предопределенные встречи

Слова на руке Шепард… не на английском. Они и не на французском, русском, арабском, китайском, да и вообще, раз на то пошло, не похожи ни на один язык, на котором говорят люди. Они появились, когда ей было тринадцать — ниткой странных острохвостых букв, больше похожих на стилизованную татуировку, чем на метку соулмейта, но ничем другим они быть не могут. Это плохо: она почти уверена, что это язык азари или еще какая подобная хрень (если ей повезло), а земные банды не очень-то толерантны и не пылают любовью к инопланетянам. В трущобах много старых бойцов. Они, может, уже и не принесут пользы в бою, но у некоторых есть серьезные связи. Если мужик, который может достать оружие или лекарства, а то и копов от твоего района отогнать, ненавидит турианцев, саларианцев или еще каких-нибудь -анцев, то уж можешь поверить, остальные только головами покивают и согласятся. Так что она пытается прикрывать метку, но даже когда не выходит, почти все принимают ее за узорчатую татуировку или знак старой банды, один раз она даже ухитрилась выдать ее за надпись ручкой, нарисованную кем-то из мелких в приюте. Ей пятнадцать, когда Старый Бёрт, ветеран и тот еще ублюдок, хватает ее за запястье и держит так, что у самого ногти белеют. — Это турианское письмо, — говорит он, и она думает, что он сейчас попытается ей руку сломать. Вместо этого она ломает ему нос. Спустя несколько недель она врет о своем возрасте, вкладывает все скопленные деньги до последнего цента в поддельные документы и записывается в войска Альянса. Когда ей выдают первый омнитул, она наконец узнает, что же означают эти турианские слова. Первое — звание, примерно равное коммандеру или подполковнику по иерархии Альянса. Второе обозначается как имя из-за первой закорючки на первом слоге, а первый звук в нем оказывается гибридным, объединение звука «тц» и мягкого «с». Второй звук щелкающий, похож на «п», а в конце короткое «ерд», с твердой линией, которая, похоже, показывает формальность общения и предполагает, что слово — фамилия или ранг клана. Коммандер Тцсперд. Коммандер Шепард. Очевидно, таинственный турианец при встрече первым делом назовет ее по имени. Вероятно, когда она станет коммандером. — О, это очень помогло, — бурчит она, решив, что ей плевать. В Альянсе разрешено использование специальных модификаторов кожи, чтобы спрятать метки при желании. Стандартная политика. Она отправляет запрос. Зачем ей вообще сдался турианец-соулмейт? *** Песня во снах Гарруса звучит неправильно. Легче всего описать ее словом «круглая». В ней нет слишком высоких нот, мало резких поворотов, и двойных или тройных звуков в ней тоже нет. Он никак не может разобрать слова, но ему говорят, что это абсолютно нормально. Звуки похожи скорее на разговорный монолог, чем чем на классическое «пение», которое ему описывали, но звучат они так странно, что понять наверняка невозможно. Остальные новобранцы постоянно хвастаются своими песнями-во-снах, голосами своих соулмейтов, но он о своем молчит. Многие думают, что он его еще не услышал. Бывают ночи, когда он слышит голос очень слабо, как будто его обладатель очень, очень далеко, вот только расстояние не должно на это влиять. Может, он болен? Или у него какой-то дефект речи? Гаррус изучает этот вопрос через личное соединение с экстранетом, когда у него выдается свободное время, и пара случайных ссылок и блоги турианцев с азарийскими песнями-во-снах приводят его к новой мысли. Обладатель голоса — инопланетянин. Не имея возможности различить конкретные слова, Гаррус не может с уверенностью сказать, к какой расе принадлежит его соулмейт. Но идея предназначенности кому-то, кто даже не турианец, сама по себе удивительна. Это выводит его из равновесия сильнее, чем он хочет признавать. Это странно. Он даже привлекательными инопланетян не считает, с чего бы духам связывать его с кем-то совсем другого вида? Он до зуда под кожей хочет узнать ответ на этот вопрос, отчаянно жаждет во всем разобраться, сложить кусочки головоломки, которой оказалась его судьба. Все чаще, навещая отца на Цитадели в увольнительную, он бесцельно сливается с толпой, слушая разговоры прохожих. Все они звучат по-туриански, даже не турианцы. Микроорганизмы переводчика добавляют звуки, которые окружающие не могут произнести, искажают их голоса так, чтобы они казались обычными, максимально