Акула и мальчик в синем комбинезоне

Плацкартный поезд мерно стучал по рельсам, с не слишком высокой скоростью везя пассажиров. Духота, царившая несмотря на довольно прохладное лето, сморила большую часть из них, так что подавляющее большинство и детей, и взрослых спокойно себе дремало, не обращая внимания на прибытие на очередную станцию. Уставший голос проводницы объявил об остановке, и откуда-то с краю встали несколько человек. Маленький темноволосый мальчишка лет четырех в белой аккуратной майке и синем комбинезоне не обращал внимания на обычный уклад вещей и не вслушивался ни в чью речь, уделяя внимание лишь своей единственной игрушке в руках — небольшой аккуратной машинке. Однако резкий детский мальчишечий возглас неподалеку от них заставил его чуть ли не подскочить на месте. Он дернулся и прижался ближе к стенке импровизированной кровати. — Мама, мама, смотри, тут есть свободная койка! Мама-а! Мама, ну где ты там?! — вскоре к свободной кровати рядом с ним подбежал парнишка лет девяти в темных шортах со странными полосками, широкой серой футболке и синей кепке, из-под которой виднелись светлые волосы. Мальчишка жевал жвачку и взглянул на сидящих на соседней койке мужчину лет тридцати в строгом костюме и его сына — того самого четырехлетку. Ребенок с недовольством посмотрел в сторону «гостя» и сильнее прижал к себе машинку, словно опасаясь, что этот верзила может ее отобрать. Впрочем, тому на игрушку было ровным счетом плевать: он с нетерпением прыгал возле их места и глядел куда-то в глубь коридора. — Себастьян, вот куда ты бежишь впереди планеты всей?! — раздался ворчливый женский голос, и к мальчишке подошла женщина в синем платье. Она оценивающе взглянула на мужчину с ребенком и нацепила на лицо доброжелательную улыбку. — Простите, у вас тут не занято? Нам буквально до соседнего города доехать, мы вам не помешаем. — Нет, не волнуйтесь, присаживайтесь, — мужчина чуть улыбнулся и кивнул. — Мы тоже на следующей станции выходим. Женщина, снова одарив его такой же дежурной улыбкой, села на кровать и поманила рукой сына. — Иди сюда, Себастьян, — мальчишка рухнул рядом, и мать поправила на насупившемся мальчишке кепку, после чего достала из сумки пару шоколадных конфет и угостила сына. — Вот, перекуси, а то вдруг на такой жаре скоро растают. Мальчишка кивнул и, распаковав одну конфету, отправил рот и быстро сжевал, почти не испачкавшись. Он положил шоколадную сладость к себе в карман и вдруг обратил внимание на ребенка, который продолжал коситься на него с ноткой неожиданно взрослого недоумения. Парень с хитринкой взглянул на нахмурившегося мальчонку, который тут же прижал к себе машинку, боясь, что ее у него отберет этот светловолосый мальчик — слишком уж оценивающе он смотрел на него, прямо как его мать ранее зыркнула на них. — Уймись, мне нахрен твоя машинка не нужна, — хмыкнул он. — Себастьян, веди себя прилично! И что за выражения?! — цокнув, мать дала ему подзатыльник, на который тот совершенно не отреагировал, а когда женщина отвернулась, показал ей язык и закатил глаза. Это вызвало смех у четырехлетки и он хихикнул, но как только мальчишка обратил на него внимание, мигом вжался в бок мужчины рядом с собой. Однако верзила не стал ничего предпринимать и докучать и, достав из кармана тетрис, начал в него играть, теперь напрочь игнорируя ребенка, который с интересом наблюдал за «соседом». — Не волнуйся, Джим, никто не отберет твою игрушку, — отец малыша погладил его по голове. — Все хорошо. Ребенок кивнул и продолжил смотреть на играющего и елозящего в азарте мальчишку, пока духота и дневной сон не сморили его. Машинка так и осталась тесно зажатой в его руках, а по пробуждении он обнаружил в своей маленькой ладошке уже чуть растаявшую шоколадную конфетку. *** — Хэй, Джим, ты так и будешь корпеть над своей дурацкой книжкой?! — у него из рук вырвали очередную книгу Стивена Кинга. — Хватит сидеть тут как ботаник и страдать ерундой! Пошли, побегаем! Мальчик лишь закатил глаза и сильнее вцепился пальцами в издание. — В отличие от тебя, у меня хотя бы развиваются нейронные связи в мозге, а это крайне необходимо для обучения и