Удушье

      Когда это случилось в первый раз, Мобэй не понимал причину, не принимал последствия. Ни люди, ни демоны не могли поведать о проклятье, настигшем Ледяного Короля. Лекарские головы летели с плеч, отрывались, лопались с громким хрустом в тяжёлых королевских руках до тех пор, пока Мобэй-цзюнь совсем не смог дышать, раздирая когтями собственное горло в попытке извлечь из трахеи, из лёгких желтые маленькие лепестки.       Проснувшись словно от чересчур реалистичного кошмара, он рефлекторно откашлялся и удивленно уставился в пространство собственной спальни, осознавая, как же восхитительно дышать свободно, полной грудью. Раздражение почти сошло на нет.       Мобэй был почти уверен, что тот отрывок его жизни и правда был лишь сном, только почему же некоторые события стали повторяться? А когда он вновь начинает иногда заходиться хриплым болезненным кашлем, стоило маленькому заклинателю в страхе скрыться с глаз раздражённого Мобэя, липкий страх мёртвой хваткой вцепляется в горло, напоминая ту, первую смерть из кошмара.       И в этот раз Мобэй-цзюнь точно умирать не планирует. Даже скорее отчаянно не хочет, внезапно понимая чувства всех, кого в своей жизни решил удостоить долгой неизбежной и мучительной смерти. Теперь же боится он сам. Боится, потому что тело отчего-то помнит агонию, предшествующую смерти, и жуткий сон совсем не кажется таковым.       Он больше не нанимает лекарей — все они бесполезные тупицы — и ищет сам, сутками пропадает в библиотеке, доверив все дела своему преданному слуге, решая держать Шан Цинхуа в неведении. Не хочется больше видеть ужас на его лице, а все эти бумажные горы и мятежи все равно потеряют смысл, если Король умрет. Постыдно задохнется от комьев цветочных лепестков. Он даже просит помощи у Ло Бинхэ.       И узнаёт ответ на свой вопрос слишком поздно. По ощущениям у него что-то разрывается в грудной клетке при словосочетании «безответная любовь», потому именно в то больное место вжимается когтистая рука демона, пока он судорожно откашливается. Мозг не сразу соглашается осмыслить всю глубину и многогранность проблемы: настолько ситуация в новинку для Ледяного Лорда.       В этот раз Мобэй-цзюнь знает про свой недуг и морально к нему почти готов. Во-первых, появилась стальная непрошибаемая уверенность, что Шан Цинхуа знать о королевской болезни не обязательно. Этот слуга всегда был осведомлён о самых удивительных вещах, особенно в курсе которых быть не должен, так что нельзя исключать его информированность и об этой хвори. Недалёкий лорд в жизни не поверит, что может нравиться Мобэю. И он все ещё до одури боялся. Мобэй-цзюнь ещё помнит, как тряслись его колени, когда рассерженный Король одним рыком выгонял слугу, чтобы не зайтись в очередном приступе кашля прямо перед ним, разрушая очередной раз весь образ несокрушимой горы мускул и демонической ци, образ такого демона, который непременно сможет защитить Цинхуа от любой напасти.       Во-вторых, теперь он не медлит и сразу идёт к Бинхэ за советом, чему тот явно удивлён, и даже поначалу насмехается, пока не узнаёт всю патовость ситуации. И не сказать, что он плохой советник, но отношения с Цинхуа оставляли желать лучшего. То ли Мобэй действительно так плох в коммуникации с людьми, то ли просто ситуация у них слишком отличная от случая Бинхэ.       Лорд Аньдин пугливо принимает подарки, чтобы не злить своего Короля, таланта к готовке у Мобэй-цзюня, как оказалось, не было от слова совсем, а бить он перестал уже давно, давно приказал защищать едва ли не от каждой пылинки. Попытка освободить от работы воспринялась если не в штыки, то истеричными возмущениями точно, а в первый официальный «выходной» слуга сбежал на свой пик. Идея брать его с собой на разборки с недовольными властью кланами и племенами впечатления на Цинхуа тоже не произвела. Только страх. Страх перед свирепым и кровожадным демоном. Уловив это, Мобэй даже намеренно пропустил удар, получая некритичную рану, что должна была вызывать жалость, но смертельно бледный пиковый лорд страшился даже приближаться.       