Нежность на кончиках пальцев

   Парк Ямасита – излюбленное место как туристов, так и самих жителей Йокогамы. Редко когда можно увидеть его пустующим, разве что в дождливые дни поздней осени, плавно перетекающие в зиму. Но даже в таком случае найдутся романтики, которых вовсе не пугает перспектива промокнуть с головы до ног. А летом на сей территории можно встретить довольно разношёрстные компании: счастливые семьи, подростки-неформалы, музыканты, иностранцы, на ломанном японском интересующиеся той или иной достопримечательностью. В один из тёплых вечеров вдоль набережной чинно вышагивает высокий молодой человек, суровым взглядом поверх очков оценивая обстановку, ведь именно так велит долг службы – обеспечивать всем этим людям безопасность. Наконец он садится на выбранную для отдыха скамью, уже собираясь запустить руку во внутренний карман жилета, чтобы достать блокнот и внести в него сегодняшние наблюдения – утомительный, но очень важный каждодневный ритуал.  — Какое приятное совпадение!    На спинку скамейки ложится рука с въевшимися в привычный образ бинтами, а голос назойливого коллеги заставляет Куникиду Доппо подскочить на месте и прокричать:  — А какого чёрта забыл здесь ты? Меня преследуешь?  — Нет. Я просто знал, что ты не сможешь нарушить собственное расписание. В твоей книжонке подробно расписано всё, даже то, в какой части парка будут проходить послерабочие часы, поэтому найти тебя не составило труда.    Куникида мысленно корит себя за то, что не уследил за собственной тетрадью, и в это же время проклинает Дазая с его прозорливостью. Вот только второй выглядит совершенно невозмутимым. Он, словно бы и не замечая гнев напарника, деловито усаживается на свободную половину лавочки. Его соседу остаётся лишь обречённо выдохнуть: устраивать взбучку на глазах у мирных прохожих не входило в планы на вечер.  — Не в твоих принципах заявляться сюда, чтобы просто докучать мне. — Доппо довольно хорошо изучил те повадки Осаму, что не являлись загадками Вооружённого Детективного Агенства, но затем его взгляд останавливается на букете цветов во второй руке собеседника. По всей видимости, Дазай недавно собирал их на газонах и заодно оборвал несколько веток кустарников. — С каких пор ты увлекаешься флористикой?  — Ах, это... Просто хочу предложить тебе идею для причёски. Возможно, ты даже одобришь.  — Насколько мне известно, наши понятия идеалов не поддаются никакому сравнению! Я не позволю тебе проводить надо мной эксперименты, — холодно отрезает Куникида. Предсказуемая реакция.  — Верно. Но никогда не стоит бояться пробовать что-то новое. Доверься хоть раз кому-нибудь, кроме себя.    Не будь Дазай в прошлом членом Исполнительного комитета Портовой Мафии, привыкшим любым способом добиваться поставленных целей, резинка продолжала бы стягивать собранные в хвост волосы: шатену же хватило и двухсекундного замешательства Куникиды, чтобы исправить это. Пряди цвета спелой пшеницы спадают на плечи, и Дазай пристально разглядывает хмурившегося напарника, который, по просьбе самого маньяка-суицидника, неохотно поворачивается спиной. Солнце, наверное, специально бросает на неё косой луч – так кажется Осаму, прячущему минутное восхищение за привычной каждому, кто когда-либо знавал его, ухмылкой.    Идеалист вздрагивает, чувствуя на макушке кончики чужих пальцев, что пытаются прочесать образовавшиеся за весь рабочий день вихры. Дазай не соизволил сказать, чтобы тот предупреждал его в случае неосторожных действий, и стал настойчиво приводить спутанные волосы коллеги в порядок.    И вот, всё те же ловкие пальцы аккуратно разделяют волосы у затылка на три части и начинают не туго переплетать их между собой. Затем ладонь тянется к незатейливому букетику на коленях, и маленький дороникум, жёлтая ромашка, появляется в незаконченной косе. Ощущения для Куникиды новые, но было бы несправедливостью, посмей Доппо заявить, что ему неприятно, даже несмотря на все сомнения касательно того, что он одобрит результат стараний Осаму. Сам Дазай расценивает происходящее как ещё одну победу – неприступный и непоколебимый детектив позволяет ему, постоянно выводившему из себя напарнику, чьи поступки абсолютно не вписываются в границы «Идеала», прикасаться к волосам, которые блондин так старательно отращивает. Но сейчас руки суицидника не стремятся нарушить эти самые неизменные границы, а скорее наоборот: повинуются едва ощутимому порыву, нежно дотрагиваются до оголённых участков шеи, поглаживая шевелюру. Шатен поражается контрасту мягких, податливых прядей и твёрдого характера их вспыльчивого владельца. Ещё один цветок, пара движений, и на конце низкой косы затягивается резинка. Оба сыщика испытывают лёгкое разочарование оттого, что их тактильный контакт прекращается, но не подают виду.    На палитре горизонта самой яркой краской по-прежнему остаётся жёлтый диск медленно заходящего солнца, окаймлённый огненным ореолом, и в его лучах волосы Куникиды отливают золотом, а на линзах очков пляшут блики. Из последних цветов Дазай умело мастерит венок, вдыхая ароматы, что доносит до него вперемешку с голосами вечерний ветерок-проказник. Между детективами не чувствуется былого напряжения: они молча довольствуются обществом друг друга, а время тянется томительно долго, словно стекающий с края ложки мёд. И когда Доппо, предварительно посмотрев на наручные часы, собирается покинуть насиженное место, Осаму водружает на его голову своё творение, а через секунду отскакивает: сработал инстинкт самосохранения. Шатен считает миссию выполненной – украшение не пёстрое, но зато хоть как-то выделяется на фоне неизменно официального костюма идеалиста, – а также даёт себе обещание, что запечатает в памяти напарника, привлекательного в закатном пламени, и неожиданно проявленное им доверие. Куникида издаёт слабое, но тем не менее, сердитое шипение и интересуется причиной столь светозарной улыбки коллеги.  — Во-первых, сейчас ты и вправду идеален. Во-вторых, не меняй шампунь, которым пользуешься, — просто отвечает суицидник и неторопливо удаляется в уже ставшую чёткой тень аллеи, а блондин озадаченно провожает взглядом фигуру в бежевом плаще. Больше всего поражает тот факт, что Дазай не стал уговаривать записать эти выводы, после чего, вероятно, последовало бы ненавистное «Купился!»    Но, глядя в первую прозрачную витрину, Куникида задумывается о том, что всё же пересмотрит страницу блокнота, на которой по пунктам расписана его идеальная причёска.