Выкроенное счастье

      Пушистая кисть зависает над акварельным листом и, дрожа от страха, неловко роняет бордовую каплю прямо на нежно-лиловую, ещё влажную заливку.       Напряжённую тишину в мастерской разрезал нервный вопль преподавательницы:       — Рюша! — Несколько секунд, чтобы вернуть себе самообладание, которое стоит выкрученных до боли пальцев и фальшиво-учтивых ноток в голосе. — Милая, мы пишем закат, а не кровавое убийство.       Преподавательница нервно хихикнула, стараясь скрыть раздражение за приторной улыбкой, и прошла вглубь мастерской.       Дробь каблуков, отскакивающая от мраморных стен, напоминала звуки барабанов во время казни. Монументальная фигура художницы — широкоплечей дамы в коротком пышном платье и фартуком сверху — неумолимо приближалась к одноместному рабочему месту, за которым сидела, ссутулившись, несчастная Рюша.       Солнечный свет из высокого окна косо падал на её парту, подсушивая бордовую краску на листе и подкрашивая кожу дрожащих рук желтоватым цветом. Сама Рюша была белой, как мрамор вокруг — с такими же тёмными прожилками вен и сосудов, выступающих сквозь тонкую и нежную кожу, как и полагалось девушке её происхождения.       — Рюшечка, — сладко улыбнувшись, преподавательница села настолько близко, что оттеснила ноги Рюши из-под стола и теперь поглощала собой всё личное пространство вокруг. — Скажи, из чего сделана твоя кисточка?       Мысленно возведя глаза к куполообразному потолку, она несмело ответила:       — Матушка купила мне кисти из пони. То есть… кончик кисти сделан из шерсти пони.       Преподавательница неотрывно смотрела прямо ей в глаза и кивала головой с застывшей на губах снисходительно-нежной улыбочкой.       — Как ты думаешь, хороша ли жизнь у пони?       Рюша растерялась. Разговор приобретал неуловимо оскорбительный окрас. Она так трудилась над правильной заливкой, а наставница предпочла отчитать её за капнувшую краску, а про заливку не сказать ни слова…       — Я д-думаю, что это зависит от пони… От того, кто им владеет. Если хозяин жестокий — он кормит пони объедками с-со своего стола, выводит на площадь и весь день катает на спине пони детей, плохо подковывает и-и-и…       — То есть несчастный пони, — подхватила преподавательница, — живёт в плохих условиях, терпит неправильный рацион и… как это слово, модное у школяров сейчас?.. А, эксплуатацию! И всё ради того, чтобы у бедного пони выдернули из хвостика несколько шерстинок, и они попали в кисточку для Рюши, которая не может вытереть излишки краски о салфетку?       Не зная, куда себя деть от унижения, Рюша спрятала руки под парту и шмыгнула носом. Плотоядный взгляд обманчиво ласковых глаз преподавательницы пригвоздил к полу, выбил воздух из лёгких и сейчас ме-е-дленно, смакуя момент, раздирал на кусочки неказистый облик ученицы.       Рыжие мелкие кудряшки, круглое лицо со вздёрнутым носом, толстая шея, широкие плечи, оголённые и окружённые кружевом по последней моде, тяжёлая грудь, обтянутая душным шёлком, а руки… Нет, это не руки художницы. И точно не аристократки. Такие плотные и массивные руки с короткопалой ладонью встречались у деревенских баб.       — Красиво рисовать — красоту творить, — поучительно добавила художница, ещё шире улыбаясь растерянной физиономии ученицы.       Рюша в очередной раз подумала, что золотые цитаты этой женщины, которую матушка наняла для её гармоничного развития (дабы быть высмеянной не только за внешность, но и за умения), во-первых, повторялись каждое занятие, а во-вторых — сами по себе не имели никакого смысла. И только унизительно поучительная интонация доносила до ученицы мысль о том, что она здесь до тех пор, пока хозяйка мастерской так желает. А её желание уже не получало должной подпитки от денег, которые ей выплачивались.       — Давай-ка ты заберёшь свою работу… — всё тем же тоном сказала она, разворачиваясь и направляясь к кафедре. — Эту замечательную мазню и грязь, и подумаешь до следующей недели, как её можно исправить. Как же нам превратить испорченную заливку и пятно в пылающий огнём закат, м?       Трясущимися от обиды руками Рюша складывала в портфель бумагу, кисти, краски и палитру, не находя в себе смелости возразить или хотя бы поднять голову.       «Акварель имеет покрывающее свойство, — с досадой думала она. — Ею легко маскировать ошибки».       «Ошибки»… Страшное слово, страшнее даже таких слов как «выбор», «право» и «нет». Никаких ошибок. Никаких упущений. Всё должно быть сделано от и до по заранее намеченному алгоритму и соответствовать результату, который от неё ожидали. Закат бордовый с жёлтыми и розовыми прожилками. Кисть обязательно из пони. Никаких вольностей, никаких изменений, никаких ошибок. С первого раза и по образцу.       