Вегас

Родина встретила его прохладой – приятное разнообразие после изнуряющей мадридской жары. Высоко в сизом небе висело коромысло радуги, а сквозь прорехи в пузатых свинцовых тучах пробивалось солнце. И было это так красиво, что у Кости перехватило горло. Он вдруг понял, что за десять дней отпуска успел соскучиться и по Москве с её бешеным ритмом, и даже по Майскому, который, сунув руки в карманы джинс, торчал сейчас в центре зала для встречающих, точно «Тополь» на перекрёстке. Майский вообще довлел над толпой, что твой айсберг над «Титаником». Народ обтекал его со всех сторон, то и дело образуя буруны и сталкиваясь локтями и чемоданами. Парочка хихикающих девиц, отчаянно делающих вид, что они просто мимо проходили, селфились на его фоне. Серёга скалился во все тридцать два, старательно позируя. - Костян! Камрад! – прогрохотал он, посылая по толпе лёгкую волну паники и так стискивая Костю в приветственных объятиях, что тот невольно крякнул – если Серёга что-то делал, то делал это от всей своей необъятной души. - Где твой сиамский близнец? – освободившись, Костя оглянулся в поисках Тихонова. Майский с удовольствием гыгыкнул – он обожал шутки об их с Тихоновым неразлучности, половину из которых сам и придумывал: - На смене. Галя сказала, нам полезно, - он отобрал у Кости дорожную сумку: - Как там родина Пикассо? Стоит? - Погуглил? – усмехнулся Костя. - Аб-бижаешь, - вполне натурально оскорбился Серёга. – В школе доклад писал. На отлично, между прочим, - назидательно поднял он вверх указательный палец, неторопливо продвигаясь к выходу. – Ты, кстати, учти – наши девицы ждут от тебя подробный фотоотчёт. Костя на это только щекой дёрнул. Фотки у него были. Целых две. Одно селфи на фоне гостиницы в день заселения, и точно такое же в день выселения. Не рассказывать же, что он в первый же вечер снял в соседнем баре мужика, и всю следующую неделю они трахались, как оголтелые кролики в марте, прерываясь только для того, чтобы выспаться, забрать у официанта заказанную в номер еду и посетить уголок задумчивости. Ну, ещё пару раз посмотрели по местному телевидению повтор последнего «Евро». Друг с другом они говорили исключительно по-английски. Впрочем, «Быстрее!» и «Сильнее, мать твою!» едва ли можно было принять за полноценный разговор. Его случайный любовник представился Стивом, но интуиция, которой Костя за долгие годы службы привык доверять, во всё горло вопила, что Стив из него, как из самого Кости, к примеру, Аллочка. То есть никакой. У лже-Стива была улыбка, от которой у Кости мурашки табунами неслись от копчика к затылку, густые чёрные, чуть вьющиеся волосы, в которые Косте понравилось запускать пальцы, и совершенно бездонная глотка, при воспоминаниях о которой у него внизу живота начинала дрожать какая-то жилка. И сам он был ладный, гладкий. С выпуклыми твёрдыми мышцами. От него невозможно было оторваться. Его хотелось трогать. Постоянно. Руками и губами. Слизывать солёный терпкий пот, прижимаясь всем телом, чувствуя, как он двигается навстречу. Утыкаться носом за ухо, втягивая упоительную смесь запахов – мускуса, спермы и чего-то одуряюще-свежего, горьковатого. С ним было хорошо до выматывающей истомы, до огненно-белых кругов под плотно зажмуренными веками. И расстались они так же легко, как сошлись – просто однажды утром вышли из гостиницы и разошлись в разные стороны. Даже с Алёной на самом пике их отношений Костя не испытывал настолько острых ощущений. Даже тогда какая-то его часть оставалась рассудочно-холодной. - Просто ты её не любишь, - сказала Наташка, когда Костя поделился с ней своими мыслями – вроде бы пора делать предложение руки и сердца, а ноги не идут. Серёга молчание Кости расценил верно. Похабно осклабился: - Что? Отпуск удался? Костя ухмыльнулся: - Завидуй молча. - Вот ещё! – фыркнул Серёга. – У меня Ванька есть. Безумный московский трафик подхватил их, как бурный горный поток подхватывает сухой лист. Костя опустил стекло со своей стороны, и в салон мгновенно ворвались истеричные вопли клаксонов и вонь выхлопных газов, щедро сдобренная запахом мокрого