Два сапога пара

      Сентябрь в Петербурге выдался на редкость теплым. Деревья уже почти сменили зеленую одежду на золотую и теперь стояли и красовались, будто модели на подиуме. Мимо проносились автомобили, по тротуарам гуляли местные жители, наблюдавшие за родным городом, и туристы, которые без конца останавливались, чтобы поглазеть на исторические здания, витрины магазинов и ресторанов и в целом насладиться атмосферой осеннего Питера. Туристический сезон постепенно подходил к концу, и гостями города сейчас были преимущественно жители отдаленных уголков Ленобласти и редкие отпускники, позволившие себе отдых в то время, когда большинство туристов уже возвращалось домой.       Дима наслаждался атмосферой вечереющего города. Сегодня удалось раскрыть аж два дела сразу, поэтому Голованов отпустил всех пораньше, но завтра велел, как штык, в восемь утра быть на службе. По приходе домой Красавченко планировал пообщаться немного с родителями, а затем вместе с ними поехать в гости к своей сестре Даниэле, которая недавно получила повышение и предложила отпраздновать.       Многие, кто знал семью Красавченко, поражались, насколько разные дети получились у Инны и Сергея. Например, Дима всегда был мягче и улыбчивее, чем Даниэла, которая была младше его на семь лет. С возрастом Дима обрел внутренний стержень и некоторую жесткость, а Даниэла неожиданно стала более чувствительной и эмпатичной, чем была в детстве. Однако, несмотря на разницу в характере, дети супругов Красавченко обладали безукоризненным воспитанием и хорошими манерами. Многочисленные знакомые четы музыкантов не прекращали восхищаться Димой и Даной, которые с самого юного возраста умели вести себя достойно.       Между собой брат с сестрой начали дружить далеко не сразу: в детстве бывали и капризы, и ссоры, и нежелание уступать. Ребенком Дима нередко слышал от родителей «уступи ей, она же девочка, к тому же младшая» и поэтому какое-то время считал, что сестру родители любят больше. Было очень обидно, но Дима старался не показывать этого. Даниэле же наоборот казалось, что мама с папой больше времени и внимания уделяют Диме, и в том числе поэтому она капризничала и закатывала скандалы: хотела привлечь больше внимания к своей персоне.       Первые проблески дружбы между ребятами появились, когда Даниэла училась в третьем классе, а Дима — в десятом. В один день Дана пришла из школы в слезах и заявила, что никогда больше не пойдет в это ужасное место. Дима нехотя оторвался от книжки и поинтересовался, что случилось. Даниэла, захлебываясь слезами, рассказала, что девочки, с которыми она дружила в первом-втором классе, вдруг объявили ей бойкот и настроили весь класс против нее. Теперь с Даниэлой совсем никто не общался, а когда она хорошо отвечала на уроке и получала заслуженную «пятерку», вокруг раздавались противные смешки и доносился ехидный шепот «ей "пятерки" ставят только из-за известной фамилии…»       Даниэле было жутко обидно: она действительно много училась и старалась, Дима был тому свидетелем. А ее одноклассники, даже те, с кем она дружила, хотели теперь оклеветать ее. Когда Дима спросил, как долго это продолжается, Даниэла ответила, что несколько месяцев, и снова заплакала от обиды и несправедливости. Как бы Дима ни пытался казаться безразличным к детским проблемам младшей сестры, его сердце невольно сжалось от сочувствия. У него в свое время была похожая история, причем Диме довелось побывать по обе стороны травли. В обоих случаях приятного было мало. Сейчас Даниэла оказалась на его месте, одна против всех, поэтому Диме хотелось как-то поддержать ее.       Сев напротив сестры, он заверил, что в происходящем нет ее вины, ведь она же не задирала никого, не дралась, не обзывалась, не кидалась чужими вещами? Даниэла подтвердила, что ничего этого не было, и Дима так же мягко сказал, что подобное может случиться абсолютно с каждым. Когда он поделился своей историей, глаза Даниэлы удивленно округлились. Она не ожидала, что когда ее брату было столько же лет, сколько ей, с ним обращались точно так же.       — И тебе тоже было очень грустно тогда?       — Конечно. Со мной ведь никто не хотел дружить. Для девятилетнего ребенка нет ничего страшнее этого.       — А когда тебя перестали дразнить? — спросила Даниэла, вдруг забыв обо всех разногласиях, что когда-либо существовали между ними. Сейчас старший брат был единственным человеком, готовым ее выслушать и предложить ей помощь, и умненькая девочка не преминула этим воспользоваться. Дима же рассказал, что травля прекратилась в пятом классе, когда в среднем звене классы были переформированы и, соответственно, одноклассники были уже совсем другие. Из прежнего класса Димы кроме него осталось только два-три человека. Также Красавченко рассказал, что ему помогли занятия музыкой. Если в начальной школе его за это гнобили, то в среднем звене среди одноклассников нашлись те, кто тоже посещал музыкальную школу, и те, кто не играл на музыкальных инструментах, но восхищался одноклассниками, которые умеют. В новом классе у Димы появились и друзья, и поклонницы.       История брата вдохновила Даниэлу больше времени и внимания уделять своему хобби — написанию рассказов, и с того момента они с Димой стали сближаться. Брат обещал поддерживать ее и обещание свое выполнял, а Даниэла отвечала ему искренним восхищением и уважением. Она гордилась тем, что у нее, оказывается, такой хороший старший брат. Вскоре травля Даны прекратилась, а Даниэла с Димой стали совсем не разлей вода. Кроме того, вопреки достаточной разнице в возрасте, они были очень друг на друга похожи. Особенно это стало заметно, когда Даниэла вошла в подростковый возраст. Мало кто верил, что они не погодки и даже не двойняшки: черты лица, выражение и цвет глаз, улыбки у брата с сестрой были практически одинаковыми. Диму и Даниэлу постоянно спрашивали, близнецы ли они, чем вызывали у брата и сестры смех и шутки про то, что Дана просто не захотела вовремя выйти из материнской утробы — решилась только через семь лет.       Родители ожидали, что оба их отпрыска решат связать жизнь с музыкой. Но не тут-то было: окончив школу, Дима прошёл большой конкурс, обошёл тысячи одаренных абитуриентов со всей страны и поступил в консерваторию. Однако после первого курса он вдруг забрал документы, чем очень шокировал родителей и сестру. Еще больше Дима их шокировал, когда сказал, куда собирается поступить.       — Невозможно, — прошептала Инна Александровна, капая себе в воду валерьянку.       — Немыслимо, — вторил ей ее супруг, Сергей Владимирович, ожидавший, когда жена отмерит нужное количество капель успокоительного и передаст флакончик ему. И лишь Даниэла в силу возраста не стеснялась в выражении своих чувств:       — Дима, ну как ты будешь работать в милиции и за преступниками гоняться?! Это же опасно! Тебя могут убить!       Дима же пожал плечами и сделал так, как хотел. Пока он учился, родители пытались было насесть и убедить в абсурдности его решения, но Красавченко сразу же обрубил их доводы. Инна и Сергей повздыхали немного, но поняли: сына переубедить не удастся. Поэтому они переключились на дочь, которая оставалась последней надеждой на продолжение династии музыкантов.       Но и Даниэла не оправдала их ожиданий: после школы она подала документы на факультеты журналистики в престижные вузы и поступила везде. Дана долго колебалась, где остаться, но в итоге выбрала журфак СПбГУ. Инна и Сергей Красавченко расстроились, конечно, но выбор дочери все-таки поддержали, так же, как и новую специальность сына. Все-таки Дима с Даниэлой — их дети, а для четы Красавченко счастье их детей было важнее всего.       Кроме того, Даниэле явно было суждено стать журналистом: она с самого детства много читала, обожала играть в журналистов, часто брала интервью у членов семьи, подружек, воспитательниц, а потом и учителей, знала по именам многих российских и зарубежных журналистов, была в курсе направлений их деятельности — в общем, в журналистике Даниэла была как рыба в воде. Кроме того, она рано начала писать тексты разных жанров, и к семнадцати годам у нее было несколько статей, опубликованных в настоящей школьной газете, которую печатали в типографии и оставляли в холле школы для всех желающих.       Сейчас Даниэла уже была взрослая — через два года ей должно было исполниться тридцать лет. С возрастом она приобрела уверенность в себе, независимость, тактичность, но в то же время научилась проявлять мягкость, нежность и иногда хитрость, когда это было нужно. До недавнего времени Даниэла работала корреспондентом в независимом интернет-СМИ, а на днях ее повысили до старшего корреспондента. Разумеется, Дана не могла не отметить это с любимой семьей. Более того, она обещала познакомить их наконец со своим парнем, с которым встречалась уже год. Так что сегодняшней встречи ждали все.       Кратко обменявшись с родителями новостями уходящего дня, Дима удалился в свою комнату, чтобы переодеться, а потом они все вместе поехали к Даниэле. Пробок не было, поэтому уже через полчаса семья Красавченко была у ее дома. Инна и Сергей вышли из машины и направились к парадной, в которой жила Даниэла, а Дима задержался, чтобы закрыть машину. Вдруг раздалось громкое «ах!» Инны Александровны, и Дима машинально повернул голову.       Будто в замедленной съемке женщина подняла с земли какую-то вещь и с ошарашенным видом ее рассматривала. Сергей Красавченко тоже выглядел крайне обеспокоенным, и это насторожило Диму. С силой захлопнул дверь и заблокировав ее, он бросился к родителям.       — Димочка, — севшим голосом пролепетала Инна Александровна и протянула находку сыну, — это сумка Даниэлы. Помнишь? Которую мы подарили ей на окончание университета.       Конечно же, Дима помнил. Эту сумку родители купили в каком-то малоизвестном парижском магазинчике, до которого так просто было не добраться. Хоть сумка и выглядела просто, сделана она была очень качественно и могла прослужить лет десять, а то и больше. Стоила тоже прилично, но для Инны и Сергея Красавченко это была приемлемая сумма, тем более за такую хорошую универсальную вещь. Покопавшись в найденной сумке, Дима выудил паспорт на имя Красавченко Даниэлы Сергеевны, пропуск в редакцию «ИнфоБистро» на это же имя и мобильник с красной задней панелью, точно принадлежавший Даниэле. Также в сумке был кошелек, полный карточек и наличности, косметичка и iPad самой новой модели, который Дана использовала для работы.       Внутри Димы все скрутилось в узел. Не могла его сестра потерять сумку, которая была довольно увесистой. К тому же Дана всегда была очень аккуратной, к вещам относилась бережно. И, конечно, она никак не могла просто бросить сумку во дворе, тем более со своими документами и телефоном.       Очнувшись от размышлений, Дима увидел, что родители сидят на лавочке у парадной. Мама выглядела так, будто сейчас упадет в обморок, а лицо папы было неестественного серого цвета. Дима ослабил галстук и, выудив из кармана мобильник, набрал 112.       У него было нехорошее предчувствие.

