*** *** ***
Голова Хани лежала у Лейлы на коленях, она гладила его по волосам. Он перевернулся на бок и свесил руку с дивана, вниз по запястью сполз золотой браслет-цепочка, тот, который Лейла подарила ему в свадебном путешествии. «Это я должен дарить тебе золото», - Хани ласкал ее взглядом. Лейла встала рядом с ним на колени, достала браслет и застегнула у него на запястье. «Твоя очередь побыть моим нежным цветком, - Лейла возилась с замком, когда она закончила, она погладила его по руке – от запястья к закатанному рукаву рубашки. – Дай мне представить, что я купила тебя у твоих родителей за стадо коз или белоснежных верблюдов». «Едва наступило утро, и ты уже изо всех сил оскорбляешь мой слух, - Хани привлек ее к себе, Лейла завалилась на бок. С ее рук еще не сошли следы свадебной хны. – В семье может быть только один господин. Который решает, распоряжается, и... скучает на верхушке своей башни из словной кости, как хороший консервативный муж». «А ты консервативный муж?» – спросила Лейла, прижавшись щекой к его щеке. Хани прикрыл глаза, массируя ее затылок. «Человек большой власти иногда хочет всю эту власть отдать ради того, чтобы побыть бедным пастушонком у ног своей возлюбленной». - Ты очень устал? – спросила Лейла, глядя его по волосам. - Немного, - сонно сказал Хани. – У наших американских друзей утомительный часовой пояс. - Я слышала, одного из них ты выслал. Что он натворил? Даже с Хофманом у вас не заходило так далеко. У Хани на виске запульсировала венка. Лейла поцеловала его в висок, трогая за мочку уха. - Кто тебя больше раздражает, Хофман или Феррис? - Не совсем то слово, - не открывая глаз, Хани уперся плечом в диван и повернулся на спину. Он пожевал губами и, наконец, сказал: - Утомляет. Это все крайне утомительно. - Что Хофман хочет? - Хофман хочет, чтобы все было как он хочет. На то, чтобы сдерживать его уходит столько сил, времени, - поморщился Хани. – Он берет таран туда, где нужна игла. Для умного человека он бывает невыносимо глуп. - Мне нравится Феррис, - сказала Лейла, трогая Хани за пуговицу. - Ах вот как? – Хани приподнял брови. – Достаточно быть молодым и красивым, чтобы тебе понравиться? Я скажу нашим друзьям впредь присылать старых и уродливых. - Он и тебе нравится, - Лейла хмыкнула. Хани взял ее лицо в руки, сминая щеки между пальцев, и она наклонилась над ним, перебрасывая рассыпавшиеся волосы через плечо. – Он умирает как старается тебе понравиться. Ах, Хани-паша! Ах, цитаты из Корана! Ах, я даже говорю по-арабски. Может, это он в тебя влюбился? - Я знаю одну женщину, которая поступила со мной так же. И она добилась успеха. Хани смотрел на Лейлу из-под наполовину опущенных ресниц, и она ответила, откровенно дразнясь: - Это все потому, что ты любишь лесть и любишь, когда тебя обожают. Потому что ты король и хочешь видеть подданых на коленях. Хани приложил палец к губам, наклоняя голову с изысканной скромностью: - Я не король, я лишь скромный слуга короля... Не моя вина в том, что никто не старался достаточно хорошо, чтобы превзойти меня в том, что я умею делать немного лучше других. Лейла положила ему ладони на лицо, Хани стряхнул их, согнув ногу в колене, он уперся в диван и вернул сползшую голову на колени Лейлы, поймав прядь ее волос между пальцев. - Ты еще тщеславнее чем я, хабиби. Разве ты не любишь свое отражение в моих глазах? - Я целомудренней, чем ты. Я люблю свое отражение только в твоих глазах.*** *** ***