асфальта. Из окон остановившейся чуть впереди малолитражки неслась разухабистая «Арам-зам-зам». Рядом с их внедорожником крошка «Матиз» смотрелся, как божья коровка рядом с жуком-носорогом. У него даже цвет был соответствующий – ярко-красный. Не хватало только чёрных пятнышек на спинке. - Слушай, Серёга, - Костя закрыл окно, ибо слушать уличный шум не было никаких сил, - у тебя было когда-нибудь – увидел человека и… всё. Ответ Костя знал прекрасно, но ему почему-то жизненно важно было услышать это от самого Майского. Серёга как-то странно на него покосился, крутанул руль, буквально чудом ввинчиваясь в просвет в соседнем ряду, позади тут же визгливо засигналили: - Ты же знаешь, что да. Три года назад Рогозина привела в ФЭС Тихонова, и законченный Казанова майор Майский, про похождения которого легенды ходили, мгновенно был потерян для остального мира. Большеглазый, вечно взъерошенный гениальный мальчишка с неизменными наушниками на шее, с бритвенно-острым языком одним лишь взглядом привязал к себе Майского. Раз и навсегда. Костя всегда был твёрдо уверен, что подобное встречается только в слюнявых дамских романах, которые на досуге любила почитывать его матушка, умиляясь глупости и наивности главных героев. Но Тихонов с Майским не были ни глупыми, ни наивными. Только бесконечно влюблёнными друг в друга. Это читалось во взглядах. В том, как Серёга иногда дёргал Ивана за мочку уха. В том, как сам Иван шутил порой, что сила есть – ума не надо, когда Серёга в очередной раз сносил чьей-нибудь головой стену. Они никогда не демонстрировали свои отношения. И не потому, что не принято и вроде как неприлично, а потому, что это только их. Личное. Лишь однажды Костя совершенно случайно увидел то, что не предназначалось для посторонних глаз. После того особенно тошнотворного дела о серийном педофиле-насильнике. Костя видел их объятия. Абсолютно целомудренные, но почему-то хотелось зажмуриться – настолько это было интимным. Наверное, именно тогда Костя поверил, что и у взрослых мужиков бывает то самое – с первого взгляда и навсегда. Он откинулся назад, потёрся затылком о подголовник. - Погоди-ка, - Серёгу как будто осенило, - ты там в своём Мадриде подцепил что ль кого? Костя только криво усмехнулся. - И кто она? – Серёга снова перестроился, уже в крайний правый ряд и тормознул перед светофором. Длинно присвистнул, так и не дождавшись ответа: - Ебать меня коромыслом. Костя с удовольствием заржал: - Может, лучше Тихоновым? - Это обязательно, - согласился Серёга. – И кто он? Знойный испанский мачо? – подвигал он бровями. – Синьор Педро? - Нет. Сказал, что зовут его Стив. Только Стив из него, как из тебя фея. - Нормальная из меня фея, - возмутился Серёга. – Подумаешь, крылья бронированные. И что теперь? - Да ничего, - пожал плечами Костя. – Я не школьница в пубертатном периоде, чтобы начать рисовать сердечки в дневнике и сочинять стишки «кровь – любовь». И вообще – что было в Вегасе, остаётся в Вегасе. - У твоей сестры, - заметил Серёга, - этот Вегас длится уже сколько? Десятый год? Наталья – младшая Костина сестра – своего Петрусю подцепила самым банальным до пошлости способом – на отдыхе в турецком отеле, в перерывах между зумбой у гостиничного бассейна и экскурсиями по историческим местам. Пока прочие бедолаги-туристы жарились под невыносимым турецким солнцем, разглядывая очередные древние развалины, эти двое не без успеха ломали кровать в Наташкином номере. Домой они вернулись вместе. Петру понадобилось полгода, чтобы окончательно перебраться из Питера в Москву. В родне его звали исключительно Петруся и никак иначе. И плевать, что мужику нынче уже сорок два, он известный журналист, который ведёт серьёзную передачу на одном из центральных каналов, регулярно аккредитуется на всех более-менее значимых экономических и политических форумах и периодически берёт интервью у первых лиц страны. И Костя в жизни не видел брака крепче, пусть они иногда и ругались так, что пыль столбом стояла. Его племяннику Петьке Второму в этом году исполнилось семь, и он безапелляционно заявил, кем хочет стать, когда