Под защитой солнечного бога

Они ехали на лошади: Ашина Цюн впереди, Тегла – сразу за ним. Его собственная лошадь шла рядом, нагруженная вещами, и было бы ужасно заставлять её вести ещё и человека. По крайней мере, Ашина Цюн так сказал, на что Тегла согласился. Они ехали, и всё было в порядке. Пока Тегла не положил голову на плечо Ашина Цюна, повернувшись в его сторону. Ашина Цюн посмотрел вниз, но увидел лишь копну каштановых волос: они закрывали принцу глаза и стекали по простой дорожной рубахе, становясь её самым дорогим украшением. Тегла, очевидно, задремал или около того. Его дыхание ровное и щекочет шею. Ашина Цюн сглатывает, заставляя себя смотреть вперёд и очистить мысли. Они ехали, и у Ашины Цюна даже получалось не думать о губах Тегла, почти касающихся кожи на его шее. И о руках, сцепленных на собственном животе. Тёплых. Неважно, был священный огонь внутри него или нет, принц всегда ощущался как тепло. Дыхание его тоже было тёплым, размеренным. Не самое лучшее место для сна, но пока они не доберутся до города – это всё, что есть. Ашина Цюн был рад видеть Тегла спящим: во сне он походил на божество ещё больше, безмятежный и сияющий, словно золотая статуя. Ашина Цюн берет поводья в одну руку, а ладонь второй кладет принцу на бедро. Это ощущалось правильным. Хватка на животе стала жёстче. Ашина Цюн тоже напрягается и сжимает бедро. – Боишься, что упаду? – голос у Тегла тихий и хриплый. Его шепот солнечными лучами скользит по шее к уху. Его ладонь с живота скользит вниз и накрывает ладонь Ашина Цюна. – И, видимо, зря, – фыркает Ашина Цюн. Игнорировать подушечки пальцев, ласкающие пальцы его собственные, уже намного сложнее. Тегла не смеётся и даже не улыбается, но всё же оставляет поцелуй на шее. И затихает, оставляя Ашина Цюна снова бороться с кипящими мыслями.

***

Тегла смотрит на уходящее к горизонту cолнце, перекатывая между пальцами виноградину. Его пальцы больше не пахнут дорожной пылью. Хотя бы до утра. Ашина Цюн тоже смотрит на Cолнце. Волосы Тегла рыжеют в вечерних лучах, а фигура кажется хрупкой. Ашина Цюн знает: под молочной кожей бугрятся мышцы и перекатывается стремление, а тонкие пальцы созданы для ношения перстней и игры на барбате, но оставляют ожоги. Всё в Тегла желает мира, но создано выигрывать войны. – А-Цюн, – Тегла в два шага пересекает маленькую комнату и останавливается около Ашина Цюна, неподвижно сидящего и, кажется, смотрящего слишком пристально. Он поддевает Ашина Цюна за подбородок, заставляя смотреть на себя снова. Ашина Цюн бы смотрел, всю жизнь смотрел, и ему бы не надоело. Тегла давит виноградину и слизывает с пальцев рыхлую мякоть и сок. Ашина Цюн смотрит, хоть его больше и не удерживают: ладонь мирно лежит на плече. Принц смог бы точно также раздавить его сердце и съесть, запив вином, а потом пожаловаться на никудышный обед. – А-Цюн, – Тегла отнимает подушечку большого пальца от губ и касается нижней губы Ашины Цюна. Тот целует её, прихватывая губами. И не смеет отводить глаза. На этот раз Тегла улыбается. – Хочешь трахнуть меня, А-Цюн? Как женщину? Тегла отнимает палец и гладит Ашина Цюна по щеке. Солнце всё ещё светит. Тьма в глазах Тегла поглощает эти лучи, превращая их в полыхающее пламя. – Кто сказал, что мне нравятся женщины? – Ашина Цюн не может справиться с этой тьмой. – Это не тот ответ, который мне нужен, – произносит Тегла мягко, пока под его пальцами разбегаются мурашки. Спорить с Тегла было невозможно, опасно, недопустимо: соблазн проиграть слишком велик. Ашина Цюн кладёт ладони на чужую талию, и Тегла тут же соскальзывает ему на колени. Принц наклоняет голову, трется носом о щёку, ведёт руками по спине, плечам, перебирает ткань рубашки. Он обнимает себя чужими руками, а