Соседи

В последние дни мы с Рыбкой видимся крайне редко. Я почти все свободное время торчу в спорткомплексе, либо помогая разгребать бумажные завалы, либо тренируя мальчишек. Но сегодня наконец-то удалось сбежать пораньше, поэтому первым делом мчу домой, где надо побриться, а то Юля вчера намекнула, что борода мне не идет. Мне и самому она не нравится, но быть уставшим мне не нравится куда больше, а тратить драгоценные минуты сна на бритву в моей ситуации просто неразумно. Первым делом закупаюсь продуктами, искренне не понимая, зачем продолжаю таскать еду к себе, если потом это все кочует на этаж ниже. Принимаю душ и даже запускаю робот-пылесос, задерживаясь и наблюдая, как он мило разъезжает по квартире и ловко лавирует между выступами. Рыбка первой выходит на связь, сообщая, что задержится. Следом летит фотография из кафе, на которой улыбается Маша, помню ее со школьных времен, но как вернулся в город, еще не пересекался с ней. Давлю приступ ревности в зародыше и пишу, как сильно соскучился. Не хватало только превратиться в истеричку, ревнующую к каждому столбу. Но мне так мало моей Рыбки, что хочется прогуляться до кафешки и потом вместе идти домой. От этой мысли отказываюсь, иначе правда буду выглядеть как параноик, поэтому, закончив с делами, плетусь на кухню, решая побаловать себя жареной картошкой. Выходит не слишком хорошо, о чем оповещаю Рыбку. Когда через время раздается звонок в дверь, я решаю, что это Юля пришла меня спасать, поэтому открываю не глядя, натыкаясь на Жанну. Она снова во всеоружии (в платье с глубоким декольте), только на этот раз решила задобрить меня еще и сладостями. А я так радостно открыл, что теперь точно быстро не отвяжется. — Жанна Валерьевна, добрый вечер, — держусь подчеркнуто вежливо, на что соседка недоуменно хлопает глазами. Ну да, ждал другую, поэтому и прискакал как довольный пес, услышавший хозяев еще на лестнице. — Максим… Александрович, уж не надеялась застать вас дома, — врет нагло и приторно улыбается, а мне становится противно. Нет, это ж надо так отчаяться, чтобы вешаться на меня, когда я ни словом, ни делом не дал понять, что заинтересован в ней. — Поэтому сразу с пирогом? — едва не усмехаюсь и хмурюсь, слыша возню на лестнице. Кого там еще несет? Пьяного соседа? — Я… В общем, извини меня, пожалуйста, в прошлый раз вышло не совсем так, как следовало бы, — она нервно посмеивается и поджимает губы, глядя на меня снизу вверх. Не, ну был бы свободный мужик — поплыл бы, а сейчас на меня такие приемы не действуют. — Надо повторить более культурно. А пока возьми пирог. И футболку, ты забыл тогда. Черт меня дергает посмотреть на того, кто это затих на верхней ступеньке и наблюдает теперь за драмой. Перед соседями все надо прояснять жестко и сразу, иначе прослыву потом блядовником, который за каждой юбкой разведенной увивается. Взгляд натыкается на Рыбку, бледнеющую в один момент. Она хватается за перила и смотрит на меня остекленевшим взглядом, от которого становится больно в момент. Навыдумывала, а я опять козел. И если в прошлом я и правда накосячил, то сейчас-то нет! Грудь разрывает изнутри, хочу наплевать на все и броситься следом, но она уже разворачивается и смахивает слезы со щек. — Юля, стой! — кричу, надеясь образумить ее, но куда там. Она летит вниз так быстро, что, если бы я сразу помчался за ней, не догнал. А тут еще и Жанна. Закрываю глаза и делаю тяжелый вдох — внутри все сдавливает от боли и несправедливости, но проблемы нужно решать поочередно. И первая на очереди — соседка по лестничной площадке, слишком уж довольная для того, что только что увидела. — Может, чаю? — Какой, нахрен, чай, Жанна? — срываюсь на нее. — Спасибо за пирог и за майку, — забираю последнюю из ее