***

      Когда полиция отпустила их, было три часа ночи. За это время полицейские провели опрос, нашли понятых (это было довольно проблематично — был вечер пятницы, многие ушли в ресторан, кино или же уехали на дачу), вскрыли квартиру Даниэлы и провели там обыск, еще по несколько раз опросили соседей и членов семьи Красавченко, попросили проверить, все ли верно указано в протоколе, и велели расписаться.       По возвращении домой Инна Александровна продолжала плакать и причитать «бедная моя девочка, ее, наверное, убили…». Сергей Владимирович молчал, но по его виду было заметно, что он тоже очень сильно переживал. Дима снял пиджак — от волнения в нем стало довольно жарко. Затем избавился от галстука — тот будто душил. Крепко сжимая в руках ком из пиджака и галстука, Дима изо всех сил старался сохранять спокойствие. На работе он справлялся с этой задачей достаточно легко, однако сейчас дело касалось его родного человека, и эта легкая для капитана полиции задача стала поистине сложной. Практически невыполнимой.       Удалившись в свою комнату, Дима прямо в рубашке и брюках лег на кровать и тупым взглядом уставился в потолок. Даниэла пропала, и ее геолокацию не установить — ее телефон, оставленный в сумке, теперь был у сотрудников отдела полиции ее района. Маячков и камер, насколько Дима знал, Даниэла в обычной жизни не носила. Поэтому придется полагаться на другие методы.       Беспокойство за сестру все нарастало и нарастало, и в один момент Дима ощутил, что ему не хватает воздуха. Открыв окно нараспашку, Красавченко высунулся в него по пояс, позволяя ставшему по-настоящему холодным ветру обдувать его разгоряченное лицо. Дима закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.       Очень сложно было оставаться объективным, когда пропавшей на этот раз стала родная сестра, но нельзя было раскисать. Только не сейчас, когда Дане, скорее всего, нужна помощь. Кто еще ее найдет и спасет, как не он, старший брат, который ее любит и которого любит Даниэла?

***

      Утром Дима почувствовал себя немного лучше. Внутри по-прежнему все ощущалось так, словно каждая мышца и каждый орган скручены в тугой жгут, но наступил новый день, который наверняка приблизит его к поискам исчезнувшей Даниэлы. Или хотя бы к версиям, что случилось, в чем причина ее пропажи.       Когда Дима пришел на работу, он увидел женщину, сующую дежурному Петровичу какую-то бумагу. Красавченко подошел и поинтересовался, что происходит. Выяснилось, что у этой женщины уже неделю как пропала дочь, двадцатилетняя Кристина Зайцева. Петрович не хотел принимать заявление, потому что считал, что раз девушка уже взрослая — наверняка загулялась просто. Но Дима велел Петровичу принять заявление.       — Это очень серьезно, — произнес Красавченко так твердо и печально, что Петрович удивился. Впрочем, вопроса он задать не успел: Дима быстро пошел в кабинет, где располагался их отдел. Все коллеги уже были там и, когда Красавченко фурией влетел в кабинет и громко хлопнул дверью, подскочили от неожиданности, а Голованов поинтересовался, что случилось.       — Не выспался, — кратко отозвался Красавченко и повесил пиджак на спинку стула. Кузьмин улыбнулся и хотел было пошутить на тему того, в чем была причина недосыпания приятеля, но при виде выражения лица Димы оставил шутку при себе. Остальные переглянулись и принялись за работу.       Дело, которое сейчас расследовал убойный отдел Петровского РОВД, было очень странным. Сначала нашли труп семнадцатилетней девушки, пропавшей год назад, — Полины Дементьевой. Эксперты установили, что она была неоднократно изнасилована. Перед смертью девочка была очень сильно избита. Заявление о пропаже Полины поступало тоже год назад, через три дня после исчезновения девушки. В тот же день в Петровское РОВД подали заявление о пропаже пятнадцатилетнего Николая Демченко. Тот не вернулся из колледжа и тоже практически год уже числился пропавшим без вести. В следующие дни поступило еще два заявления: об исчезновении шестнадцатилетних Анжелики Козиной и Оксаны Прохоровой, тоже студенток колледжа. Девушки также пропали год назад и до настоящего момента числились пропавшими без вести. Полиция отчаялась найти всех пропавших, но ориентировки по-прежнему висели во всех отделениях полиции, а объявления с контактами родителей и фото пропавших подростков были абсолютно на всех остановках общественного транспорта, вокзалах, аэропортах, витринах магазинов и даже на дверях парадных. Но никаких результатов не было.       Дима рассказал товарищам об увиденном у дежурного и поделился подозрением, что исчезновение Зайцевой может быть связано с пропажей других ребят и убийством Дементьевой. Судя по недоверчивым взглядам, все коллеги были солидарны с дежурным Петровичем. Когда Шапошников подтвердил это вслух, Красавченко пожал плечами. Все его мысли были заняты только Даниэлой.       Когда Дима вышел выпить кофе, к нему подошел Кузьмин и полюбопытствовал, что на самом деле случилось.       — Даниэла пропала. — Красавченко ощутил, что его руки начала бить дрожь, и быстро отхлебнул из своей кружки.       — Стоп… что? — не поверил своим ушам Кузя. — А чего ты молчишь? Почему не расскажешь ребятам?       — Потому что я не знаю, чего хотят похитители, — негромко отозвался Дима. — Надеюсь разобраться с этим сам, но если что — обращусь к вам, ладно?       — Дим, давай мы тебе поможем, — сказал вдруг Кузьмин и встал перед Красавченко. — Я могу геолока…       — Телефон Даниэлы мы нашли у парадной. — Кузя чувствовал, как из голоса Красавченко постепенно уходила надежда. — Маячков никаких она на себе не носила, если того не требовало редакционное задание. Так что, боюсь, в этот раз ты не сможешь мне помочь. — Дима пошел к выходу. Кузьмин хотел было пойти за ним, но его остановил Голованов, выглянувший из кабинета и попросивший зайти. Едва дверь кабинета захлопнулась, отрезав их от остального РОВД и установив полную тишину, Кузя выложил истинную причину подавленного состояния Красавченко. Голованов нахмурился.       — Что же он нам ничего не сказал?       — Хочет сам с этим разобраться.       Голованов возмутился:       — Знаю я, как он сам разбирается. То его по голове стукнут, то коньяком отравленным угостят, то ножом полоснут. Нет, Володя, ни с чем Красавченко в одиночку разбираться не будет. А ты, — взгляд подполковника стал жестче, — не вздумай его покрывать. Я понимаю, что вы друзья, но дружить — не значит поддерживать безумные идеи.       Кузьмин согласился с начальником, а сам решил понаблюдать за Димой. Голованов тем временем велел Кузе найти Красавченко и попросить его зайти. Кузьмин тяжело вздохнул и, после того, как выполнил приказ начальника, отправился на свое рабочее место. Ожидавшие Кузьмина коллеги начали расспрашивать, что да как. Кузя все рассказал, и Шапошников предложил провести свое расследование, параллельно с отделом полиции района, где жила Даниэла Красавченко.       — Кто за? — Шапошников поднял руку, показывая, что голосует за. Бубнов поддержал, сделав то же самое, Ветров — тоже, но как-то неуверенно, а Кузьмин поднял аж обе руки, показывая, насколько сильно ему хотелось помочь коллеге.       Когда Дима вернулся, его товарищи старались вести себя как можно более непринужденно, но по их сочувственным взглядам Красавченко понял, что все уже в курсе. Шапошников на правах самого старшего по званию (и по возрасту) среди присутствующих инициировал разговор на эту тему. Дима сначала бурчал что-то в ответ, но когда Павел надавил сильнее, Красавченко вышел из себя.       — Да не хочу я это обсуждать! Давайте лучше работать.       — Дим… — попытался вмешаться Кузя, но Дима гневно посмотрел на него:       — Кузь, я же просил!       — Дим, — подключился Бубнов, — не нападай на Вовчика. Он просто волнуется за тебя. Как мы. Мы же видим, что ты нервничаешь, и не можем оставаться равнодушными к твоему горю.       — Я сам. Ее. Найду. — В голосе Димы звучала холодная сталь. Красавченко очень хотел свернуть тему, но тут вошел Голованов, который слышал всю перепалку. Как и несколько минут назад при личной беседе, он строго сказал, что Дима не будет заниматься этим делом. Красавченко помрачнел, но все равно не оставил своего намерения искать Даниэлу самостоятельно.       И вдруг Голованов выдал то, чего никто не ожидал от него услышать:       — Ты, Дима, в одиночку расследовать это не будешь. А с нами — запросто.       Все увидели забрезжившую в глазах Димы надежду и улыбнулись. Ради своего коллеги и друга опера убойного отдела Петровского РОВД были готовы буквально на все.

***

      Пока пятеро бравых полицейских вели расследование, Голованов проводил переговоры с отделом полиции, занимающимся пропажей Даниэлы Красавченко. Начальник убойного отдела в том отделении совсем не хотел отдавать дело коллегам.       — Правила, Андрей Борисович, едины для всех, — с ехидцей произнес подполковник Шепелев. — Среди ваших подчиненных есть заинтересованное лицо, а значит, я никак не могу передать это дело вам. Вы уж простите.       — Да ничего, Алексей Николаевич, — в тон ему ответил Голованов, — переживем.       В полицейских кругах подполковник Алексей Шепелев был известен своим скверным нравом и несговорчивостью. Общаться с этим человеком было крайне непросто, но Голованов не сдавался и частенько умел договориться с вредным Алексеем Николаевичем, да еще и поставить свои условия.       Тем временем Кузьмин нашел подробную информацию по Даниэле и ее бойфренду, Сергею Холодцову. Видимо, с ним Дана и хотела познакомить своих близких.       — Так, девяносто второго года рождения, окончила журфак СПбГУ. — Павел задумчиво скользил взглядом по документу с информацией о Даниэле. — Работает корреспондентом в независимом интернет-СМИ «ИнфоБистро»… Дурацкое название так-то, — прокомментировал Шапошников, откладывая бумаги. — Могли бы что-то посолиднее придумать.       — Нормальное название, — возразил Ветров, и все удивленно повернули головы в его сторону. — Людка читает, говорит, там статьи интересные, написаны хорошо.       Антон откусил от большого бутерброда, заботливо завернутого ему женой с собой, а Красавченко, увидев это, поморщился, затем демонстративно подошел к окну и открыл его нараспашку. Сидевший рядом с окном Кузьмин поежился от резкого порыва ветра, залетевшего в кабинет.       — Тох, ну реально, — возмутился Бубнов, — можно свои стратегические запасы лопать где-нибудь… ну, не здесь? Мы ж все тут задохнемся.       — Мы быстрее от одеколона Красавченко задохнемся, — обиженно пробурчал Ветров, но все-таки убрал бутерброд. Дима приготовился было подколоть коллегу, однако Шапошников не дал ему этого сделать.       — Красивая у тебя сестра, Дим. — Павел показал всем фото Даниэлы, и почти все, пусть и мысленно, согласились с начальником. А Бубнов добавил:       — И вы похожи с ней очень. Глаза точь-в-точь как у тебя.       — Это старое фото. — Дима достал из-за пазухи другую фотографию и протянул ее Бубнову. Там у Даниэлы вместо длинных светлых волос, как на фото в паспорте, было каштановое каре до плеч с удлиненными прядями возле лица. Девушка прижималась к Диме, но не навязчиво, а аккуратно, только чтобы дать понять, что они близкие родственники. Дима так же ненавязчиво обнимал Даниэлу, его рука лежала на ее плече. Брат с сестрой смотрели в объектив своими лучистыми голубыми глазами и слегка улыбались. По росту Даниэла была почти такой же высокой, как Дима. Даже каблуков не было нужно.       — Дим, — протянул Кузьмин, — какой у Даниэлы рост?       — Меньше ста восьмидесяти, не переживай.       — Ей бы по подиуму ходить, а не за сенсациями бегать, — заметил Шапошников. — А почему она, кстати, шатенка?       — Паш, откуда я знаю? — раздраженно откликнулся Красавченко. — Когда мы ее найдем, можешь сам у нее спросить.       Шапошников примирительно поднял руки.       — Димка, не нервничай ты так. Нервные клетки так-то не восстанавливаются.       Красавченко решил не отвечать. Уж кому, как не ему, знать об умении Павла провоцировать на эмоции. Казалось, Шапошников заряжался энергией, когда видел чьи-то хмурые брови, сердито раздувающиеся ноздри или поджатые губы. Тем временем Бубнов взял у Кузьмина другой листок и начал зачитывать.       — Холодцов Сергей Николаевич, тридцать один год. Архитектор, недавно открыл свою фирму. Занимается преимущественно офисными зданиями. Проектировал, кстати, здание, где уже год как расположена редакция «ИнфоБистро». — Тимур хмыкнул. — Наверное, там с Даниэлой и познакомился.       Дима полез за своей записной книжкой, чтобы зафиксировать все, что уже известно, и вопросы, которые нужно будет задать знакомым Даниэлы. Заметив это телодвижение, Бубнов подождал, пока Дима снова переключится на него, и продолжил:       — Холодцова несколько раз задерживали за драки на футбольных матчах. Отделывался штрафами. Он, кстати, из Москвы: в Питер приехал только семь лет назад.       — Ну и ро… лицо, — скривился Красавченко, посмотрев на фото Холодцова. — Прямо бандитское. И что Дана в нем нашла…       — Ну ты же что-то в своей Даше находил, — парировал Павел, чем вызвал смешки некоторых коллег. Дима бросил гневный взгляд сначала на Шапошникова, потом на Кузьмина — тот честно пытался подавить вырвавшийся смешок, но безуспешно. Красавченко, впрочем, не стал показывать злость: всего лишь убрал ручку и блокнот в карман, машинально поправил зажим на галстуке и буднично сказал:       — Поеду Холодцова опрошу, что ли.       — Я с тобой, — активизировался Бубнов, и Дима кивнул, после чего ледяным взглядом посмотрел на остальных и удалился. Тимур выскочил вслед за ним. Через некоторое время Ветров спросил:       — Обиделся?       — Обиделся, — отозвались одновременно Шапошников и Кузьмин.

