Небесный, а не голубой, дебил ._.

— Ну, и кто ты такая? — Властно требовал ответа низкий глас, но как бы играючи, пока она недоуменно зыркала по большому помещению в нефритово-светлых тонах, и как шатенка успела сообразить, это был тронный зал. — Откуда ты? Почему дрыхла в моем саду? — Ведь недалеко от центра, на нехилой такой вершине цвета слоновой кости, сидело... это... «Д... Д-да чтоб ты сейчас тем мотти подавился, пап... и подох нахер... Тц, вот же ж. Это несильное благовоние, пироженка, это несильное благовоние! Ага, блять... действительно, слишком слабо жмыхнуло... О-о-ой бля-ять... Какой год-то вообще?» — Мда, пока сонную тащили к Его Превосходительству, мозг толком и не работал, зато сейчас, когда она видит эту унылую двуликую рожу, все идет как швейцарские часы... Что ж, есть время обдумать план побега, ну, или добавить ещё один пункт к уже имеющемуся огромному тому «Тысяча и ещё дохренище причин, почему стоит отказаться от такого отца, как Годжо Сатору». — Ну, чего? Язык проглотила? — Сонливо вздыхает в тыльную сторону кисти Король проклятий, двумя парами щёлок внимательно разглядывая нежданную гостью. — И что на тебе за такое странное одеяние? «Ва-ау, все пальцы в одном месте... отец, Вы бы от счастья рассудок потеряли... — Ага, она знает о чем нужно думать в такие моменты, каждый день же в прошлое на плюс-минус тысячу лет переносится. — Да он же меня растерзает... — Но здравые мысли все же иногда проскальзывают. — Секунду, чего? Одеяние странное?.. Чувак, я, конечно, не осуждаю, но на тебе женское кимоно. — Но, к сожалению, также и выскальзывают...» Сукуну пока не сильно трогает ее ступорное молчание, пока он может ещё раз, более детально, пробежаться по ней пытливым взглядом, ибо выглядит девка действительно чудаковато. Коротких волос у него при дворе не носили даже рабыни, а за такую короткую юбку это личико отхлестали бы и в публичном доме: «Выше колена... — По-ханжески хочется приложить три пальца к переносице Рёмену. — это ж надо.». Признаться, если бы не эта юбка, он бы с ювелирной точностью подумал, что это всего-навсего паренёк, всего-навсего со смазливым личиком. Но нет, пронзительные голубые глаза, что испуганно бегали из угла в угол потому, что лишь бы на нем не остановиться, принадлежали маленькой девушке. Хотя... второй размер груди демона бы убедил куда сильнее, но у нее такая свободная одежда, что замечает он это не сразу. Ято не ведёт себя естественно, однако и голову в пол перед ним не опускает, поэтому у Сукуны просто масса вопросов, а самый главный — «Серьезно?.. Не знаешь кто Я?». О, конечно мимо, Ято прекрасно знает Рёмена, да она ещё никогда так людей за руки и лицо не хватала, чтобы наорать на несущий очередную херню в ее адрес рот и нагло вылупившийся на неё глаз. Уже ведь три года терроризировал бедного Итадори, так и общались. Да простит ее Юдзи, ангельское его терпение. — Ты что, немая? — Продолжал он наседать, к ее огромнейшему удивлению, довольно таки спокойно. Лениво подперев подбородок кистью, он вздохнул, ведь ответа снова не последовало. Да ладно, девушка была занята обмазговыванием ситуации, а конкретно: как бы ей по-тихому улизнуть, дабы подождать своего пробуждения в другом, более комфортном месте, ну, и не сдохнуть желательно, потому что в этом случае она, вообще, не проснётся. Взглянув краем глаза на обоих служивцев, которые так любезно привели ее сюда под ручку, она думает: в какой момент лучше зацепиться своими глазами за их разум — единственный выход, если учитывать ее безоружность... не-ет, сейчас в рукопашном лучше не тягаться, ещё и этот ни дай Баже подключится... да