«мы живём, когда все
спят и видят лишь кошмары,
никто не хочет идти домой,
пока в душе пожары»
ssshhhiiittt, дворы.
сен деф дышит ладаном, сигаретным дымом, чем-то святым и чем-то кровавым. он питается умирающими в петлях матерями, сломанными костями местных детей и молитвами мужчин. маленький ребёнок будет жить в монастыре вместо родного дома, взрослый не сможет найти себе крыши над головой. какое-то сумбурное введение в концепцию духа-людоеда. и почему-то этот дух был наделён большей силой, чем любой из них. чанхи лежит в траве около заброшенной церкви и думает, что от тоски начнёт поклоняться антихристу. и это даже не звучит как шутка, почему-то это казалось реальнее поклонения любому другому идолу. это в порядке вещей, если твой отец в религиозной секте и давно потерял всякий рассудок. рядом валится ещё одно тело. ёнхун подкладывает под голову чёрную ветровку и ёжится от холода, поглядывая на чанхи, лежащего здесь в одной тонкой футболке. даже если июнь, то ветер был снежным, февральским. действительно июнь. пасмурный, ледяной и серый. порой начинает казаться, что солнце покинуло это место, посчитав его проклятым. возможно, что-то изменилось бы, если бы свет заглядывал сюда чаще. остаточные частицы чанхи надеются дожить до календарного августа, понимая, что они стремительно сходят с ума от жизни здесь. — не думаешь, что можешь заболеть? — лучше бы я и правда заболел, — чанхи не заканчивает фразу, но ёнхун понимает, что там должно быть «всякая болезнь лучше пробитого лёгкого или сердца». чанхи вздыхает и переворачивается на бок, вглядываясь в лицо ёнхуна. в концепции постоянных драк, сломанных носов и игр местных детей с трупами собак он выглядит не совсем реальным со своими чертами лица. скорее всего он был проклят тоже. — ёнхун, скажи честно, скоро наступит конец времён? — чего? кажется, чанхи придётся все-таки отложить поклонение антихристу. ёнхун тоже поворачивает голову к чанхи. пересекается с ним взглядом и читает в нём что-то доселе незнакомое. он никогда не сможет понять, о чем думает его парень, пока чанхи сам не захочет рассказать об этом. либо ёнхун дурак, либо он. — кто-то идёт. чанхи, конечно, сказал это, но никто пока что не шёл. он просто слишком хорошо всё чувствовал, пустив корни куда-то глубоко в дух города и леса. ёнхун рывком оказался над парнем и несмело поцеловал его. будто боялся, что отберут или это будет в последний раз. расставил свои руки по бокам и заключил в плен такого крошечного и дорогого человека. он спускался короткими поцелуями к горлу и краю футболки, которую хотелось снять, но не получалось из-за колючей травы и февральского ветра. чанхи ловил каждый поцелуй и улыбался, думая, что целоваться в развалинах заброшенной церкви это то, к чему он стремился всю жизнь. ёнхун сжал запястья младшего над головой, лишая возможности сопротивления, хотя его даже не было, и стал выцеловывать каждый миллиметр кожи чанхи. теперь ему казалось, что перед ним настоящий ангел, хотя скорее он был падшим. но даже вселенная не имела значения, когда ёнхун так влюблённо смотрел на него. — вы бы постыдились немного, — санён остановился около двух парней и усмехнулся, срывая какой-то цветок, растущий рядом с ногой ёнхуна. — здесь люди ходят. — а я говорил, что кто-то идёт. чанхи прошептал это и поцеловал ёнхуна сам, даже не взглянув на санёна, чем вызвал только закатанные глаза и улыбку парня, нависшего над ним. старший освободил из плена своих рук чанхи и наконец встал, чтобы встретиться взглядом с санёном. тот совсем не изменился. всё тот же шрам на брови, немного кривой нос из-за множества переломов и белоснежная улыбка, которая скорее не освещала, а ослепляла в драке. ёнхун не удивится, если тот пошёл учиться на врача, только чтобы иметь возможность вынести заключение о смерти. — привет, санён, — чанхи махнул рукой, всё ещё валяясь в траве, пока ёнхун пытался завершить все мыслительные процессы в