***

      Прошло два дня. Сотрудники убойного отдела Петровского РОВД активно работали над расследованием, которое на данный момент было самым большим. К совещанию, которое должно было быть через два дня, они успели выяснить много интересного.       Кузьмин изучил телефон и планшет Даниэлы, в которых не обнаружил ничего из ряда вон выходящего. Электронная почта была пустая, переписки в соцсетях были в основном с подругами и изредка — с программистом «ИнфоБистро» Борисом Костровым. Даниэла писала ему свои пожелания касательно верстки ее материалов, одобренные главным редактором, а Борис задавал уточняющие вопросы. В журнале звонков было негусто: по телефону Дана разговаривала довольно редко, в основном с родителями, реже — с Димой и некой Дарьей, которая, как потом выяснил Кузьмин, была главным редактором «ИнфоБистро».       Красавченко и Бубнов отправились к бойфренду Даниэлы, Сергею Холодцову. Вопреки опасениям Димы, тот оказался довольно приличным человеком: выражался нормально, вел себя адекватно. И с Даниэлой он действительно познакомился, пока проектировал здание, в котором сейчас располагается редакция «ИнфоБистро». Услышав об исчезновении Даниэлы, Сергей побледнел и начал выпытывать у полицейских, поступали ли требования о выкупе. Получив отрицательный ответ, Холодцов немного успокоился и рассказал, что в последнее время Даниэла была какая-то странная. Когда Бубнов поинтересовался, что он имеет в виду, Сергей ответил:       — Она будто на иголках все время была. Тревожная какая-то, дерганая даже. К телефону своему меня не подпускала вообще: чуть телефон звонит — Даня к нему и убегает из комнаты. Я пытался подслушать — знаю, что нехорошо, — но ничего не расслышал.       Записав показания Холодцова, Бубнов и Красавченко попросили его никуда не уезжать, на что Сергей ответил, что никаких проблем с этим нет. Шапошников и Ветров же пошли в редакцию «ИнфоБистро», чтобы осмотреть рабочее место Даниэлы. Главный редактор, Дарья Демкина, любезно согласилась помочь.       — Даниэла в основном из дома работала. Последние три года точно. В офисе появлялась нечасто, но ее рабочее место мы все равно оставили на всякий случай, — рассказывала она Шапошникову, пока Ветров открывал ящики стола, двигал системный блок компьютера и поочередно перетряхивал многочисленные блокноты, лежавшие на столе. Как и ее брат, Даниэла явно была консерватором в том, что касалось заметок, и так же, как Дима, предпочитала делать их от руки в красивых записных книжках.       — Дарья, скажите, у Даниэлы были враги? — задал Шапошников вопрос в лоб. Дарья пожала плечами. — Может, кто-то из героев ее материалов посылал ей угрозы? Ну или появлялся здесь, желая отомстить Даниэле?       — Ой нет, нет, мы теперь следим за этим, — замотала головой Дарья. — У нас уже были подобные инциденты с другими журналистами, поэтому сейчас внизу сидит охрана. Да и Даниэла не занималась сложными темами постоянно. Только недавно начала, чтобы повышение получить.       — Павел Ильич, а компьютером, судя по всему, пользовались в последнее время, — поделился своим открытием Ветров. — Да и к системному блоку точно прикасались: слоя пыли на нем нет, как, допустим, вот на том. — Антон указал на соседний компьютер, и Павел увидел, что его коллега прав: компьютер, которым пользовалась Даниэла, использовали чаще, чем тот, на который показал Ветров. Когда Шапошников спросил, кто работал за тем компьютером, Дарья ответила, что программист Борис Костров.       — Он не появлялся в офисе уже год.       — А Даниэла, видимо, все же работала здесь, да? — Павлу показалась странной такая несостыковка в фактах, и он надеялся подловить главреда на слове. Дарья смутилась:       — Вы знаете, да. Последние две недели Даниэла действительно бывала в редакции. И часто задерживалась, кстати. Сказала, что над материалом, который должен продвинуть ее, она предпочитает работать там, где никто не отвлекает. То есть тут.       — Что за материал она готовила? — полюбопытствовал Павел, а Антон включил компьютер и сразу же увидел папку с названием «Секс-рабство». Дарья вздохнула:       — Вот этот. Я была против сначала, потому что это очень неоднозначная тема, и я боялась, что Даниэла преподнесет ее неэтично. Она просто уже писала кое-какие заметки и делала это резко, поэтому я опасалась такой же ситуации и с этим лонгридом. Но Дана пока справлялась хорошо.       Когда Ветров открыл файл, Дарья нахмурилась:       — Он не закончен.       — Ничего страшного, — поспешил успокоить Демкину Павел, не забывая пристально и вместе с этим заинтересованно смотреть на нее в течение нескольких секунд. — Мы заберем?..       — Конечно.       Тем временем Антон выудил из системного блока маленькую черную флешку и протянул ее Шапошникову. Тот поинтересовался:       — Это Даниэлы?       — Наверное, — развела руками Дарья. — Но я раньше такой флешки не видела у нее. Дана обычно использовала флешку в виде змеи. Забавную такую. Но ее вроде бы здесь нет сейчас.       Павел вспомнил, как Дима рассказывал, что при обыске в квартире, где жила Даниэла, полиция нашла флешку в виде змеи. Видимо, та флешка, что была найдена внутри системного блока, использовалась для чего-то необычного. А может, в ней просто гигабайтов больше было и все.

