У Еськова распределение знаков проводится совершенно по другому принципу и вовсе без участия высших сверхценных полюсов. У него вообще нет «хороших» и «плохих» в чистом виде. У него есть «нормальные» (получше и похуже) — это те, что руководствуются обычными житейскими соображениями, — и «ненормально-плохие» — это которые руководствуются соображениями сверхценными/религиозными/ высокоидеологическими; за последними, коль скоро они приобретают массовое социальное воплощение, у Еськова (как и в реальности) всегда стоят особо гнусные или безумные житейские соображения (не обязательно «корыстные»!).
А. А. Немировский, комментируя «Последний Кольценосец» Еськова, в очередной раз подтверждает, что если хорошего о книге сказать нечего, её остается похвалить за правильный идейный посыл.
В свое время я уже высказал вкратце свое (невысокое) мнение о «Последнем Кольценосце» Кирилла Еськова в обзоре продолжателей (точнее, в большинстве своем, ниспровергателей) Толкина[1], после чего счел вопрос исчерпаннным — но недавно, после повторного прочтения соответствующей книги Еськова, понял, что требуется более обстоятельное исследование его сочинения, и по понятным причинам тезисы данной моей рецензии будут в той или иной форме дублировать (и развивать) положения предыдущей статьи. Впрочем, я сразу признаюсь, что неоригинален — о недостатках «Последнего Кольценосца» много раз писали и до меня люди самых разных взглядов[2]; самым лаконичным (и в то же время одним из лучших) среди отзывов является написанный Алексеем Свиридовым[3]. О сюжете Еськова я подробно писать не буду. Ограничусь лишь замечанием, что он работает за счет роялей в кустах — причем если у Толкина это рояли оправданы теоцентрическим мировоззрением автора (концепция благого Провидения Божьего, ведущего к «эвкатастрофе» в финале — мы с ней можем соглашаться или нет, но она у Толкина в наличии), то у Еськова героям тупо везет, потому без хэппи-энда никуда[4]. Еськов декларирует, что мир «Последнего Кольценосца», в отличие от «нереалистичного» Властелина Колец, населяют земные люди с обычными человеческими интересами («к магии и всякого рода потусторонним силам апеллировать можно — но лишь после того, как исчерпаны все иные, «материалистические», варианты объяснения»[5]), а потом подсовывает читателю историю о том, как герои уничтожают магический артефакт (только не Кольцо Всевластия, а Зеркало Галадриэль), являющийся «кощеевой иглой» для потустороннего зла (только не Саурона, а магов Белого Совета и эльфов), сбросив его в… не смейтесь, Ородруин. До кучи один из главных героев, Халаддин, классический «Избранный наоборот», сильный не некими способностями, а их отсутствием (иммунный к магии) — также, как хоббиты в наименьшей степени были подвержены искушению властью, даруемой Кольцом. Но у Толкина способность хоббитов сопротивляться влиянию Кольца обоснована тем, что власть, сама по себе или «во благо», по понятным причинам интересовала их слабо — они не майар, эльдар или дунэдайн, а маленький (во всех смыслах слова) незначительный народец без грандиозных планов. А у Халаддина иммунитет к магии откуда? Ниоткуда, просто так для сюжета (опять) надо. Еськов декларирует, что у него-де, в отличие от Толкина, нет деления на «добрые» и «злые» народы, или безоговорочно-положительных и безоговорочно-отрицательных персонажей, а всё «как в жизни»: «Так что когда мне настала пора расставлять на доске фигуры, я положил для себя следующее: ладно, пускай будут «черные» и «белые» (канон обязывает), но уж по крайней мере граница между теми и другими у нас будет проведена не по фарватеру реки Андуин, а несколько более извилистым образом». Надо думать, именно поэтому Мордор превращен автором в технократическую утопию, надежду всего человечества[6], а толкиновские Эльдар — в гибрид нацистов и эльфов, но не толкиновских, а пратчеттовских (благо писался «Последний Кольценосец» в 1999 году, спустя семь лет после выхода книги Пратчетта «Дамы и господа»), аморальных безумных садистов из параллельного мира, промывающих людям мозги магией. Стремление Еськова вывернуть наизнанку и измазать грязью те или иные толкиновские сюжеты местами доходит до карикатурности — у Толкина во «Властелине Колец» есть