голове. — как дела? — солнечно, — парень посмотрел на небо, которое заволокли облака, и подумал, что скоро может пройтись небольшой дождь, который, должно быть, оставит на всеобщем настроении свой след. — у тебя как? — снежно, — чанхи приподнялся на локтях и перевёл взгляд на ёнхуна. — немного любовно. ожидаются осадки в виде поцелуев в лоб. ёнхун улыбнулся и повалил чанхи обратно. поцеловал в лоб сам, вызывая слишком противоречивые чувства. чанхи в принципе не хотелось верить в то, что это реально. лучше бы на душе оставалось морозно и снежно, как в проклятом сен дефе. — я к бабушке приехал на пару недель, — санён срывает ещё один цветок. теперь их два — хоть неси на могилу. кажется, рядом с церковью должно быть кладбище, даже если она заброшена пару десятилетий назад. — мы так и поняли, — ёнхуну хочется сказать это самое мы, пока он ещё может себе это позволить. вдруг какой-то дух или минутная слабость отберут эту возможность у него из-под носа. он интуитивно чувствовал и полагался на это. — пойдём, — чанхи тянет за собой проклятого ким ёнхуна и ведёт обоих куда-то через поле. — сегодня все собрались у озера, кажется, эрик поймал очередную дворняжку. которую дружно собрались топить. это всё ещё введение в концепцию духа-людоеда, который питался за счёт развлечений детей и безумства взрослых. приходится идти через цветочное поле. это было самое мирное место, которое можно было отыскать в сен дефе. здесь стояла заброшенная церковь, в которой вполне неплохо было повеситься (так и поступил джейкоб), рядом был лес и озеро в качестве достопримечательности местных подростков. но их криков не было слышно здесь, пожалуй, какой-то крест все-таки оберегал это место. чанхи находится в противоречивых чувствах. он ведёт на казнь дворняжки тех, кто не будет останавливать это, хотя сам сбежал на это поле в начале дня, желая побыть один. все желания рушатся, как карточный домик, и он не в силах что-либо с этим сделать. таким же образом рушится его рассудок и его жизнь. когда они проходят поле до конца, то их закрывает собой густой зелёный лес. это, пожалуй, было самое яркое в такую пасмурную погоду июня. если бы кто-то очень захотел, то не смог бы найти их. это что-то между благословением и проклятием. этот лес — кладбище их секретов. чанхи не может гарантировать, что кто-то из них не наступит в любой момент на могилу какого-то зверька или человека. он знает, что где-то здесь есть ямы, которые копал он собственноручно. хотя по обычаю гробовщиком выступал кевин. этот лес служил сердцем проклятого духа сен дефа. трое ступают по тропинке, слыша шелест листьев и не произнося ни слова. хочется насладиться тишиной перед тем, как они вступят в маленькую жизнь тех, кто скрывается среди этих деревьев. они, к сожалению, никогда не бывают тихими. только если необходимо кого-то незаметно убить. ёнхун переплетает пальцы чанхи со своими, хватаясь за его ладонь крепче, чем за ветку, пытающуюся вытащить его со дна болота. у ёнхуна есть желание выжить, но нет возможности, и вот что действительно убивает. чанхи настолько хрупкий, что переломится быстрее ветки, а его рука уже вся в трещинах, как и сердце. тем не менее чхве улыбается и перехватывает ладонь ёнхуна ещё крепче, чтобы точно не потерять. они явно не могли служить друг другу маяками, но попытку предпринимали каждый раз. санён вот был сам себе фонариком в мрачной тине. спустя несколько минут слышатся голоса. они до боли знакомы, и как бы чанхи ни старался, но не мог убежать от них. что-то будет преследовать тебя даже после смерти. — санён! — радостный вопль раздаётся откуда-то с дерева, а через секунду с него валится сону. он набивает себе очередную шишку, царапает щёку веткой куста, в который приземляется, и подбегает к старшему, запрыгивая ему на спину. — мог предупредить, что приедешь, я бы слез с дерева чуть раньше. санён смеётся и перехватывает ноги сону получше, чтобы тот не свалился