Феррис вышел покурить, натянув капюшон толстовки на голову. Он смотрел на сосны слезящимися от ветра глазами, глубоко затягивался, и думал, что это была плохая, очень плохая, очень-очень-очень плохая идея. Если Хани узнает, он уничтожит Ферриса везде, куда дотянется – а у Хани Салаама длинные руки, они покрывают весь Ближний Восток. Это даже не была идея Хофмана, это была его идея – вдохновившись идеями Хофмана, Феррис решил получше изучить Хани Салаама и узнал кое-что, что ему знать не следовало. Фигур уровня Хани нельзя шантажировать. Фигуры уровня Хани скорее заставят тебя пожалеть о дне, когда святотатственная мысль усложнить им жизнь, решив свои проблемы за их счет, только посетила твою голову. К счастью, насколько Феррис знал, две эти пленки не имели копий. Они были только у него. И даже Хофман о них не знал, потому что если бы знал, они бы камня на камне не оставили от сотрудничества между иорданской разведкой и ЦРУ. А все потому, что на обоих пленках были отрывки встреч Хани Салаама и Лейлы Петроччи еще до того, как она стала его второй женой, но уже тогда, когда Хани Салаам был женатым отцом двоих детей. Качество было отвартительное, лента шипела и плевалась, Феррис не думал, что эти древние камеры, которых в свое время наугад насовал его предшественник, еще что-то записывали, но если первую запись еще можно было замять, то вторая нанесла бы удар репутации Хани Салаама намного больший, чем простой адюльтер. На первой пленке Хани Салаам, взяв Лейлу за горло, принуждает ее опуститься на колени и расстегивается, придерживая ее голову рукой. Она прижимается щекой к его бедру и смотрит на него снизу вверх, зрительный контакт такой интенсивный, что Хани не мигает, как змея. Он держит член в руке, мнет его, и приказывает: почти не слышно, но Феррис додумывает по губам. «Ты помнишь, что в тебе принадлежит мне?». «Все, господин». «Сегодня я хочу твой богохульный рот, - говорит Хани, лаская подбородок Лейлы. – Твой грязный рот, исторгающий хулу и проклятия, я займу тем, что он делает так хорошо». Лейла приоткрывает рот, она возбуждена, она тяжело дышит. Она сосет его пальцы, а потом Хани ловко берет ее под челюсть и вкладывает в него свой член; надавливая ей на затылок, он принуждает ее заглотить его глубоко, до самого основания. Лейла давится, содрогаясь, но ее рука римтично двигается между бедер; Хани же издает глубокий стон, запрокилывая голову к потолку, и прикрывает глаза. На второй пленке – вторую пленку Феррис первой бросил в костер, разведенный в бочке – на второй пленке все куда менее объяснимо. Феррис понимает Хани Салаама, от Лейлы исходит что-то, что может заставить захотеть именно этого – но Хани Салаам последний человек, которого Феррис мог или хотел – теперь он только хотел это все развидеть – представить прикованным к кровати наручниками. Когда Хани стонет, Лейла отвешивает ему пощечины. Она то скачет на нем, то трется бедрами о его бедра, но когда Хани начинает дрожать, когда он уже близко – она приподнимается, выпуская его, или снижает темп, и только смеется, когда он требует прекратить эту пытку. «Проси меня, - говорит Лейла, сжимая его горло обеими руками. – Умоляй. Может быть, я разрешу тебе освободиться, может быть – нет. Великий и ужасный Хани Салаам, каково это, когда женщина пользуется твоим членом для своего удовольствия, и все, что ты можешь – это умолять?» И Хани Салаам умоляет. Он просит ее дать ему то, чего он так желает – он умоляет ее разрешить ему кончить – потому что он больше не в силах это терпеть – потому что наслаждение слишком сильно, и он полон, как сосуд, и он больше не может сдерживать себя – и с той самой минуты что он впервые увидел ее, он хотел, чтобы она использовала его для своего наслаждения – и теперь все, о чем он может просить – это милосердие. Он открывает рот и сосет пальцы Лейлы, которые она заталкивает ему в рот. Феррис тоже открыл рот, пока смотрел, и пронес мимо него вилку. Когда пленка расплавилась, он бросил сверху вторую запись и докинул дисками. Что бы там Хофман не говорил, есть секреты, которым лучше лежать там, где они лежат.