вырастет: - Работать в морге! Костя, после разрешения Рогозиной, устроил пацану экскурсию в ФЭС, и Валюша и Селиванов, в тот день оба оказавшиеся на работе, покорили мальчишку целиком и полностью. - Десятый… – Костя с силой провёл рукой по коротко стриженой голове. Включил радио, откуда Фредди немедленно заявил, что «Шоу должно продолжаться». Блядь! – Сколько ей было, когда она Петрусю своего подцепила? Двадцать пять. Вспомни, какие она тогда номера откалывала. А мне сколько? - Сколько? – автоматически переспросил Майский, убавляя громкость до приемлемой. - Тридцать семь. Поздновато для любви с первого взгляда. И со второго тоже. Не находишь? - Ты ещё вспомни, что ты боевой офицер и интеллигент в третьем поколении. - От меня ты чего хочешь?! – взъерепенился вдруг Костя. Сколько у него было таких Стивов с тех пор, как он в семнадцать открыл для себя всю прелесть бисексуальности? Масса. А теперь он ни черта не понимал, что происходит и оттого злился. – Чтобы я начал биться в любовной лихорадке? - Да, ладно-ладно, - Серёга примиряющее поднял руки, на миг отпуская руль. - Извини, - Костя сжал переносицу, - дурь всё это. - Нет, - совершенно серьёзно ответил Сергей. Костя благоразумно промолчал, и всю оставшуюся дорогу они не разговаривали, только Майский иногда ворчал на понакупивших права идиотов. «Мазду» сестры Костя увидел сразу, стоило им припарковаться у его многоэтажки. - Зайдёшь? – он достал сумку с заднего сиденья. - Ты с самолёта, - возразил Сергей, хотя было понятно, что с Наташкой ему повидаться хочется. Костина сестра умудрялась дружить практически со всеми его коллегами. - Поднимайтесь! – заорали сверху. Они дружно задрали головы – на балконе четвёртого этажа стояла Наташка и махала им рукой: - Борщ стынет! - Ну, если борщ, - усмехнулся Майский. - Братец! – Наташка, стоило Косте пересечь порог, повисла у него на шее и задрыгала ногами. Тут же, не сходя с места, проделала ту же операцию с Серёгой. Тот не отказал себе в удовольствии жмякнуть её за бока, от чего они оба чуть не оглохли – щекотки Наташка не выносила совершенно. – Мыть руки! Немедленно. Обед на столе. Стол и впрямь ломился – тут тебе и обещанный борщ, и котлеты, и огромная миска салата из свежих овощей с фирменной Наташкиной заправкой, тайну которой она свято хранила. Готовить Наталья любила и умела. И можно было не сомневаться, что холодильник она тоже основательно забила припасами и полуфабрикатами, ибо готовил Костя из рук вон плохо. Да и, если уж начистоту, с его работой некогда было потеть у плиты. Тут бы тушку в конце дежурства до кровати дотащить. Серёга умчался сразу, стоило тарелкам опустеть. На прощание смачно расцеловал Наташку в обе щеки, отвесил кучу комплиментов и так стиснул Костю в объятиях, что у того, кажется, рёбра хрустнули. - Ивану привет передавай, - напутствовала его Наталья, передавая свёрток с пирожками: - Вот эти с мясом, эти с яблоками. Хоть чаю попьёте, а то знаю я вас – носитесь весь день голодными. Едва за Серёгой закрылась дверь, Наташка повернулась к Косте и самым что ни на есть прокурорским голосом скомандовала: - А теперь рассказывай. - Что? - Всё. - Ну, - Костя почесал затылок, достал из шкафчика турку и банку с кофе. Пусть он не умел готовить, но кофе варил просто фантастический. – Погода была замечательная, архитектура впечатляла. Туристов, как сельдей в бочке. - За дуру меня не держи, - Наташка смотрела с убийственной серьёзностью. Их отец, когда ещё был жив, частенько шутил, что Косте и Наташке стоило родиться близнецами, а не с двухлетней разницей в возрасте – порой они чувствовали друг друга на подсознательном уровне. – Я вижу, что что-то случилось. Костя прикусил щёку изнутри. Как сказать сестре, что он умудрился втрескаться в абсолютно незнакомого мужика после нескольких дней эпичного секса. Он – боевой офицер и интеллигент в третьем поколении. Да ёбаный ты ж нахуй! - Ты влюбился, - Наташка не спрашивала, она утверждала. Костя невесело хмыкнул: - Так не бывает, - он поставил перед ней чашку с упоительно пахнущим кофе, вытер и без того чистые руки