Безупречная смерть. Легенда Ивы.

Мэй присела на холодную, пропитанную утренний росой землю. Ей не хотелось ни пить, ни есть, хоть выжившие друзья предлагали и не раз. Прошло несколько дней с трагедии, только её трагедии. Пусть ветры заберут боль этой несчастной! Но ветер не справится. Нет, он не сможет. Боль, что навсегда останется в сердце юной девушки, не вытащить ни ветрами, ни добрыми словами. Ей уже и не помочь! До рук коснулась роса, Мэй вздрогнула, словно почувствовала опять эту несмываемую кровь любимого. Если бы она могла его спасти! Кара небесная неудостоила чести спасти её любовь. Чем же она провинилась? Чем провинился он? Не спас господина своего. Она не спасла любимого. Всё взаимосвязано. Судьба построила им этот путь. Ах, если бы она появилась в жизни его раньше! Может ради любимой своей, он отдал бы жизнь не небесам, ни господину, а сердцу её. Но путь иной. Сейчас он не рядом, он сам выбрал это. Он сам своей рукой убил себя. Безжалостно и быстро, будто готов был это сделать ещё в утробе матери своей. Его судьба такая. Он не жалел себя, а только проклинал. Ах, господин! Но вот она, умна и так красива, голову вскружила, на миг не простительно, он забывал о нём. Но тут же в голове его, прям перед девой, всплывал в очертаниях господин. Долг зовёт! Уже она не столь красива, и не так умна. Он умолял её, боже, умолял! Но она влюбилась, в того, в кого запретно было. Боже, умолял! Господин зовёт его! Зовёт не переставая. И впереди лишь только цель, она видна уже совсем. Ах, нет она не в белых очертаниях! Только чёрным отдаёт, и местью обзывается. Кругом тьма, через неё и непроглядной становится светлая, чистая любовь. Посностью поглощенный ей, той что тьмой зовётся.  Значит, цель достигнута, больше смысла нет. Звук вынимающейся катаны ласкал уши его. Словно ждал веками. Словно ждал! Отрожение его прекрасного лика, на той, что убьёт его сейчас. Хруст! И более он больше не подарит миру улыбки своей, и ей, что светлым озаряется. Бежала так, как прежде ей не удавадось. Мысли о самом главном бродят. Ах, говорил же не влюбляться, боже, говорил! Ноги совсем уже не слушаются, но сердце зовёт, не переставая, и ели добежав, пред ней картина, нарисованная кровью. Ах, говорил, боже, говорил! Удушье парализовало молодое тело её, но скажете вы: "Не её же ведь убили", а мне ответить стоит: "Говорил, он говорил!". Запах свежести и чистоты, но только не для них. В руке её кинжал, подаренный любовью мертвой. Знаешь, я уйду, не выдержишь, держи. Мелкая дрожь пробивала её руку, ах, и совсем не от страха! Нет страха впереди. Лишь только он, лишь его улыбка, предначертанная для неё. Вы скажете: "Как эгоистично!" и я отвечу: "Точно не для них!". И вот картина, только пред нами. Молодое тело, ах, оно так  прекрасно, так юно! Но только кровью написано оно. А рядом бродит свидетельница сия. Кирин зовётся. И картина не только пред нами, а и пред ней. Не нам спасти её, но может ей? И вот лошадка, что знает больше нас, опускает морду и лижет юное лицо. Ах, Кирин, если бы это помогло!