Собственность Тао Рена

      Я знаю, что ты трахался с ней. С этой образцово-показательной по всем вашим японским меркам девицей. Плоскогрудой, надменной, выглядящей так, будто каждую секунду готова опуститься в белом халате на колени, и вонзив в себя нож, отдать жизнь ради спасения чести великого дома Асакура.        Можешь ничего не объяснять, Йо. В тысячелетних династиях и их традициях я получше тебя разбираюсь, поверь. Я бы сам тебе такую же жену выбрал, если бы меня вдруг попросили. И себе выберу. Правильную настолько, чтобы аж тошно становилось. Чтобы лежала бревном на спине, раздвинув ноги и прикрыв терпеливо глаза, ожидая, пока я закончу её трахать. Естественно, исключительно ради того, чтобы продолжить славный род Тао.        – Рен!       Игнорирую. Даже не вздрагиваю, не оборачиваюсь, делаю вид, что бесконечно занят созерцанием природы, звёзд, лунной дорожки перед домом. Ты тоже шаман, ты ведь поймёшь.        – Какая тёплая ночь! – ты беззаботно растягиваешься на веранде, закидываешь руки за голову и устремляешь взгляд в небо.       «Потому что сейчас июль, придурок», – едва не огрызаюсь я, но усилием воли подавляю порыв.        Тело у тебя что надо. Впрочем, это среди сильных шаманов, скорее, правило, чем исключение. Так что запал я однозначно не на него. Просто любого другого я на клочки порву. Растерзаю, исполосую, искалечу. А тебя нет, вот и все мои причины. Нахрена оно надо тебе, я так и не понял.        – У тебя глаза цвета луны.        – Невесте своей будешь такое говорить! – зло выдыхаю я раньше, чем успеваю подумать.        Блядь. Хреново получилось. Прозвучало так, как будто мне не всё равно.        Ты просто смотришь. В глазах звёзды россыпью, на губах мягкая улыбка. Сцеловываю её, стираю настойчиво языком, нещадно кусаю, словно собрался вгрызаться в твою плоть до крови. И завожусь. От твоего дыхания, от тихих вздохов, нежных касаний на спине. Ты гладишь татуировку, проклятый символ проклятой династии. Вдумчиво, неторопливо, тщательно обводишь чёрные контуры. Покалывает кожу, зудит и тянет, и я подаюсь назад.        Уничтожь. Сцарапай её. Ногтями до крови, разорви сильнее. Лучше шрамы от тебя, чем от прошлого. Просто не жалей меня. Я сильный, я выдержу.  Но вместо этого ты опрокидываешь на деревянный настил, ещё хранящий память о зашедшем солнце, и укладываешься сверху, мягко прижимаясь. Кожа к коже, твоё сердце словно бьётся у меня в груди. Суматошно, испуганно, сладко.        – Можно?        Каждый раз спрашиваешь разрешения. Как ребёнок. Не думай, не сдерживайся, не осторожничай. Просто делай, Йо. Ты же хочешь, я знаю.        Развяжи пояс, шёлковой змеёй обвивающий бёдра. Стяни с меня эти чёртовы штаны, чтобы вновь увидеть то, от чего в первый раз заалел, как капли крови на снегу – я никогда не ношу под них бельё. Да, Йо, эта тонкая ткань – единственная преграда между твоими руками и моим стояком, который уже ничем не скрыть. Живи с этой мыслью, думай постоянно, прокручивай раз за разом в голове. Один слой ткани. А дальше всё, что ты захочешь.        – Нельзя, – ехидно вдыхаю я, просто чтобы тебя позлить.       Но ты серьёзно киваешь, и, опустив руку вниз, скользишь по рвущемуся на волю члену кончиками пальцев, лаская его аккуратно, медленно, невесомо. Вверх, чуть сжимая, и вниз широким плавным движением. Так, что я готов проклинать преграду из ткани, которая смазывает ощущения.        У тебя правильные руки. Руки мечника, мозолистые и сильные. Они привыкли обращаться с длинными твёрдыми предметами, и твой хват – отдельное искусство. Которое ты не можешь продемонстрировать в полной мере из-за проклятых штанов.        – Рен… – в твоих глазах восторг, и я дрожу, уступая желанию.       Что ты видишь во мне такого, если способен смотреть вот так? Что увидел с самого начала, если полез ради меня в дом Тао, в самое пекло? И как понял, что я не оттолкну, когда потянулся к моим губам на веранде высокой пагоды, стоящей на краю пропасти? Я бы столкнул тебя – и последствий бы было ноль. Но я цеплялся за твои плечи, вжимаясь ближе, и бесстыже стонал, впуская язык в свой рот, влажно, пошло и откровенно. Тебе можно – это я решил сразу. В тот же день, когда история клана Тао начала свой ход по пути, определять который стало моим правом.        Я сам развязываю белый шёлковый бант пояса. Протяжным длинным движением вытягиваю прочь, смотря тебе в глаза. Хорошо, что тебе хватает ума не тянуть больше, не тупить и не задавать глупых вопросов. Твои пальцы, наконец, на моём члене, и я, прикусив губу, даю волю глухому стону облегчения.        