fix me

Всё хорошо. Жизнь Джемина действительно бьёт ключом: он учится там, где и хотел — неподалёку от дома, снимая небольшую двухкомнатную квартиру на пару со своим чертовски замечательным парнем, Джено; у него есть друг (самый лучший на свете), Ренджун, — тот постоянно вытаскивает его на какие-нибудь спонтанные прогулки по Сеулу или просто куда-нибудь развеяться либо в большой компании, либо только вдвоём; он практически всегда оказывается окружён какими-то хорошими событиями, интересными людьми и различными причинами чувствовать себя бесконечно счастливым, но… В какой-то момент — в самое обычное утро — Джемин будто бы пробуждается не ото сна, а от реальности, в которой он до этого мига спокойно чувствовал себя в своей тарелке (чертовски хорошо), но теперь почему-то больше не может. Джено, как и всегда, одновременно просыпается с ним. Сонным несколько хриплым голосом интересуется, как ему спалось, тянется за кратким поцелуем в губы и несколько продолжительных секунд рассматривает его лицо, с лёгкой сонной улыбкой вжимаясь половиной лица в свою подушку. — Скажи: какого это — быть самым лучшим человеком на свете? — задаёт тот уже слишком привычный вопрос вместо «доброе утро», прекрасно осознавая, что Джемин не умеет нормально реагировать ни на какие комплименты. Вечно отмахивается от них, фырчит или вовсе закатывает глаза — не то наигранно замучено, не то наигранно недовольно. — Спроси у себя, — Джемин резко отворачивается и тянется за своим телефоном. Просматривает тот на уведомления, листает ленту своих нескольких соц. сетей и невольно усмехается, когда Джено лезет к нему. Тот обнимает со спины, прижимая к себе крепкой хваткой руки вокруг талии, вдыхает носом запах его волос и целует в затылок. После — переходит губами на обнажённое острое плечо, поглаживает горячей ладонью бедро и ненавязчиво опускается поцелуями ниже. Медленно ласкает ими кожу спины, пробираясь меж выпячивающих лопаток — ровно по линии позвоночника, вызывает щекочущие мурашки вдоль и в какой-то момент надавливает на бок, заставляя впоследствии сменить положение — Джено, как и обычно, желает расцеловать его везде. Забирается полностью под лёгкое покрывало, устраивается между его ногами (согнутыми коленями), проскальзывая по внутренней части левого бедра, а следом и правого (тот постоянно утверждает, что иначе будет несправедливо), и переходит по итогу на живот. Джемин усмехается чужой чрезмерной тактильности, но продолжает смотреть в экран своего телефона. Подобная утренняя рутина оказывается ему слишком привычной, практически приевшейся — и он всё-таки не выдерживает её, когда Джено добирается до губ, заставляя обратить в конце концов на себя внимание. Кратко (буквально машинально) целует старшего и практически сразу же отстраняет того от себя, надавливая ладонью на лицо. Выходит это, наверное, несколько грубо, но он просто не любит, когда его личное пространство оказывается слишком подолгу кем-то нарушено. В частности, в данное утро, когда из первостепенных желаний у него — поесть на завтрак шоколадные хлопья, принять освежающий душ (в летнюю жару всё тело постоянно покрыто неприятным тонким слоем пота) и особенно разрушить всё, что у него есть: все приевшиеся привычки, все повседневные шаблоны и, в частности, отношения абсолютно со всеми знакомыми людьми. Зачем — объяснить Джемин точно не сможет. Внутри словно просыпается какой-то кровожадный демон, изголодавшийся по наличию драмы в его размеренной жизни. Когда в той оказывается всё хорошо (без каких-либо исключений), в какой-то момент это почему-то всё равно вызывает дурацкую мысль, что чего-то отчаянно не хватает, — и он искренне ненавидит себя за подобное предательское чувство. — Я тебе надоел? — интересуется в конце концов Джено с усмешкой, но говорит об этом всё же в шутливой форме. Не думает так на самом деле. Просто знает, что