история любви Арагорна и Арвен (от которых пошли последующие короли Воссоединенного Королевства Гондора и Арнора), у Еськова же подчеркивается, что Арвен не то что Арагорна не могла любить, а даже потомства с ним общего не имела, потому что эльфы — другой биологический вид[7]. Причем Еськов даже честно попытался придумать объяснение инфернальности своих эльфов — наличие у них своеобразного раздвоения личности, при котором они диаметрально противоположено ведут себя по отношению к «своим» и врагам (реальное поведение многих вполне реальных военных преступников): «Представьте себе, что вам пришлось — ну, так уж сложилось, — участвовать в чем-то подобном Тэшголу [зачистке мирного населения]. У вас есть мать, которую вы нежно любите, а у эльфов иначе и быть не может: дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен… Так вы, надо думать, сделаете все, чтобы избавить ее от знания об этом кошмаре, а при эльфийской проницательности тут не обойдешься враньем или примитивным умолчанием, вам надо и вправду перевоплотиться в иного человека. Две совершенно разные личности в одном существе — так сказать, «для внешнего и для внутреннего потребления»…». Но Еськов сам же это объяснение и обрушил, прописав эльфам неуемную внутреннюю грызню в духе толкиновских орков (то есть «для внутреннего пользования» у них то же, что и для внешнего): «Здесь любая мелочь исполнена глубочайшего смысла, ибо все они отражают нюансы той беспощадной борьбы за власть, что составляет единственный смысл жизни бессмертных эльфийских иерархов». Хотя вообще непонятно, какой интерес бороться за власть — равно как и завоевывать кого-то внешнего — в обществе бессмертных и по большому счету обеспеченных всем необходимым существ. Замечу, в некоторых других ниспровергательских апокрифах по Толкину такого и близко нет — в той же «Черной Книге Арды» эльфы, даже служащие Валар, не злы «от природы». Причем у Толкина понятно, почему орки такие злые — их изготовил местный сатана. Но у Еськова сверхъестественные силы формально вынесены за скобки. Иными словами, в отношении эльфов у Еськова применяется, пусть и более изощренно, тот же прием, за применение которого он (устами одного из своих персонажей, Сарумана) осуждает Толкина: «Тут есть испытанные рецепты: Мордор надо будет превратить в Империю Зла, желавшую поработить все Средиземье, а тамошние народы — в нежить, разъезжавшую верхом на волках-оборотнях и питавшуюся человечиной…». Мотивация магов Белого Совета в «Последнем Кольценосце» при принятии решения о истреблении мордорцев тоже неубедительна: их пугает, что мордорцы своим безудержным прогрессом разнесут не только физический, но и — непонятно как — магический мир («В Будущее ведет много дорог, но по какой бы из них ни пошел Мордор, он не позднее чем через три века прикоснется к силам природы, обуздать которые не сможет уже никто. Не хочешь ли еще разок поглядеть, как они в мгновение ока обращают в пепел все Средиземье вкупе с Заокраинным Западом?»), тогда как мордорцы на момент повествования не владеют даже огнестрельным оружием («через полста лет они завершат свою «промышленную революцию», додумаются, что смеси селитры можно использовать не только для фейерверков, — и тогда пиши пропало»). Первые образцы огнестрельного оружия в средневековой Западной Европе в нашей реальности изобрели, напомню, в конце XIII века. После этого рассказы о мордорских «заводах», «успехах в воздухоплавании» и «электрических опытах» не получается читать без смеха. Такое ощущение, что мордорский «прогресс» нужен Еськову чисто для галочки, как маркер некой положительности, а не для сюжета — примерно как у консерватора Толкина он выступает маркером отрицательности в отношении его отрицательных персонажей, см. «стальные драконы» Ангбанда в «Падении Гондолина», упоминания о изобретении гоблинами различных разрушительных механизмов в «Хоббите», взрывчатка Сарумана. Но встает вопрос — почему, если еськовский Мордор весь из себя такой высокоразвитый, он придерживается миролюбивой внешней политики? Реальные западноевропейские государства в эпоху перехода к индустриальному обществу проводили по отношению к менее развитым культурам совсем иную — завоевательную — политику. Еськовский