Только не надо меня сейчас целовать. Обнимать, лезть с приторной нежностью. Просто дрочи, сильно, крепко, умело. Размазывай по стволу вязкую слюну, сжимая головку так, что почти больно. Ты же знаешь, как я люблю. Люблю, когда ты доводишь до грани и даёшь больше, чем я сам себе могу.        Ты знаешь мои тихие вскрики, дрожь моего тела и его малейшие движения. Ты, на первый взгляд рассеянный и пофигистичный, на самом деле чертовски наблюдателен. А ещё ты перфекционист. Но только тогда, когда речь заходит о других. Ты не можешь ласкать меня кое-как, это против твоей природы. Тебе обязательно нужно, чтобы я закричал. Чтобы, не выдержав, забился под тобой, царапая пальцами тёплые доски веранды. Толкался навстречу, кусая губы, а потом, тяжело дыша, перехватывал твою руку, не давая довести до конца.       – Хватит, – выдыхаю я севшим шёпотом.       Приподнимаюсь, чтобы быть ближе к тебе, и ты накрываешь мои губы своими, аккуратно и неторопливо, продолжая невесомо скользить пальцами по члену. Это уже не так сильно, но чертовски приятно. Тело плавится, становится податливым, легко расслабляется в твоих объятиях.       Ты произносишь моё имя. В срывающихся вздохах, тихих стонах, рваных вскриках оно разносится в темноте ночи, и мне ни капли не стыдно. Здесь сейчас только ты, я, Басон и Амидамару. Но этих двоих нашим сексом не удивить, они оба пришли из эпох, где сношались на каждом углу, как кролики, где не было запретов и легко обсуждались самые смелые темы. У Басона был любовник-оруженосец, ты знал? Суровая военно-походная жизнь и всё такое. Ничего позорного не было в том, чтобы позариться на вертящийся поблизости нерастраханный зад. Да и самурай твой наверняка был искушён во многом. Времена такие были, Йо. Спроси его как-нибудь, не стесняйся.        – Ложись, – хрипло шепчу я, чуть толкая тебя.       Ты опускаешься покорно, и я, в отличие от тебя, без колебаний, срываю прочь  твои безвкусные джинсы, разрываю тонкую серебристую упаковку и, схватившись за твой член, одним отработанным движением раскатываю по нему презерватив. Скользкий, с потёками смазки, он обхватывает тебя плотно, обрисовывая каждую венку. Твоей плоскогрудой невесте невероятно повезло, Йо. Поскакать хоть разок на таком члене многие сочли бы за счастье, а у неё он теперь в постоянном пользовании. Правда, не в эксклюзивном.         – Рен, постой! – вскрикиваешь ты, когда я, торопливо растянув себя, опускаюсь вниз одним движением.       Я перехватываю твои руки, с силой опускаю обратно и шиплю:        – Заткнись!        Не тебе решать, как меня трахать. Я сделаю так, как нужно мне, а твоё дело продержаться достаточно, чтобы меня не разочаровать.        Меж бёдер всё горит, ноют растянутые до предела мышцы, умоляя о пощаде. Но мне хорошо. То, как заполняешь меня ты – это лучшее, что я испытывал. Лучше, чем первое стопроцентное единение с духом. Лучше дрожащих предо мной в страхе прислужников нашей семьи. Лучше, чем ощущения от гуаньдао, пронзающего плоть врага насквозь.       Ночная прохлада приятно ложится на покрытую мелким бисером пота кожу. Я хорошо тренирован, но мы не в тренажёрном зале, чтобы я следил за ритмом и контролировал дыхание. Быстрее – когда хочется ярко, до сладких спазмов. Медленно, чтобы прочувствовать тебя глубоко внутри, как скользит головка по кольцу входа, преодолевает его с нажимом и движется во мне, унося все остатки здравых мыслей. Глубже, до основания твоего члена, чтобы бёдра пошло шлепали, хлюпала вытекающая смазка, чтобы ты несдержанно вскрикивал, закатывая глаза.        Я тихо смеюсь, глядя на твоё лицо, на котором всё честно и искренне, как всегда. Это поединок, в котором я однозначно одержал над тобой победу, и сопротивление бесполезно. Так думаю я, скользя вверх-вниз, почти на пределе. Но ты разбиваешь это, когда хрипло просишь, скулишь, умоляешь:        – Рен!.. Позволь мне… Сзади…       «Нет!» – хочется заорать мне, набрав полной грудью побольше воздуха.        Я ненавижу это. И твой этот чёртов тон ненавижу. Когда я подставляю тебе спину, всё из простого и понятного становится вдруг разом слишком сложным. Я беззащитен перед тобой, раскрыт и покорён. Но ты так нежен, всегда так чертовски хорош и аккуратен, что я не могу отказать.        