Третья смерть настигла куда быстрее, когда по возвращению всё ещё напуганный Шан Цинхуа вместо личной помощи своему Владыке, вызвал лекаря.       Четвёртый раз Мобэй попытался воспользоваться советами Ло Бинхэ ещё раз, но со словами «ты мне там не нужен» отправлялся по четвёртому кругу разбираться всё с теми же мятежами. В итоге умер прямо перед Цинхуа, когда тот с болезненным взглядом попросил убить его, раз уж он так не нужен Его Величеству ни в работе во дворце, ни на поле боя. Хорошо, что на пятую жизнь маленький лорд даже не вспомнит эту жуткую и нелепую смерть.       И действительно не вспоминает, испуганно смотря из прохода, как его Король никак не может откашляться, что в уголках его глаз уже собрались соленые капли слез, таких редких для этого персонажа. На беспокойную суету Цинхуа вокруг него, Мобэй отмахивается реалистичным кошмаром. Но что-то щёлкает, и он в этот же момент говорит лорду Аньдин, что любит его. И вроде бы знал, что его слова так сразу не примут, что они не настолько близки, только ханахаки уже задушила его четыре раза, но не надежду, так что он пробует и такой вариант.       Шан Цинхуа делает вид, что слов этих не услышал, и даже начинает избегать. Пятая смерть с полной грудью окровавленных лепестков не заставляет себя ждать.       Шестое «пробуждение» после смерти начинается с откашливания лепестков, и почему-то кажется, что будучи больным в первой жизни, он прожил значительно дольше, чем в пятой. И в этот раз Ледяной демон пытается полностью ограничить своё общение со слугой, даже спроваживает его с концами обратно на пик Аньдин, но как будто сделал хуже самому себе. Потому что цветы с прежней скоростью продолжают забивать лёгкие, а, казалось бы, давно замёрзшее сердце болезненно сжимается от любой непрошеной мысли о любимом человеке.       Он и так был на пределе, когда взбешённый лорд Шень заявился вместе с поникшим Бинхэ и не слишком учтиво сообщил, что Шан Цинхуа который день в депрессии и слезах по вине его, Мобэй-цзюня, потому что его выставили отсюда, и он даже вернуться не может — стража на входе не пускает. Но дорого стоило лицо горного лорда, когда с тихим стуком выпал веер из резко ослабевшей руки от вида зашедшегося в предсмертном кашле Мобэя, но отдавшего предпочтение самоубийству вместо очередной мучительной смерти, отхаркивая проклятые цветы: резко удлинившийся коготь легко пробил височную кость.       Седьмой раз он решает поступить иначе и не отпускать от себя ни на шаг объект любви, думает, что можно позволить ему узнать, а тот, как и следует покорному слуге, соглашается. И возникшее поначалу хрупкое чувство, что всё получилось, что в этот раз он не умрёт, рассеивается под задушенным взглядом лорда Аньдин. И Мобэй не может не видеть, как это давит на человека. И грудная клетка резко и болезненно сжимается, немного облегчая откашливание проклятых лепестков. Шан Цинхуа рвётся узнать у своего Повелителя, что с ним, но, скорее всего, это риторический вопрос, как долго тот болеет и кто та дьяволица, что осмелилась продинамить столь могущественного демона. А Повелитель не может уверить себя же, что Цинхуа и правда беспокоится о нём, и это не просто вежливость и обязанность слуги. И молчит.       Человек сдаётся после пятого приступа. Его тело иногда слабо трясло, но страхом от него не пахло. Только болью и с солоноватым привкусом. Он нарушил приказ. Ушёл, сказал, не смея поднять затравленного взгляда:       - Рядом с тобой должен быть тот, кого ты… любишь. Не я.       Мобэй видел влагу на его щеках. Шан Цинхуа в этой жизни смерть своего короля не видел. Не видел, как тот морщась от боли и досады вновь добивает себя, когтем вспарывая артерии и вены собственной шеи. Добивает раньше, чем это успевают сделать цветы.       