Кофе

      Он сидел у окна и пил кофе. Горький. Идеально подходящий к погоде за окном и к состоянию этой кофейни — посетителей становилось всё меньше, и хозяйка решила переехать в другое место; все картины обёрнуты плёнкой, лампы разложены по коробкам… кроме одной, которая освещала последнего посетителя. Женщина не смогла отказать ему в просьбе выпить её кофе в последний раз. И не может поторопить его.       Кодзюро делал новый глоток раз в пять минут, и казалось, что чёрная жидкость не убавляется вовсе. Блики на стёклах очков не позволяли определить, куда направлен его взгляд, но очевидно, куда бы ни смотрел, он не видел ничего.       За окном поднимался скользкий туман. Необычная для этого времени погода — обычно солнце дарит последние лучи тепла. А сегодня оно будто решило исчезнуть в ином мире, забрав с собой все краски города. Холод в оттенках. Холод в сыром мерзком воздухе. И в душе Кодзюро тоже поселился холод.       Противно всё это. И погода, и вполне ожидаемый переезд хозяйки… и вкус кофе… Он никогда его не любил. От одного глотка во рту пересыхает, да и к горькому Катакура не питал особых чувств. Но человек, который привил ему эту привычку, был совсем другим. Острый, освежающий, мечтательный. Он был таким живым… не то, что этот кофе…       Кажется, лет пять тому назад этот человек привёл Кодзюро сюда впервые.       — Да что ты? Попробуй! — широкая улыбка, мимические морщинки у уголка единственного глаза. — Тебе должно понравиться.       Скептически осмотрев ничем не привлекательную жидкость, Катакура взял чашку за края и сделал глоток.       — И… Почему мне это должно было понравиться? — сморщившись так, что очки сползли на кончик носа, спросил он.       Звонкий смех.       — Нет, я правда думал, что тебе понравится, — оправдывался Масамунэ. — Просто этот кофе такой же горький по началу, закрытый, а потом раскрывается, демонстрируя новые нотки, как и ты. Серьёзно! Я и представить не мог, что такие похожие вещи не сойдутся! Это как в физике? Одинаково заряженные объекты отталкиваются?       — А противоположные притягиваются… — задумчиво произнёс Кодзюро.       Но Масамунэ не понял намёка.       — О! Так значит, ты любишь сладкое?       А может, и понял, но не захотел этого показывать. Раньше Катакура не брал в расчёт этот вариант. Да даже и не догадывался о его существовании.       Тогда он промолчал, хотя хотелось ответить «нет, острое». Это было бы уже безнадёжно… Сейчас же он думал, что сказать всё же стоило, и не только это. Сколько же раз Кодзюро молчал, когда следовало бы сказать? И многое ли могли изменить эти несказанные слова? Или Масамунэ так бы и продолжал делать вид, будто ничего не замечает?       — Знаешь, чем мне нравится это место? — Датэ повернулся к Катакуре.       — Если говорить честно, то понятия не имею. Примерно с того момента, как ты потащил меня в лес, а привёл на выжженную поляну.       Конечно, он лгал. Были у него некоторые предположения: потому, что молния ударила в это место, потому, что здесь было тихо, особенно в такой час, потому, что отсюда открывался красивый вид… Но он знал, что ни одно из них не окажется верным, и не говорил. Не хотел ошибаться.       — Потому что здесь я чувствую себя большим, чем просто человек. У тебя нет такого же чувства?       — Пожалуй, нет…       А хотелось сказать «да, здесь, под этим таинственным небом, я чувствую себя частью всего живого… и частью тебя, в том числе». Но это было бы… безнадёжно?       Масамунэ резко вскинул руку, указывая на небо:       — А ты посмотри вот туда! Отсюда даже кажется, будто звёзды светят ярче, да и месяц выглядит как-то больше обычного. Тут всё как-то больше обычного. Величественнее. Так же и я себя ощущаю: больше, величественнее. Выше остальных людей, выше обыденности, выше всех земных проблем…       Возможно, он пытался намекнуть. А может, это вышло случайно. Тогда Кодзюро об этом не думал… И не смог сказать то, что Масамунэ хотел услышать…       — Не обижайся, но это немного комично звучит вкупе с твоим ростом.       — Эй! — лёгкий тычок в бок и смех. — Смотри теперь, я это припомню! Ой, извини, ты, наверное, не разглядишь, — момент, и очки в его руках.       — Боже, Масамунэ, верни их, пожалуйста.       — Ты всё-таки уверовал! — победно выкрикнул Датэ и сам одел на Кодзюро очки, вызвав тем самым у него дрожь во всём теле.       Тогда Катакура не понял, насколько жестокой и глупой была его шутка.       — Да нет же! Не так! Так же порежешься! — бегал вокруг Кодзюро Масамунэ. — Ты когда в последний раз вообще нож в руках держал?       — Вчера… когда решил поточить карандаш.       — Ой, всё с тобой ясно. Выдь! Скорее-скорее… — нетерпеливые взмахи рукой. Похоже, веры в то, что Катакура сам сообразит, как нарезать редьку без потерь, у него не осталось.       