нет же, зрелище, конечно, обещает быть занимательным, но без вариантов... Из мыслей, именуемых как «А если...» ее вытягивает ещё более требовательный, чем до этого, тон, Годжо дергает головой, нелепо оступаясь на шаг назад, но натыкается лишь на сложившиеся у неё за спиной катаны. «Ну и блядство...». Темные радужки Сукуны опасно сверкают. — У меня богатая сокровищница, но даже там не хранится терпение, женщина, не испытывай последнее. — Простите меня! — Неожиданно выкрикивает девичий голос так, что у Короля проклятий в моменте зрачки расширяются на двух парах, а катаны за хрупкой спиной ещё теснее идут внахлест. Лишь привлечение нужного внимания. Придумывать сейчас ложь — только зря время и нервы тратить, и не только свои, между прочим, поэтому вспомним про «А если...». — Сукуна, — Буравит его глаза, сосредотачиваясь, сцепляет их каналы, и как же ей на руку, что он сам с ней заговорил, теперь даже распыляться не придётся. — не следуй за мной. Еще недавно расширенные зрачки демона резко сужаются, приоткрывается рот, вот он, эффект «Овощного зомби» на неопределенные десять, плюс-минус, пятнадцать минут. Не дожидаясь, пока он что-нибудь скажет, она молниеносно разворачивается, быстро ловя взгляд двух озадаченных, бросая им четкое: «Замрите.», в маневре отталкивается от «мертвых» высоких плечей и перепрыгивает через катано-крест. Как прекрасно, этот самоуверенный во всех эпохах демон не приказал затворить огромные сёдзи, а она убила меньше времени, не прелесть ли? «Лишь бы ты этого не вспомнил...», все о чем думает бунтарка, чуть ли не улетая в сторону из-за своей же скорости. Тупой, сука, мрамор. Да и ботинки сейчас какие-то неудобные, но все что ей остаётся, это бежать, бежать, не останавливаясь ни на секунду, бежать, да подальше, и главная задача — миновать дворец. — Так ты игры любишь. — На грани скалится демон. Сукуну Рёмена, Короля проклятий, Двуликого демона, не провести какой-то там шаманке, однако признаёт: на аж целых полминуты его разум помутнел до состояния трёх так бутылок саке. А вот у его стражников уже начали идти слёзы, ведь тело напрочь перестало поддаваться простым рефлексам и инстинктам, они даже не дышали. Здесь Ято, конечно, перестаралась от спешки, но у Рёмена почему-то только лыба натягивается, явно недобрая, но лицо выглядит более, чем довольным, «Вот же ж стерва.». — Что ж, надеюсь я правильно понял, и это догонялки. Хорошо. — О, значит, как умеешь... а вообще-то не так плохо. — Это ж надо быть в таком приятном удивлении, находя на каждом телепортационном перемещении живые статуи своих слуг и стражников, и пока Ято думает, что скоро капилляры в ее глазах лопнут от давления нахрен, почти добежав до выхода на свежий, его оскал трещит. — Проиграла, голубоглазка. — Прям по швам. — Ещё нет, двумордый. — Сильно упираясь в резные, угольные двери, Ято тяжело дышит, и вновь устремляет две сияющие склеры в совсем накрывшиеся тьмой Рёмена. «Когда это ты так близко, блять, подошёл?!» — Спи, урод! «Ну могли же по-нормальному... — С деланным сожалением вздыхает двуликий.» — Слишком много болтала. — В усталом пренебрежении поучает он. — Хотя и могла бы ненадолго вырубить... Тц, женщины. — Он больно притягивает ее второй парой рук прежде, чем команда потеряла всякий смысл из-за быстрого разрыва зрительного контакта. — Да тебе бы самой поспать, деточка. — Верхние руки с силой обхватывают полохматившуюся в бою голову, прижимая затылком к груди, надавливая двумя фалангами на зажмуренные глазные яблоки. Он причиняет ей нестерпимую боль, впиваясь остриём ногтей в мягкую кожу, одежда продырявлена, а также адскую