Мелькор всегда был жаден до власти.
Жаждал возвыситься над всеми, закрыть собою звёзды и стать Властелином над иными.
Но вместе с тем, Мелькор всегда понимал и осознавал, что самое великое сокровище, сотворённое Эру и когда-либо существовавшее в Арде, было у него в руках. Буквально. Плавилось, изгибалось и шептало одними губами его имя.
Они, те другие, что как и он созданные в Безвременье, твердили, что он не способен на любовь. Но Майрона, его милого, словно сотканного из чистого золота, горделивого и неприступного Майрона, Мелькор, конечно, любил. Каждую чёрточку на совершенном лике, хмурые брови и приоткрытые губы.
Тёмный Властелин жаждал Его более всего, он был дороже любых самоцветов и побед, затмевал своей красотой любой Светильник, был горячее пламени, хранящегося в жерле вулкана.
[;;]
Он откидывает Майрона на подушки, и кажется, будто вся его твердыня — обычно веющая прохладой от шершавого камня стен, окромя вечно работающих кузней, — горит вместе с ними. Майрон, натянутый словно струна, жмурится и запрокидывает горящее румянцем лицо, когда горячий язык скользит по изгибам тела, а крепкие и широкие ладони сжимают бёдра, не позволяя ёрзать по простыням. С губ мимо воли срывается короткий стон, когда чужой рот накрывает сосок, и майа кожей чувствует усмешку своего Владыки. Мелькор бросает на него взгляд из-под полуприкрытых ресниц, любуясь сменяющимися эмоциями на точёном лике, пока он оставляет на бледной груди наливающиеся синевой засосы. Разумеется, Майрон может убрать их потом мановением руки, но Мелькор знает, что тот не станет. Будет чертыхаться, застёгивая воротник туники до самого верха, а вечерами разглядывать себя нагого у того зеркала во весь рост, пальцами повторяя проделанный мелькоровыми губами путь. Любоваться и судорожно облизывать пересохшие губы. Он знает своего майа всего — от взгляда и вздоха и до кончиков пламенных волос. Пальцы сжимаются в волосах — Майрон снимает к вечеру кольца, чтобы те не путались в вороных волосах его Владыки — и он тянет Мелькора вверх к себе, чтобы уже самостоятельно впиться в губы горячим поцелуем, кусаясь и нетерпеливо поскуливая. Выгибается дугой и жмётся разгорячённым телом, обнимая за плечи. И даже тянущая утренней прохладой кожа Владыки не в силах остудить этот пыл. Мелькор всегда слаб к этим тихим безмолвным мольбам, даже когда хочет немного с ним поиграть, подразнить и раззадорить. Просто не в силах отказать изнывающему от желания Майрону. И в этот раз — тоже. Придерживает широкой ладонью под бёдра, когда те железной хваткой цепляются за талию, и склоняется ближе, находя его губы своими в унисон с размеренным и неспешным проникновением. Майрон выдыхает с жаром в поцелуй и тонко вскрикивает, сводя брови в болезненном удовольствии. Как плавятся все известные Арде металлы под его молотом в кузнях, так и он плавится под пламенной страстью, одной на двоих. Мелькор любил его трепетно, как мог любить чёрным сердцем, но брал его тело — и душу — жадно, чередовал тянущую нежность и ярое желание, то двигался медленно и глубоко, будто пытался слиться с ним воедино, то быстро и рьяно, вжимая в кровать до хриплого дыхания и дрожащих век. — Мэл… — майа протяжно скулит и запрокидывает голову, когда закусывая губу, едва не захлёбывается стоном, а руки сжимаются вокруг его Владыки, крепче прижимая к груди и оставляя на плечах алеющие полосы от ногтей. Мелькору кажется, снующими мурашками по загривку, что голос этот звонкий лишь для того и был сотворён, чтобы в бессознательных стонах звучало его имя. Лишь его. И ничьё другое. Ни ранее, ни далее. — Погоди… погоди… — шепчет Майрон в дурмане, когда губы Мелькора проходятся по каждому дюйму на шее, но вовсе не противится жадному языку, что занимает его рот, стоит немного повернуть голову. Стонет и шире разводит бёдра, с упоением принимая Мелькора всего. И это движение задевает все струны его тела, Майрон даже забывает, чего хотел поначалу, задыхаясь под своим вала. Под его тяжёлым металлическим запахом, всегда исходящим от кожи. — Хочу… Хочу так, — наконец он упирается дрожащей ладонью в мелькорово плечо, но сил перевернуть его на спину у него попросту не хватает, только несколько раз пихает и умоляюще смотрит влажным