Безумная Любовь.

Том сожалел... «Том, Том смотри какой красивый ворон!» Его голос был для меня тихим раем. Он был для меня мёдом, который хотелось медленно наносить на кончик языка, смокая толики приторности. Хотелось слушать как его Свет, всё вновь и вновь несёт разную околесицу. «Реддл! ты опять не спал всю ночь, на твоём лице останутся из живого только синяки!» Ему нравилось как его чудо хмурилось, сдвигая свои бровки к переносице, и как взгляд метал колдовские искры, цвета Авады. Ему нравилось как его Чудо заботилось о нём, давало ощущения тепла, которого он никогда не чувствовал, Том трепетал от того, когда взгляд его Прелести становился лисьим. «Том, ты же купишь мне новую метлу? Ты обещал!» До одури сходил с ума когда тон его Чуда прорезался на требовавший, властный, хотелось сразу сдавить тощее горлице, чтобы из него никогда больше не прорезался этот отвратительный звук, оставить алые следы своих пальцев на смуглой коже, расцарапать изнутри глотку, чтобы её обладатель смог лишь просить жалостным тоном, а не требовать. «Том, Том... пожалуйста медленнее я прошу, ослабь темп, Том охх-хх, мне больно» Нравилось как его Чудо шипело в его руках от боли и наслаждения, пока он вгонял свой член, с каждым разом всё быстрее, как сдавливал его рёбра, не давая сделать ему полноценный вдох, как стоны его Прелести, раздавались по всей комнате, они были пошлые и отчаявшиеся одновременно, но ласкали тихими нотками чувствительные уши Реддла, как пухлые губы Прелести касались его в самых интимных местах и доставляли верх блаженства, собственный звериный рык отдавал пороком и безнравственностью. Тому нравилась их обоюдная эротика, придававшая краски унылому миру. Коленки его Чуда почти всегда были красными от долгого стояния на жестком полу, связанное полностью верёвками тело, придавало его прелести божественный вид, бечёвка оставляла карминовые следы на нежной, будто бы детской коже, пока его чудо тянулось к уже давно вставшей плоти. Его Прелесть умела хорошо работать изящным ртом, будто он создан специально для таких утех. Внутри рта, мокрый язычок обволакивал его член, как только он касался головки и уздечки, Том срывался, причиняя своему Чуду очередную боль. Прелесть хлюпало, а слюни текли безвольным потоком по подбородку, в комнате поднимался пар, в котором скручивалось отвращение и разнузданные удовольствия, такой коктейль из примесей давно отравил их души. «Реддл я не хочу его убивать, зачем мне это делать? Ты же видишь что я не могу» Его бесило и трясло от злости, когда Чудо не хотело убивать вместе с ним, не хотело разделить с Реддлом по-настоящему волшебный момент, отнимая у человека жизнь. Его Свет не мог произнести Непростительные заклинания, Тома потряхивало, каждый день он пытал свою Прелесть, чтобы она убила хоть какого-нибудь жалкого маггла, но Чудо не могло. У Тома появлялись алые искры в бездонных глазах и наружу выходил вихрь чистейшего безумства, всё в ближайшем округе покрывалось корочкой льда, а в воздухе начинало нести отвратным запахом стухшей крови, его Прелесть боялась видеть его таким: уходящем в своё загробное сумасшествие. «Я люблю тебя Том» сказало как-то его Чудо. Но Реддл лишь промолчал. Через несколько дней фраза повторилась, но уже с вопросом на конце. «— Я люблю тебя Том, а ты? Ты любишь меня? — Конечно.» Ответил Реддл единственным словом. Том очернил свой чистый Свет. Он оставил на нём багровый след, он испачкал невинную душу Чуда в своих отвратительных грехах, обтёр об него свои багровые руки, которые никогда не выходили из грязи, похоти и помешательства. Он заставлял Прелесть делать мерзость, копаться в прогнивших проблемах Реддла, заставлял смотреть как другие умирают, насиловать своё маленькое непорочное Чудо. Он замарал, замарал своего Гарри. Но Гарри этого не понимал, он искренне любил Реддла остатками своей чистой души. Он изучил Гарри на все тысячу процентов. Тому, нравилось как язычок Чуда, дотрагивался в невинном жесте до пера, это всегда происходило когда Гарри о чем-то сильно задумывался. Ему нравилось как блестели радостью малахитовые глаза, при полётах на метле. Он обожал видеть кристально-безупречные слёзы на щеках Прелести, как они скатываются вниз солёными дорожками, в знак успокоения он сразу начинал их сцеловывать. Том знал что Гарри ест только зелёные яблоки, ненавидит холод, обожает сладости, а особенно карамельки, питает слабость к маггловским романам, любит лимоны и чувствует отвращение к овощам. Том знает, что у Гарри любимое дело — трансфигурация и руны, совсем не выходит зельеварение. Реддл знал, что Гарри нравится когда он, называет его ласковыми словами, при этих словах кончики ушей у Чуда мило краснеют. Тому нравилось когда Гарри ёрзал на его коленях абсолютно голый, в это время Реддл шептал ему непристойности на алевшее ушко, отчего член Гарри наливался кровью. Гарри дарил ему нежнейшую заботу и тепло, показывал своё безграничное доверие, отдавал всего себя и свою разрывающую любовь. Окружал его весельем, маленьким вихрем из радости и доброты. Том же не давал ни любовь, ни нежность, ни заботу, ни доверие. Том только разрушал его, причинял боль, заставлял страдать, а так же уходить вместе с ним в пучину своего безумия. Наивный Гарри и не предполагал, что его заводят в паутину сумасшествия, из-за этого принимал безумца Тома таким какой он есть, вместо того чтобы бежать, за это он и поплатился. Это произошло когда Реддл снова отдался своему внутреннему психу, стал невменяемым. Он слал на своё Чудо пятое Круцио, самое последнее длилось три минуты. Его Прелесть не выдержала такого... не выдержала монстра Реддла. Гарри умер. Теперь Том сидит по середине безлюдного поля, далеко ото всех, там где было закопано тело его Гарри. По безлюдному полю летают только чёрные вороны, противным звуком завывает ветер (треплет и так, уже растрёпанные волосы), было мрачно. Самая жуткая картина в жизни Реддла — надгробие, на котором было выведено имя его Чуда. Он знал что больше не увидит Гарри, никто больше не подарит ему тепло и любовь, никто не озарит его жизнь светом, теперь в его жизни будет лишь: холод мрак и бездна. Впервые в жизни Том плакал. Солёные и прозрачные капли текли по его бледному лицу, глаза уже давно стали алыми, как кровь всех людей которых он убил. Тома трясло, он сидел на коленях, прижавшись головой к сырой земле, в которой был закопан Гарри и орал. Кричал душераздирающим воплем, сгребая в пальцах податливую почву. Ему было плевать на слёзы, ведь ему было больно, больно как никогда. В груди осталось лишь пустое чувство, и море... море сожаления и горести. Том так сильно жалел о том, что не успел сказать Гарри такие важные ему слова. «Я люблю тебя Гарри, моё Чудо, моя Прелесть, мой Свет»