мигрень сжатием черепушки, не говоря уж о том, как он давит на закрытые веки, но, черт, брыкаться девчонка не перестаёт, чем только сильнее выводит из себя Короля. — Глазки-то уже покраснели, да? — Он слышимо скрипит зубами и шикает, когда вместо ответа Ято отрывает ноги от земли, и делая резкий разворот бёдрами, бьет коленом куда нужно. Сукуна едва сгибается, но ноготь каждой фаланги на второй паре рук глубоко проникает меж рёбер, вынуждая шатенку пронзительно заорать. Пользуясь моментом, он нагибает слишком безмятежное лицо, в данной-то, блин, ситуации, ближе, чтобы отпустить тихую угрозу: — Ещё раз дёрнешься, и с твоими красивыми, большими глазками будет то же самое... Знаешь, в моем саду растут одни цветочки, они такого же цвета, ты, верно, и не разглядела их в темноте, но они и правда завораживают... Поэтому мне будет очень жаль, если я «случайно» проткну твои глазки, а тебе? — Ято в миг каменеет, как те люди, недавно так легко поддавшиеся ее гипнозу, все же шепчет поражённое: «Не надо...», а Сукуна довольно улыбается такой резкой сменой положения, садисткие наклонности у него, как и угрозы, не из пальца высосаны. — Но с другой стороны, я же могу аккуратно извлечь их, да-а? — Демон хмыкает и делает вид, что задумывается. — Начну с них свою коллекцию, буду любоваться, когда душе угодно... Как тебе идейка, голубоглазка? «Вот же ж урод.» — Не надо. — Ещё раз тихо повторяет шатенка, прекрасно понимая, что сейчас реально без глаз остаться может. Это же, блять, Сукуна. А она так боится стать бесполезной. На губах Рёмена красуется улыбка первородного садиста, кончики пальцев, настойчиво лежащих на глазах становятся влажными, он позволяет себе усмешку подстать. Она боится стать бесполезной без своих глаз, но и Сукуне они приглянулись не только из-за цвета. — Ну тихо. — Не убирает рук от ее затылка, однако даёт почувствовать на глазах свободу, с извращенским удовольствием вытирает безудержные дорожки влаги, все так же мурлычет у уха. — Лучше порадуйся, что на твоём лице они явно будут смотреться лучше, чем за стеклом, м-м? Он равнодушно запрокидывает голову, не спеша вздыхает, — Весь главный коридор мне за полминуты перебила... А они ведь уже мертвы, ты знаешь? — Ято ощущает, как пальцы его руки жестким гребнем пропускают ее волосы, а затем снова знойное дыхание над ухом. — А теперь твой неудавшийся трюк. Смотри... — Да нет, ей и первой реплики хватило, чтобы забрыкаться с новой сильной, что у двуликого аж четвёртый глаз задергался, безжизненно цокая, он по-новой тревожит старые раны, утихомиривает практически сразу же, с глухим шиканьем и прячущимся за опущенными волосами оскалом, все как нужно, Сукуна почти терпеливо улыбается. — Смотри, голубоглазка, раз уж собралась кого-то усыпить, сначала нужно выбрать способ: грубый, или... более щадящий. Они оба эффективны, тебе какой показать?.. О, подожди-подожди, молчи-и... — Для верности когтистая рука тесно ложится на бледно-коралловые губы. — Уверен, ты бы предпочла более щадящий, я прав, а, голубоглазка? — Сукуна убирает руку, но Ято дергает подбородком в сторону и молчит, ну и ладно, Сукуна сам решит, что будет значить для него ее молчание. — Ты уж прости меня, позволил себе лишнего, я не изверг, но ты ведь первая начала. — «... Че-е-е?.. Позволил себе лишнего?.. Не изверг? Папа... хотя пофиг, ты не поверишь.». И без этого большие глаза Ято, становятся по пять копеек от того, насколько просто с его уст слетает сожаление. «У тебя настроение от наличия пальцев что-ли зависит, джентльмен хренов?» — Может, пока баюкаю, хоть имя своё назовёшь? А то нечестно получается, мое-то, как