Такой позиции придерживались в любом вопросе.       Рюша вышла из резных дверей мастерской, расправляя плоский ремешок, на котором висел портфель. Десятки горожан сновали туда-сюда, спасаясь от солнца под широкополыми шляпами и зонтиками. Шляпы дам иногда были до абсурда громоздкими, чтобы тень от полей спасала оголённые плечи от крестьянского загара.       Закусив губу, Рюша тоже надела шляпку и уложила широкие ленты на плечах так, как учила матушка, чтобы скрыть их — недостаточно покатые и совершенно не острые — от чужих глаз, и двинулась вниз по улице.       Художественная мастерская находилась в десяти минутах ходьбы от дома Рюши, и это было единственной причиной, по которой ей разрешали передвигаться по городу без экипажа.       «От пеших прогулок сбросишь вес» — надменно заметила матушка.       Но у Рюши появились веснушки на носу и твёрдые мышцы на ногах, а вес оставался прежним.       Несмотря на это, прогуливаться мимо парков и фонтанов ей нравилось настолько, что она готова была потерпеть колкости и издёвки от наставницы.       Горькое королевство — место, где родилась не только Рюша, но и горчичный соус, связки жгучих перцев и целые плантации лука и чеснока. Власти пытались замаскировать пряно-горькое происхождение многочисленными аллеями, парками, фонтанами в гранитных бассейнах и домами из розового камня — узкими и элегантными, с ажурными рамами и стрельчатыми арками. Окружали дома узкие полоски зелёных садиков с идеально подстриженным газоном, глядящим на прохожих сквозь частокол чугунных прутьев забора.       Лето в Горьком королевстве пропитывалось морской влагой, становясь густым и клейким, как кисель. В воздухе пахло солью, паприкой и солнечной пылью. Рюша сделала глубокий вдох в попытке привести себя в чувство и сдержать накатывающие слёзы.       Щебетавшие у модного магазина горожанки смерили её заинтересованными взглядами. Рюша в отчаянии покосилась на противоположную сторону улицы. Перебегать туда было поздно. Вспотевшие руки нервно вцепились в ремешок портфеля. Любопытство девушек быстро сменилось насмешкой. Ещё бы, популярные нынче платья по колено открывали пухлые ноги, затянутые в кружевные чулки — ночной кошмар для любой городской красотки.       «Ноги леди должны быть белыми, как толстый хрен, и элегантно тонкими, как красный перец чили, а у тебя всё наоборот» — сказала ей как-то матушка.       По крайней мере, правила приличия не позволили этим девушкам прямо сейчас указать Рюше на её несовершенство, но вот благородные соседки и матушкины любимицы, сбиваясь в хохочущие стайки с жеманным юношей во главе, любили напомнить, чего удостаиваются те, кто не укладывается в стандарты.       «Хрюша» — вот как они её называли.       Порой Рюше казалось, что в Горьком королевстве и жизнь тоже… горькая.       Кованые ворота с лязгающим звуком захлопнулись за спиной. Впереди непоколебимой твердыней застыл родной дом — такой же нежно-розовый, с узкими окнами и скудным садиком перед ними. Рюша переместила портфель с красками вперёд, как будто пыталась им защититься.       Её встретила горничная, суровая женщина, докладывающая матушке о каждом её шаге и упорно делающая вид, что не она разносит по всему городу сплетни о безобразно толстой господской дочке.       — Матушка просит вас зайти к ней в кабинет, — сухим голосом уведомила она.       По правде говоря, Рюша с самого утра даже глотка чая не сделала и не отказалась бы сейчас от обеда или хотя бы лёгкого перекуса, но сказать о своём желании поесть?.. Ещё в раннем детстве Рюша поняла, что это повлечёт за собой ужасные последствия.       Поэтому, игнорируя голодные спазмы в желудке, она торопливо поднялась по лестнице на второй этаж, оставила портфель в своей спальне и застыла у тяжёлых дверей кабинета. Сердце беспокойно стучало где-то в горле. Собравшись с духом, Рюша постучала.       — Войди.       Небольшая комната с шёлковыми обоями и рогатыми канделябрами как будто стала меньше из-за наваленных поверх мебели свёртков ткани и нарядов на вешалках. Обычно матушка не допускала беспорядка в доме.       Рюша остановилась перед письменным столом, ожидая, когда на неё обратят внимание.       Её матушка по происхождению была особой голубых кровей с богатой родословной и титулами настолько громкими и многочисленными, что Рюша давно бросила попытки их запомнить. Это была худощавая женщина небольшого роста, который унаследовала Рюша, но на этом их сходство заканчивалось. Матушка поражала всех эталонно узкими и острыми плечами, подчёркнутыми модным коротким платьем с оборками на груди, осиной талией и изящными, белыми-белыми ногами, на фоне которых даже белоснежные чулки казались грязноватыми.       