теперь с его спины. не хочется потом найти на себе такие же шрамы, как на коре деревьев, с которых падает сону. — что ты делал на дереве? — ёнхун треплет по голове сону словно зверька и поворачивает голову к озеру, ища взглядом остальных. — эрик опять притащил какую-то дворняжку. и смешно, что этот мальчик, который вымещал злость на деревьях и гнёздах птиц, боялся собак. для чанхи это не укладывалось в голове. у жестокости под ручку идёт чувство страха. вот лично у него человечность шла в комплекте с сумасшествием и это было более чем оправдано. четвёрка идёт, точнее, идёт тройка, а сону перемещается на спине санёна, к озеру, выходя из чащи окончательно. чанхи, к слову, бесчеловечно искусали комары, но он на удивление даже не возмущается. оставил это напоследок, пожалуй? перед глазами предстаёт обыденная, к сожалению, картина. эрик привязывал камень к шее собаки, пока кевин держал её, чтобы не укусила. хотя если бы сделала это, то умерла бы мучительнее и быстрее. может, понимала, что это для неё будет чревато, поэтому не сопротивлялась. это выглядело жалко, потому что собака оказалась разумнее человека. предала себя в жертву подростковой ненависти к собственной жизни. — мы же не будем останавливать его? — чанхи знает ответ, конечно, но хочет спросить в последний раз. вдруг санён изменился за тот период, что не был под проклятием города и лесного духа. — глупый вопрос, — но санён не изменился. все-таки трудно вытравить животное из человека, легче животное сделать капельку человечнее. чанхи кривится и не хочет подходить ближе, но ёнхун утягивает его за собой. прямо к празднику проклятого духа и жестокости. эрик, разумеется, занят, поэтому не замечает его, в отличии от кевина, который в этот момент отпускает собаку. она, чувствуя свободу, порывается убежать, и в этот момент эрик затягивает верёвку туже. чанхи слышится хруст шейных позвонков. а может и не слышится, потому что собака падает и тихо скулит на глазах у всех присутствующих. через мгновение прекращается и это. эрик отпускает верёвку и плюёт куда-то в морду собаке, закрывшей глаза. — вот блять, кевин, — эрик смотрит со злостью на парня, но вспоминает хруст, услышанный минуту назад. усмехается и переключается на труп у своих ног. — закапывать будешь сам. кевин итак закопал бы этот труп сам, только теперь обошлось без крови. лишний раз не нужно марать руки. даже если они уже по локоть в крови и земле. — привет, санёни, — мун мило улыбается, махая расцарапанной рукой парню, который наконец-то подходит ближе. санён не отвечает, а наклоняется к трупу собаки, спуская сону на землю. смотрит молча с минуту под взгляды других. — действительно умерла. кто-то под боком пускает смешок. санён по обыкновению говорил очевидные вещи, которым верили все. даже если бы он ошибся, то ему доверились бы все. может быть, кроме чанхи. тот чувствовал всё намного тоньше и не нуждался в чужом рассудке, съехавшем со временем. следующие пять минут все обнимают санёна. смотря кого называть всеми: эрика и кевина, задушивших дворняжку, и джуёна с джэхёном, куривших у дерева и наблюдавших за ними. для полной картины не хватает троих. — кевин, а где джейкоб? — санён отбирает зажигалку и сигареты у джэхёна, двигаясь ближе к деревьям, у которых они обычно располагались. — умер, — кевин пожимает плечами, будто не он целовал его последние три года мельком ночами. не он пытался держаться за него, как ёнхун за чанхи, не он обычно копал с ним могилы для эриковых собак. так спокойно соскочило короткое умер. будто и жизнь джейкоба была слишком короткой, чтобы остаться где-то в сердце кевина. — повесился в церкви прошлым августом, когда ты уехал. санён может быть удивлён, но где-то в глубине души ждал этого, поэтому молча закуривает, стоя под деревом. нужно будет сходить на могилу, которая, скорее всего, была там же, у церкви. в сен дефе не любили далеко уносить трупы от места смерти, тем более