потом гладит по волосам, пропуская тёмные кудри между пальцами. Ашина Цюн забирается ладонями под длинную рубашку, выправляя её из пояса, и Тегла охотно помогает, развязав узел и скинув пояс на пол. Ашина Цюн снимает рубашку медленно, улыбаясь резким движениям Тегла, запутавшегося в больших рукавах, и ведёт ладонями по спине вниз, потом – кончиками пальцев по позвоночнику вверх, мягко убирает пушистые волосы с ключиц и спускается к груди. Тегла не затаивает дыхание, оно такое же тёплое и ровное, и в его глазах горит тот же нехороший огонь. В его глазах рушатся города и расстаются люди. Ашина Цюн целует его ключицы, еле прикасаясь, и снова скользит пальцами по спине, собирая мурашки. – В этом мире остались только ты и я, А-Цюн, – говорит Тегла, и твёрдому голосу противоречат мягкие движения пальцев в волосах. Ашина Цюн понимает: он прижимает Тегла к себе крепче, поднимается по шее выше, чувствует, как чужие бёдра прижимаются к собственным сильнее. Тегла отрывает его от своей шеи и стаскивает его рубашку уверенным движением, отбрасывая в сторону. Ашина Цюн сидит, опираясь на руки, и может лишь смотреть на то, как принц, поднявшийся с его колен, сначала снимает штаны, а потом небрежно передаёт Ашина Цюну бутылочку с маслом. Ещё утром её у них не было. Тегла не даёт Ашина Цюну задуматься: накрывает своей ладонью его, заставляет опереться на одну руку сильнее, скользит ладонями по животу, чтобы стянуть штаны. Мышцы напрягаются под касаниями, и Тегла не торопится продолжать. Он еле ощутимо ведёт по бёдрам, оглаживает внутренние стороны и мягко усмехается, когда слышит тихий стон в ответ. Ладони идут выше, избегая члена, оглаживают твёрдые мышцы живота, с нажимом ведут по соскам, выбивая ещё один стон. Тегла не касается многочисленных шрамов, вместо этого легко хлопает по плечу руки, сжимающей бутылочку, и убирает её из чужой ладони. – Подвинься, – Тегла снова усаживается на колени, расставив бёдра так широко, как может, и смазывает маслом пальцы. Всё происходит слишком быстро, Ашина Цюн видит, но не успевает понимать. Его глаза подводят его, его взрывающиеся мысли заполняют его. Тегла несдержанно стонет от проникновения, и это ударяет по голове. Тегла сидит в пол-оборота и опирается одной рукой о чужую грудь, второй же нетерпеливо себя растягивает. Всё даже интереснее с капелькой боли, потом будет лучше, намного лучше. Ашина Цюн любуется острыми чертами лица в мягком закатном солнце. Принц поворачивает голову резко, и волосы взлетают, как искры из горящего пламени. Ашина Цюн ловит его взгляд, откликающийся во всех органах сразу, связывающий их в узел, как перед дракой. Тегла соскальзывает с собственных пальцев и подаётся вперёд, кусает за подбородок, размашисто лижет в щёку, направляет член в себя. – Поцелуй меня, – с коротким стоном говорит Тегла. – Это приказ. Ашина Цюн не смеет ослушаться. Тегла хватает его лицо обеими ладонями, жмётся, стонет в открытый рот, пока член проникает внутрь. Ашина Цюн так не может, ему приходится отстраниться, чтобы уничтоженно хватать ртом воздух. Слишком узко, слишком жарко, слишком много. Его слишком много: Тегла нетерпеливо двигает бёдрами, привыкая, впивается пальцами в плечи, прижимается щекой к щеке. Ашина Цюн сжимает его дрожащие бёдра, пресекая любую попытку слезть, на что получает ещё один широкий след языком по шее: Тегла и не собирается ничего делать, но чувствовать эти руки на своей коже, чувствовать мнимый контроль – приятно до ужаса. – Я буду двигаться, – ладони шарят по плечам и груди, Тегла царапает шрамы, сжимает мышцы и трогает везде, где может дотянуться. Ашина Цюн отпускает бёдра, чем Тегла тут же пользуется, поднимаясь и опускаясь сразу же. Он не заботится о каком-то ритме, а