Кодзюро посторонился. Наблюдать за тем, как орудует ножом Масамунэ было куда увлекательнее, чем самому пытаться освоить этот процесс. Да Кодзюро бы и вовсе не обиделся, если бы тот разочаровался в его способностях настолько, что сам решил всё приготовить. Но планы Датэ отличались…       — Увидел? Теперь пробуй.       Неуверенно забрав нож из рук Масамунэ, Кодзюро попробовал ещё раз. Получалось, но как-то слишком блёкло по сравнению с тем, что тот ему демонстрировал. Надо отдать должное Масамунэ — он стоически терпел и не забрал у нерадивого ученика нож снова. А ждать пришлось долго. Правда, под конец всё же не сдержался, фыркнув:       — Когда меня не будет, ты с голоду умрёшь.       И снова Катакура не уловил настоящий смысл слов. Ответил, совершенно не представляя, что творит своими словами:       — Но ты же у меня есть.       Масамунэ усмехнулся и с непонятной интонацией произнёс:       — Да… Я есть…       Позже Кодзюро почувствовал себя непередаваемым идиотом. Но это было позже. И возможно, в тот самый день ещё можно было хоть как-то изменить будущее.       — Опять ты куришь! — недовольно констатировал он, отмахиваясь от дыма.       — Не бубни — я специально на балкон вышел, — парировал Масамунэ и опять затянулся. — К тому же это мой дом, а ты мог не приходить.       «Не приходить на балкон или вообще?» — но Кодзюро промолчал. И как же потом жалел.       — Ты ведь осознаёшь весь риск? Понимаешь, что они медленно, но верно отнимают у тебя минуту жизни за минутой? Понимаешь, что можешь заболеть?       Хрипловатый смех — влияние сигарет.       — Конечно же, Кодзюро, — ещё затяжка и новое облако дыма. — Я прекрасно понимаю, что они-то меня и убьют. Но ты не сможешь ни на что повлиять.       Катакура отвернулся. Он снова ничего не сказал. Хуже — он даже не услышал, что ему сказал Масамунэ. Но ладно это. Почему он просто не плюнул на рамки приличия, в этих отношениях придуманные явно им самим, не вырвал проклятую сигарету из тонких — тоньше, чем раньше — пальцев, не притянул сопротивляющееся тело к себе? Почему он всё это время бездействовал? Безнадёжно, да?..       — Я умру, Кодзюро…       Нет, этого не может быть…       — Спасибо, что всё это время ты был со мной и терпел все мои выпады.       Как может такой яркий, полный жизни человек умереть?       — Я очень рад, что познакомился с тобой.       Кто-нибудь… Скажите, что это шутка такая. Несмешная, даже и вовсе дурацкая, но шутка. Что всё не по-настоящему. Ну пожалуйста…       Но реальность бесстрастно показывала полусидящего на больничной кровати Масамунэ. Он слабо улыбался, хотя единственный глаз подёрнула дымка, совсем похожая на дым электронной сигареты, к которой Датэ так и не смог привыкнуть. Да и поздно было. Рак лёгких… Последняя стадия… Катакура встретил его, когда наступила ремиссия. Датэ отчаянно цеплялся за жизнь, пытался бросить эту пагубную привычку. Не вышло. Да и если бы продержался, немногое бы изменилось. Каких-нибудь пару часов, дней, недель? Вот только Кодзюро хватался бы и за них, если бы знал…       Они не прощались. Кодзюро всё ещё не мог поверить в происходящее. Масамунэ не мог заставить себя произнести это безнадёжное слово. Стоило сделать хоть что-то. Сказать хоть что-то. Но у Кодзюро просто не было слов. Таких простых слов, которых он ни разу не произнёс за всё время знакомства.       «Я люблю тебя…»       Да и это было бы как-то… безнадёжно…       Теперь Кодзюро каждый год приходит в эту кофейню, где он впервые упустил возможность признаться в своих чувствах. Приходил. И пил кофе. Такой же горький и мёртвый, как и он сам. Омерзительный до тошноты. Сам себе Кодзюро был тоже омерзительным.       — Прошу прощения, что прерываю… Но Вы не сможете ни на что повлиять, — всё-таки обратилась к нему хозяйка кофейни. — Я не смогу держать здесь кофейню ради одного человека.       — Я знаю… я знаю… — тихо ответил он.       Он допил оставшийся кофе, не обращая внимания на отвратительный вкус, отдал хозяйке деньги, вдруг задумался и неожиданно спросил:       — Могу я купить это помещение?       Женщина уставилась на посетителя, застыв. Трудно было поверить в то, что кого-то заинтересует это место — сюда же уже давно никто не ходит.       — Но позвольте, что Вы хотите здесь сделать? Здесь же почти не осталось людей, никто не придёт.       — Об этом не беспокойтесь. И у Вас есть более насущные проблемы. На аренду нового помещения требуется немалая сумма, а если Вы хотите перебраться в центр…       — Вы правы… — согласилась женщина.       В следующем году Кодзюро снова сможет выпить эту омерзительную чёрную жидкость здесь. А сейчас надо бы купить цветы.       Сегодня противный скользкий туман. Он так напоминает сигаретный дым, который отнял у Кодзюро самого дорогого человека в его жизни. Человека, которому он так и не осмелился признаться в своих чувствах. Самого необыкновенного и живого человека.       — Масамунэ, и почему ты вошёл в мою жизнь и покинул меня в один день? И почему это день твоего рождения? — устремив взгляд в небо, почти беззвучно спрашивал Катакура, позволив скопившимся слезам стекать по щекам.