если хоронить некому. — ханён и чанмин где-то здесь, я могу их найти, — сону уже забрался на дерево. настоящая птица с подрезанными крыльями, которая не может взлететь с нужной ветки. зато он красиво разрубает тишину. — сами найдутся, — санён пожимает плечами, как кевин пару минут назад, и выкидывает окурок, оставшийся от джэхёновой сигареты. чанхи спрятался с ёнхуном где-то среди всех этих людей, больше похожих на животных, загнанных в одну клетку. он не был таким же и не понимал, почему они чувствуют одно, а говорят другое. будто он не ощущает, как сердце кевина разорвано внутри собачьими клыками на мелкие куски, и он умирает от кровопотери последний год. чанхи хотелось кричать из-за того, что он чувствовал слишком много и знал то, что не хотел бы знать. ему были ни к чему переживания кевина или эрика, который дал джейкобу верёвку покрепче. ему не хотелось лезть в души джэхёна и джуёна, которые в отстранении несли траур по чему-то непонятному для других, но оно получалось само собой. чанхи казалось, что он сходит с ума, а февральский ветер отнюдь не отрезвлял, а скорее веял с его собственной могилы. в какой-то момент все двинулись ближе к небольшой опушке, находящейся буквально в паре шагов от них. сону по пути собирал землянику, а санён продолжал рвать цветы, теперь уже зная, что понесёт их на могилу, если они не завянут. где-то на берегу озера остался труп задушенной дворняжки. — как думаете, сегодня пойдёт дождь? — санён ложится на траву и смотрит на пасмурное небо, которое постепенно становится темнее. — нет, если кевин решит копать могилу только завтра, — хёнджэ с джуёном валятся рядом, переплетая пальцы. они единственные не утонут, держась друг за друга. ёнхун и кевин будут убиваться внутри, смотря на них. — облака рассеиваются, — откуда-то из леса выходят с руками, полными еды, ханён и чанмин. у них спутаны волосы, щёки покраснели от бега, а дыхание сбилось. — мы одолжили это в деревенском магазине, который недалеко от города. их не мучает совесть, только совсем немножко адреналин. они раскидывают перед парнями бутылки с соком, газировкой и водой и упаковки сладостей и чипсов. это похоже на начинающийся гастрит, и как будущий врач, санён знает об этом, но лишь улыбается и открывает бутылку пепси, лежавшую ближе всего к нему. — вы бы хоть рюкзак взяли, чтобы больше унести, — эрик уже жуёт что-то, беря еду теми же руками, что привязывал верёвку к шее собаки. — в следующий раз иди сам, — чанмин валится на траву, выпив половину бутылки воды. — и пойду. на этом перепалка кончается, а в небе зарождается ночь. за разговорами время казалось мгновением, поэтому за первыми звёздами было замечено, что во владения леса вступает ночь. чанхи казалось удивительным, что небо было ясным. что-то приближалось. — геомагнитные индексы сердятся, — чанхи продолжал валяться в траве, пока остальные вставали и собирались перебраться ближе к заброшенной церкви, чтобы отнести цветы на могилу джейкоба. так сказал санён. даже если из-за этого сердце кевина разорвётся на ещё миллион частиц, им просто хотелось сковырнуть рану и сделать больнее. — я даже не знаю, что это такое, — ёнхун лёг обратно к чанхи, услышав его впервые за последние полчаса. хотелось поговорить и попытаться не отпустить предоставленный вселенной момент. — я чувствую, — чанхи улыбается и жмётся ближе к ёнхуну. тот целует его в нос и гладит по щеке, удивляясь тому, что она ледяная. потом вспоминает, что чанхи сегодня в одной футболке. — ты не замёрз? — ёнхун готов отдать свою ветровку ему, лишь бы тот и правда не заболел и перестал быть похож на труп. ёнхун начинал переживать. чанхи отрицательно покачал головой, решив все-таки промолчать. на душе было неспокойно, и если чанхи имел ввиду под геомагнитными индексами ёнхуновы чувства, то оказался прав. они спутались и сердятся из-за того, что не могут понять причины своих блужданий. парни окликают их двоих и говорят, чтобы