Луна красивая

Навязчивая мелодия затихает, и Рувей может перестать притопывать ножкой с чистой совестью. Танцами это не назовешь даже если очень захочется. Ну и пусть, Боже, она дождалась. Тетенька с отдаленно знакомым голосом подтверждает это, призывая всех к вниманию. Люди спешат подойти как можно ближе к импровизированному ограждению, но Рувей не позволяет себя потеснить. Скорее убьет или умрет сама, чем сойдет с места. С первых секунд сложно угадать заигравшую роковую композицию, но Рувей уже блаженно зажмуривается. По сравнению с бессмысленными битами, это словно глоток свежего воздуха. Святой воды. Ну и то, ради чего она тут топчется в одиночестве — совсем больная — целый вечер. Фаер-шоу. Люди вокруг пищат от восторга, и Рувей чувствует себя абсолютно так же. Она разделяет их восхищение, но внутри все равно зарождается смутное недовольство. А потом начинается следующая песня, её любимая. Да разве могло быть иначе, если именно под неё они впервые встретились? Рувей воодушевленно кричит каждое слово, пытается перевести дух только после первого припева. До неё доносятся обрывки чужих разговоров, слишком много обрывков. И они не то угнетают, не то пробуждают желание начать бить рожи всем вокруг. И эта неопределенность выводит ещё больше. — Вон тот, с хвостиком, видишь? — пытается перекричать музыку какая-то девчонка. — Краш! — отвечают ей, и Рувей скрипит зубами. — Интересно, у него есть девушка? — Ага, жена и трое детей! Не стенка, если и есть, подвинется! Рувей проклинает свой хороший слух и совершенно не может это терпеть. От ревности? — сводит скулы. Или что это за гадкое чувство? С каких пор она ревнует к каждому встречному, солнце голову напекло, остатки мозгов расплавило? Рувей злится, уже на себя, и смотрит на своего «краша» из-под насупленных бровей. Боже, ну до чего же правда красивый. Особенно когда делает то, что ему нравится. Когда стоит в темноте, и огонь отбрасывает на его лицо причудливые тени, а волосы на затылке превращает в такие же языки пламени. Ксандер, ни одна сцена не достаточно хороша для тебя. Рувей не слышит ни конец этой песни, ни следующей. Но чужие голоса всё равно долетают до нее, остается только выдохнуть с облегчением, когда артисты выходят на поклон. Ну вот, скоро самая неприятная часть вечера закончится. Но Рувей ошибается, возвращаются песни в лучших традициях дискотек, а Ксандера всё нет. Уходить теперь было бы глупо, вот она и остается среди этого безумия махать руками под музыку. Неутешительные мысли становятся навязчивее любой мелодии и отодвигают реальный мир на второй план. А что вообще реально? Она не может определиться уже больше года, с тех пор, как, словно во сне, подошла к симпатичному парню после его выступления и спросила, кто выбирает для них музыку. Весь тот вечер был похож на сон. Он бы длился дольше, если бы утро не наступило, когда ему положено. Может, она забыла проснуться? Сегодня, вчера, год назад? Где Ксандер? Рувей заставляет себя танцевать из последних сил. И не плакать тоже. Не искать оправданий своей злости и неожиданной жалости к себе, но она ищет, ведь так хорошо считать себя хорошей хоть иногда. На автомате она начинает петь вместе со всеми ещё одну знакомую песню, а потом понимает, что это медляк. Конец дискотеки. Конец. Хватит. Хватит быть такой одинокой в толпе. Спотыкаясь о свои же ноги, Рувей бредет к мосту. С него видно много чего: и пляж, с которого ещё не успели разойтись люди, и звезды над всем этим безобразием. Совсем блеклые, ну что тут красивого? Даже луна брезгливо прячется за облаком. Рувей зябко ведет голыми плечами и смотрит в воду. А вот она красивая, темная и… На голову ей словно надевают мешок, но сил отбиваться не осталось. Это чужая толстовка, — доходит, наверное, по запаху. В горле стоят злые слезы, так что выдавить из себя приветствие тоже не получается. «Я ждала», — хочется закричать, но Рувей только продолжает дрожать. Даже в толстовке. Проснулась? Счастлива? Хочется обнять его, прижаться близко-близко, но Рувей обхватывает руками себя и продолжает смотреть вперед, будто там правда происходит что-то интересное. — Меня никто не пригласил на медляк, — говорит она, раз уж Ксандер не спешит нарушать молчание. — Странно, — добродушно хмыкает, но в голосе всё-таки можно различить металл, — что никто не покусился на тебя в этом топе. — Ничего странного. Только придурки ходят на дискотеки сами, — Рувей не знает, к чему пытается подвести, но чужое хорошее расположение духа не радует. Лучше бы он на неё накричал. За что-нибудь. Топ этот, например, правда очень открытый. — Прости, — вместо крика почти шепотом говорит Ксандер и обнимает её со спины. Только тогда перестает быть холодно. Рувей не поворачивается. — За что ты извиняешься? — Не знаю. Но ты же почему-то злишься. — Нет. — Тебя до сих пор трясет. — Это от холода, — Ксандер легонько щелкает её по носу, и приходится сдаться. — Ладно, очень злюсь. Но это на себя. — Снова придумала какую-то глупость? — Я веду себя как ревнивая сучка. — Ты просто расстроена, что никто не пригласил тебя на медляк. — Ага, а ты краш сотен малолеток. Нет, это не то. С тобой мы так ни разу и не станцевали. — Пойдем домой? — в ответ на это Рувей всё-таки поворачивается и пытается ударить его в грудь, но её держат так крепко, что размахнуться не выходит. — Ты должен был предложить станцевать сейчас, — бурчит больше по инерции, на душе наконец-то спокойно. — Тебе обязательно нужна компания в виде полчищ комаров? Пойдем домой. — Уговорил, пойдем, — выдыхает себе под нос Рувей. — Только твоя компания мне нужна. Ксандер не улыбается в темноте, он почти светится, выглядит таким же воодушевленным, как и в окружении стены из огня. Как когда занимается тем, что ему нравится. — Я люблю тебя любить, — будто читает мысли. — Луна красивая, когда ты со мной, — эхом отзывается Рувей и крепче сжимает чужую ладонь. — Ты пересмотрела тиктоков, — смеется Ксандер. — Это из классики, — обидеться не получается, и она тоже смеется. — А ты слишком добрый. Слишком. — Нет, это только с тобой. — Я не… — Заслуживаешь. И большего. И возвращаться к этой теме я не собираюсь. — Хорошо, — Рувей еле поспевает за широким шагом и теперь светится сама. Если они не соглашаются друг с другом, то обычно относительно чего-то существенного. Иногда с этим сложно мириться. Но Боже, до чего же хорошо иногда не сходиться с Ксандером во мнениях. Всё хорошо, что с Ксандером.