размышлений, к слову говоря, — непривычным для семилетнего мальчишки тоном заявил Джим и забрал книгу из рук. — Так что в данном случае ты выглядишь идиотом. Впрочем, как и всегда. — А ты — ботан. Мориарти, какой же ты нудный! — фыркнул его сосед-одногодка. — Неудивительно, что у тебя нет друзей! Такими темпами и не заведутся! — Заводятся вши, кстати, у тебя они были, твоя мать об этом месяц назад на весь двор орала, — самодовольно хмыкнул Джим и показал язык, на что его друг — единственный, кто с ним вообще разговаривал, закатил глаза и собрался было разразиться гневной тирадой, как вдруг оба услышали звонкий голос откуда-то сверху: — Оставь Джима в покое, не любит он беготню, что с того-то? Мориарти поднял голову и увидел сверху на спортивном рукоходе светловолосого двенадцатилетнего мальчишку, жмурящегося от солнца и широко улыбающегося — его соседа Себастьяна Морана. Не так давно его семья переехала в их места, и теперь Себ стал местным заводилой, попадавшим в разные передряги: драки с ребятами постарше, воровство мелкой канцелярии, чипсов и колы в местном магазине и даже попытки создать что-то взрывное (и пару раз они увенчались успехом, правда, после первого раза его же мать по кусочкам сшивала Себастьяну палец, а потом еще месяц его не было видно — мать посадила его на домашний арест). При всем этом Моран оказался довольно добрым и беззаботным парнишей, более того — дружил он и с ребятами постарше, и с одногодками, и несколько раз даже бегал вместе с Джимом и его другом, хотя их разница в пять лет казалась Мориарти солидной. Его улыбка всегда удивляла Джима: всегда большая, радостная и до ужаса открытая, чего сам Мориарти, всегда обычно хмурый и с поджатыми губами совершенно не понимал. Правда, во дворе улыбку Морана многие называли акульей, а самого парня — чертовой безрассудной акулой, а тот вовсе и не собирался препираться, лишь усмехаясь и обнажая ровные ряды белых зубов. Мориарти бы за такое оскорбление как минимум подсыпал бы что-нибудь из материнской аптечки, а этому «белобрысому долговязому балбесу», как иногда в мыслях называл его Джим — впрочем, без злости, что для него самого было удивительно, учитывая, насколько сильно он ненавидел большинство людей, а его соседу-акуле на это было абсолютно плевать с высокой мельницы. Не сказать, чтобы он отличался стопроцентным добродушием — заткнуть или избить так, чтобы враг попал в больницу, он мог любого. Просто старался на совсем уж кретинов внимания не обращать. — Себ, да ты сам бегать любишь и ботаников не жалуешь! Хрен ли ты его защищаешь?! — обиженно заявил другой мальчик. — А он — ботаник хренов! Сидит себе и корпит то над учебниками, то еще над какой-нибудь херней. Заучка чертов. Джим сцепил зубы, стараясь не реагировать на задиристого и бесячего, но все-таки друга — все-таки тот чаще всего не со зла его раздражал, просто сам по себе был такой надоедливый, и Мориарти к этому даже привык. Однако в последнее время его обидные тычки начали доставать довольно сильно, и пару раз Джим даже собирался подсыпать к его любимым пончикам стащенное у матери снотворное. — Угу, а потом в школе он тебе не будет давать списывать за то, что ты на него бочку гонишь сейчас и обзываешься, — хмыкнул Себастьян и, схватившись за металлический турник, резко опустился вниз. — Учись налаживать связи, Патрик! — А ты что, налаживаешь? Учишься отвратительно! — усмехнулся тот. — Я в курсе, что твою мать и отца уже вызывали на родительский комитет, ты был под угрозой отчисления. — Так не из-за учебы же, — засмеялся Моран. — Просто учительнице не понравилось, что я стащил из кабинета химии кучу реактивов. Да я даже сделать ничего не успел, не то что взорвать! А меня сразу на комиссию, — пожаловался он, впрочем, с улыбкой. — Да и хрен с ними. А вообще, учиться надо. Не всегда с книжками, в них много бесполезности. Но иногда для историй они интересны. Хотя некоторые книги действительно учат. Вот у Джима Кинг, он знаете, чему учит? — Чему же? — Спросил Патрик. — Убивать, — хохотнул Себ, а Джим с ехидным наслаждением заметил, как вытянулось лицо его друга. — Серьезно, Пеннивайз — профессиональный киллер с