Мордор, по сюжету, страдает от проблем с продовольствием — так почему бы не взять его силой у других стран? На словах Еськов декларирует реализм, а на деле протагонисты ведут себя хорошо просто потому, что назначены автором на роль положительных персонажей. При том, что, как увидим мы дальше, с этим «назначением» они не всегда справляются. Местами доходит до совсем уж примитивного, по методу смены плюса на минус, переворачивания толкиновских мотивов, с сохранением и даже преумножением пресловутой «черно-белости». У Толкина Арагорн законный король, признанный своими подданными добровольно — у Еськова он становится узурпатором, захватившим трон через убийство законного правителя (для этого автор «повышает» Дэнетора из Наместника в короли), причем узурпатором, не имеющим вообще никаких прав на трон[8]. Ну и до кучи — мерзавцем, «поматросившим и бросившим» Эовин. У Толкина эльфы участвуют в Войне Кольца наряду с прочими «свободными народами»[9] — у Еськова они предоставляют воевать своим «шестеркам», а сами подходят «аккурат к шапочному разбору» что на Пелленнорских полях, что при Моранноне. У Толкина Саурон непрерывно бросает против своих врагов неисчислимые армии, а у Еськова, наоборот, люди Запада в финальном сражении при Моранноне «просто завалили мораннонские укрепления своими трупами», да и битву на Пеленнорских полях они в еськовской версии выиграли тем же способом. У Толкина отравленные стрелы используют мордорцы — у Еськова их, вестимо дело, используют эльфы. У Толкина Арагорн выступает в безнадежный поход к Вратам Мордора — у Еськова Саурон VIII (в «Последнем Кольценосце» — смертный человек, король Мордора) погибает в финальной безнадежной битве, сражаясь как простой воин в общем строю. Вдобавок Еськов ещё удивительно небрежен с толкиновским материалом, причем эту небрежность нельзя списать просто на полемичность, как у других ниспровергателей канона. Скажем, из упоминания в "Последнем Кольценосце" Кастамира и истории Валакара и Видумави следует, что он читал Приложения к "Властелину Колец". Но при этом у него Арагорну наследует не его сын от Арвен Эльдарион (как в Приложениях) - Арвен бездетна (хотя непонятно, почему, раз эльфы превратились в людей после исчезновения магии) - а династия князей Итилиена. Вот что это, стремление вознаградить лишний раз симпатичных автору персонажей и деклассировать несимпатичных? Но тут Еськов насилует логику уже собственного произведения, строящегося на оппонировании Толкину. Если у него толкиновский текст (включая, надо думать, Приложения к "Властелину Колец") - "эпос победителей", то непонятно, с чего это потомки королей Гондора из рода Фарамира выводят себя от Арагорна и Арвен. Стремясь любой ценой облить грязью большинство положительных толкиновских персонажей, даже в мелочах — скажем, король Рохана Эомер у него изображен солдафоном и распутником, в финале отрекающимся от престола, чтобы поучаствовать в войнах религиозных фанатиков промеж собой на другом краю мира [10] — Еськов, как ни странно, ухитряется облить грязью и некоторые народы, у Толкина фигурирующие в качестве союзников Мордора. Так, союзные Мордору кочевники-вастаки, многие из которых, согласно «Властелину Колец», сражались против Запада, даже когда дело Саурона было проиграно — «Иначе вели себя харадримы, вастаки и южане. Они так давно подпали под власть Тьмы, так пропитались черной злобой и так ненавидели все то, что олицетворяли силы Запада, что теперь даже крушение их Властелина не сломило этих гордых и сильных воинов. Многие все же бежали, но часть сумела организовать отчаянную оборону» — у Еськова показаны как предатели, после первого же поражения переходящие на сторону неприятеля и участвующие на стороне эльфов в зачистках мирного населения Мордора без всяких колебаний — в отличие от гондорского офицера Тангорна, например. Других союзников Мордора — кхандцев — Еськов без каких бы то ни было оснований сделал примитивными религиозными фанатиками, срисованными с мусульман (максимально клишированно-злобных, типа исламистов). Даже интересно, за что всем вышеупомянутым народам Средиземья от автора такая немилость — ведь он, казалось бы, апокрифист. А уж то, как автором нарисованы другие союзники Мордора — харадрим… ей-богу, если бы подобное описание этого народа содержалось не в «Последнем Кольценосце», а во «Властелине Колец», многочисленные хэйтеры Толкина размахивали бы им как ещё одним «доказательством» авторского расизма. Судите сами: «С той поры страшноватенькая империя харадримов (в коей не было ни письменности, ни градостроительства, но зато с избытком хватало ритуального каннибализма, мрачной черной магии и охоты на колдунов) изрядно расширила свои границы». Харадрим у Еськова это воплощение самых затасканных стереотипов о неграх, то есть буквально голозадые дикари (ну и до кучи — любители насиловать женщин и сдирать с людей кожу), которых даже помощь со стороны добреньких мордорцев, в частности, создавших им письменность, не особо окультурила: «Было бы явным преувеличением сказать, что деятельность эта привела к заметному смягчению тамошних нравов». В финале империя харадрим рушится вследствие интриги гондорских спецслужб, организовавших «грандиозное восстание кочевников-аранийцев против харадского владычества, которое в итоге и привело к обрушению — по принципу домино — всей зловещей Империи харадримов, благополучно распавшейся на кучу враждующих между собою племен». Борцы с «расистом Толкином», ну где же вы? Толкина часто критикуют за попытку соединить в своем творчестве повествование о героях из плоти и крови, живущем в нашем мире с нашими физическими законами, и откровенно сверхъестественные (религиозные, эпические, фольклорные) мотивы. Что же в таком случае можно сказать о «Последнем Кольценосце», где сочетаются клише героического фэнтези (спасение мира от сверхъестественного зла), шпионского романа («джеймсбондовские» схватки спецслужб в самом неподходящем для них месте — обществе, внешние атрибуты которого отсылают к феодализму), ставшего модным как раз тогда исторического ревизионизма (просто перенесенного на почву вымышленного мира) в духе «не так всё было» (как у Резуна Германия якобы вела "превентивную войну" против СССР, у Еськова Мордор ведет "превентивную войну" против западных народов) и постмодернистской игры с читателем с бесчисленными отсылками к реальному миру (шарашки Арагорна для военнопленных мордорских ученых прилагаются)? Опять же, формально ключевой мотив «Последнего Кольценосца» — конфликт технической и магической цивилизации — автором безбожно слит. Чем магия (если допустить её существование в воображаемом мире) хуже технологии? Да ничем не хуже, просто у Еськова представляющие техническую цивилизацию мордорцы — няшки, а представляющие магическую цивилизацию эльфы — сволочи. Ещё автор утверждает — устами Сарумана — что «совокупное магическое знание в принципе не может прирастать относительно того, что было некогда получено из рук Ауле и Оромэ: ты можешь утрачивать его быстрее или медленнее, но повернуть этот процесс вспять не в силах никто». А, собственно, почему[11]? Разве в воображаемом мире нельзя совершенствовать заклинания так же, как в реальном мире совершенствуют технологии? Ах да — если б было можно, то весь еськовский идеологический message на тему «стагнаторы-эльфы превратят захваченную Землю в застойное болото» пошел бы псу под хвост. А этого автору не надо. Или — что такого ужасного в оживленных магией мертвецах на службе у Арагорна, чтобы их записывать в «силы абсолютного зла», с рационалистической (которой Еськов якобы придерживается), а не, скажем, религиозной точки зрения? Да ничего, просто автору нужно подчеркнуть, какой Арагорн плохой — и поэтому даже подобная аргументация идет в ход. Наконец, Еськов просто недостаточно ответственно подошел к поставленной им задаче. Даже не вдаваясь в то, насколько этично заниматься литературными перевертышами в духе тех, что он практикует — перевертыш (если речь идет именно о перевертыше, а не о банальном кидании какашками) должен быть качественным, то есть иметь под собой основу в виде хорошего знания оригинала (врага надо знать в лицо, как известно). Скажем, авторы «Черной Книги Арды», Ниеннах и Иллет, демонстрируют знакомство с толкиновскими текстами вплоть до черновиков, таких как «Книга Утраченных Сказаний». Перумову с его «Кольцом Тьмы» до такого уровня далеко, но и в его случае чувствуется некое знакомство с миром