***

      На третий день расследования при выходе из дома все еще сонный Дима заглянул в почтовый ящик. Среди кучи рекламных листовок внимание привлек конверт из плотной белой бумаги. Надпись на нем говорила, что послание адресовано семье Красавченко. Сон как рукой сняло: Дима раскрыл конверт, вытащил из него обычный тетрадный листок и глазами пробежал по тексту на нем.       — «Прекратите искать убийцу и пропавших детей, иначе пожалеете», — гласило письмо. — «Если завтра же расследование не будет остановлено, будет хуже и вам, и всем вашим близким».       Дима рассердился и хотел было выбросить записку, но потом решил оставить. Нужно показать ее ребятам. Письмо было написано именно почерком Даниэлы — на это Красавченко не сразу обратил внимание, — однако Дима не верил, что угроза — действительно инициатива его сестры. Скорее всего, ее заставили это написать. А это значило, что похититель был в курсе, кто родственники Даниэлы и что один из них служит в полиции и расследует пропажу молодых людей.       Однако, когда рабочий день начался, Дима увлекся срочными задачами и решил рассказать всем обо всем, как только выдастся свободная минутка. Она выдалась лишь ближе к обеду: дежурный Петрович позвонил Диме и сообщил, что тому оставили письмо. Красавченко подорвался с места и получил такой же белый плотный конверт, как и утром.       Желудок снова беспокойно сжался, нехорошее предчувствие вернулось. На вопрос, кто оставил письмо, Петрович ответил, что какой-то молодой человек, но опознать его он вряд ли сможет — слишком уж внешность обычная. Раздосадованный Дима отошел подальше, разорвал конверт, и из него высыпались фотографии. Их было штук пять, они были напечатаны традиционным способом, как в середине нулевых. Дима шустро поднял фото и пошел в кабинет, разглядывая их.       Едва он увидел на них связанную Даниэлу, его сердце чуть не остановилось. На одной фотографии девушка сидела с опущенной головой, волосы закрывали ее лицо, и невозможно было понять, жива она или нет. На другой Даниэла смотрела прямо в объектив, ее взгляд был испуганным и измученным, тушь размазалась вокруг глаз и стекла черными ручейками по щекам, на одной скуле был синяк. На третьей фотографии Даниэла сидела с закрытыми глазами, и снова было неясно — мертва она или просто спит. Четвертое и пятое фото были практически идентичны, только на одной из них на шее у Даниэлы были следы, похожие на засосы, а на другой их не было.       Дима уже хотел открыть дверь кабинета, как ощутил, что ему стало невыносимо жарко и очень трудно дышать. Красавченко распахнул дверь, зашел в кабинет, и его тело начала бить сильная дрожь, голову пронзила боль, на лбу появилась испарина. Испуганные Кузьмин и Шапошников бросились к Диме и начали наперебой спрашивать, что случилось, но их голоса Красавченко слышал будто через вату. Отшвырнув в сторону жуткие фотографии, Дима принялся расстегивать верхние пуговицы на рубашке, чтобы было не так душно, но пальцы не слушались, поэтому Красавченко снова начал изо всех сил пытаться подобраться к окну и открыть створку.       — Дима! — не терял надежды докричаться до него Шапошников. — Дима! Красавченко! Что с тобой?       — Окно… — просипел Красавченко, которого Павел все же усадил на стул. — Окно… откройте…       Шапошников повторил просьбу Димы, адресуя ее Кузьмину, и тот наконец впустил в кабинет свежий воздух. Затем Кузя схватил какую-то папку и принялся ею размахивать в сторону Красавченко, чтобы тому стало легче. Шапошников же велел Диме дышать медленнее и снова поинтересовался, что произошло. Красавченко слабо указал на разбросанные фото. Кузьмин шустро их собрал и протянул Шапошникову. Тот взглянул на фотографии и выругался.       — Кошмар.       — Да уж, — согласился Кузьмин, которому тоже стало не по себе от фото, и заботливо спросил у все еще тяжело дышавшего Димы:       — Тебе лучше?       Красавченко кивнул и жестом попросил принести ему воды. Едва Кузя умчался, Дима поставил руки локтями на стол и уперся лбом в ладони. Его продолжало трясти, пот градом катился по его спине, а по лицу вдруг потекли слезы. Шапошников успокаивающе похлопал его по спине.       — Димка, найдем мы твою сестренку. Не переживай ты так.       — А если… — прошептал Дима. — Если… — Он уткнулся лицом в ладони и затрясся в рыданиях. Павел провел по его плечу и негромко заговорил:       — Дим, ну успокойся. Прошу тебя. Ты ничем не поможешь Даниэле, если будешь рыдать. Слышишь меня? Дима! — Красавченко закивал, но рук от лица не отнял. — Успокойся, говорю. Мы найдем ее. Так-то у нас уже есть много всего. Например, в рабочем компьютере Даниэлы мы нашли целый компромат. — Дима поднял голову и с надеждой уставился на начальника. Павел хитро улыбнулся:       — Обо всем расскажу позже, когда успокоишься и приведешь себя в порядок. Хорошо?       Дима кивнул, и Шапошников, снова ободряюще похлопав его по спине, вышел. Затем зашел Кузьмин с бутылкой воды, которую протянул Диме. Когда Красавченко взялся за нее, то ощутил шедший от нее холод.       — В кулере кончилась, — пояснил Кузя, встретившись с вопросительным взглядом Димы, который тот, правда, вскоре опустил в пол. — Я в магазин сгонял по-быстрому. Да и тебе сейчас, наверное, холодненькую лучше.       — Кузь, — Красавченко поднял на него взгляд, полный благодарности, — спасибо.       Прохлада бутылки немного привела Диму в чувство, а когда он сделал несколько глотков, то ощутил, как паника отступила. Голова постепенно охлаждалась, и Дима хотел как можно скорее узнать, что за компромат нашли Паша и Антон.       Но Ветров с Шапошниковым уехали на вызов — нашелся труп Николая Демченко, еще одного пропавшего молодого человека, — затем Антон пошел на обед, а Павел поехал опрашивать подруг Даниэлы, о чем с ухмылкой доложил Бубнов. Уж он-то знал, что Шапошников так рвался на этот опрос не только ради быстрого раскрытия дела. Тимур также поинтересовался самочувствием Димы и предложил ему отпроситься с работы и отдохнуть, но Красавченко наотрез отказался и занялся отчетами, которые ему надо было сдать сегодня-завтра. Кузьмин и Бубнов как можно незаметнее наблюдали за Димой и были уверены, что он не замечает этого. Однако Красавченко все прекрасно видел, правда, не торопился заверять, что с ним все в порядке. Потому что знал, что это не так.       Когда зашел Голованов, он все же настоял на том, чтобы Дима пошел домой и отдохнул как следует. По внешнему виду Красавченко было слишком заметно, что последние три дня точно у него не было полноценного сна. Дима пытался протестовать, но коллеги были единодушны и он в итоге сдался. Правда, пошел Дима не домой, а в квартиру Даниэлы. Об обещанном компромате коллеги ему так и не рассказали, а любопытство и желание докопаться до правды были сильнее, чем сонливость. Красавченко почему-то был уверен, что дома у сестры найдется что-то, что укажет на причину ее исчезновения, а вот эта причина уже подскажет, кто причастен к пропаже Даниэлы.       Решив сократить путь, Дима свернул в малолюдный переулок, и вдруг совсем близко раздался выстрел. Дима инстинктивно уклонился в нужную сторону, и пуля просвистела прямо рядом с ним. Выпрямившись, Красавченко огляделся — никого. Отчего-то он был уверен, что этот выстрел далеко не случаен. Скорее всего, он был связан с письмами, которые пришли на днях, и расследованием, которое сейчас ведется. В Диме на мгновение поднялась волна страха, но Красавченко как опытный полицейский быстро вернул себе самообладание.       — Запугать меня не получится, все равно все узнаю, — негромко произнес он и двинулся к нужной парадной. Квартира Даниэлы была опечатана, и Дима с досадой цыкнул. Никакого права открывать квартиру сейчас у него не было, если он это сделает — проблем не оберешься. Через окно залезть тоже не было возможности: все было закрыто. К тому же квартира Даниэлы была на втором этаже и просто так, без развитого навыка лазания по водосточным трубам, туда не заберешься. Дима усмехнулся — даже если бы он мастерски лазал по трубам, не было гарантии, что они выдержали бы его вес и не рухнули.       Около квартиры, которую снимала сестра, Красавченко провел несколько часов в раздумьях и ушел только к шести вечера. В том же переулке он получил удар по голове чем-то тяжелым, из-за чего потерял сознание.

***

      Рабочий день подходил к концу, и Голованов снова зашел к подчиненным. Новости, которые они ему доложили, обрадовали, и Андрей Борисович попросил продолжать в том же духе. Когда Шапошников поинтересовался, есть ли какие-то новости по поводу передачи дела, Голованов ответил, что пришел как раз для того, чтобы поделиться хорошей новостью.       — Подполковник Шепелев не согласился передать нам дело…       Лица всех присутствовавших стали недоуменными. И это — хорошая новость? Но Голованов, выдержав эффектную паузу, закончил:       — … Но он дал добро на совместное расследование!       Шапошников, Ветров, Бубнов и Кузьмин выдохнули с облегчением. Павел произнес:       — Ну, Борисыч, напугал! Я уж подумал, что у Алексея Николаевича сердце из камня, иначе я не понял бы, почему он против нашего содействия.       — Ну, Паша, это же очевидно, — ответил Голованов. — Никому не хочется отдавать коллегам дело, которое получается активно и успешно расследовать. Да и у Шепелева была похожая история давным-давно, он еще лейтенантом был…       — Неужели тоже сестру похитили? — удивленно поинтересовался Бубнов, а Андрей Борисович помотал головой.       — Девушку в заложники взяли. А она после того, как Шепелев ее спас практически в одиночку, бросила его. — Подчиненные издали разочарованные вздохи. — Сказала, не хочет все время жить в страхе из-за подобного. Но это так, к делу не относится. — Голованов посмотрел на Кузьмина. — Можете Димку обрадовать.       При этих словах Кузя погрустнел и негромко сказал, что телефон Димы отключен, хотя Красавченко обещал отзвониться, когда вернется домой. Шапошников с подозрением сузил глаза:       — Зная Димку, рискну предположить, что он так-то не домой поехал.       Голованов распорядился позвонить родителям Димы и узнать, дома ли их сын. Может, у Красавченко телефон разрядился, а из-за плохого самочувствия Дима просто не поставил его на зарядку. Как и предполагал Павел, дома Димы не оказалось. Кое-как успокоив родителей коллеги, Кузьмин положил трубку и уставился на Шапошникова, а тот всем своим видом демонстрировал «я же говорил».       — Красавченко же у нас известный адреналинщик. И Даниэла Сергеевна, судя по всему, — тоже. Два сапога пара, — с каким-то странным торжеством заключил Павел. Голованов велел Шапошникову и Бубнову срочно отправляться по адресу, где жила Даниэла Красавченко. Профессиональное чутье и многолетний опыт подсказывали ему, что теперь это единственное логичное объяснение отключенному телефону Димы.

***

      — Димочка… Дима…       Красавченко медленно открыл глаза и сразу же зажмурился от боли в затылке. Спустя несколько секунд Диме полегчало, и он аккуратно повернул голову в сторону шепота. На лице Красавченко отобразилось удивление, которое затем сменилось радостной улыбкой.       — Даниэла!       — Привет, — отозвалась та и придвинулась ближе. Кое-как Дима сумел подняться — очень сильно мешали связанные за спиной руки. Едва он принял вертикальное положение, Даниэла придвинулась к нему вплотную и положила голову ему на плечо.       — Ты как? Не ранена?       — Да все нормально. — Она шмыгнула носом. — Только… страшно очень.       Дима немного отодвинулся, чтобы рассмотреть сестру. Она выглядела неплохо, правда, лицо у нее было очень уставшее: сероватое, с темно-серыми полукружиями под глазами. Наверное, за все пять дней, что ее тут держат, Даниэла почти не спала. Волосы были взлохмачены, на щеках были темные дорожки потекшей туши для ресниц, а на одной скуле у Даниэлы была свежая ссадина. При мысли о том, что похитители били его сестру, Дима разозлился.       Он украдкой огляделся. Судя по антуражу, они с Даниэлой находились на каком-то чердаке. Бревна дома были видавшие виды — похоже, дом был построен довольно давно. Очень сильно пахло сыростью, было тяжеловато дышать из-за большой влажности, но им повезло: ближайшие два дня обещали быть ясными. За окном, заляпанным чем-то, виднелось стремительно темнеющее небо. Из золотисто-розового оно сначала окрасилось в глубокий голубой, а потом в этот оттенок будто начали понемногу добавлять синюю краску. На небе не было ни облачка, лишь постепенно начали зажигаться звезды.       — Кто тебя ударил? — вернулся Красавченко к тому, что сейчас беспокоило его больше всего.       — Сережа, — прошептала Даниэла и всхлипнула. — М-мой… мой парень. Из-за того, что я пыталась сопротивляться. Это он продает молодых мальчишек и девчонок в секс-рабство за границу…       — Что? — Дима не мог поверить в то, что услышал. При опросе Сергей Холодцов показался ему приличным человеком, и когда тот рассказывал про их отношения с Даниэлой, Диме показалось, что Холодцов был искренен в своих переживаниях за нее. А он оказался ее похитителем.       — Дим, — снова заговорила Даниэла, и Красавченко повернулся к ней, — Сережа и меня хочет продать. Только, говорит, не может никак найти покупателя. Типа я уже старая…       — Тебе всего двадцать восемь, — недоуменно нахмурился Дима. Даниэла пояснила:       — Старая для секс-работницы, он имел в виду. Сережа сказал, что приоритет — подростки четырнадцати-девятнадцати лет. Тех, кому за двадцать, покупают неохотно.       Красавченко кивнул, а внутри него начала стыть кровь от того, каким будничным тоном Даниэла это произнесла. Однако он не мог не восхититься в очередной раз умением сестры даже вне работы использовать определения, которые не накладывали бы дополнительную стигму на людей, занятых в сферах подобного рода — нелегальных или полулегальных. Димину девушку Дашу, с которой он встречался какое-то время, Даниэла тоже называла не проституткой, а секс-работницей. Диме это казалось очень милым и любезным со стороны сестры, хоть Дана и не одобряла его выбор.       Несмотря на то, что голос Даниэлы звучал уже более спокойно, у нее на лице отчетливо отражался страх. Дима не отводил взгляд от сестры и отчаянно хотел ей помочь, поддержать, но как это сделать — не знал. После минутного молчания Даниэла спросила:       — Дим, что теперь делать? Он же мог уже найти по… покупателя для меня, — и поморщилась от того, насколько мерзко это звучало. Она и подумать не могла, что когда-то может рисковать войти в проституцию. Было очень неприятно думать о своем ближайшем будущем, которое могло стать далеко не таким, каким она его представляла себе еще недели две назад.       — «Спокойно, Маша, я Дубровский», — процитировал Дима, и Даниэла тихо хихикнула. Они счастливо посмотрели друг на друга.       — Я думала о тебе все это время.       — Я о тебе тоже. Кто тебя так? — Красавченко кивнул на ее шею. Щеки Даниэлы покраснели, и она смущенно пролепетала:       — Это тоже Сережа. Сказал, что хочет насладиться мной напоследок перед тем, как отправить меня в страну покупателя. Дима, — ее глаза снова наполнились слезами, — я не хочу…       Красавченко прижался к ней плечом и негромко заговорил:       — Никуда он тебя не отправит. Нас с тобой уже ищут. Мы выберемся отсюда, обещаю.       Даниэла тоже прижалась к нему и вздохнула. Все еще было страшно, но с появлением Димы у нее появилась и надежда на освобождение. Ее брат не раз оказывался в подобных ситуациях по долгу службы и наверняка знает, как можно выкрутиться.