замашками психопата. Хороший кадр, надо сказать. — Спасибо, киллеры меня не интересуют, — фыркнул Патрик. — Скучный ты, — усмехнулся Моран. — Я вас, балбесов, уму-разуму учу, а вы…сп Эх, мелкота! — и с этими словами он спрыгнул с турника. — Пусть Джим читает, оставь его. «Учись налаживать связи. Хороший совет», — подумал семилетний Джим, поглядывая на Себа Морана — их соседа по подъезду, отмечая, что тот далеко не в первый раз его защитил. «Гребанный защитник». *** — Получи, ботан чертов! — Патрик пихнул хлипкого мальчишку в металлическую дверцу шкафа. — Еще раз ты посмеешь подставить меня перед миссис Маккензи, и я тебе лично вырву челюсть, понятно?! — Смотри, кабы я тебе ее не вырвал и твои зубы не скормил кому-нибудь! — рыкнул Мориарти, отталкивая бывшего друга в сторону и убегая прочь от человека, которого еще совсем недавно мог называть своим товарищем. Так называемая «черная кошка» пробежала между ними еще год назад, когда в школу к ним перевелся ученик из Лондона, некий Карл Пауэрс, который сразу же завоевал признание и симпатию как учителей, так и учеников. С девчонками все было ясно: те оказались падки на смазливую внешность и широкую улыбку (но противную, не как у акулы Себа). Мальчишки же были заинтригованы и по-своему очарованы его заводным характером. Карл умело маскировал свои отрицательные качества, а также, несмотря на юный возраст, легко становился душой компании и отлично умел подмаслить, расположить к себе людей, да так, что даже взрослые не смели перечить «бедному мальчику», который по тем или иным стопроцентно придуманным обстоятельствам не мог сделать домашнее задание. Или же когда вдруг Карла кто-либо обвинял в нападках или оскорблениях, тот ловко выворачивал ситуацию в свою пользу так, будто бы это на него первым делом спустили всех собак, а парень всего лишь оборонялся. Да и вообще, как что-то плохое мог сделать лучший пловец школы, защищающий ее честь на соревнованиях, отличник учебы (и плевать, что домашку ему делали другие, желая, чтобы звезда школы снизошел до них). Никто не верил, что Пауэрс мог совершить какую-либо гадость. Знал и верил лишь Джим Мориарти, которому, в свою очередь, не верил никто. Мальчишка рано понял, что мастерство Карла уходить от ответственности может впоследствии пригодиться ему самому, и пока все восхищались этим ублюдком, Мориарти следил за ним, подмечал все его подлые черты, находил закономерности того, как тот умело уходил от преследования, как грамотно врал… Джим не хотел этого признавать, но именно этот козел Карл, который увел у него единственного человека, которого он хотя бы отдаленно мог называть своим другом — Патрика, дал Мориарти первые уроки того, как совершить преступления и оставаться безнаказанным. Сам того не ведая, впрочем. Просто Джим был очень наблюдательным. Но только он никому не признавался, даже себе самому, что особенно рьяно наблюдал не только за ним, но и за той долговязой акулой Мораном, и с удовлетворением поднимал его все выше на своем мысленном пьедестале, когда тот в очередной раз раздавал тычки и затрещины Пауэрсу, по каким-то своим принципам догадываясь, что именно тот делал гадости его младшей двоюродной сестре Жаклин, или еще за какие-то дела, в которых, как считал Себ, был виновен именно Карл. Морана за это нередко осуждали, считали несносным подростком, а в шестнадцать так и вовсе поставили на учет, но тот лишь хмыкал и в очередной раз, когда считал Пауэрса виноватым, нападал на него. Джим довольно улыбался, понимая, что каждый раз Себ избивает его за дело. Этот долговязая акула ему все больше нравился. А акула нередко подмигивала ему, словно понимал: Мориарти с ним солидарен. Джим ловил себя на мысли, что хотел бы с ним дружить. *** Последней каплей терпения и унижения Мориарти стал отборочный тур на соревнования по плаванию в Лондоне, где негласными лидерами были сам Джим и его главный враг Карл Пауэрс. Мать Джима еще несколько лет назад отдала сына на плавание, надеясь, во-первых, укротить его несносный, как она считала, характер — а их тренер, миссис Тикс, слыла жесткой и мотивированной спортсменкой, а во-вторых — забить его голову чем-нибудь