выяснилось, ты знаешь. — Сдохни. — Ну, в принципе... а на что он, блять, надеялся? Коротко и ясно. — Ла-адно, — Однако... Рёмен, видно, особо много медитировал раньше, иначе она не понимает этой спокойной усмешки в нос. — тогда давай так: как проснёшься, скажешь мне своё имя, а я отведу тебя в сад, который тебе так понравился, и покажу те цветочки, равноценно же, голубоглазка, согласись? — Она, сухо всхлипывая и сглатывая, не собирается ему ничегошеньки отвечать, она хер теперь знает, что делать, а он и не собирался ждать ее ответа, или вытягивать клещами. Успокаивающе холодная рука скользит вниз по мокрому лбу, плавно унося за собой все напряжение, как и шёпот у шеи. — А теперь, спи... **** После, казалось, долгого застоя, в нос ударяет влажный запах алоэ, чьи-то пальцы мягко пропускают короткие, шатенистые волосы, лицо ненавязчиво промакивают холодной марлей. Первое, что видит Ято, это белая пелена, из-за которой ей тяжело проморгаться, поэтому рука слабо приподнимается, чтобы смахнуть с глаз этот пропитанный чем-то материал, но ее перехватывают и осторожно возвращают на место. — У тебя глазки кровоточат, не трогай компресс. — Папа? — Рука Ято уже увереннее поднимается вверх, прощупывая согнутое колено, на котором она лежит. — Ну а кто ж ещё? — Мда, иногда у Сатору хватало одной только фразы для того, чтобы взвенчить любого. Потому сделав ловкий кувырок через его плечо, приземлившись позади и поймав белую повязку прямо у земли, она показывает, что познала свой путь ниндзя ещё в тринадцать. — А это ты мне скажи... — Гневно шипит девушка, обещали ей, значит Снежный фестиваль, на который они ездили четыре с половиной месяца назад, чтобы вкусить тех самых фисташко-малиновых мотти, и второпланово скатать по скульптуре в личном соперничестве, а в итоге?.. В итоге она не знает кого и благодарить за своё пробуждение. — Ты что, старик, теперь сам захотел ходить к стоматологу и лечить свой кариес? — Ехе, — Нервно поворачивает корпус на девяносто мужчина с белой тряпкой в руке, совершенно не понимая гнева в свою сторону. — пироженка, а в чем, собствен... — Ехе?!... А ну вставай, пап, ты учил, что бить нужно только равных... — Ну это ты, конечно, загнул… а-а, детка, хорошим девочкам вообще не следует бить своих пап... — Аргумент для Ято убеждением не послужил, поэтому она начала надвигаться сама, давая Сатору повод отпрыгнуть к стене. — Пироженка, прежде, чем ударить папочку, вспомни, что он тебя очень любит, — Кого-кого, а вот своих детей Годжо никогда не умел убеждать, ведь они, что Ято, что Мегуми, знали сенсея, как облупленного. — даже несмотря на то, что тебе нравится старбакс, поэтому, если ты идёшь ко мне не чтобы крепко обнять, лучше не иди! — Хорошие папы не пытаются избавиться от своих детей! Ай... — Почувствовав, как из одного глаза под давлением ринулась горячая капля, она провела по щеке ребром ладони, и не заметив, что Годжо, по всем правилам хлопочущей мамочки, уже стартовал в ее сторону. — Черт... — Ой-ой-ой! Ну говорил же не трогать компресс! Невтерпёж ей наорать на меня было. — Осторожно отнял он кусок склизкой материи и начал заботливо вымакивать кровь. — Что творишь? — А ты? — Психованно выворачивает подбородок из пальцев Сатору девчонка, устремляя раздражённый взор вверх. Годжо снисходительно вздыхает, да, никто и не говорил, что дети, а тем более свои — это легко, но он справится. Жаль, конечно, что в таких ситуациях ему нельзя, как всегда, отшутится, был бы он перед кем другим, но справится. Всенепременно. — Детка... Я ведь даже не знаю, где ты была, давай ты мне с... — В аду. — Хорошо... — Снова терпеливый