***

      Уставший и злой, как черт, Шапошников отзвонился после повторного осмотра квартала, где жила Даниэла Красавченко, и доложил, что в парадной Даниэлы Диму видели, куда он пошел — сказать не смогли, однако Бубнов нашел мобильник Красавченко во время исследования всех путей, которые вели во двор. Телефон был выключен и разбит, рядом с ним валялась короткая и толстая доска с пятном крови. Все найденное Шапошников с Бубновым отвезли экспертам, однако оперативники и без экспертизы были уверены, что кровь на доске принадлежит Диме.

***

      — Как он узнал? — спросил на следующий день Красавченко. Несмотря на все неудобства, им удалось поспать несколько часов. Вернее, Даниэла спала, а Дима осматривался, чтобы решить, что делать дальше. Возможно, сбежать отсюда было посильной им задачей, но все осложнялось тем, что у него была рана на голове, а Даниэла была истощена — несколько дней ее держали почти без еды и воды. Кроме того, нужно было снять наручники, из-за которых руки уже знатно отекли, а как это сделать — Дима пока не знал. Но был уверен, что что-нибудь придумает.       Однако Красавченко понимал: думать надо быстрее — покупатель для его сестры может найтись в любой момент, Даниэлу увезут в неизвестном направлении и вряд ли он сможет связаться с ней потом. Нельзя было этого допустить.       Даниэла снова вздохнула:       — Его подельник меня сдал. Когда мы принялись работать над спецпроектом про социальные проблемы, на мой корпоративный имейл пришло письмо от какого-то Захара. Он расхваливал наше издание и интересовался, будет ли там материал про сексуальное рабство. Честно сказать, мы не собирались сначала писать об этом, но это письмо, которое каким-то чудесным образом пришло именно на мой адрес, дало мне идею. Я ее Даше Демкиной, нашему главреду, рассказала, она одобрила. Так как Сережа последние недели был у меня дома, а я не хотела, чтобы он мешал мне работать своими приставаниями, я решила ездить в офис. — Даниэла улыбнулась. — Непривычно было поначалу, но потом все наладилось. Так вот, когда я ответила этому Захару, что материал про сексуальное рабство будет, он тут же предложил мне ценную информацию про это за не очень большую сумму. Он ее написал — для меня это действительно было не очень много за то, что помогло бы мне добиться повышения. Захар попросился быть моим информатором, а я… я согласилась.       — И тебе не показалось все это странным? — удивился Дима. Даниэла помотала головой.       — У нас часто бывали случаи, когда преданные читатели подавали нам идеи для материалов. Поэтому и сейчас я не удивилась. То, что Захар предложил сотрудничество такого типа, меня насторожило, конечно, но я была уверена, что я достаточно осторожна. — Дана вздохнула и подняла глаза на Диму. Тот заключил:       — В итоге Захар этот оказался подельником твоего Сережи?       Даниэла кивнула и вдруг выпалила:       — Я такой дурой была. Была готова идти на такой риск ради повышения, которое мне и без этого материала в итоге дали. Мама с папой, наверное, с ума сходят от того, что двое их детей сейчас неизвестно где.       Дима смягчился. Любовь к авантюрам была общим у них с сестрой качеством. Возможно, поэтому они оба и выбрали такие профессии, в которых идти на риск иногда просто необходимо.       Сначала Диме хотелось, конечно, обвинить Даниэлу в чрезмерной беспечности и желании поиграть в шпионов, но потом он решил никого не обвинять в случившемся. Если к «сотрудничеству» Даны с Захаром еще можно было прилепить ярлык «сама виновата», то в том, что ее парень оказался преступником, вины Даниэлы точно не было. Она любила Холодцова, верила ему, а он так подло поступил с ней.       — Сережа бил меня, — добавила Даниэла, чем вызвала злые огни в глазах Димы. — Сказал, это мое наказание за то, что полезла не в свое дело. А Захара… — ее голос дрогнул, — Захара он… убил. Я слышала выстрел в доме. А потом мне сам Сережа рассказал об этом.       Чем дальше Даниэла заходила в своих откровениях, тем сильнее она начинала дрожать. Диме было жаль младшую сестру: если для него, бывалого пленного у бандитов, нахождение тут было стрессом, что уж говорить о Даниэле, для которой все это было в новинку. Тем более она не умела драться, не могла постоять за себя физически и потому была не уверена, что ей удастся выбраться отсюда живой. Дима твердо решил вытащить Даниэлу отсюда. Может, он и погибнет, но хотя бы она останется в живых.       Дана заметила задумчивость брата и с тревогой окликнула его. Когда Дима поднял на нее глаза, ее взгляд тоже смягчился. Хоть Даниэла и ругала себя за то, что наверняка стала причиной, из-за которой Дима тоже попал сюда, ей было спокойнее рядом с ним. Его уверенный взгляд и твердое намерение выбраться отсюда вселяли надежду в Даниэлу, которая уже начала было смиряться с уготованной ей участью.

***

      На следующий день два подполковника сидели в ресторане неподалеку от Петровского РОВД и как можно тише обсуждали происходящее. Голованов сначала не хотел говорить коллеге про исчезновение своего сотрудника, но в итоге признался, что не все у них в отделе гладко. В этот раз Шепелев не стал ехидничать и упражняться в остроумии, а лишь насупился и подтвердил догадки подчиненных Голованова.       — Наверняка Дмитрий что-то узнал, — пожал плечами Алексей Николаевич. — Ну или преступники посчитали, что ему что-то известно касательно материала его сестры. Она же, можно сказать, обличить хотела Холодцова этого. Думаю, Холодцов узнал об этом, похитил Даниэлу, а затем и Дмитрия, который мог быть в курсе того, что собиралась сделать его сестра. Они же общались, насколько мне известно? Даниэла с Дмитрием, я имею в виду.       — Леш, ну конечно, — тяжело вздохнул Голованов, который не на шутку беспокоился о своем подчиненном. — Они же брат и сестра, и отношения у них довольно близкие. Но опять же, то, что они поддерживали связь, не означает, что Даниэла Красавченко делилась подробностями своей работы с Димой.       — Не могу не согласиться, — кивнул Шепелев. — Она же журналист, причем такой, который гонится за сенсацией. Кстати, я почитал некоторые материалы, которые писала Красавченко. Они довольно-таки провокационные и резкие. Возможно, это политика издания этого, «ИнфоБистро», а может, это именно стиль Даниэлы. Ее манера письма наверняка многим не нравится.       Голованов снова вздохнул. Хоть Дима и отрицал то, что Даниэла делилась с ним рабочими моментами, нельзя было это исключать. А вот Холодцова хорошо бы все-таки проверить еще раз. Ведь это он жил с Даниэлой, ближе всего с ней общался и, что самое главное, был последним, кто видел ее целой и невредимой.