взглядом. Мелькор понимает всё и сам — выходит из него и падает на постель, разбрасывая чёрные как беззвёздная ночь волосы по шёлковым простыням. Его глаза лихорадочно блестят, когда надрывно дышащий Майрон седлает его верхом, одним выверенным движением полностью насаживаясь на его член. Приподнимается на дрожащих бёдрах и опускается вновь, находя собственный темп. Слёзы блестят на заалевших щеках, и глаза мимо воли закатываются от этого одурманивающего ощущения большого и горячего так глубоко внутри. В такие моменты Майрон особенно красив — поддатливо изгибается, словно кошка, упираясь ладонями в торс Мелькора, стонет его имя, позабыв о стыде и приличиях, и кусает губы, жмурясь до белых точек под веками. Майрон знает все тонкости, знает, как сделать особенно приятно своему Владыке — так, чтобы тот в забвении хватался руками за жалобно потрескивающее под его напором изголовье кровати, вскидывая бёдра навстречу чужим, и низко, гортанно стонал, почти достигая пика удовольствия. И знает — когда нужно замедлить темп, лениво покачиваясь вперёд-назад, чтобы Мелькор возмущённо выдохнул носом, а затем в нетерпении сорвался сам, словно пытаясь вытрахать из него душу. — Майрон, Майрон… — шептал одними губами Мелькор, из-под ресниц наблюдая за тем, как заходится огнём его майа. Каждый горящий локон — чистое пламя, взмывающее с плеч на каждом толчке, а вздувшиеся на руках и висках вены — полны жидкого золота, десятками рек обернувшись по его предплечьям. Майрон в резком движении насаживается на член до конца, до упора, запрокидывая голову со вскриком. Он горит и пылает, жмёт раскаленные ладони к коже, и в его сияющих ясных глазах Мелькор видит своё отражение, когда Майрон дрожит, как дрожит молодая листва на деревьях под буйственными ветрами, и изливается, пачкая их животы. Руки, обычно сильные и крепкие, совсем не держат, он укладывается на Мелькора, подрагивая в послеоргазменной неге, нежно касается влажными губами его груди, покрывая ту россыпью поцелуев, и вскрикивает от неожиданности, когда вала приподнимает бёдра вновь. — Дай отдышаться, а то я дух испущу из этой плоти, — Майрон шипит и кусается, оставляя багровый след на шее, на очередное движение внутри, на что Мелькор лишь усмехается. — Ты-то? Он переворачивает его на спину резко, меняя небо и землю местами, и целует так, что у Майрона кружится голова. Майа только и успевает обхватить его руками за шею, запуская пятерню на загривке. Он весь ныне — оголённый нерв, и заводится вновь с полуоборота, выгибаясь навстречу пронзающему его нутро члену. Мелькор мажет губами по скуле, размашисто вылизывает языком доверчиво подставленную шею, сжимает зубы у ключиц и удовлетворённо рычит, от того как майа сжимает его внутри, поддаваясь бёдрами ближе. — Ты такой горячий, — Мелькор со смешком выдыхает ему в ухо, когда Майрон вновь начинает обливаться пламенем. Он заливается краской и возмущённо пыхтит, хлопая Владыку раскрытой ладонью по груди. — И очень красивый, — добавляет Мелькор обманчиво ласково, потому что руки сжимаются на боках, оставаясь синеющими следами на выступающих тазовых косточках. — Заткнись!.. — он давится стоном, яростно сводя на переносице брови. Невыносимый, какой же он невыносимый! — И трахай молча, Мелькор! Вала смеётся — низко, бархатно, позволяя горячему дыханию опалять кромку уха, но приказы своего лейтенанта выполняет беспрекословно. Вколачивается в него яро и сильно, сжимает в объятьях, сцеловывая с век накатившие слёзы, и надрывно стонет его имя, когда пересекается с сияющим огненным взглядом и изливается в майа. Он тянет руку, чтобы довести его до пика наслаждения снова, но едва успевает коснуться, как Майрон тонет в оргазме от одного ощущения горячего семени внутри себя, хрипло выдыхая в его рот. — Хорошо, — довольно выдыхает Мелькор, падая рядом на подушку, за что получает сначала уничижительный взгляд, а затем Майрон укладывает голову ему на грудь и любовно трётся о неё щекой. Преисполненный истомой он ластится под ладонь, перебирающую пряди его волос, и прикрывает глаза, тяжело дыша. — Хорошо… — наконец спустя какое-то время едва слышно вторит ему майа и приподнимается на локтях, чтобы оставить в уголке мелькоровой улыбки нежный поцелуй.