Эта жизнь, кажется уже восьмая, начинается с неприятного давящего чувства в лёгких, и Мобэй едва не тонет в отчаянии, что теперь эта дрянь будет преследовать его вечность, а он даже умереть окончательно не может. И соблазн проверить это унять почти не возможно. Потому девятое пробуждение от восьмого отличается лишь твердой уверенностью, что даже смерть раньше срока не спасает от гадких цветов.       А девятая смерть встречает демона через несколько часов от рук кого-то из прислуги, потому что любимый Цинхуа от этой просьбы осел на пол, отказываясь верить в услышанное и клянется, что лучше себя убьёт сейчас, чем Мобэй-цзюня. Тому оставалось лишь раздраженно фыркнуть на такое заявление, потому смерть человека убьёт его вернее самого острого клинка, вернее ханахаки.       Десятый раз Владыка Северных Земель хочет вновь держать слугу рядом, но не давить своим контролем, и шпионаж кажется идеальным решением. Лишь мгновенное перемещение в стенах собственного замка спасало от перспективы спалиться с потрохами. Шан Цинхуа наедине с собой — это не то, что он должен был видеть. Ни под каким предлогом. Потому Король позорно сбегает в свои покои, отхаркивая дрянные цветы и собственной магией охлаждая раздраженные бронхи. Боль почти не ощущается, но в памяти буквально выжжен образ человека, свернувшегося калачиком и снова в слезах, блестящих на покрасневших щеках. Выжжен рядом с множеством других, не менее болезненных. И кажется, что сам Мобэй не так далёк от того, чтобы так же отчаянно обнимать себя, впиваясь когтями в плечи, если увидит хоть какой-то намёк, что это позволит стать ближе к горному лорду Аньдин.       А после Цинхуа отправляется к Шень Цинцю, и у Мобэя крыша едет от ревности и понимая, что он не единственный кандидат на роль возлюбленного маленького заклинателя. Ханахаки услужливо добивает, избавляя от лишних мыслей.       Просыпается он действительно со свободной от посторонних мыслей головой, но тут же задыхается от очередного приступа, стоило вспомнить о прошлой жизни. А после положительного и очень тихого ответа лорда Шана на вопрос «Ты кого-то любишь?», Мобэй без раздумий перемещается на пик Цинцзин и пытается убить Шень Цинцю. К сожалению, Ло Бинхэ все ещё здесь и все ещё сильнее.       В двенадцатом существовании Мобэй-цзюня вопрос звучит конкретнее:       - Ты влюблен в Шень Цинцю? Не лги мне!       Человек искренне удивлён и испуганно отрицает, уверяя, что «братец Огурец в моей фрэндзоне на веки вечные», но почему-то осекается, ойкает и тут же молит не убивать его. Мобэй знать не знает, что такое фрэндзона, хотя и перекопал во второй жизни большую часть литературы из дворцовой библиотеки, фразу про огурец тоже не понимает, но определённо верит человеку, не сомневаясь ни секунды в его словах.       И дышать как будто стало легче. И жизнь показалась длиннее. Если бы не отказ Шана выдавать личность возлюбленного. Особенно после угроз, которыми демон словно сам себя травил, и слов:       - Приношу свои глубочайшие извинения, но вы — последний, кому я назову его имя.       Мобэй решил прервать своё существование сразу после ухода Цинхуа. Если ему дадут ещё одну жизнь, он больше никогда не будет угрожать своему человеку. Больше такого промаха он не допустит.       В новой жизни демон действительно пытается не ошибаться, как в прошлых, но опирается на воспоминания первой — самой долгой. Ожидаемо, продержаться удалось дольше, чем в последние несколько раз. Но Цинхуа всё ещё боялся, это всё ещё не изменилось. И, кажется, он что-то заметил, иногда робко спрашивая про самочувствие и внезапную отстранённость. Знал бы он, насколько всё равно на самом деле Мобэю на все королевские дела и проблемы.       Единственное, что решил попробовать демон перед смертью — поцелуй. Бинхэ рассказывал со слов учителя ещё во второй жизни. Вдруг сработает, если беспокойство человека о нём можно хоть на одну сотую часть считать любовью.       