младший

зик не знает, что делает здесь, в комнате эрена. сквозняк неприятно продувает шею, но зик не торопится закрывать дверь, пока эрен не покажет ему, чего хочет. покажет, потому что эрен почти не говорит последнее время. он постоянно молчит, смотрит будто бы насквозь, как слепой, максимум — уверенно жестикулирует или кивает. эрен на долю секунды поднимает на зика пустой взгляд и снова отворачивается. в его руках — зажженная сигарета. одна нога закинута на другую, из-за чего штаны задираются и оголяют загорелую щиколотку. растянутые шнурки на ботинках развязаны и свисают до пола. зик не спрашивает, можно ли ему зайти. если эрен не прогнал его сразу, то в ближайшее время точно не сделает этого. разве что зик будет слишком много болтать и требовать. зик старается не шуметь, пока закрывает за собой дверь на замок и подходит ближе. его руки неуверенно ложатся на волосы эрена, убранные в тугой пучок, но эрен дёргает головой. — убери, — равнодушно приказывает он. зик отдергивает руки, будто коснулся печки, и делает шаг назад. волосы эрена — на удивление мягкие и послушные. кажется, постоянно перетягивать их резинкой — преступление, но зик не смеет об этом говорить. — можно? — он касается кончиками пальцев плеч эрена, но тот не реагирует. не сделав ни одной затяжки, младший стряхивает пепел на пол и продолжает смотреть, как дым поднимается к потолку. молчание и смирение у эрена — согласие, поэтому зик осторожно сжимает его плечи и начинает массировать. от тепла чужого тела ноги подкашиваются. у зика сносит башню от длинных пальцев, которые иногда, когда у младшего хорошее настроение, сжимаются на его шее. от сильных, натренированных ног. от тёмной, пахнущей кофе кожи. да что там, у зика от одной мысли об эрене слетают предохранители. он плюёт на принципы, встаёт на колени, подставляет задницу и в конце концов всегда остаётся по ту сторону двери, одинокий и использованный. эрен снимает с себя рубашку, и зик замирает. ему редко позволяют касаться оголенной кожи, и он плохо понимает, что должен делать, но пытается изо всех сил. хочется прижаться губами, поцеловать каждый сантиметр, оставить несколько меток. плевать, что они исчезнут уже через несколько секунд. главное, что зик будет знать, что когда-то они были на эрене. приятно гладить тонкие шрамы и думать, что там когда-то находились крылья. что когда-то и эрена волновали окружающие, и у него была мечта, цель, к которой он шёл. зик не хочет знать, получил эрен то, что так сильно хотел, или споткнулся на полпути, потеряв крылья. оба варианта одинаково разрушительны для зика, потому что его убьёт либо скука младшего йегера, либо зацепит остатками той мощи, что до сих пор прячется у эрена между рёбрами, как сторожевая псина. скука. зик до зуда в позвоночнике хочет понять, почему эрену в девятнадцать лет так невыносимо скучно жить. до судорог в плечах хочет доказать ему, что скука — не порок, что он способен её развеять и показать все то, что эрен с ещё горящими глазами не успел увидеть, но пока получается наоборот — эрен раз за разом доказывает, что его уже ничто не способно удивить или оживить. зик проводит руками по чужой спине ногтями, нажимает на позвонки, словно пытаясь нащупать ту точку, которая заставит эрена пошевелиться не от недовольства, и лопатки. подушечки пальцев давят на вены, но не чувствуют пульса. эрен откидывает голову назад, прикрывая глаза, и зик торопится рассмотреть его лицо так, чтобы оно отпечаталось в сознании. будто видеть его каждую ночь — мало. будто жить, видя в каждом лишь черты младшего, — недостаточно. впрочем, этого действительно недостаточно для зика. он хочет большего, прекрасно понимая, что это самое «большее» эрен дать ему не в состоянии даже при всем желании. может, только эта жажда заставляет его продолжать приходить в обычно душную, тёмную комнату, заполненную дымом нескуренных сигарет. уже скоро эрену надоедают постоянно мельтешащие руки зика. он плавно встаёт со стула, поворачивает зика к себе спиной, заламывает ему руки и тычет лицом в кровать. а зик скучает. скучает по тому времени, когда эрен был на другой стороне, двигался резко, шумно и