полотенцем и опёрся задницей о край кухонной тумбы. – Не со взрослыми мужиками вроде меня. - Ага, - согласилась Наташка. – Взрослый – дальше некуда, самое оно в белых тапках на кладбище ползти. И кто она? Знойная Кармелита или Маша Иванова из Добинска? Костя усмехнулся уголком рта: - А теперь вторая часть Марлезонского балета – это не она. Это он. - Ебать! – брякнула ошарашенная Наташка. - И этим ртом ты целуешь моего племянника на ночь? - попытался перевести всё в шутку Костя, но Наташка только отмахнулась. Нет, она всегда знала о бисексуальности брата, а с некоторыми его любовниками даже была знакома. С теми из них, с которыми Костины отношения перерастали в нечто чуть большее, нежели связь на одну ночь. Кое-кто ей даже нравился. Ну… как возможный член семьи. И Костя всегда, всегда был самоуверенным. В хорошем смысле этого слова. И видеть брата таким растерянным ей было очень странно. *** За оставшиеся дни отпуска Костя совсем измаялся – он ненавидел ничегонеделанье, дурел и тупел от него. Чтобы хоть как-то себя отвлечь, он отдраил сверху донизу квартиру, вынес на помойку пять мешков невесть как скопившегося у него хлама, чем привёл в неописуемый восторг Витаминыча – местного бомжа. Побелил потолок в ванной и навестил на даче матушку. Терпеливо выслушал её ахи-охи по поводу своей худобы и был до полусмерти закормлен разносолами - Наташке было от кого наследовать свои кулинарные таланты. Выкорчевал, наконец, засохшую яблоню, до которой ни у него, ни у Петруси уже второй год не доходили руки. Вернувшись в Москву, в очередной раз отбился от соседки Людочки, уже пятый год, с тех пор как он расстался с Алёной, пытавшейся выйти за него замуж. С разговорами на матримониальные темы Людочка всегда заявлялась почему-то часа в два ночи, непременно в атласном халатике на голое тело и с такой боевой раскраской на лице, что любой индеец обзавидовался бы. Памятуя, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, Людочка приносила шарлотку. Всегда полусырую. Костя, донельзя избалованный стряпнёй мамы и сестры, Людочкин «шедевр» непременно отправлял в мусорное ведро, а саму Людочку ещё на пороге разворачивал на сто восемьдесят, мотивируя это тем, что завтра на работу, а так бы он с удовольствием. Рогозиной Костя позвонил за неделю до выхода на работу и буквально взмолился: - Галина Николаевна, ну не могу я больше. Рогозина, прекрасно зная о его нелюбви к отпускам, только рассмеялась в ответ и бросила короткое: - Жду. *** В конторе Костя первым делом наткнулся на Аллочку, нагруженную впечатляющей стопкой папок. - Костя, - пропыхтела она откуда-то из-за бумаг, - ты же ещё неделю отдыхать должен. - Не могу в четырёх стенах сидеть, - он отобрал у Аллочки её ношу. – Давай помогу. Куда их? - К Рогозиной, - повеселевшая Аллочка бодро цокала каблуками. – Хочешь новость? Будем работать с наркоконтролем. Полчаса назад от них сотрудник приехал. Та-акой мужчина, - от восторга она закатила глаза. – Все уже у Рогозиной. И Николай Петрович. И Майский с Тихоновым. По дороге они подцепили от чего-то сердитую Амелину. - С Власовой вчера разругалась, - сделав страшные глаза, шёпотом проинформировала Костю Аллочка и помогла ему поправить разъезжающиеся в разные стороны бумаги. Папки оказались тяжеленными, скользкими. И в какой-то момент Костя проклял всё на свете – и Рогозину, которой за каким-то чёртом понадобилось всё это. И Аллочку, поленившуюся сходить до архива два-три раза, а не тащить всё одновременно. И себя заодно за неистребимое джентльменство. В кабинете Рогозиной и впрямь обнаружилась дежурная смена полным составом. Даже Селиванов выбрался из своего Аидова царства. Амелина, фыркнув, уселась как можно дальше от прищурившейся Риты, а Костя смог, наконец, избавиться от своего груза: - Доброе утро. - Костян! – грохнул Майский и тут же полез обниматься. - Костя, - Рогозина улыбалась профессионально-отстранённо, но было понятно, что она рада его видеть. – Доброе утро. Раз все в сборе, товарищи офицеры, позвольте представить майора Лисицына, Константина Львовича из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Переведён