Джемин не любит много физического контакта, а сам, в свой черёд, совершенно никак — даже спустя два года совместной жизни и ещё одного по отдельности (очень неловкого, но чертовски богатого на различные события) — не может им насытиться. — Только самую малость, — младший приподнимает уголок своих губ, чтобы не показаться слишком серьёзным. Джено и вправду ему не надоел. В его глазах тот является действительно лучшим человеком: добрым, заботливым, учтивым, внимательным, безумно красивым, всегда возбуждающим… Джемину с тем невероятно уютно. Людей обычно пугают совместной жизнью, заумно утверждая, что повседневный быт с лёгкостью способен значительно испортить любые отношения — и любовные, и дружеские, и самые, казалось бы, крепкие-крепкие; однако у них с этим всё сразу же выходит благополучно — не нарушая ничью зону комфорта, а только лишь расширяя её. Без всяких крупных ссор и нелепых разборок. Быть может, в этом и есть основания причина его непонятного состояния. За три года у них так и не происходит ни единого серьёзного конфликта. Вообще. Ни разу. Они отчего-то идеально состыковываются друг с другом, несмотря ни на что, — и, возможно, Джемину просто становится от этого приторно. Он отрывается своей головой от подушки, а туловищем — от матраца, откладывает телефон на тумбочку, стоящую рядом, и шипит от боли в своей пятой точке, на которой впоследствии оказывается основная часть его веса. После — тут же ловит на плече пару очередных поцелуев, в этот раз служащих знаком искреннего извинения за подобные неприятные ощущения. — Ты как? — Джено действительно волнуется. Тот наверняка ещё предложит отнести его в ванную комнату, потому что желает ему как меньше боли, а ещё потому что просто очень любит носить его на руках (Джемину это тоже на самом деле безумно нравится — до щенячей радости). — Завтракать, пожалуй, буду стоя, — он срывается на утешительную улыбку и взъерошивает чужие волосы. — Но в целом всё нормально. Прошлая ночь того стоила. Они нечасто занимаются сексом с проникновением, но каждый раз процесс оказывается чертовски интимным и, по большей части, приятным (буквально сводящим с ума в моменты обильного трения о его чувствительную внутреннюю точку). Тем не менее, привыкнуть к болезненным ощущениям наутро у Джемина так и не выходит — и они, как правило, отдают своё предпочтение обычным ласкам руками и (или) ртом. Пусть и банально, но доставить друг другу удовольствие получается всё же всегда. — Прости, — Джено целует теперь уже в шею и вновь притягивает к себе, обвивая его своими руками, словно большую плюшевую игрушку. Джемин в этот раз уже не ворчит, а, наоборот, спокойно подаётся в чужое объятие. Прикрывает глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям, откровенно купается в чужой любви (ему до сих пор слишком сложно понять — почему старший так сильно к нему из раза в раз тянется) и ощущает себя просто ужасно из-за всех грязных мыслей, возникающих в его голове. Ему действительно почему-то хочется сорваться с места, собрать все свои вещи — а, может, даже бросить и их — и просто куда-нибудь уехать в неизвестность. Зачем-то начать жизнь с нуля, пробуя себя в новых сферах и с новыми людьми. — Ты сегодня какой-то задумчивый, — подмечает Джено, щекоча его чувствительную кожу шеи, моментально покрывающуюся мурашками, и, как всегда, оказывается слишком прав. — Пытаюсь вспомнить, не забыл ли я сделать что-то по работе. Джемин в конце концов отстраняется. Всё-таки выползает из постели, натягивает на ступни чертовски милые — подаренные когда-то Джено — тапочки в виде двух уже совсем не белоснежных единорогов и выходит из спальни первым. Торопливо совершает все утренние процедуры — принятие душа, умывание перед зеркалом и поглощение завтрака с телефоном в руках и старшим под боком, переписывается попутно с Ренджуном, отказывая тому в прогулке сегодняшним