вздох в ответ на это загробное выражение и тон. — То есть плохо! Очень плохо. — Мгновенно исправляется беловолосый, протестующе маша ладонями перед собой, завидев, как мрачный взгляд быстро превратился в убийственный. — Давай я снова сяду, ты положишь свою головку на мои колени, и все-все расскажешь... — Немного поколебавшись, Годжо всё-таки решается на подвиг, и положив ладонь на лохматую макушку, клонит к своему боку. — Идёт? — Чай сделай. — Отлипает она, но, к счастью Сатору, ни разу не желчно, скорее нехотя. — С мотти? — Хитровато давит он ухмылку, уходя в сторону кухни, совмещенной с гостиной, где они и проводили сей ритуал. — Конечно с мотти. — Смотрит она ему вслед, словно он задал самый глупый в мире вопрос. — Мне же, в отличии от некоторых, не до них было. — Съел семь штучек. — Ой-й... ну зачем... — Ч..? Ага... Что ж, проси доктора Мацуо держать тебя за ручку, в этот раз, инфантильный старик, ты, действительно, пойдёшь один. — Э-эй?! — Ну нахер, пап, это была последняя капля, я переезжаю в общежитие. — Ага, а я поспособствую всему, чтобы тебя даже на порог не пустили. — Э-эй?! Я впервые о об этом заговорила. Почему нет? Мне, блин, уже семнадцать. — М-м-м... мне все равно. — ... Пойду позвоню Мегуми. — Долго не болтайте, чай скоро будет готов. — Доносится из кухни радость сквозь зубной скрип. — Ох не знаю-не знаю, отец, когда речь заходит о том, какой Вы козел, его просто не заткнуть... как, в принципе, и меня. **** Раздраженно клацая по клавиатуре смартфона, чтобы вбить энный запрос натерпевшемуся за двадцать минут гуглу, розоволосый качает головой, в который раз заводит зрачки к мозгу, а если коротко — ненавидит Сукуну. — Этот? — Итодори долго вглядывался в картинку, не понимая, чем этот оттенок отличается от предыдущих, ну типа, ладно форма, но оттенок, КАРЛ, оттенок, блять! «Даже спрашивать не буду...». В общем, да, Итадори долго вглядывался, но Сукуне хватило и секунды, чтобы понять, что пацан — дальтоник. — Пацан... ты слепой, или тупой? — От этого мрачного, риторического вопроса Юдзи готов расхуярить свой телефон об стену, но нет же ж, у Юдзи встал вопрос дрочки, и слишком болезненно, поэтому он просто обязан вытерпеть все, что диктовал ему великий манипулятор. — Ты че, голубой от небесного отличить не можешь, дебил? — Да во всем мире столько «небесных» — Услужливо выделяет парень акцентом «голубых кровей», чтобы, как следует, угодить его Величеству. — цветов нет, сколько я уже настрочил и пролистал в поисковом запросе, не то что в Японии! — Да ладно тебе, зато разбавил запросы с порнушкой, не вижу ничего страшного. — Язвительно хихикает Рёмен, но поймав тяжёлый, что кирпич, взгляд Юдзи, коротко прочищает горло. — Слушай, если ты в глаза долбишься, ориентируйся на цвет глаз пиздючки незрячего еблана Годжо. — Чего? Ай, блять... — Данная информация обескуражила веснушчатого также, как и падающий из рук-крюк телефон обескуражил его лицо. — Ято? — Будто у него ещё одна есть... Ну, че смотришь? Ищи, блять, давай... Погоди-погоди, открой эту. — О-о, ты, наконец, соизволил помочь. — ... Рот свой замолчи, если не хочешь испытывать себя ещё какой-нибудь неопределённый срок. — Немофилы, американские незабудки, или голубоглазки... — Нудно ворчит парень, краем глаза наблюдая за широко раскрытым двуликого на своём бицепсе. — Они? — Они... где их можно достать? — ... Да ты конченный... я не полечу на восточный остров ради цветов, легче семена заказать. «Это долго. — Омрачается Рёмен, но сдаваться не собирается, есть ещё один козырь.» — А за возможность перепихнуться с реальной женщиной? — ... Ты... ну и мразь же ты, Рёмен.