***

      — Слушай, Дан, я все не могу понять, — вполголоса начал Дима, когда подельник Холодцова унес посуду, в которой принес им еду, — когда он успел тебя похитить? Ведь он пришел на ужин с опозданием всего на десять минут.       Даниэла тяжело вздохнула. Все произошло слишком быстро, она и сама ничего не успела понять.       Рассерженная, она шла домой. Встреча с человеком, представившимся ей Захаром, не состоялась: он просто не пришел. А она прождала его целый час, настолько сильно хотела получить инсайдерские сведения. «Ну и ладно», — подумала Даниэла, — «обойдусь и без них».       Повернув в свой двор, она краем глаза заметила какую-то незнакомую белую иномарку, но не придала этому большого значения. Мало ли, может, к кому-то гости приехали. Даниэла практически достигла парадной, как дверь распахнулась, и из сумрака выскочил ее бойфренд.       — Сер…       Он неожиданно крепко схватил ее и куда-то потащил, одной рукой крепко зажав ей рот. Даниэла пыталась сопротивляться, но она довольно сильно уступала Сереже в физической силе. Кроме того, он так крепко надавливал ей на губы, что Даниэла даже завизжать не могла. Вскоре Сережа бросил ее на заднее сиденье автомобиля, забрался сам, быстро захлопнул дверь, и машина сорвалась с места.       — Что происходит?! — выкрикнула Даниэла охрипшим голосом, но ей в плечо резко воткнулась игла. Дана вскрикнула, перевела взгляд на своего бойфренда, затем на водителя, лица которого так и не успела разглядеть, и почувствовала, как все мышцы в ее теле стремительно расслабляются, а глаза закрываются.       — С тех пор он держит меня тут. Сначала бил, когда я очнулась, потом вдруг полез целоваться, оставил засосы, даже под юбку лез. Правда, не насиловал — сказал, для покупателя я должна выглядеть как непорченная, а засосы, если не успеют пройти к тому времени, когда этот покупатель найдется, Сережа свалит на своего подельника. — Даниэла тяжко вздохнула. — Еще он заставил подельника своего сфотографировать меня, но зачем это было нужно — не сказал. А! Сережа еще велел написать записку с требованием прекратить вести расследование исчезновения подростков. Угрожал убить тебя, если не повинуюсь. Пришлось написать. Я вообще хотела бежать, но одна я бы не справилась, — призналась Даниэла, созерцая шокированное лицо Димы. — Одна я банально не могу расстегнуть наручники. Зато я теперь знаю, когда Сережа уезжает, и остается только один его подельник. Еще я вычислила, когда Сережа приезжает. В последние дни он ненадолго приезжал. Не знаю, почему.       — Потому что его просили не уезжать из города. — Дима придвинулся ближе к ней и уточнил:       — Он точно не насиловал тебя?       — Точно, — успокоила его Даниэла и тоже придвинулась ближе к нему. Она положила голову ему на плечо и потерлась щекой о ткань его костюма. Дима склонил голову вбок так, чтобы щекой коснуться волос Даниэлы, и прикрыл глаза. Вдруг зашевелилась щеколда, и Дима с Даниэлой отпрянули друг от друга, с ужасом уставившись на дверь. Вскоре она открылась, и вошел Сергей Холодцов. Он смерил взглядом Даниэлу и двинулся к ней. Присев напротив нее на колени, Сергей выразительно посмотрел ей в глаза, затем кинул взгляд на Диму и прильнул к шее Даниэлы, как комар в поисках крови. Холодцов снова оставлял на ней мерзкие влажные поцелуи, перемежая их покусываниями. Даниэла начала просить прекратить, жаловалась, что ей больно, и уже срывалась на крик, но, видимо, для Холодцова ее мольбы были всего лишь женским капризом, потому что он не торопился на них реагировать. Лишь пачкал лицо Даниэлы своими слюнями и оставлял на нежной коже ее шеи следы от зубов. Даниэла же сидела с закрытыми глазами и почти не пыталась сопротивляться. Ей казалось, это было бесполезно: она обездвижена, истощена и в целом физически слабее. Против Сергея с мощной мускулатурой и нормальным питанием в течение этих пяти дней у нее ничего бы не получилось сделать. Кроме того, ей было очень стыдно, что все это видит Дима.       Красавченко же не отрываясь наблюдал за происходящим. Он уже несколько раз велел Холодцову отстать от Даниэлы, но никакой реакции не последовало — Холодцов продолжал будто назло Диме. Сергей явно упивался полученной им властью и иногда кидал на Красавченко насмешливые взгляды. Дима смотрел на похитителя все злее и злее. Заметив это, Сергей быстро переключился на лицо Даниэлы и положил руки ей на ключицы, перед этим шире распахнув ворот блузки, а Даниэла лишь тихо заскулила, не в силах даже позвать брата по имени. Тогда Дима окончательно понял, что готов убить Холодцова голыми руками. Не мог Красавченко больше наблюдать, как этот мерзкий тип мучает Даниэлу, держит ее здесь и целует против воли. Это точно была провокация, но это «открытие» никак не успокаивало Диму.       — Оставь ее в покое. — Его голос снова и снова отдавал железом. Сергей оторвался от Даниэлы и посмотрел на Диму. Дана тоже, но, в отличие от озлобленного взгляда Холодцова, в ее глазах плескался страх за брата.       — Димочка… — прошептала она, предчувствуя, что его ждет, а Сергей не стал церемониться: подойдя к Красавченко, он нанес ему сильный удар в челюсть. Даниэла вскрикнула, а Холодцов продолжал избивать Диму, который не мог защититься из-за связанных рук. Красавченко лишь шипел от причиняемой ему боли и надеялся, что Сергей выпустит весь пар, пока будет его бить, и не станет больше приставать к Даниэле. Та звала брата по имени и умоляла Сергея прекратить. Холодцов действительно вскоре остановился и процедил:       — Наказание. За то, что полез не в свое дело, как и твоя сестрица. Ну и за то, что вмешиваешься, когда тебя не просят.       Дима недоверчиво хмыкнул, и Холодцов ударил его по ребрам. Красавченко захрипел и сбоку от себя услышал всхлипывания Даниэлы. Наверное, ее вся эта картина здорово пугала. Когда Холодцов ушел, Даниэла сквозь слезы прошептала:       — Димочка, тебе очень больно?       — Да нет. — Красавченко попытался ободряюще ей улыбнуться. — Терпимо.       Даниэла смотрела на него с выражением абсолютной беспомощности, и у Димы болезненно сжалось сердце. Как ему хотелось защитить ее от этого изверга и вытащить отсюда, а таких вот «настоящих мужчин», которые якобы уважают силу, на пушечный выстрел больше не подпускать к сестре. Он лучше с Кузей ее познакомит. Ну и что, что Даниэла его на год старше — уровень развития у них одинаковый, и им точно будет о чем поговорить. Дима принялся успокаивать, что все в порядке, что он не сильно пострадал и что они обязательно выберутся. Но в последнее Даниэла, кажется, уже не особо верила. Красавченко поднялся и сел, зашипев от боли в ребрах. Даниэла осторожно прижалась к нему.       — Димочка…       Дима не говорил ей об этом, но он обожал, когда Дана называла его так. Сейчас же Красавченко решил это сделать наконец. Когда он увидел, как засияли глаза его сестры и как ее губы растянулись в улыбке, Дима сам улыбнулся, хотя из-за разбитой губы это было достаточно проблематично.       — Дан, — окликнул он ее, — ты вроде что-то сказать хотела?       Девушка снова взглянула ему в глаза и прошептала:       — Я очень тебя люблю… — А затем улыбнулась и добавила:       — … Димочка.       Красавченко ответил тем же, и Даниэла улыбнулась еще шире. Дима все же питал надежду, что его сестрица не упала, а может, даже наоборот, воспряла духом. Потому что у него уже появился план побега.       — Даниэла, когда уезжает и приезжает Холодцов? — поинтересовался Дима практически шепотом. Даниэла так же тихо ответила:       — По будням он приезжает примерно к двенадцати часам дня. Уезжает где-то вечером, около семи. Еще он приезжал один раз на выходные — его подельник, который приносил мне воду и немножко еды, рассказал, что по выходным Сережа всегда здесь. Приезжает он в субботу утром, часов в одиннадцать, наверное, а уезжает в воскресенье днем, примерно в четыре часа дня. Только, — она с досадой вздохнула, — знать бы нам, какой сегодня день…       — Он сегодня во сколько приехал, не помнишь? — снова задал вопрос Дима. Даниэла напрягла мозг и спустя минуты две наконец выдала ответ:       — Я услышала шум двигателей примерно в двенадцать. Точно! Я еще с улицы успела услышать, как диктор по радио в машине успел сказать, что в Петербурге двенадцать часов дня. Потом Сережа радио выключил. Точно, значит, сегодня какой-то будний день, и до завтра Сережа тут не появится.       Дима ликовал и поражался, какая хорошая у его сестры память. И, судя по всему, она развила ее во время учебы на журфаке, когда должна была обрабатывать множество страниц информации и отвечать на экзаменах, к которым было нереально много вопросов. Даниэла тем временем рассказала, что когда ее водили в туалет, ей удалось немного разглядеть дом. Интерьер был более новым по сравнению с интерьером чердака, окна были пластиковые, современные. Такой контраст, по словам Даниэлы, ее удивил, но она не подала виду.       — Я не успела много увидеть, — заключила Даниэла. — Но я заметила, что лабиринтов каких-то там нет. Обычный дом, без изысков. С лестницы было видно, что внизу комнаты довольно большие. Да и коридоры нормальные, не слишком узкие.       Дима поднял на нее восхищенный взгляд.       — Дана, ты не представляешь, как твоя хорошая память нам сейчас помогает.       — Вряд ли, — возразила Даниэла. — Какой от этого толк? Дверь чердака запирается на щеколду снаружи только, а чердак, насколько я поняла, находится довольно высоко от земли. Прыгать опасно, а стремянка там вряд ли есть. Как мы выберемся? Тем более, — она пошевелила руками, заведенными назад, — на нас наручники.       В глазах Димы мелькнуло озарение. Наручники, по его мнению, были наименьшей из проблем. Когда взгляд Красавченко остановился на заколке Даниэлы, девушка непонимающе выгнула бровь.       — Дим, ты сейчас серьезно?       — Абсолютно. Позволишь?       — Как снимешь-то, зубами, что ли? — улыбнулась Даниэла и подвинулась ближе к нему. Дима пожал плечами:       — А хоть бы и зубами.       Пока он пытался снять заколку с волос сестры, Даниэла изо всех сил стискивала зубы, чтобы не закричать от боли из-за выдергиваемых волос. Когда Дима наконец снял заколку, в которой застряло несколько темных волосков сестры, Дана шепотом возмутилась:       — Больно вообще-то! Все волосы так вырвешь мне!       — Волосы не зубы — отрастут, — обаятельно улыбнулся Дима и, перехватив заколку поудобнее, принялся изворачиваться так, чтобы дотянуться до рук Даниэлы. Проявив чудеса акробатики, он все-таки лег ничком, и его лицо оказалось у запястий сестры. Положив заколку на пол и перехватив ее так, чтобы тонкая перемычка смотрела на замок наручников подобно отмычке, Дима начал ковырять импровизированным ключом в дырке замка. Даниэла с беспокойством смотрела то на него, то в сторону двери, опасаясь, что сейчас зайдет Сергей или его подельник, и они с Димой будут обречены. Из-за спины доносилось лишь тяжелое дыхание Димы, звук металла заколки, сталкивающегося с металлом наручников, и тихие возгласы досады, когда Диме в очередной раз не удавалось открыть замок.       — Дим, ну ты скоро? — наконец поинтересовалась Даниэла, уставшая держаться в напряжении. — Это же плевое дело!       — Раз плевое дело — давай я тебе передам заколку, и ты откроешь наручники мне, — сердито произнес Красавченко сквозь зубы из-за заколки во рту. Он негодовал, что и так ничего не получается, так еще сестра под руку говорит. Снова зашипев от досады, Дима с сарказмом добавил:       — Больше сериалам верь.       — Прости, — прошептала Даниэла, не желая, чтобы брат злился из-за нее. Дима не ответил, лишь продолжил ковыряться в замке и пыхтеть от натуги. Вдруг Даниэла снова заговорила:       — А если у меня не получится расстегнуть тебе наручники? Я же не работаю в полиции, не знаю, как это делать…       — Дан, — так же сквозь зубы возмутился Красавченко, — давай все проблемы решать по мере их поступления, хорошо? Сейчас еще тебя нужно освободить.       — А если не получится? — испуганно ахнула Даниэла. Она не ожидала, что хитрый замок наручников заколкой просто так не откроешь. Дима закатил глаза и выпустил заколку изо рта.       — Значит, останемся здесь и умрем. Ты такой ответ ждешь? Дана, — строго заговорил он, когда услышал шмыганье носом и увидел, как затряслась спина сестры, — прекрати. Паника не поможет. Я понимаю, что ты устала и боишься, но нам сейчас нужно собраться, не падать духом и сделать все, чтобы выбраться отсюда. Сейчас мы должны работать в команде. Слышишь? — спросил Дима уже мягче. Даниэла кивнула и затихла, а Красавченко вновь подхватил заколку с пола, зажал ее в зубах и продолжил ковыряться в замке. Продолжалось это довольно долго, и Даниэла почти потеряла надежду на освобождение, когда раздался долгожданный щелчок.       — Все, — с облегчением выдохнул Дима, выпустил заколку из зубов и перевернулся на спину. Даниэла, не веря своему счастью, сняла наручники и с радостью посмотрела на свои ладони. Они отекли из-за нарушения кровообращения, но девушка все равно радовалась свободе. Сняв туфли на каблуке, которые, видимо, придется оставить тут, Даниэла принялась аккуратно вращать кистями рук и растирать пальцы. Пока она это делала, ее счастливый взгляд упал на Диму.       — Димочка, спасибо тебе, — прошептала Даниэла и, как только подползла к нему, протянула еще не до конца вернувшую себе чувствительность руку к волосам Димы. Дотронувшись до них, девушка осторожно погладила брата по голове и радостно улыбнулась. Красавченко улыбнулся ей в ответ.       — На здоровье. Меня освободишь? Тебе это явно будет проще сделать. Не нужно зубы использовать.       Даниэла с улыбкой кивнула и, подхватив заколку с пола, принялась беспорядочно ковырять ею в замке наручников на Диме. Она повернула влево — ничего, вправо — тоже. Несколько раз поменяв положение заколки, Даниэла разочарованно посмотрела на нее, потом на Диму.       — Попробуй справа налево повернуть, — посоветовал он. Дана покачала головой:       — Уже было.       — Так, а слева направо?       — Тоже.       — Сверху вниз и снизу вверх пыталась?       — Да… — Взгляд Даниэлы стал растерянным. — Совсем не получается.       Опасаясь, что сестра близка к истерике, Дима как можно спокойнее посоветовал ей расслабиться, отдохнуть и попробовать еще. Даниэла последовала его совету, но перед этим выполнила его просьбу подойти к окну и посмотреть, есть ли там что-то вроде лестницы. Несмотря на то, что стекло было чем-то заляпано, Даниэла увидела лестницу, слезть по которой без переломов можно было только если кто-то стоял бы внизу и придерживал ее. Когда девушка рассказала Диме об этом, он неудовлетворенно цокнул:       — Опасно.       — А что делать, Дим, выбираться-то нужно, — развела руками Даниэла. — Ты можешь, например, первый спуститься и мне придержать лестницу…       — Вот еще, — фыркнул Красавченко. — Я тебя здесь не оставлю. Ты пойдешь первая.       — Ага, а внизу меня будет ждать подельник Сережи, — язвительно парировала Даниэла. Дима закатил глаза:       — Там ты хотя бы убежать сможешь. А отсюда не сбежишь. Ты лучше меня освобождай давай. Не забыла, что у твоего горячо любимого брата все еще скованы руки?       — Мой горячо любимый брат сейчас здесь останется, — шутливо пригрозила Даниэла и снова принялась ковырять замок. Дима улыбнулся:       — Язва ты, Дан.       — Кто бы говорил.       Чем больше Даниэла пыталась вскрыть замок, тем меньше была у нее надежда это сделать. Когда она уже собралась отшвырнуть заколку от досады, замок наконец щелкнул, и Дима снял наручники. Даниэла смотрела на него так, будто увидела единорога, настолько ее поразило, что ей удалось самой открыть замок заколкой. После того, как брат с сестрой крепко обнялись, Дима начал быстрыми движениями растирать затекшие запястья и кинулся к окну, чтобы как можно тише открыть старую щеколду, не желающую поддаваться. Руки плохо слушались, но вскоре чердак, провонявший сыростью, наполнился приятным свежим ароматом осеннего вечера, и Дима с Даниэлой с облегчением вздохнули. Затем тут же посмотрели на лестницу: она была прижата к стене дома и выглядела довольно устойчивой, однако Даниэле все равно было страшно, что без поддержки человека шаткая лестница может упасть. Девушка с тревогой взглянула на брата.       — Дим, я первая не пойду. — Ее голос задрожал. — Мне страшно.       «Только этого сейчас не хватало», — подумал Дима, а вслух сказал:       — Дана, ты же опытный корреспондент. Готова залезть куда угодно ради сенсаций и эксклюзива. А теперь боишься просто спуститься по лестнице?       — Дима, — прошептала Даниэла и обняла его за талию, — я не хочу идти туда одна.       — Я после тебя спущусь. — Красавченко крепче обнял сестру и погладил по голове. — Не бойся, прошу тебя. Мы сумели самостоятельно освободиться, осталось еще немного — и будем дома. — Даниэла крепче прижалась к нему. — Дан, не бойся. Я же с тобой. Я подстрахую тебя на случай, если твой Сережа или его подельник войдет сюда.       — А как же ты? — Даниэла отстранилась и в ужасе округлила глаза. — Ты можешь не справиться с ними! И убежать можешь не успеть…       — Ну что ж, — нарочито пожал плечами Дима, — значит, мне суждено погибнуть в бою.       — Дима! — шепотом прикрикнула Даниэла. — Это не смешно!       Красавченко успокаивающе сжал ее предплечья.       — Извини, Даниэла, но я серьезно: я помешаю им вернуть тебя сюда. Буду до последнего задерживать их, а ты беги как можно быстрее. И кричать, кричать не забывай, когда будешь пробегать мимо домов.       Даниэла с тревогой взглянула вниз. Машины Сережи уже не было — время было уже явно более позднее, чем семь вечера. Народу на улицах не было, лишь откуда-то издалека слышалось слабое коровье мычание и звуки гитары. Дима, заметив колебания сестры, сжал ее руку:       — Даниэла…       — Я пойду. — Она сглотнула и подняла глаза. — Только обещай спуститься сразу же после меня.       Дима пообещал, а Дана вдруг стиснула его в объятиях, а потом сказала:       — На случай, если мы больше не увидимся.       Тронутый Дима так же крепко обнял сестру. Красавченко не показывал ей своего страха, но это не означало, что он его не испытывал. Еще больше он боялся за Даниэлу: вдруг она сейчас упадет с лестницы, получит травму и у нее не получится сбежать? Вдруг злоумышленники успеют ее догнать? А если Даниэла заблудится? При мысли о том, что сделают с Даной ее бойфренд и его подельник, если поймают, у Димы кровь начала стынуть в жилах. Вместе с этим в нем окончательно укрепилась решимость задерживать преступников так долго, как он сможет. Нельзя дать им ни единого шанса уничтожить Даниэлу.       Наконец Дима отпустил сестру, пристально посмотрел на ее лицо, будто стараясь запомнить его, и тихо сказал:       — Я люблю тебя.       — И я тебя люблю. — Глаза Даниэлы снова были на мокром месте. Не дожидаясь, пока она расплачется и скажет, что все-таки никуда без него не пойдет, Дима быстро поцеловал ее в щеку, велел приподнять подол юбки и застегнуть плащ, чтобы было удобнее бежать. Даниэла послушно выполнила его просьбу и, не оглядываясь, начала спускаться по лестнице, которую Дима аккуратно придерживал. Когда Дана уже скрылась за окном, в комнату вошел подельник Холодцова. Увидев распахнутое окно и стоящего рядом с ним Диму, который явно что-то высматривал перед тем, как обернуться, бандит сразу все понял и бросился наружу. Крикнув Даниэле, чтобы она бежала, и схватив оставленные ею туфли, Дима побежал за бандитом. Нагнав его на лестнице, Красавченко толкнул его. Подельник Холодцова кубарем скатился со ступеней, но шустро поднялся и ударил Диму в лицо.       Между ними завязалась потасовка. Красавченко бил его по голове и телу туфлями с толстыми каблуками. «Какая хорошая и, главное, полезная вещь», — подумал он мельком. Туфли Даниэлы сейчас буквально спасали ему жизнь. Но подельник Холодцова тоже оказался не пальцем деланый: судя по всему, дрался он давно и успешно, потому что сейчас на Диму, словно из рога изобилия, сыпались довольно болезненные удары. Красавченко мужественно сопротивлялся, не позволяя себе раскиснуть от добавившихся побоев. Он пытался не думать о Даниэле, но какую-то часть его сознания все равно занимали мысли о ней.       Даниэла же практически спустилась по лестнице, когда та предательски начала заваливаться назад из-за того, что Дима отпустил ее. Не сдержав вопля страха, Даниэла рухнула прямо на траву. «Хорошо, что не в кусты», — подумала она, потирая ушибленный бок. Услышав в доме быстрые шаги, девушка резво вскочила и побежала прочь, как и велел Дима. Даниэла чувствовала, что колготки уже порвались на голенях, подол юбки начинал понемногу опускаться и сковывать движения, а силы — покидать ее, но адреналин, бурлящий в крови, служил дополнительным источником энергии, позволяющим как можно дольше продолжать движение. Окрестности Даниэла не узнавала, хотя по Ленинградской области ездила достаточно много и знала почти все деревни и поселки. В какую сторону бежать, чтобы выйти к людному месту вроде площади или церкви, Даниэла понятия не имела и потому решила положиться на удачу. Девушка надеялась, что сейчас фортуна не повернется к ней спиной.       Спустя десять минут быстрого бега с резким стартом Даниэле начало казаться, что воздух в легких кончается. Но останавливаться было нельзя, даже несмотря на ее желание вернуться к Диме, которому наверняка нужна была помощь. Едва Даниэла собралась все-таки развернуться в обратном направлении, как там вдалеке появилась мужская фигура. Узнав в ней подельника Сережи, Даниэла все же побежала туда, куда бежала изначально.       — Убью! — раздался далеко позади злой вопль бандита, а затем последовали выстрелы. Девушка ускорилась, опасаясь, что он ее догонит, и начала двигаться зигзагом. Когда-то давно она общалась с сотрудником правоохранительных органов, и он сказал, что если в тебя начинают стрелять — нужно убегать и лучше зигзагом, чтобы у стрелка было меньше шансов попасть, не целясь. Этот совет очень кстати вспомнился Даниэле, и она им воспользовалась.       Девушка пробежала еще примерно полтора километра, прежде чем на ее пути появилась серебристая машина. Даниэла закричала и замахала руками, привлекая внимание водителя и пассажиров. Автомобиль еле успел остановиться и не наехать на нее. Из машины выскочили трое мужчин довольно приличного вида и наперебой заговорили:       — Даниэла Красавченко?       — Мы из полиции!       — Вы как? Не ранены?       Даниэла отпрянула, чем удивила полицейских. Нервно оглянувшись назад, она увидела приближающегося преступника и задрожала.       — Даниэла… — Старший из мужчин, представившийся майором Шапошниковым, подошел было к ней, но она отскочила в сторону. Шапошников поднял руки ладонями вверх и как можно спокойнее сказал, что они из полиции и что они — коллеги брата Даниэлы, Димы. Тогда Даниэла дрожащим голосом спросила, какое прозвище дали ее брату во время учебы в академии МВД.       — Своим коллегам он об этом точно рассказывал. — Она пыталась сохранять самообладание и строго смотрела на каждого мужчину по очереди. Крепкий, коренастый молодой человек, чем-то похожий на ВДВшника, вдруг ответил:       — Скрипач. Дима на скрипке же играл.       Его коллеги с удивлением посмотрели на него.       — Молодец, Антоха, — сказал Шапошников. — Все-таки помнишь.       Глаза Даниэлы заслезились, она закивала, и полицейские выдохнули — они прошли проверку. А Даниэла вдруг расплакалась и кинулась к ним.       — Все хорошо, Даниэла Сергеевна, — заговорил Шапошников, прижав ее к себе. Бубнов тихо хмыкнул. Павел Ильич всегда был первым, когда нужно было успокоить женщину, тем более молодую и симпатичную. А Ветров спросил:       — Даниэла, а где Дима? Он с вами был?       Девушка кивнула и пролепетала:       — Он там остался. В доме, где нас держали. Хотел дать мне время убежать. — Она снова заплакала и выдавила:       — Его, наверное, убили… и меня убьют… подельник Сережи гонится за мной.       Шапошников успокоил, что ее преследователя уже задержали. Обернувшись, Даниэла увидела вдалеке сине-красные огни полицейских мигалок и наконец выдохнула. За ней больше никто не бежит, можно расслабиться немного. К ним подошли подчиненные Шепелева и похвалили за слаженную работу по окружению преступника. Шапошников поблагодарил, выразил ответную похвалу и уже распорядился было отправить Даниэлу в больницу, как она наотрез отказалась ехать куда-то, пока не узнает о состоянии Димы. Павел опешил: ни одна женщина еще не возражала ему так активно, как это делала сестра его коллеги. Поняв, что Даниэла действительно никуда не поедет, если не увидит Диму — живым или мертвым, Шапошников тяжко вздохнул и махнул рукой. Дана последовала за полицейскими, слегка подрагивая от холодной земли под ногами.       