рук, — но на этом все. Никаких других разов, никаких тортиков и намеков. Я другую люблю, Жанн, — вижу, как на этих словах она грустнеет и тупит взгляд. Неприятно? Мне вот тоже не очень хорошо сейчас. Но ничего, пройдет, она женщина сильная, раз сына адекватным хватает ума растить, то и с драмой сердечной справится, — все остальное не интересует. Так что не лезь к нам и про меня забудь. Слышу всхлип. Ну еще одна. Все давайте тут разревитесь и еще плакат растяните «Краснов — мудак». — Но ты к Димке так хорошо… я и подумала… — Что ты подумала, Жанна, из своей головы выбрось, — отрезаю. — А сын твой — парень хороший, я ему по-человечески помочь хотел, без всяких дополнительных смыслов. Так что завязывай сырость разводить, — тяжело говорить. Подвинуть бы ее да вниз рвануть за Рыбкой своей. Но если сейчас не решить все — не отвяжется, а мне надо, чтобы навсегда отстала и не мешала. Она вытирает слезы и сильнее сжимает блюдо с пирогом. Отвратительное зрелище, мне даже немного ее жаль. — Максим… — тихо всхлипывает. — Что еще? — уже откровенно бешусь, сдерживаясь из последних сил. Она не решается посмотреть в глаза, и я не знаю, чего ждать: признания в любви до гроба или ругательств. Давайте уже второе, да я пойду. Слушать ее сил нет, ей-Богу. — Я там Юле… — замолкает, хватая ртом воздух. Ну приехали! Что там еще было? Хочется хорошенько ее встряхнуть за плечи и допытаться ответов. — В общем, я не знала, что у вас все так серьезно, ну и сказала, что натравлю проверку на тебя раньше, и секцию прикроют… если… — она уже рыдает то ли от стыда, то ли от страха передо мной, — если она тебя не бросит. Бля-я-ядь. Как можно быть такой идиоткой в тридцать лет, а? Еще и выдумала все удачно, когда проверку перенесли. Все-таки хватаю ее за плечи и легонько встряхиваю, вынуждая посмотреть мне в глаза. — Послушай меня внимательно, Жанна… Валерьевна, — выдыхаю, безуспешно пытаюсь успокоиться. — С этого дня ты и на пушечный выстрел к Юле не подойдешь. Встретитесь на улице — обходи ее стороной, а если столкнетесь у лифта — иди по лестнице. А со мной общаться только по вопросам баскетбола и исключительно в рабочее время и на рабочем месте. Поняла? — Прости, Максим! — отчаянно молит одной рукой вцепляясь в мое запястье, но я отстраняю ее от себя и высвобождаюсь из хватки. — Прости, пожалуйста, знаю, что сглупила, — так и стоит в двух шагах, не решаясь подойти ближе, пока я беру с тумбочки ключи. — Не у меня тебе прощение просить нужно, Жанна. Не у меня, — захлопываю дверь и ухожу, надеясь, что Рыбка опять не закрылась на все замки. Твою ж дивизию! Угораздило вляпаться в такое дерьмо, а! И главное, как теперь доказать Рыбке, что единственная соседка, с которой у меня что-то было — это она? Ага, было. Теперь только и тешиться воспоминаниями. Блядь! Бью со злости по стене и прыгаю вниз через три ступеньки. Дверь не заперта, и я хмурюсь, тихо проходя в квартиру. Прислушиваюсь к звукам, и сердце останавливается, когда слышу, как тихонечко плачет моя Рыбка. Не дошла даже до спальни, свернулась калачиком на диване и ревет, аж трясется вся. Больно ей, а мне самому от себя становится тошно. Довел. Сажусь рядом и касаюсь ладонью спины и плеч. Она вздрагивает, быстро смотрит на меня, а потом отворачивается и ревет навзрыд. Никогда не думал, что может быть так больно от чужих слез. — Юль… Рыбка, пожалуйста, не надо… — она прячет лицо за руками, и я наклоняюсь, обхватываю ее поперек живота и шепчу, боясь напугать ее громким голосом. — Иди сюда, ладно? — усаживаю ее себе на ноги и обнимаю крепко, целуя волосы, глажу плечи, а она утыкается носом мне в грудь и ревет. Не вырывается, и уже хорошо. Значит, не все еще потеряно, и она готова говорить. — Позволишь все объяснить?