и интерес к нему. Еськову толкиновский мир одновременно антипатичен идеологически и при этом неинтересен — как справедливо отметил ЖЖ-юзер bl_almalexia, «Еськов велик для тех, кто поплевывает свысока на историю Средиземья, для кого квэнья — это «феня для опущенных» (цитирую одного двачера)»[12]. Чтобы понять, насколько это высказывание верно, достаточно вспомнить еськовских эльфов со всеми этими их чудовищными «клофоэлями», Элоарами, Эландарами и прочими Эреборнами. Имена отдельных персонажей вроде «Джакузи» дополнительно усиливают ощущение, что Еськов просто глумится над не нравящимся ему сеттингом. Или, скажем, Еськов сперва делает Арагорна самозванцем, а потом вставляет в его разговор с Арвен упоминание о том, что «ты взяла из моих рук кольцо Барахира…». Но откуда у самозванца фамильное кольцо нуменорских владык, князей Андустара и королей Арнора? Впрочем, проблему с Нуменором Еськов решил просто и незатейливо, объявив его «никогда не существовавшим» — и даже не задумался о том, почему тогда арнорцы, гондорцы и умбарцы дружно возводили себя к легендарному заморскому королевству. В некоторых местах это перерастает у Еськова в отсутствие согласованности (даже на уровне полемики) уже не с толкиновским, а с собственным каноном — скажем, сначала гномы упоминаются Саруманом как реальные существа, создававшие проблемы магам Белого Совета («…тогда тебе следует заодно уничтожить еще и гномов: они уже однажды разбудили Ужас Глубин, и тогда всей нашей магии едва хватило на то, чтобы не дать ему вырваться на поверхность»), а позднее о них говорят как о чисто мифических персонажах. Арагорн превращен Еськовым в некроманта, подчинившего себе живых мертвецов неким «заклятием Тени» — при том, что у самого же Еськова декларируется, что магом может стать или тот, кто учился в Валиноре, или тот, кто учился у отучившегося там. То есть идеологическая функция произведения первична, а литературная — глубоко вторична. Лучшее тому подтверждение — то, что все придуманные Толкином народы в еськовской интерпретации глубоко вторичны по отношению к неким реальным культурам: гондорцы и роханцы — условный аналог средневекового Запада, Умбар соответствует вольным городам Италии, харадрим — неграм, кхандцы — арабам и прочим мусульманам и т.д. и т.п. Итак, качество исполнения с литературной точки зрения не на высоте. А что же с моральным посылом? Тут тоже всё печально. Теоцентрической идеологии Толкина, в рамках которой человеческая история (должна быть) подчинена божественному замыслу, он противопоставляет картину мира, для меня ничуть не более симпатичную — в которой человеческая история управляется разного рода тайными обществами магов, спецслужбами и просто амбициозными негодяями вроде еськовского Арагорна. Который в финале «Последнего Кольценосца» превращается в идеального Государя Макиавелли — причем именно благодаря своему негодяйству: «Не пытаясь снискать любовь гондорской аристократии (что было делом заведомо дохлым), этот узурпатор сделал абсолютно верную ставку на третье сословие, которое интересовалось не всякого рода фантомами вроде «династических прав», а процентом налоговых отчислений и безопасностью торговых путей. Поскольку с благородным дворянством у Его Величества так и так все горшки оказались побитыми вдребезги, это парадоксальным образом развязало ему руки в проведении аграрной реформы, радикально урезавшей права лендлордов в пользу свободных землепашцев. Все это и послужило основой для знаменитого гондорского «экономического чуда» и для последовавшей чуть погодя колониальной экспансии. Созданные же Арагорном (в противовес дворянской оппозиции) представительные органы власти в практически неизменном виде дожили до наших дней, доставив Воссоединенному Королевству вполне заслуженный титул "старейшей демократии Средиземья"». То есть события истории, пусть и выдуманной, видятся Еськову в конспирологическом ключе — не как следствие неких предпосылок, а исключительно чьей-то воли, доброй или злой. Причем воля эта чаще всего подкрепляется не материальными факторами — «златом» или «булатом» — а сверхъестественными силами (см. магов, эльфов, Арагорна с его тайной полицией из живых мертвецов). Такой вот «реализм». Захотел Арагорн — и в Гондоре появились парламент и свободные землевладельцы. То же самое в «Последнем Кольценосце» и с Роханом, когда его покидает Эомер — отъезжая в Кханд, «"на хозяйстве", в Эдорасе, король оставил своего троюродного брата; это, естественно, ввергло страну в пучину династических распрей, длившихся потом без малого век и плавно завершившихся Войной девяти замков — той самой, в коей безвозвратно полегло все роханское рыцарство». Политика целиком вращается вокруг личностей на троне. Парламентское правление рисуется как причина поражения Мордора: «Саруман, немедленно связавшийся с Сауроном через свой палантир, заклинал, умолял, угрожал — все было тщетно: доводы разума перестали действовать, и король (власть которого в Мордоре была в общем-то номинальной) ничего уже не мог поделать с ополоумевшими от страха лавочниками из тамошнего парламента. И вот на рассвете 14 апреля 3016 года Третьей Эпохи мордорские войска силами в двести легковооруженных конников вступили в демилитаризованный, согласно недавнему договору с Гондором, Итилиен, «дабы обезопасить караванные пути от разбойников». Гондор в ответ объявил мобилизацию и взял под контроль Осгилиатскую переправу. Мышеловка захлопнулась». Что интересно — если присмотреться, то Мордор еськовский, относительно которого утверждается, что он не желает ничего, кроме мира, по modus operandi временами неотличим от Мордора толкиновского. Скажем, нападение на Рохан он предпринимает с целью «расколоть коалицию противника, выведя из игры Рохан, которого, вообще-то говоря, итилиенская ситуация впрямую не касалась». То есть перед нами классическая агрессия под предлогом «превентивной войны». Опять же, ключевым союзником «миролюбивого» Мордора являются харадрим, которые в интерпретации Еськова мало чем отличаются от орков (толкиновских, не еськовских «орокуэнов») — разве что у Толкина не раскрыта тема изнасилований и сдирания кожи, он всё же такое писать побрезговал. А положительные герои у Еськова не брезгуют шантажом (само собой, ради благородной цели — спасения Средиземья от эльфов) — причем шантажом, основывающимся на лжи: они обещают эльфийке Эорнис освободить её сына Элоара, если та выполнит их требования. На самом деле Элоар давно мертв. В «Сильмариллионе», напомню, Саурон (не еськовский конституционный монарх, а оригинальный толкиновский падший ангел) с помощью того же трюка вызнал у Горлима Злосчастного местонахождение отряда Барахира, обещая воссоединить Горлима с его супругой Эйлинэль. То есть «зверства эльфов» введены в повествование в том числе для того, чтобы поведение героев в некоторых местах выглядело менее сомнительно. Умбарские союзники Мордора в «Последнем Кольценосце» тоже откровенно неразборчивы в средствах. Скажем, флот Умбара сжигает гондорские верфи и флот вторжения в гавани Пеларгира (снова мы видим оправдания нападения превентивным характером войны), после чего Гондор вынужден подписать почетный мир на умбарских условиях. При этом для нормализации отношений с Гондором умбарских моряков-победителей делают козлами отпущения, объявив изменниками, и обрекают на смерть: «Рейд же адмирала Карнеро был — к обоюдному удовольствию гондорского короля и умбарских сенаторов — признан обыкновенным пиратским набегом, а его участники — дезертирами и изменниками, забывшими о воинской присяге и офицерской чести. Разумеется, в глазах народа сподвижники Карнеро (сам адмирал суда избежал — погиб в Пеларгирском сражении) выглядели героями, спасшими Родину от иноземного порабощения, однако — как ни крути — факт нарушения ими приказа был налицо… Генеральный прокурор республики Альмаран решил эту морально-этическую дилемму просто: «Говорите, «победителей не судят»?! Черта с два! Закон либо есть — и тогда он един для всех, либо его нету вовсе», а пафос его блестящей обвинительной речи (она приведена — хотя бы выдержками — в любом современном учебнике юриспруденции) исчерпывающе выражен ее заключительной, поистине исторической фразой: «Пусть рухнет мир, но свершится правосудие!» Впрочем, уж кто-кто, а казненные руководители умбарской секретной службы должны были бы знать, что в такого рода делах благодарность Родины почти всегда имеет довольно специфический привкус…». Но вернемся к