вечером (настроение к подобному у него определённо не лежит), и собирается на работу. Спокойно одевается, включая в спотифае на фон любимую музыку, устало улыбается Джено, одаривающего его очередными комплиментами (тот окружает его множеством восхищённых вау, хотя Джемин ничего особенного не надевает), и ловит себя на ужасной мысли, что вот он стоит перед дурацким зеркалом, расчёсывает свои тёмные волосы, а его парень даже и не замечает, как внутри него что-то неизбежно рушится. Быть может, это чувство ещё и взаимно, — и подобное тут же чертовски пугает его. Вызывает по телу отвратительные мурашки и скручивает желудок от непроизвольной тревоги. Джемин, тем не менее, старательно игнорирует её и в конце концов всё же уходит из дома, оставляя на чужих губах поцелуй и фантомную горечь. Добирается до работы на метро, несколько раз подумывая просто прогулять её и сесть на совершенно другую ветку, способную увезти его далеко-далеко, проводит весь день с ужасным давлением на свою грудную клетку и не понимает, как от того избавиться. В какой-то момент даже думает всё-таки поделиться данным чувством с Джено, чтобы тот разобрался со всем вместо него, но почему-то по итогу всё же не делает этого — понимает, что тот скорее всего не сможет ему помочь. С Джемином уже случалось подобное раньше. Его охватывало острое желание всё удалить (разрушить, как и сейчас) — и он предательски поддавался подобному порыву. Выкидывал много вещей, хранивших когда-то память о чём-то важном, избавлялся от множества фотографий на своём телефоне и ноутбуке — проводил этакую эмоциональную уборку — и по итогу ощущал отнюдь не сожаление, а искреннее удовольствие, свободу. Сейчас же ему оказывается страшно совершить то же вновь — под порывом внутренней гнили навсегда выкинуть из своей жизни Джено (и остальных близких людей) и не почувствовать после этого абсолютно никакой боли, а только лишь отвратительное удовлетворение. Это в буквальном смысле ужасает его, как и, в принципе, он — сам себя. Ренджун, если Джемин обо всём расскажет, наверное, просто посоветует до беспамятства напиться чем-нибудь крепким, родители — обратиться к хорошему психологу, а Джено… Скорее всего тот просто попытается с ним поговорить — по душам, в приятной обстановке, держа друг друга за руку. Однако, как оказывается, Джемин по итогу ошибается в своих суждениях. По возвращению домой, он заходит в квартиру и вместо привычных криков в микрофон (старший работает стримерством видеоигр) улавливает неожиданное мяуканье, хаотично перебиваемое чужим наигранно милым голосом. Оттого он тут же непонимающе хмурится, торопливо разувается и направляется в сторону посторонних звуков. Входит в помещение, натыкается на Джено, играющего с чёрным котёнком, и застывает на месте, раскрывая в удивлении губы. — О, смотри, малышка, твой второй папуля пришёл. — Ты, что… — Да, — Джено даже не даёт ему договорить. — У нас наконец-то будет котёнок, как ты давно и хотел. Джемин резко сжимает свои губы зубами, подаётся вперёд к этому очаровательному комочку, уставляющемуся на него своими большими красивыми глазами, и тут же непроизвольно срывается на солёную влагу из своих собственных. Опускается перед Джено на колени, сразу начиная тискать их нового члена семьи, и сквозь шумное шмыганье и радостные умилительные возгласы пытается спросить у старшего — почему. Почему тот, несмотря на свою аллергию на шерсть, всё же решился на нечто подобное? — Потому что я люблю тебя, дурачина. У Джемина после этого происходит отвратительная сопливая истерика — забавные завывания на фоне утешающих тёплых слов и настойчивого мяуканья, а внутри, несмотря на то, всё резко нормализуется. Давление наконец-то спадает, а плохие мысли отодвигаются на дальний план. Он отчаянно кидается в чужие объятия и повторяет, словно заевшая пластинка, я тоже — тоже очень сильно любит в ответ.