ее изнасиловать. Лучше бы такого эпизода вообще не было в ее жизни. Как оказалось, она к этому была еще не готова. — А я поцеловал твою няню, лет в четырнадцать. — Фуууу, Август! — она ударяет его по руке. — Даже не хочу знать подробностей. — Да там и рассказывать-то нечего, — пожимает он плечами, делая очередной большой глоток. — Все равно ее после этого уволили. — Это ты про миссис Андерсон? Так вот почему она ушла! А мне сказали, что у нее просто не было больше возможности работать со мной. — Ты расстроилась, когда она ушла? — Конечно! Она же лучше всех ко мне относилась! «Неправда, — хочет сказать Август. — Это ко мне она хорошо относилась, поэтому и позволила поиграть с ней немного во взрослые игры. Тебя же она считала только дополнением ко мне». Но зачем разрушать идеальное представление сестры о людях? Пусть это сделает кто-то другой, ему она все равно уже не поверит. Слишком много дров он наломал в свое время. Он прислоняется к ней плечом, стараясь не глядеть на нее. Иначе наметанный взгляд тут же выделит алые губы, наивный взгляд, готовность слушать с открытым ртом. Он ведь вполне может ее соблазнить, если захочет. Просто нужно чуть больше работы, чем обычно. Но остатки разума говорят ему это не делать. Пусть ее первым будет кто-то нормальный, а не такой конченный уебок, как он. Первая бутылка опустела, за ней — вторая. Мико, наконец, выговаривается. Жалуется на одиночество, на тесноту комнаты, на скуку. На то, что он даже не пытается играть роль идеального брата, а просто использует ее в своих целях. Надо остановить очередного монстра? Зовут Мико. Надо нейтрализовать поток неуправляемой электроэнергии? За этим снова идут к Мико. Ну почему с ней никто не хочет просто поговорить? Проявить к ней хотя бы немного сострадания и тепла? — Ты отвратителен, Август, — говорит она, заваливаясь на него. Их руки все еще переплетены, и она едва ворочает языком. — Если бы ты меня любил, ты бы не относился ко мне так хреново. — Что ты подразумеваешь под словом «хреново»? — Август не замечает, что оставляет больше алкоголя ей. Это происходит непроизвольно, бессознательно. Забывает, что она еще не знает своей дозировки и пьет как не в себя просто потому, что потом такой возможности может и не быть. Братик же всегда против алкоголя, курения, секса — правда, если это касается Мико. Самому себе он все позволяет. — Не держал бы меня в маленькой комнате день за днем… — Она не маленькая… — Общался бы со мной не только тогда, когда я тебе нужна из-за этой штуки, — она показательно похлопывает по экзоскелету. — Но я ведь к тебе приходил и до этого, ты же знаешь, работа… — И в конце концов, — перебивает она его, — ты бы не спал со всеми подряд, зная, что мне это не нравится. — Моя личная жизнь тебя не касается. — А тебя — моя! Августу приходится признать свое поражение. Сестренка его переиграла. Он тяжело вздыхает и обнимает ее, утыкаясь носом ей чуть ниже ключицы. Позволила бы она ему это, если бы не ее способности? Она все еще думает, что он приходит к ней только потому, что не может совладать с электричеством. Но что будет, если она узнает правду? Что он уже давно едва сдерживает себя? Что приходит гораздо чаще, чем это необходимо, и даже чаще, чем того требуют братские чувства? — Я люблю тебя, Мико, — говорит он. Практически плаксивым тоном, свойственным пьяным. — Только ты у меня и есть. — Ага, конечно, — закатывает она глаза. Падает спиной на крышу, и Август наваливается сверху. Вспоминается, как в детстве она бежала в его комнату в припрыжку и падала на него спящего, пугая. Они какое-то время возились, а потом он сдавался: ее неуемная энергия всегда побеждала его силу. А теперь все было наоборот. — Мико, — зовет он. — А хочешь поцеловаться? — С кем? — сонно спрашивает она, глядя на небо над головой, окрашенное в разные оттенки фиолетового и оранжевого. — Со мной. — Дурак что ли? Ладно бы он был глупым ребенком, несущим всякую чушь. Но он же многоуважаемый владелец семейной компании, страшный инквизитор, убийца богов. Ему стоит вести себя осмотрительнее, даже когда он под градусом. Мико воспринимает все это не более, чем как шутку. Но Август приподнимается, внимательно заглядывает ей в глаза. Она видит на его губах улыбку — одну из тех, какой он одаривает своих очередных шлюх. Соблазнить хочет? — Ну, ты сказала, что ты ни разу ни с кем не целовалась. Лучше первый опыт пережить с кем-то, кто старше и мудрее, а? И кому ты доверяешь. — Я тебе не доверяю. Она замирает. Август ставит руки по обе стороны от ее головы, удерживая себя на весу. Наклоняется. Мико никогда не думала ни о чем таком — а вот теперь гормоны взыграли, заставляя ощущать незнакомое, будоражащее чувство. — Да или нет? — требует он, склоняясь все ниже. Вскоре между ними почти не остается пространства. Воздух заканчивается, а дышать нечем. Мико не хочет быть тем, кто идет против своих принципов. — Нет, Август, — твердо говорит она, пытаясь его оттолкнуть. Но он ее не слышит. Накрывает ее губы в ту же секунду, что она ему отказывает. Мико пытается отбиться, но довольно быстро сдается. Представляет, что это не ее брат, а просто какой-то мальчишка из школы или случайный незнакомец из клуба, в который она любила сбегать по ночам. Губы у него приятные, но отдают горьким алкоголем. Он осторожно просовывает язык в ее рот, проводит им по зубам, заставляя ее застонать. Вот он уже закидывает ее ногу себе на талию, прижимается ближе. Она вновь с усилием начинает отбиваться, и только тогда он останавливается. Смотрит на ее расширенные от ужаса глаза и отшатывается. — Прости… — он растерянно сжимает пальцы на переносице, старается на нее не глядеть. — Не так ты, наверное, представляла первый поцелуй. — Уходи! — кричит она. Снова он все испортил. И всегда будет все портить. Август поднимает бутылку, салютуя ею. Мико она уже не нужна, а вот ему — очень даже. — Люблю тебя, — повторяет он. — Да пошел ты! Не приходи ко мне больше! — Не могу, — честно говорит он. — Но постараюсь не приходить слишком часто, раз я так тебе противен. Хочется напиться еще сильнее. Уничтожить все здание главного офиса HOLT International к чертям собачьим. Подорвать полпланеты. Но вместо этого он просто идет напиваться дальше. Чтобы в итоге в очередной раз подрочить на образ сестры. Как же он, блять, отвратителен. И пошел в пизду психотерапевт, который уверяет, что это нормально. Хотеть сестру — ненормально. Жаль, что не изобрели те таблетки, которые помогли бы ему все это прекратить.