Сын Горного Божества

Роса рассветная светлее светлого, А в ней живёт поверье диких трав. У века каждого на зверя страшного Найдётся свой однажды волкодав.

      Нежный рассвет тронул кроны леса, а жёлтые кошачьи глаза внимательно блуждали по мхам, травам и кустам. Заметив крупные листья окопника, Кенма достал инструмент, напоминающий маленькую лопатку, и аккуратно, чтобы не испачкать юкату, выкопал корень, отделил от ботвы, отряхнул и сунул в мешок. Но это не то, что он искал, он специально пришёл на рассвете, чтобы собрать бурачника. Травник ещё вчера заметил, как у ручья синели звёздочки-цветочки этого растения. Бурачник лучше всего собирать на рассвете, это Кенме говорила ещё бабушка. А вот и он, бутоны ещё не успели раскрыться. Подкопав влажную почву, Кенма провернул стебель, оставляя корень в земле, сам цветок он завернул в ткань, больше похожую на бумагу. Вдруг под кустом у самого ручья кто-то пискнул, Кенма обернулся и, наклонившись, раздвинул частые побеги водной мяты. На земле лежал чёрный котёнок. Травник оглядел малыша, тот явно страдал от истощения. Вздохнув, парень бережно поднял зверька, не оставлять же помирать.       Дома Кенма измельчил свежий бурачник, добавил валерианового корня и фиалкового сока, это должно было придать бедняжке сил, но котёнок явно противился этой странной кашице. Пришлось почти насильно кормить. После Кенма как следует вымыл его и осмотрел на наличие травм. Слава божествам, всё оказалось в порядке, ещё тратить драгоценные запасы не хотелось.       Вскоре лекарство подействовало, и травник потихоньку начал подкармливать котёнка более сытной и твёрдой пищей. Как только малыш заснул, Кенма приступил к своей работе.       Недовольно хмурясь, он перебирал травы на засушку, переворачивал, с некоторых смахивал пыль. Это заняло немного времени, но вот с мазями было сложнее. Кенма не мог теперь отложить их создание на вечер, и так потратил достаточно времени впустую. У него был очень важный заказ. Вчера из деревни пришёл лекарь сёгуна и заказал мазь для лечения кожи, видимо, у сына князя снова пошла сыпь. Сегодня, после заката солнца, за товаром придут.       Кенма вздохнул и, стараясь не обращать внимания на урчание в животе, отправился в мастерскую.       Это была самая большая комната в домишке, у стены крепкий стол, стен не видно за полками с книгами и сосудами. При входе в тёмное помещение (окна всегда завешаны: солнечный свет может плохо действовать на ингредиенты) в нос бил резкий запах всевозможных пряностей, трав, цветов. Кроме стола и полок в комнате была металлическая печь, а с потолка свисали пучки травы.       Кенма бесшумно закрыл дверь, собрал волосы и надел на себя огромный фартук. Он не перенял привычки своей наставницы и работал молча, не издавая ни единого звука. Не сомневаясь ни на секунду, он быстро и точно находил нужные предметы.       Для начала он снял с потолка нужный пучок зверобоя, среди стеклянных баночек были и свежие головки череды, а рядом берёзовые почки. Всё это он аккуратно разложил на огромном столе, в ступку сперва попала череда.       Хмуря тёмные брови, он ловко смешивал полученные порошки, а когда закончил с этим, достал пустые пчелиные соты, на печке уже бурлила вода. Сняв сотейник с огня и дождавшись пока он слегка остынет, Кенма поместил внутрь металлический сосуд и начал растапливать воск. В горячую массу он добавил несколько капель рапсового масла. Замешивая и добавляя, он, спустя минуты кропотливой работы, наконец, добился нужного результата. И, закрутив баночку, он убрал её в специальное место.       Тут за спиной раздался глухой хлопок, Кенма вздрогнул и обернулся, на него лукаво щурился ёкай.       — Тра-авник, здравствуй, — Тендо наклонил голову в бок, расплываясь в сонной улыбке.       Кенма беглым взглядом подметил, что ёкаю совсем нехорошо.       — Лекарства может не хватить.       Тендо поднял брови.       — Ка-ак? Травник, у нас же был уговор, неужто ты забыл?       — Нет, жди здесь, — махнул рукой Кенма, оглядел мастерскую и добавил. — Хотя, пожалуй, пойдём со мной. Ничего не трогай.       Лес сонно шумел ветвями, а солнце только катилось за горизонт, освещая комнаты. Когда демон увидел котёнка, в распахнутых глазах заплясали алые чёртики удивления. Но он быстро овладел собой и ухмыльнулся. Кенма ничего не заметил.       — Вот твоя порция, большего дать не могу.       Тендо вырвал из рук шоколад и быстро проглотил.       — Слава Горному Божеству, я наконец-то чувствую себя человеком!       — Раз шутишь, значит хватило. Теперь иди, мне нужно работать.       Ёкай, пропустив слова мимо ушей, прошёл вглубь комнат, где в одной из них он заметил его. Карие глаза недобро засветились.       — Ох-хо-хо, что ты здесь делаешь, пёбом? — Тендо ткнул в котёнка пальцем, и тот исподлобья зыркнул на демона.       — О, нет! Травник накормил тебя травушкой и теперь ты не пёбом, а миленькая кояни? — рассмеялся чёрт, — Ладно, ладно, прости, сын Горного Божества, я ухожу.       И, склонив голову и ухмыльнувшись, он растворился в алых лучах, таких же алых как и его кимоно.       Месяц, бледнея, поднимался на небосвод, где, дрожа от ночной прохлады, его ждали звезды. Ночь казалась ясной и тихой, ночная роса промочила комусины, поэтому травник, доверившись старым народным приметам, решил как следует проветрить мастерскую. Подвязав ткань, закрывающую окно, Кенма впустил в свою комнатку ночь с её звуками и запахами. Проверив всё ещё раз, он, наконец, уставший и голодный, отправился отдыхать, оставив дверь для лучшей вентиляции открытой.       Котёнок сосредоточенно прислушивался к тому, как травник готовится ко сну, и только после того как дыхание Кенмы выровнялось, зверёк бесшумно прошёлся по комнатам, принюхиваясь. Наконец уловил нужный запах, зашёл в мастерскую. Женьшень как, пожалуй, один из самых дорогих ингредиентов лежал высоко. Котёнок издал недовольный звук и начал карабкаться наверх. Драгоценный корень, завернутый в пергамент, был уже у него в зубах, когда он случайно задел какую-то баночку.       Кенму разбудил звон разбитого стекла, он вскочил и, не раздумывая, побежал на звук. Судя по всему это произошло в мастерской. Кенма уже успел перебрать все варианты: воры, птица залетела, сквозняк — всё что угодно, главное, чтобы не первое!       За окном оглушительно пели цикады и шумел лес. Бледный месяц всё-таки нашёл в себе силы, и теперь вся мастерская была залита жидким серебром. Кенма, как вкопанный, застыл у порога, прямо напротив него стоял высокий парень. Ночное светило услужливо показало стройное тело: спину, мышцы которой были идеальны, большие руки с длинными пальцами и тонкими запястьями и глаза.       Дикое наследие от предков, мерцающее в темноте янтарным светом, это были глаза не человеческие. Природа, пробудившая зверя, сейчас являла себя в этом совершенном существе. Кенму сковал трепетный страх, когда вдруг эти глаза заметили его.       Незваный гость облизнулся и начал медленно, шаг за шагом, подходить. Но Кенма взял себя в руки.       — Что тебе нужно? — поборов трепет перед первобытным взглядом, холодно спросил травник.       Гость тихо рассмеялся.       — Разве не ты сам меня приютил? — тихий, неспешный, словно тягучий мёд прозвучал вопрос, — Что же ты сейчас так холоден, хозяин? Кенма вздрогнул и попятился, но не успел, его прижали к столу.       — Боишься?       — Отойди.       — Надо же, миленькая кояни шипит на пёбома, хозяина леса, — снова рассыпая смех в темноте, проговорил гость.       Кенма почувствовал опаляющее дыхание около своей шеи и дёрнулся, попытавшись вырваться. Но крепкая рука прижала его спиной к столу.       — Я же знаю, почему ты живёшь не в деревне, боишься, — голос зазвучал у самого уха, — Боишься, что всё узнают, что ты мужеложец, верно?       