те догоняли. ёнхун раздражённо закатывает глаза, а эрик показывает язык. будто бы всё как всегда, почему душа не на месте? все-таки интуитивно ёнхун прислушивался к себе. их полностью окутывает ночь, и под свечением звёзд ёнхун целует чанхи. нежно, призрачно, будто боится навредить. он мог бы сорваться прямо сейчас, раз ночь скрывает их, но почему-то не делает это. не лезет в рану на губе пальцем и не ковыряет её, хотя что-то внутри настойчиво кричит ему сделать это. все-таки ёнхун тоже был проклят духом-людоедом. чанхи больше не теряется в своих чувствах, окончательно осознав, что сошёл с ума. он принял своё безумие и целует ёнхуна в ответ. он хочет получить больше его чувств и тепла, которых отчего-то стало не хватать. может быть из-за смерти дворняжки и её холодного трупа, лежащего на берегу озера. ещё виноват февральский снежный ветер. — ты иди, — чанхи отпускает руку ёнхуна и улыбается. — я мусор соберу и догоню. ёнхун почему-то верит. то ли его улыбке, то ли мусору, разбросанному по опушке леса. в голове мелькает осознание, что все они животные и свиньи. ёнхун это понял только сейчас, а чанхи со смертью джейкоба. раньше всех это понял именно солнечный джейкоб, обрёкший на череду смертей сен деф. проклятый ким ёнхун уходит вслед за теми, кто убивал сегодня дворняжку, воровал в магазине и меланхолично курил, наблюдая за этим. сам он ничем не лучше них. чанхи медленно отходит к озеру, сопровождаемый звёздами и шелестом листвы. его лёгкие всё ещё продувает ледяной ветер, да и сам он уже больше похож на мертвеца со льдом вместо тела. с камнем вместо сердца. луной освещён труп дворняжки, который кевин решил закопать завтра. чанхи относит его куда-то под дерево, чтобы не мешался. его безумие граничит со смелостью. перед его глазами стоит пример в виде джейкоба, поэтому он делает шаг в воду. она, разумеется, холодная. сегодня эрик хотел утопить дворняжку, и озеро приготовилось принять жертву по обещанию духа сен дефа, но так и не получило её. чанхи добровольно отдаёт себя на растерзание тех, от кого бегал всю жизнь в поисках человечности и понимания животных чувств. когда вода наполняет лёгкие, то он чувствует только боль и снежный ветер, пронизывающий каждую клетку его тела. природа могла бы сжалиться и подарить напоследок немного тепла, но чанхи чувствует лишь колкий холод, пробитое сердце и лёгкое.***
— ёнхун, а где чанхи? — чанмин своим вопросом обращает на себя всё внимание. теперь это становится всеобщим интересом. — сказал, что пойдёт уберёт мусор и вернётся, — ёнхун пожимает плечами, хотя внутри уже что-то трескается и расходится по швам от осознания кто есть мусор в этом лесу. сону чихает и почему-то ёнхун думает, что его неозвученная мысль — правда, которую боялся сказать ему чанхи. теперь он понял сам. — пойдёмте, закопаем труп эриковой дворняжки, — ханён последний раз смотрит на могилу джейкоба и идёт к озеру. за ним идут остальные, особо не возражая. где-то внутри кевина что-то ломается, потому что он отходит от могилы, где лежит его сердце, чтобы выкопать ту, где будет лежать ненависть эрика непонятно к чему. самому себе, кажется. — кстати, санён, — ёнхун поворачивается к старшему, отталкивая от него сону и подходя ближе. — что такое геомагнитные индексы? весь путь от заброшенной церкви до озера они проводят в рассуждении о том, что же это такое. ёнхун в который раз благодарен чанхи за то, что даже на расстоянии он может помочь разрубить тишину не хуже сону. скоро он научится также. когда они подходят к озеру, то чанмин вскрикивает, санён бросается к чанхи, а ёнхун улыбается, не замечая дорожки слёз, которые катятся по его щекам. что-то внутри него разбивается на тысячи осколков и он верит, что они похоронят не один труп дворняжки в этом июне, а как минимум три, включая его собственный. все-таки эрик смог сегодня утопить дворняжку. под общую суету в последний раз подул снежный февральский ветер.