Обида

      Они не разговаривали уже почти три дня, и хотя оба были заняты, Серёжа очень отчётливо чувствовал разницу между этой тишиной и той, которая возникала обычно, когда они сидели по разным офисам, или он пропадал в череде переговоров.       На этот раз, всё было иначе.       Анализируя, Серёжа понял вот что. Проблемы начались, когда прекрасным субботним утром они тусовались на кухне, пытаясь найти какую-нибудь более-менее съедобную не японскую еду (потому что Олег терпеть не мог суши), а конкретно — в тот самый момент, когда он игриво шлёпнул Олега по заднице. Серёжа уже тогда заметил, как Волков напрягся и не стал отвечать на флирт, но не мог предположить, что молчание затянется на несколько дней, что Олег будет пропадать где-то на пустынных улицах, что в итоге его придётся искать…       Ну хотя бы нашёлся. На Обводном. Вернулся домой только после того, как Серёжа применил абсолютно все известные ему меры обольщения, манипуляций и немножко шантажа. Ну хотя бы вернулся.       Теперь, сидя напротив него на кровати, да ещё под тяжёлым взглядом, Разумовский хотел бы иметь хоть немного мужества, чтобы сказать:       — Давай… Поговорим. Только словами через рот, хорошо?       И чтобы Олег относительно спокойно откликнулся:       — Заметь, не я это предложил.       — Зато ты не оставил мне выбора, — парировал бы тогда Серёжа, а затем посерьёзнел бы. — Правда, Олег. Давай поговорим. Если я чем-то тебя обидел, если я хоть как-то тебя задел, если… Если что-нибудь случилось, для меня не было бы большего счастья, чем всё исправить.       — Хм. Видишь ли… Есть вещи, которые ни ты, ни я никогда уже не изменим. Эти вещи — условно — называются прошлое. Армейское прошлое. О своём я довольно много тебе рассказывал: о дедовщине, о домогательствах… К примеру.       Олег всё ещё смотрел тяжело, и у Серёжи под этой тяжестью будто бы сама собой склонилась голова.       — Я… Забыл, получается? — виновато пробормотал он.       — Получается, что так, — кивнул необычно уравновешенный Волков, пока Разумовский мысленно закидывал себя ругательствами. — Эй. Посмотри на меня, малыш.       «Малыш?..» Любимое слово мгновенно въелось в сознание, оживляя его. Серёжа с детства не любил, когда кто-то подчеркивал его хрупкость, но Олег не был кем-то, и даже простое слово он умел произносить очень по-особенному, как никто другой.       — Д-да?.. — Разумовский послушно вскинул взгляд.       — Не наказывай себя, пока это моя обязанность.       — Тогда займись этим ты…       — Из-за того, что ты забыл? — Волков тихо фыркнул и покачал головой, будто действительно разговаривал с маленьким ребёнком. Но к его несчастью, Серёжа был, помимо всего прочего, удивительно упрямым ребёнком.       — Такие вещи нельзя забывать! — сказал он. — Ты же не забываешь даже о том, что у меня любимое мороженое — фисташковое… Олег, у меня где-то в голове точно есть дырка, но мы могли бы попытаться её заделать.       — Послушай, Разум… Это будет наказание не из тех, которые так сильно тебе нравятся. Совсем.       — Ты думаешь, я не понимаю? — обиделся Серёжа.       — Не до конца. Но. Если ты так этого хочешь… — сдавшись, Олег требовательным, почти властным движением протянул руку, вынуждая Серёжу принять её — за две секунды до того, как он был легко перекинут через колени Волкова с руками, осторожно, но сильно прижатыми к пояснице, поясом штанов примерно на коленях и без особенной возможности сбежать даже при самом большом желании.       — Так?.. — изумлённо выдохнул Разумовский. Ответа не последовало. Молчание — знак согласия.       Символично.       Ладно, зато это определённо не должно было быть так же плохо, как ремень… Наверное.       — АЙ! — да нет, не то чтобы. Возможно, даже хуже.       Причины Серёжа не знал, но ладонь Олега впечаталась в его несчастную ягодицу с таким огнём, что на мгновение он не поверил в реальность происходящего и даже обернулся — только чтобы увидеть, что в руке Волкова действительно ничего не было.       Отчаянно шипя, когда ещё несколько шлепков обрушились на его зад, Серёжа размышлял о скоропалительных решениях — благо, время позволяло и располагала обстановка. Не заорать время от времени помогали два напоминания: о том, что это было всего лишь детское наказание, и о том, что, совершенно точно, он сам был виноват.       Мысленно сделав себе заметку никогда больше не напрашиваться на подобного рода экзекуции (правда, он не был уверен, что придётся конкретно напрашиваться), Серёжа продержался ещё пару минут со спартанской стойкостью… Прежде чем горько расплакаться в подушку. Нарастающий жар в пятой точке и тихие, почти совсем спокойные наставления Олега вытеснили наконец любые мысли из его непокорной огненной головы, и Разум распластался безвольной тушкой на коленях Волкова, перестав пытаться что-то поделать с тем, что его шлёпали как непослушного малолетку.       Олег остановился не более чем через минуту и теперь раздумчиво перебирал волосы дрожащего Серёжи.       — П-простишь меня?..       — Я? Малыш, знал бы ты, как давно я простил.       — Честно?       — Честное пионерское.       — А почему?       Теперь Волков действительно был в недоумении:       — Почему простил? Разум, включи мозг, иногда он у тебя отлично работает… Я простил тебя, потому что я люблю тебя до беспамятства. Потому что ты, гений с сознанием и жизнерадостностью двенадцатилетнего мальчика, никогда не сможешь разочаровать или разозлить меня, что бы ты ни делал…       — Иногда я ужасно себя веду, — не согласился Серёжа.       Олег одним движением развернул его на спину, заставив с шипением недовольного кота проехаться всё ещё саднящей задницей по матрасу, и заверил:       — Если тебе так ведётся — веди. Но ни на какое разочарование не рассчитывай: максимум, который ты получишь от меня — парочка шлепков.       — Или парочка сотен шлепков, — буркнул Разумовский, но прильнул к нему, как ласковый котёнок.       — Или парочка сотен шлепков, — согласился Олег.