импульсивно, жил так, как ему приказывали эмоции. когда они управляли эреном, а не он им. зик не хочет знать, через какую мясорубку прошёл младший и кого потерял. не хочет знать, сколько из этих жертв на его руках. не хочет знать, что сейчас на уме у эрена, пока он, нарочно царапая кожу и надавливая на бедра сильнее, чем мог бы, снимает с него штаны. эрен суёт пальцы в рот зику, давая несколько секунд на то, чтобы как следует их намочить, и зик благодарен ему за это — иной раз младший не даёт ему и этого. когда эрену надоедает давить на язык, заставляя зика давиться, он убирает пальцы, и спустя некоторое время зик чувствует, как они прокручиваются в нем без стеснения и милосердия. толкаются глубже, не давая ни шанса привыкнуть. эрена не заботит то, как себя чувствует разделяющий его постель. ему, в общем-то, и на секс наплевать, но брать зика, почему-то, все ещё интересно. эрен вынимает пальцы, и зик на долю секунды выдыхает, прежде чем захлебнуться воздухом и собственными слюнями. таз простреливает болью — её не помогает унять никакая регенерация титана. двигаясь грубо и резко, эрен вдруг начинает говорить: — меня бесит твоя жажда жить, — он впивается в голые бедра сильнее и вдалбливается, жмурясь каждый раз, когда от толчков тишину разрывают шипящие стоны-полувсхлипы. — я пробовал все то, о чем ты даже ссышь спросить. и зик знает, что, пусть эрен и соткан из лжи, сейчас он говорит правду. пусть эрен и врет на каждом шагу, обливается ложью, как вином из бутылки, любит смотреть в глаза обманутых и подставленных, сейчас он предельно честен. возможно, это единственное, что заставляет зика прогибаться сильнее и терпеть грубые, смоченные только кровью и слюной толчки, отметины ногтей на коже и расцветающие синяки, на которые эрену так нравится смотреть. однажды он заявил, что то, как быстро они появляются и исчезают — забавно. пообещал, что в один день он дойдёт до того момента, когда у зика не будет сил на восстановление, когда он его возненавидит. сказал, в этот день он потеряет к нему интерес. зик утыкается в подушку, сжимая зубы и не давая себе прерывать эрена лишними вздохами. кажется, стоит издать хоть один звук, и эрен снова закроется, опомнившись, сожмет зубы и будет трахать его ещё грубее и болезненнее. несмотря на тишину, что зик пытается сохранить всеми силами, эрен больше не говорит ни слова. он тушит сигарету, что почти дотлела до фильтра, о белую спину зика, оставляет окурок на постели и, толкнувшись ещё пару раз, заставляя зика едва ли не кусать собственную руку, чтобы задушить болезненные стоны, кончает. зик задыхается от жалости к себе, к эрену и того мазохистского желания приходить сюда снова. у него к младшему — болезненная зависимость, красная лента, завязанная на шее на несколько узлов, другой конец которой в руке у эрена. впрочем, совершенно бесполезный способ удержать зика; он уже никуда не денется. — выйди, — эрен надевает штаны, отталкивает от себя зика, бросает ему лишившуюся пары пуговиц рубашку, которую снял с зика перед тем, как засунуть в него пальцы, поджигает сигарету и затягивается. — может, прекратишь сюда приходить? я не проникнусь к тебе тёплыми чувствами и не стану тебя жалеть. зик кивает и не тратит его время. он торопливо одевается, пытаясь забыть про зудящую боль в пояснице и содранную кожу на бёдрах, накидывает рубашку и выходит из комнаты, несмотря на то что до безумия хочется оставить всего один быстрый поцелуй на чужой ключице или хотя бы коснуться сухих пальцев. эрен точно знает, какого это — находится за дверью в одиночестве, когда на улице так холодно и небезопасно. зик хочет понять, почему эрен так стремится провести его через то же самое, но лишь застегивает рубашку трясущимися пальцами. эрен не ответит. скорее всего, он просто схватит за волосы и выкинет из комнаты, не дав произнести ни слова. потому что эрен любит тишину, спокойствие и одиночество. а зик любит пытаться укрепиться в жизни младшего, взращивая в душе надежду на то, что эрен просто его отпугивает. доводит до ненависти, боясь причинить больше боли настоящим теплом и близостью. но эрен на самом деле уже ничего не боится.