Сердце забилось быстрее.       — Откуда ты…       — Не важно.       Теплая ладонь провела по щеке юноши, Кенма вспыхнул.       — Если ты против, оттолкни, и я больше никогда тебя не побеспокою.       Жаркое дыхание, казалось, оставляло на коже следы, ночь бесстыдно ворвалась в комнату лунным светом и звуками, а Кенма, не в силах оттолкнуть его, отдался поцелую.       Большие руки поглаживали худощавые плечи, обнимая. Поцелуй сперва был неумелым и каким-то скомканным, но когда гость замедлился Кенме удалось ответить. Только вот пёбом замедлился вовсе не для этого, прервав поцелуй, он начал спускаться ниже. Руки уже гладили спину, а поцелуи превратились в нежные покусывания. По коже пробежали мурашки, то ли от ночной прохлады, то ли из-за обжигающих касаний.       — Имя… Как твоё имя?       — Куроо, — не прекращая ласкать, ответил ночной гость. — Тетсуро Куроо, Сын Горного Божества.       Кенма распахнул глаза и оттолкнул его.       — Что?       — Разве сейчас это важно? — прищурился оборотень и положил руку на плечо.       Кенму будто током ударило, от плеча по всему телу разошлась дрожь. Тело плохо слушалось, он будто выпил отвар из дурман-травы. Всё чувства обострились, звуки стали громче, ночь будто просветлела, и эти лёгкие покусывания ощущались иначе.       — Чувствуешь?       Кенма понимал, вот она — сила этого существа. Это не человек, это иное создание, более совершенное, мощное, главенствующее. Ему ничего не стоит подчинить себе человека, ничтожно слабого по сравнению с воплощением природы, дикой, необузданной, живой.       И Кенма подчинялся, ему это даже начало нравится, сила Куроо здесь была не причём. Если тело действительно было во власти инстинктов, продиктованных естеством, то разум — то, что даёт преимущество человеку перед разрушающей силой природы, чётко всё осознавал.       Слишком рано травник связал себя с Лесом, отдался ему и душой, и телом. Он не похож на других жителей деревни, но он им и не является, он житель Леса, его дорогой питомец, незримо для его глаз обласканный духами и божествами. Кенма был воспитан здесь, был частью стихии, дикие травы открывали ему свои секреты, зори шептали старые сказки. Он всю свою жизнь любил, любил сильно, невыразимо этот мир, скрытый от глаз простого человека. Куроо, именно он и стал живым воплощением бесплотного, но такого знакомого духа Леса. Травник всегда чувствовал где-то рядом того, кто оберегает его. Подталкивает на правильную тропинку в чаще, открывает ему нетронутые поляны, полные грибов и ягод, ночью охраняет его сон, а зимой не даёт замерзнуть.       Горячий язык скользнул ниже, и Кенма судорожно вздохнул. Куроо, довольно взглянув снизу-вверх, лизнул лобок и спустился ниже. Янтарные глаза лукаво мерцали в полумраке, оборотень лизнул головку, Кенма выгнулся.       Саркастичная ухмылка была едва различима, да и Кенма уже не в состоянии был замечать детали. Когда Куроо заглотил член полностью — жарко, тесно, влажно, он начал двигаться, язык, казалось, был везде, скользил и приносил удовольствие, которого Кенма ни разу не испытывал.       Кончил он быстро, содрогаясь всём телом, Куроо лишь что-то промурчал, вытирая чужую сперму с лица.       — Сожми-ка бёдра посильнее, — шепнул коварный искуситель, помогая Кенме перевернуться на бок.       Птицы в восторге щебетали, солнечный свет заливал комнату, а распахнутые окна впустили весёлую суматоху раннего лета. Кенма, сладко зевнув, перевернулся на другой бок — так тепло и приятно пахнет какими-то чу́дными специями, так знакомо. Когда Кенма распахнул глаза, рядом, посапывая во сне, словно ребёнок, спал ночной гость.       — Ты наконец-то остался до утра, — улыбнулся травник. «Интересно, мне сразу рассказать ему о том, что я знаю о нём от Тендо или ещё чуть-чуть слукавить?» — размышляя о своём, он тихонько перебивал жёсткие чёрные волосы, дожидаясь пробуждения Сына Горного Божества.