Они решили пойти пешком. По пути Бубнов и Ветров расспрашивали Даниэлу о том, что приключилось с ней и Димой. Девушка все рассказала и добавила, что до недавнего времени с ней на чердаке сидела девушка лет двадцати, Кристина Зайцева. Та самая, заявление об исчезновении которой не хотел принимать Петрович. А за день до того, как похитили Диму, Кристину увезли. Как боялась Даниэла, за границу.       — Тимур, Антон, да отстаньте вы от девушки, — посоветовал Шапошников, возглавлявший их шествие. — Она столько пережила, ей нужно отдохнуть. Все расспросы потом, в отделении.       — Павел Ильич, так Даниэла же… — запротестовал было Бубнов, а Дана подтвердила:       — Я в порядке, правда. Сейчас мне уже легче об этом говорить.       Шапошников быстро оглянулся и кивнул в знак того, что услышал ее. После некоторого молчания Даниэла вдруг сказала:       — Я себе пообещала, что если выберусь живой, то обязательно напишу детективный роман про это… приключение. И издам. — Она посмотрела на каждого опера и спросила:       — Я же могу это сделать? Я все имена, если что, изменю.       Шапошников снова кивнул, а Бубнов с Ветровым обещали прочитать книгу, когда она выйдет. На лице Даниэлы появилась легкая улыбка, которая сразу же исчезла, когда Дана заметила Диму, тяжелыми шагами направляющегося им навстречу.       — Дима! — одновременно с Даниэлой воскликнули его коллеги и бросились к нему. Красавченко был плох: на его лице прибавилось кровоподтеков и ссадин, один глаз был покрасневшим; из-под разорванной светло-голубой рубашки виднелись гематомы и рана — судя по всему, от ножа. Из пиджака, которым Дима судорожно пытался заткнуть рану, были выдраны две пуговицы из трех. Ветров принялся звонить в скорую, а остальные хлопотали вокруг раненого Димы, который был рад их видеть, но тем не менее отмахивался:       — Да все нормально. Жить буду.       — Димочка, ты можешь идти сам? — взволнованно спросила Даниэла. Красавченко закивал, и она осторожно погладила его по голове.       Дима расслабленно закрыл глаза. Он почти не надеялся выжить, так же, как и не знал, удалось ли Даниэле убежать и найти помощь. Подельник Холодцова быстро нанес Диме несколько ударов кулаками, а затем ударил его ножом и побежал догонять Даниэлу. Раненый Дима лежал на холодном деревянном полу дома и никак не мог догнать и обезвредить бандита. Лишь спустя полчаса Красавченко сумел подняться и медленно выбраться из дома. Когда Дима вышел из калитки, его сестра и коллеги уже были здесь.       У полицейских в подчинении подполковника Шепелева, которые подъехали попозже, оказалась с собой аптечка. Один молоденький лейтенант, который до окончания колледжа полиции получил специальность медбрата, мастерски обработал Диме кровоточащие раны на голове и теле, после чего профессионально перевязал их. Затем он предложил Даниэле обработать ее ссадину на скуле. Девушка согласилась, и вскоре ее рана тоже выглядела чуть лучше. Брат и сестра Красавченко искренне, от души поблагодарили лейтенанта Агафонова — так он представился. В ожидании скорой Даниэлу и Диму посадили на крыльцо дома, а полицейские начали обыск. Лейтенант Агафонов посоветовал Диме принять полусидячее положение, и Красавченко послушно внял рекомендации. Даниэла подвинулась к нему поближе и осторожно взяла за руку.       Брат с сестрой сидели, прижавшись к друг к другу плечами, и не верили, что все позади. Болевые ощущения понемногу возвращались из-за схлынувшего адреналина, и ослабевший Дима практически лежал на плече сестры. Из его глаза неожиданно капнула слеза и упала на плечо Даниэле. Девушка подняла на брата глаза и с ужасом увидела, что он плачет. Вероятно, из-за сильной боли в ребре.       Даниэла приобняла Диму и бережно погладила по голове. Ей очень хотелось как-то облегчить его страдания, забрать боль, которую он испытывал, — как думала Даниэла, по сравнению с ее болью и переживаниями боль Димы была более сильной. Даниэла отчетливо представила, что ощущал Дима, и всхлипнула.       — Дана, — Красавченко заметил, что сестра опустила голову и мелко задрожала, и осторожно коснулся ее пальцев, — ты чего? Все же кончилось. Больше нечего бояться.       Даниэла кивала, а у самой слезы катились по лицу. Дима подумал, что сестра просто устала и расстроена тем, что ее бойфренд оказался подлецом. Но Даниэла аккуратно сжала его пальцы и прошептала, что ей плохо от того, что ему больно. Вопреки слезам боли, Дима улыбнулся и прижался крепче к сестре.       — Я в порядке, правда. Жить буду. Не беспокойся и не плачь из-за меня. Ты-то как? Тебе, наверное, непросто осознавать, кем оказался твой парень.       Даниэла успокоила его и заверила, что как-нибудь переживет.       — Сколько их еще будет, таких потрясений… если после каждого заказывать себе гроб, можно вообще не жить тогда.       Дима согласился и, еле сдержав смех, вдруг улыбнулся:       — А представь, ты бы за него замуж вышла, сменила бы фамилию, и из Красавченко превратилась бы в Холодцову. Да и двойная фамилия — Холодцова-Красавченко — тоже так себе. Так что посмотри на это с другой стороны. Можно сказать, тебе повезло.       — Ну нет, — дернула Даниэла плечом, — нашу фамилию я бы не стала менять. Ни за что. Какая бы большая любовь ни была.       Дима одобрительно кивнул и приобнял сестру, а Даниэла напомнила про ребро, которое, возможно, треснуло или даже было сломано. Впрочем, Красавченко вскоре сам отстранился с гримасой боли на лице, а Даниэла погладила брата по плечу и осторожно прижалась к нему. Ощутив на своей голове Димину сильную теплую ладонь, которая деликатно поглаживала ее, девушка расслабленно улыбнулась.       Они оба надеялись, что с ними больше никогда такого не будет. Однако с учетом того, что свою работу никто менять не хотел, верить в это было нельзя. Эпилог       Сергея Холодцова задержали той же ночью, когда он ехал в область и вез новую жертву на свою дачу. Девушке повезло — она отделалась легким испугом, и полицейские отвезли ее домой. Сам же Холодцов, как и его подельник, дал признательные показания. Оказывается, в течение нескольких лет он занимался продажей молодых людей в сексуальное рабство за границей. Сначала он орудовал в Москве, потом, когда полиция вдруг начала расследование, Холодцов переехал в Петербург и продолжил свои нечистые дела тут. Здесь ему повезло меньше: мало того, что приходилось быть осторожнее прежнего, чтобы больше не привлекать внимание полиции, так еще и угораздило вступить в отношения с журналисткой, для которой сложные темы для материала — самые интересные.       Эту свою, как выразился Холодцов, оплошность он окончательно понял, когда заметил, что его помощник Захар передает Даниэле по электронной почте информацию о том, кто стоит за пропажей петербургских подростков. Впрочем, Сергей не стал сразу убивать Захара и Даниэлу: вместо этого он решил заманить возлюбленную в ловушку, материал о которой она так усердно собирала. Как только Холодцов привез Даниэлу на дачу, он уже точно знал, что убьет Захара. Но перед этим попросил его отвезти в Петербург письма для брата Даниэлы, который, как оказалось, ведет расследование из-за обнаруженного трупа одной из проданных в рабство девчонок. Видимо, та со своим покупателем приехала в Питер и, улучив момент, попыталась сбежать, а тот турок, который ее купил, убил ее.       Едва Захар вернулся с задания и вошел в дом, Холодцов спустил курок. Подельник умер мгновенно — пуля попала прямо в сердце.       Что касалось похищенных подростков, то их объявили в международный розыск. Одну девушку, Оксану Прохорову, в итоге нашли в Москве, Кристину Зайцеву — в Стамбуле, а Анжелику Козину — в Афинах. Покупатели девушек были арестованы, начались проверки и облавы. Сейчас соответствующие органы занимались возвращением девушек из-за границы. Оксану Прохорову в столице встретила ее мать, и уже вместе они вернулись в Петербург.       Из-за трещины в ребрах и ножевого ранения Диме пришлось провести достаточно много времени в больнице. К нему приходили коллеги, затем — родители, которые сначала ахали и охали, ругали и его, и Даниэлу, но потом радовались, что в итоге их дети нашлись живыми. Даниэла тоже заходила, но только когда Инны и Сергея не было. На вопрос Димы, избегает она родителей или ему кажется, Даниэла мрачно ответила, что поругалась с ними.       — Они начали уговаривать меня поменять работу или писать, например, про культуру или моду. — Она дернула плечом. — А мне это неинтересно! Я люблю находиться в гуще событий, говорить на темы, о которых другие молчат. К тому же тебе мама с папой ничего не говорят про смену работы, — немного язвительно добавила Даниэла. Дима улыбнулся:       — Ты не обижайся, а поговори с ними лучше.       — А может, ты с ними поговоришь? — вдруг спросила Дана и, видя недовольный взгляд брата, принялась умолять:       — Димочка, ну пожалуйста! На правах старшего брата!       — Даниэла, ты уже взрослая, — напомнил ей Дима, — и должна сама решать свои проблемы. Родители и так хотят, чтобы я убедил тебя сменить работу, не хватало еще, чтобы ты просила меня убедить маму с папой в том, что тебе этого делать не нужно! По идее это ваш с ними конфликт, и вы как взрослые люди должны сами его урегулировать.       — Ну Дима, — продолжала наседать Даниэла, — прошу тебя.       — Нет.       — Димочки ответ, — обиженно отозвалась она, а Дима расхохотался:       — Даны аргумент.       Даниэла нахмурилась из-за колкости, отпущенной ею и обращенной против нее же, но вскоре все же расслабила мышцы лица. С Димой ей ссориться не хотелось, тем более ему сейчас нужен был покой. Красавченко же взял с сестры обещание, что она поговорит с родителями и помирится с ними. По мнению Димы, для Даниэлы это не должно быть слишком сложно, потому что она всегда была очень самостоятельной и уверенной в себе. Все-таки с семнадцати лет живет отдельно. Спустя восемь месяцев       — Пообещай, что если в итоге мне не захочется с ним встречаться, ты не будешь на меня злиться, — попросила Даниэла, пока они с Димой шли в сторону кофейни. Дана была взволнована, что не ускользнуло от брата и вызвало у него улыбку. Красавченко откинул назад кончик легкого шарфика и рассмеялся:       — Я-то не буду. А вот мой друг может расстроиться. Ведь он хороший парень, совершенно безобидный. А тут его снова отошьет девушка, причем не какая-то, а сама Даниэла Красавченко! Это может, — он шутливо положил руку на левую сторону груди, — стать сильным ударом для него.       Даниэла закатила глаза:       — Опять ты паясничаешь. Мы пришли.       Она собралась было потянуть на себя дверь, но Дима успел первым и пропустил сестру вперед. Даниэла благодарно улыбнулась и вошла в зал, Дима — за ней. Внутри было немного народу, играла тихая музыка, за стойкой суетились бариста, то и дело раздавалось мелодичное позвякивание стаканов и чашек. Красавченко сразу заметил друга, а тот — его. Деликатно взяв Даниэлу за локоть, Дима потащил ее к столику. Дана встретилась глазами с приятелем брата и тут же опустила взгляд. Несмотря на присущие ей открытость и уверенность в себе, она все еще немного стеснялась, когда дело доходило до знакомства с противоположным полом. Однако Даниэла была уверена, что все пройдет хорошо: Дима уверял, что его друг — добрый, общительный и жизнерадостный парень, а у Даниэлы не было оснований не верить Диме. Когда все разместились за столиком, Красавченко быстро представил сестру лучшему другу.       — Кузь, это Даниэла, моя младшая сестра. Дан, это…       — Владимир, — поспешил перехватить эстафетную палочку беседы Кузьмин и радостно улыбнулся. — Можно просто Вова или Володя. Мы с Димой работаем вместе.       Даниэла тоже улыбнулась и ответила, что Кузьмин может называть ее просто Даной.       Дима не обманул: его друг действительно был очень обаятельным. Лед тронулся очень быстро — уже спустя пять минут Даниэла с Кузей общались так, будто знакомы всю жизнь или, по крайней мере, очень долго.       Дима с ироничным видом наблюдал за ними, а Кузьмин, хоть и не замолкал ни на мгновение, пока была его очередь говорить, чувствовал себя немного неловко от того, что на него одновременно смотрят две пары практически идентичных глаз.