еще, лишь бы не мешался под ногами. В первые школьные годы Джима миссис Мориарти начала прикладываться к бутылке и не желала, дабы сынок препятствовал этому делу. Отца Джима хватило ненадолго, и спустя пару лет почти беспробудных пьянок и попыток закодировать жену он ушел, обещая маленькому сыну забрать его, как только представится возможность. Однако спустя несколько лет Джим понял, что верить отцу было бессмысленно и, повзрослев, озлобился еще больше и оставил пустые надежды. Плавание оказалось для него не только каким-то делом, но и хорошим разгрузочным занятием: вода помогала успокоить разум, отвлечься от непростых будней, наполненных издевательствами сверстников из-за его непревзойденного ума и характера и пьянством матери. Однако даже секция не спасала от чертового Пауэрса, который преследовал его и там. Джиму даже казалось, что Карл нарочно попросил записать его в ту же школу плавания, куда и Мориарти, лишь бы снова постебаться над ним. Первое время Джим реагировал на язвительные подколки стычками, пока старшие ребята не разнимали их, однако в один момент ситуация переменилась, и причиной тому стал, как ни странно, акула Моран. В один из дней Карл и Джим подрались особенно сильно: у первого был подбит глаз, разодрана бровь и местами пылали яркими пятнами укусы на руках, у второго чудом оказалась не сломана ноющая рука, подбит нос, глаз и бровь. Разнимали их тогда Моран и еще парочку старших мальчишек. Себастьян, усадивший разъяренного и готового ответить на избиение Мориарти, заботливо обработал полученные в драке раны и, оглядевшись, дабы никого не было поблизости, наклонился к нему и сказал: — Джим, ты очень умный парень. Ты гений. Если хочешь отомстить Карлу, действуй хитростью, а не силой. Буду честен с тобой: мускулатура у тебя никакая и вряд ли ты очень сильно накачаешься, просто конституция тела у тебя такая, уж извини. А вот мозг работает намного круче, чем у Пауэрса, он идиот по сравнению с тобой. Вот и мсти ему с хитринкой и язвительностью, думаю, у тебя это получится отлично. Используй свои познания, ум и хитрость, ты гений, покажи это. Хорошо? — Себ улыбнулся ему своей фирменной акульей улыбкой, и насупленный Джим, со злобой глядя на Пауэрса вдали, кивнул, задумавшись над словами Морана и решив принять их к действию. Несколько раз Джиму действительно удавалось обходить и подставлять Карла, из-за чего однажды въедливого мальчишку действительно чуть не исключили, но ему казалось этого мало, он изворачивался снова и снова, придумывая вредные способы мести, а заодно и наблюдая за врагом и примечая все его стороны. Когда встала речь о школьной поездке в Лондон на соревнования, Джим делал все возможное для того, чтобы победить в отборочном туре: тренировался дополнительно, вместе с группой старшаков, упорно старался заниматься спортом даже дома, в урон урокам, чего не допускал ранее. Единственным возможным конкурентом Мориарти среди ребят их возраста был Пауэрс, и обогнать его стало делом чести. Однако в сам день отборочного тура Карл вместе со своими дружками схватили Джима и выбросили из окна второго этажа школы. Мориарти повредил ногу, а значит, о плавании в ближайшее время не могло быть и речи. Джим неистово разозлился, но когда на следующий день на хромающего него вывалили ведро помоев из столовой и Карл вместе со своими друзьями (среди которых был и чертов Патрик) пели «Мориарти — чушка!», а все младшеклассники смеялись над Джимом, Мориарти понял, какой мести для Пауэрса он действительно хочет. Про экзему Пауэрса не знал только ленивый, так что придумать метод отправления не стало сложным. Раздобыть и выделить ботулин для мальчишки, знавшем, как и где это сделать, тоже не стало проблемой. С помощью шприца добавить в мазь — аналогично. Как же Джим радовался, когда на соревнованиях, куда его по жалости (Мориарти скрипел зубами!) взяли в качестве группы поддержки, Карл пошел ко дну. Судороги, которые своей агонией мучили его, вызвали в Мориарти бурлящее, прямо-таки горящее чувство собственного достоинства. А кроссовки стали первым памятным сувениром нового Джима. «Я отомстил ему с хитринкой, Моран, как ты и сказал».