И вот я на четвереньках, как животное, коленями на штанах, чтобы не стереть кожу. Напряжен, рвано дышу, пытаясь расслабиться. Не в первый раз же уже, и я даже не хотел соглашаться, но…       Твои губы на плечах. На спине, по бокам, по внутренней стороне бёдер. В чём толк выцеловывать меня?! Так хочется мне спросить, но я уже дрожу, едва сохраняя позу, и едва ли способен внятно разговаривать. Твои поцелуи и касания всегда бесконечно бережны. Я на коленях, но не унижен. Нельзя чувствовать себя униженным, когда с тобой обращаются, как с истинным сокровищем. Трепетно, немного боязливо. Щенячьи нежности – скажет кто-то. Личный рай – ответит тот, в жизни кого этого не было.        Со мной не нежничала мать, не сюсюкались бабушки-дедушки. Я не слышал ласковых слов от отца, а сестра, что бы ни говорила, всегда обращалась со мной как с существом высшего порядка, и опасалась делать многое, что в иных условиях сёстры считают вполне приемлемым. Меня никто никогда не касался так, Йо, кроме тебя. Я никогда не просил, не упоминал, не показывал. Я и сам не знал, что нуждаюсь в этом, пока не попробовал с тобой. Для тебя же это было очевидно. Всё полностью, до самой сути.       Почему?        Я знаю лишь агрессию, пытки, жестокость, изломы и острые края. Это данность, это понятно, приемлемо, обыденно. Я раз за разом пытаюсь вернуться к привычному, но ты протягиваешь руку, вытаскиваешь из омута снова и снова.       Зачем тебе это, Йо?        – Войди уже в меня! – зло рычу я сквозь зубы, не в силах выносить это.       И чувствую, как аккуратно, плавно ты вновь оказываешься внутри.        Ты – как поток. Подхватываешь, уносишь за собой, делаешь единым целым. Твои движения откликаются во мне россыпью сладких искр. Бьют по нервам, пронзая удовольствием, увлекают в твой ритм, которому я подчиняюсь, покачиваясь в такт.        Твои руки опять на моей татуировке. Я хочу, чтобы ты её излечил. Стёр с кожи, оставив девственную чистоту. Своими пальцами, губами, языком. Я стремлюсь к ним, выгибаюсь, и всё-таки кричу. Хрипло, на грани, насаживаясь сильнее и отпуская себя. Перед тобой не стыдно. Ты никогда не осудишь. Для тебя я не должен быть лучше, я вообще ничего не должен. Я просто есть, любой, и этого тебе более чем достаточно.       – Рен, – ты касаешься моих губ, обнимаешь, притягивая к себе на сухом тёплом дереве веранды.        Понимаешь ли ты, во что ввязался? Понимаешь ли, что у тебя нет шансов? Ты будешь со мной, пока мне не надоест. Пока я сам не выпущу тебя. Я делю тебя с невестой. Ты будешь делить меня с женой. Но это будет, понимаешь? Тао очень въедливы, когда дело доходит до того, что им принадлежит.         Этого, Йо, я никогда тебе не скажу. Ни за что на свете. Просто уничтожу других, если они появятся. Убивать мне не впервой.        – Полнолуние, – мечтательно произносишь ты, и я на миг забываю, как дышать, глядя в твои глаза.        Всё, хватит. Достаточно. Ещё дольше в твоих объятиях – и это начнёт казаться чем-то большим. Все эти лежания в обнимку при луне добром не кончатся, Йо. С невестой своей так лежи, ей должно понравиться.        – Постарайся привести себя в порядок до того, как остальные вернутся, – встав, надменно бросаю я через плечо, и, не дожидаясь ответа, захожу в дом.        Здесь темно, тихо и прохладно. Самое то, чтобы привести мысли в порядок. В ду́ше я свет тоже не включаю, мне хватает света луны.        – Господин Рен, – Басон возникает рядом настолько привычно, что я даже не вздрагиваю, – мне кажется, господин Йо…       – Нет, – непререкаемым тоном отрезаю я. – О Йо ты имеешь право говорить только в контексте турнира. Ничего иного слышать не желаю.        – Да, господин, – дух смиренно кивает и растворяется.        С волос на плечи капают последние капли, пушистое полотенце стирает насухо и их. Уже выходя, я слышу голоса на улице, крики и смех, топот ног. Замираю на мгновение – надо убрать лишние мысли, вернуть обычное выражение лица перед тем, как эти идиоты ворвутся и снова перевернут всё с ног на голову после очередной гулянки.        Я выхожу из душа и вижу, что тебя уже успели облепить, засыпать новостями, какими-то сплетнями и увлекательными историями о том, кто сколько съел и как успел накосячить за время прогулки. Тебе это правда интересно, вот уж никогда не понимал.        Я ловлю твой взгляд. Он меняется на секунду. Привычное тихое пламя, готовое вспыхнуть в пожар в любое мгновение. Оно откликается во мне, растекается мягким теплом внутри, и я понимаю, что недостаточно. Мне нужно больше, намного больше. Это как голод, который никак не получается утолить. Как жажда, с которой воде не справиться.        Что ж, Йо. Молись, чтобы следующая наша ночь выдалась достаточно скоро.