к нам в рамках программы обмена опытом. Прошу любить и жаловать. Аллочка душой не покривила – майор и впрямь оказался охренительным. И Костя, отвечая на крепкое рукопожатие, невольно вспомнил, какими нежными могут быть эти сухие сильные пальцы, и на что способен этот улыбчивый рот. - Очень приятно, - усмехнулся Лисицын. – Надеюсь – сработаемся. *** В дверь позвонили, когда Костя уже собирался предаться разврату в объятиях Морфея. Часы показывали десять. Детское, в принципе, время, но Костя за день набегался так, что гудело всё – руки, ноги. Даже волосы на голове. Хотелось только одного – упасть под одеяло и задрыхнуть до утра. Желательно без сновидений. И теперь Костя жалел только об одном – об отсутствии у него автомата Калашникова с полным рожком патронов. Убивать хотелось немилосердно. За порогом обнаружился Лисицын. Он стоял, сунув руки в карманы джинс. И от одного его взгляда Косте внезапно стала мала кожа. Сколько они друг на друга пялились? Минуту? Две? А потом Костя сделал шаг в сторону. Они добрались до спальни… как-то. Если честно, Костя слабо помнил. Кажется, они что-то уронили. Неважно. А потом Костю распяли. Наполнили до самого края – крупным, твёрдым. Раскалённым, как полуденное мадридское солнце. А потом они провалились в оргазм, как некоторые проваливаются во тьму. И было это невероятно. *** - Ты какого чёрта Стивом назвался? - Да бог его знает. Ты по-английски совсем без акцента болтаешь. - Ты тоже, - Костя провёл ладонью по спине Лисицына сверху-вниз. Спина была гладкой и влажной от пота. Они лежали переплетясь ногами, и Лисицын уткнулся ему носом куда-то за ухо, щекотал дыханием: - Три года в Лондоне. Не можешь – научим, не хочешь – заставим. - Бонд, Джеймс Бонд, - не удержался Костя. Лисицын хохотнул, приподнимаясь на локте. - Уже пора? – Костя чуть раздвинул ноги, сгибая правую в колене, закинул руку за голову. Да, он выпендривался и ничуть не стеснялся этого. Лисицын окинул его взглядом, точно ещё раз раздел, усмехнулся коротко: - Вообще, я ещё не всю программу-минимум отработал. - И чего ждёшь? Свистка судьи? *** Злющая, красная, как переспелый томат Людочка пулей вылетела из подъезда, кажется, даже не заметив Наташку, и унеслась, с такой силой впечатывая каблуки в асфальт, точно убить кого хотела. Это было странно. Людочка, насколько знала Наташка, не злилась никогда. Совсем. От злости морщины появляются. Она вообще большую часть своего существования источала кошачью томность. Даже стоя в очереди на кассу в соседнем супермаркете. Ну, а вдруг рядом мужчина какой подходящий окажется, а тут она. Во всеоружии, так сказать. К тому же Людочка всегда была дружелюбна с Наташкой. Порой даже слишком. Причина была ясна, как дважды два. Людочке до смерти хотелось замуж за Костю. И хотя сама Наташка держалась с ней подчёркнуто отстранённо, Людочку это совершенно не смущало. Она продолжала щебетать, хихикать и при каждой возможности вываливать на Наташку ворох никому не нужных сплетен про абсолютно незнакомых людей. Дверь в квартиру брата Наташка открыла своим ключом. Вопль «Братец, подъём!» застыл у неё на губах – дорожка из раскиданных вещей вела от входной двери вглубь квартиры. Наташка скинула туфли и как можно тише прокралась к спальне. От увиденного её мгновенно бросило в жар. Они лежали, занимая собой всю немаленькую Костину кровать. Сам Костя на спине, широко раскинув руки, и крепко обнимающий его незнакомый мужик. Наташке не было видно его лица, только черноволосый затылок и широкие плечи, переходящие в мощную спину. И пусть все стратегически важные места были прикрыты простынёй, но Наташка в любом случае не планировала оказаться настолько близко к личной жизни старшего брата. Она аккуратно прикрыла дверь в спальню, так же на цыпочках доскакала до кухни, выгрузила в холодильник контейнер с блинчиками. И, оставив заранее подготовленную записку, проворно вымелась из квартиры. Уже паркуясь возле своего офиса, Наташка сообразила, почему Людочка была такой злой – Костина спальня напрямую примыкала к спальне в квартире Людочки.