гонится за ощущениями: слишком медленно, слишком мало. Тегла цепляется за чужое колено одной рукой, вторую же оставляя на плече, и закатывает глаза. Ашина Цюна с каждым движением бьют под дых: Тегла совершенно неуправляемый, выходит почти полностью и резко насаживается каждый раз, напряженный и гибкий, как ивовый прут, отталкивается сильными ногами и выжимает всё, что может, этой сносящей голову скоростью. И стонет, даже не осознавая, коротко и высоко, откинув голову. Даже так, даже не смотря ему в глаза, Ашина Цюн уверен, что увидит там тот же пожирающий огонь. Ашина Цюн стонет сквозь зубы. Невыносимо хочется закрыть глаза, но он не может: смотрит, глазами ест подтянутую фигуру, гладит кожу молочно-белой груди, выбивая тихий выдох. Шрамы, у Тегла так много шрамов, если бы Ашина Цюн мог – все бы себе забрал, лишь бы не его кожа, лишь бы не вредили ему никогда. – А-Цюн, – принц хватает его за руки, практически хнычет, ведёт его же руками по своему телу, выгибается так, что Ашина Цюну приходится схватить его за талию и удерживать. Тот даже не обращает внимания, отрывая чужую ладонь и накрывая ей свой член. – А-Цю-юн, – от касания он пытается свести ноги и чуть ли не скулит. Ашина Цюн со стоном дёргает его за руки, заставляя опереться на себя, и двигает тазом вперёд. Тегла тихо ахает и расслабляется, смотрит Ашина Цюну в глаза: никакого больше дикого пламени, только поволока удовольствия и восхищение, а ещё что-то гипнотическое, неизведанное, заставляющее думать, что должно быть исключительно вот так или никак вообще. Ашина Цюн ласково гладит по спине, а потом сжимает ягодицы, вгоняя член внутрь. Пушистые волосы Тегла щекочут кожу, его влажное дыхание бьется где-то на ключице, а пальцы мнут простынь. Ашина Цюн закатывает глаза. Много, слишком много. Тегла просит ещё, царапает по плечам, шепчет на ухо, а потом отстраняется и снова смотрит. – Не останавливайся, не смей, – горячий шёпот отправляет Ашина Цюна прямиком в Ад и возвращает обратно. Ашина Цюн дергаными движениями убирает волосы Тегла с лица, сгребает их в кулак на уровне лопаток и коротко стонет: брови Тегла сведены к переносице, он так восхитительно тяжело дышит и так восхитительно хорошо отзывается каждым движением, сползший по груди Ашина Цюна и роняющий громкие стоны только для него. Но он смотрит, и это вынуждает быть ещё быстрее, сжимать ещё крепче, просунуть ладонь между их животами и касаться члена, уже наплевав на ритм, лишь бы быстрее, лишь бы ещё больше. Каштановые пряди вокруг лица принца потемнели от пота, лицо раскраснелось, а глаза то и дело закатываются, но когда взгляды встречаются, Ашина Цюн понимает: Тегла сможет сожрать его целиком и даже косточек не оставить, заставить Ашина Цюна завтра из города выползать на четвереньках, иссушить до последней капли, и ему будет мало. Ашина Цюн не может его ослушаться. Тегла выгибается с хриплым стоном, кончая Ашина Цюну в ладонь, и роняет голову на чужое плечо. Ашина Цюн выскальзывает от особенно быстрых толчков и кончает на пол, от внезапности шлёпнув Тегла по ягодице. Тот отзывается шумным выдохом и поднимает голову, опираясь на свои руки. Ашина Цюн ловит его взгляд, и его внутренности снова сводит: нет ни тьмы, ни удовольствия, ни предзнаменования смертельной битвы. Только непоколебимая уверенность. – Это было обещание, Ашина Цюн. Ты вернёшься ко мне, – Тегла снова поддевает его за подбородок, будто Ашина Цюн ещё не смотрел на него. Рука Тегла дрожит, когда чуть сжимается на шее. – Ты не умрёшь. Ашина Цюн устало усмехается и сцеловывает капельку пота с белого плеча. Они не могут лишиться друг друга, только не теперь. Они сильнее смерти, они вне её. – Пока ты жив, я буду жив тоже. Он под защитой солнечного бога.