Что ж, пощёчина не стала чем-то неожиданным. Ну разве что для самого Цинхуа, который, перепуганный своими же действиями, мгновенно рассыпался в извинениях. Нет, это не любовь, понял Мобэй и, разочарованно фыркнув, пока цветы окончательно не перекрыли дыхательные пути, оборвал очередную свою жизнь.       Четырнадцатое пробуждение осенило Владыку Северных Земель мыслью о том, что есть много других людей и демонов, которые могут быстрее ответить ему взаимностью. Убедить бы только собственное глупое сердце переключиться на кого-то другого: им обоим только легче будет от этого.       Он действительно начинает больше внимания уделять всем этим дипломатическим поездкам и собраниям, примечает демона, чем-то так похожего на Цинхуа, который почти взаимно в нём заинтересован. Только получает нового постоянного спутника — чувство предательства, и предатель — он. И это ещё более отвратительно, чем умирать от удушья.       Мобэй почти готов применить любовное проклятье на себе, полагая, что так есть хоть какой-то шанс спасти себя от душевных терзаний и непрекращающейся боли в груди. Останавливает от этого лежащий в своих покоях Шан Цинхуа. Мёртвый, в крови и с располосованной ножом рукой. Демон даже не пытается сопротивляться цветам.       А затем неизбежно очнулся пятнадцатый раз от этого кошмара. С такой же неизбежной болью в груди и с осознанием, что измениться в глазах единственного важного человека не сможет, как не сможет никогда его заменить кем-то другим.       Перейти к решению проблемы с духовного уровня на физический было вполне логично. Но даже если лекарствами ханахаки не лечится, никто ещё не пробовал банально выдирать эту дрянь прямо из лёгких. И вот уже, чуть скривившись от боли, демон собирается сделать аккуратный разрез меж рёбер когтями… И надо же, он забыл, что у Цинхуа тоже есть право посещать королевские покои.       - Не мешай, - бросает Мобэй.       Цинхуа бледнеет, а демон понимает, что слишком поздно, слишком проросли цветы. Просто чувствует это при каждом вдохе. Даже не слышит, какой он конченый придурок, что он вообще делает и что может ненароком убить себя. Но Мобэй просто слишком привык умирать. А его человек не должен видеть эту мерзость.       - Выйди… - и не успевает сдержать приступ кашля.       - Одуванчики? - шёпот человека слышен лишь благодаря демоническому острому слуху. Ох, он опять не выполнил его просьбу. Даже наоборот, человек, кажется, бросается к нему, придерживает, выжидая, когда кашель отпустит, бормочет какую-то успокаивающую чепуху. И Мобэй не отталкивает, льнёт к нему. Слишком ждал этого, слишком устал. Пол, дорогие одежды, руки, и свои, и человека, - всё испачкано в крови и жёлтых лепестках.       Мобэй не помнит, добивался ли объятий хоть в одной из жизней, но словно что-то подобное было. Думает, что теперь он по-настоящему готов умереть без сожалений, чтобы этот светлый момент не омрачился страхом. И в то же время ему, наконец, совсем не хочется умирать, по крайней мере, не сегодня.       - Останься. Не уходи, - хрипло просит он, но человек, кажется, и не собирается. Лишь утыкается в холодное плечо, и Мобэй чувствует горячую влагу.       - Кто он? - голос Цинхуа дрожит. - Тот человек, которого ты любишь… Я позову его.       - Не нужно… - и откашливает ещё один окровавленный цветок. - Он уже здесь.       Мобэй-цзюнь не смотрит на него, ждёт, пока до человека невыносимо медленно дойдёт смысл сказанных им слов. Странно, но в этот раз человек верит в них: не возмущается, не говорит без умолку чепуху, но делает слишком глубокий вдох и снова льёт обжигающие слёзы на плечо Короля. Только успокоившись, он отстраняется и осторожно касается губами заплаканного им самим чужого плеча, а после, чуть осмелев щеки.       - Ваше Величество, пожалуйста, скажите, что не собираетесь умирать, - всхлипывает. - Какой вообще мне смысл жить без вас…       Рукавами ханьфу вытирает остатки слёз и нерешительно целует окровавленные губы своего демона. И Мобэй отвечает, обнимая своего человека.