В королевстве макияж считался моветоном (хотя всего каких-то пятьдесят лет назад художник запечатлел на портрете бабушку Рюши с подведёнными углём бровями и соком ежевики на веках), поэтому матушка добивалась естественного блеска и белизны лица при помощи щелочного мыла, соли и горчичных настоев. Порой ей приходилось вызывать врача, который прописывал ледяные компрессы для воспалённой и сходящей лоскутами кожи… И тем не менее, матушка оставалась одной из самых красивых женщин, которых видел свет.       — Я не могу выбрать, какие платья ты возьмёшь с собой, — критично перебирая лоскуты тканей, призналась она. — Может, лучше сшить новые? Ах, было бы время! На тебя всё всегда так долго шьётся…       Рюша закусила губу и тихо спросила:       — Мы куда-то собираемся?       О, пожалуйста, только не маскарад или бал! Бессонные ночи, проведённые в дороге, склоки родителей, чужие холодные постели, перешёптывания за спиной и платье, которое ни в коем случае нельзя испортить…       — Не мы, а ты, — поправила матушка. — Учителя тобой недовольны. Моё терпение тоже на исходе. Слишком много разговоров вокруг нашей семьи. Рисование, музыка, этикет, скульптура — сколько денег было вложено в твоё образование, и никаких результатов.       Рюша порывисто вобрала в лёгкие побольше воздуха и опустила взгляд вниз, чтобы не показать того, насколько ранили слова матушки. Ей исполнилось двадцать лет, но её успехи ничем не отличались от тех, что были в двенадцатилетнем возрасте.       — Мы решили отправить тебя в престижную академию, где ты сможешь освоить все необходимые навыки… А ещё там обучают танцам, акробатике и бегу, и питание соответствующее, — матушка вперила в неё тяжёлый взгляд. — Понимаешь?       Сглотнув ком в горле, Рюша кивнула.       Она никогда не забывала, в чём её главная проблема. Будь она худой и звонкой, её неуспеваемость в искусстве и музыке не была бы так заметна и порицаема.       — От тебя никакой помощи, — фыркнула вдруг матушка и махнула на неё рукой. — Иди и скажи отцу, что завтра мне понадобятся носильщики. Аккуратнее тех, которые его хрен таскают, твои вещи должны быть в полном порядке, а ты должна не ударить в грязь лицом на новом месте.       Сбивчиво пробормотав что-то в ответ, Рюша выскочила из кабинета и в смятении прижалась к резным перилам лестницы. Её отсылали прочь для того, чтобы она в одиночку вылепила из себя тот идеал, о котором все вокруг мечтали.       Рюша прижала похолодевшие ладошки к горячим щекам, часто дыша. Её будут окружать незнакомые люди, строгие преподаватели и девушки из богатых семей, и снова презрительно искривлённые губы будут цедить в ухо: «Рюша — Хрюша». Из-за упавшей капли краски её поднимут на смех и расскажут про несчастного пони…       Чудом успев удержаться на ногах, Рюша захныкала. Если матушка сейчас решит выйти в коридор, она отругает её и закроет в спальне до утра, потому что от слёз лицо покрывалось румянцем и делалось одутловатым.       Ватные ноги сами понесли Рюшу в оранжерею отца, где он обычно работал в свободное от разъездов время.       Её отец был купцом, который торговал хреном и всем тем, что можно было из него получить. Исследователь по натуре, он мог днями и ночами проводить за учётной книжкой или в окружении зубчатых листьев хрена.       Рюша нашла его в оранжерее, залитой ярким солнечным светом. Отец — грузный высокий мужчина с большими, наивно распахнутыми, как у неё, глазами — специальными щипцами опускал кусочек твёрдого хрена в ёмкость с мутной жидкостью.       — А, Рюшка, — не отвлекаясь от своего занятия, крикнул отец. — Останься у порога, а то хреном провоняешь.       — У нас всё в доме хреном воняет, — раздражённо дёрнула она плечом.       Отец был серьёзно глуховат, поэтому оставался единственным человеком, которому Рюша могла хоть немного дерзить.       — Как там рисование?       — Бедные пони…       — Понимаю, — не слушая её, ответил отец и потряс рядом стоящую банку с соломинками хрена внутри. — Матушка хочет отправить тебя в академию.       — Она сказала привести ей аккуратных носильщиков.       Отец понимающе закивал и указал пальцем на дверь. Рюша молча удалилась. Одним из основных правил в доме было не беспокоить отца во время работы.       В холле ей встретился уходящий домой повар, и она с досадой подумала, что сегодня матушка решила снова пренебречь ужином. Всхлипывая, Рюша поднялась к себе и упала на кровать с резными столбиками и воздушной периной, от которой всегда болели бока. Очень скоро и без того невесёлая жизнь станет невыносимой.       Ей было обидно и страшно до зубовного скрежета, и она как всегда не могла ничего изменить.