затирают инопланетное произношение. Он думает, что не узнал бы шепот из снов через все фильтры. Через шесть месяцев он наконец придумывает, как отключить переводчик. Когда он понимает, что голоса, больше всего похожие на его песнь-во-сне, принадлежат людям, он паникует и выкидывает устройство, которое придумал для блокировки фильтров. Довольствуется турианскими звуками. Его отец… не любит людей. Наверное, лучше не знать. *** Турианцы всегда приветствуют собеседника по званию и имени. Это не лишено смысла, если подумать. У них нет Первых Слов, так что турианцам незачем испытывать к стандартизированным приветствиям отвращение, которое появилось в человеческой культуре. Но про себя она все равно продолжает считать, что это чертовски бесит. *** Иногда он обращает внимание на звуки, которых не услышал бы раньше. Он замечает то, чего до этого не видел. В магазинах и клубах на космических станциях, например, всегда играет музыка без слов, потому что переводчик часто не может соотнести ритм текста и мелодии. В звучании голосов каких-то видов, например, элкоров и ханаров, почти нет разницы, поэтому переводчик передает их голоса так, что отличить отдельных существ по голосу невозможно. После очередной ссоры с отцом он перестает притворяться, что не знает, почему замечает такие мелочи. *** Лишь после Сарена и освобождения из-под обломков башни, после празднования с командой и после того, как она проводила Гарруса с «Нормандии» хлопком по спине со странным чувством сожаления, в голову ей приходит неожиданная мысль. Что он сказал ей при первой встрече? Ее имя, да? *** Его песнь-во-сне резко прекращается. Он просыпается посреди ночи, хватая ртом воздух, потерянный и испуганный. Двадцать четыре часа спустя он узнаёт, что «Нормандию» расстреляли в космосе. В число жертв из личного состава входит коммандер Шепард. Звук, который он издает — раньше он его никогда не слышал. *** По сравнению с более серьезными проблемами — смертью, воскрешением, всей этой заварушкой с Цербером и Коллекционерами, двумя годами потерянного времени — небольшое изменение метки на руке ее вообще не должно беспокоить. Но беспокоит. Еще ее не до конца устраивает, что Миранда объясняет изменения вместо нее. — Часть с вашим званием пропала. Я не знаю, почему, — признает Миранда. — Ваше имя тоже изменилось. Первая метка была формальной, если обратиться к лингвистике. В новой интонационные маркеры говорят о знакомстве, что может быть не так уж и удивительно. Метки меняются у жертв ожогов, если они повреждены — отображают новые слова, которые соулмейт говорит им после того, как плоть в этом месте восстанавливается. Если вы уже встретились со своим соулмейтом… — Да, спасибо, я поняла, - говорит Шепард. — Знаете, кто это? — интересуется Миранда. — Нет. Турианцы обычно называют людей по имени, — отвечает Шепард натянуто. — Я уже с половиной населения Цитадели знакома. Миранда, похоже, не убеждена. *** Он сходит с ума. Каждую ночь уже несколько месяцев он просыпается с непонятным чувством. Кажется, ему снится его песнь-во-сне. Нет, он не слышит ее снова — это невозможно, — но ему снится, что он ее слышит. Когда это происходит семь ночей подряд, он сдается и выходит в экстранет. Оказывается, это иногда встречающийся симптом обрыва связи, но обычно такое происходит сразу после потери соулмейта. Не спустя год с небольшим. Он полагает, что такую реакцию мог спровоцировать стресс, но в последнее время дела даже стали налаживаться. Ударяться в необоснованный оптимизм он бы не рискнул, но что касается его личной миссии — его команда уже отлично сработалась. Уровень преступности на Омеге понизился, и они наконец получают достаточно, чтобы хватало и на боеприпасы, и на приличную еду. Так почему сейчас? Он пытается не обращать на это внимание, но с каждой ночью песнь-во-сне становится все ярче. Она изменилась. Основной тон тот же, но у слов другой ритм, в них больше напряжения — как будто каждое выбивают ударом кулака, не позволяя литься свободно. Постепенно песня немного выравнивается, но в ней остается надрыв, которого не было раньше. Это не дает ему покоя. Он не может в этом разобраться, и не уверен, хочет ли он, чтобы песнь-во-сне прекратилась, или боится, что это произойдет. Загнанный в заброшенный квартирный комплекс, потерявший команду и поджидающий наемников, собравшихся по другую сторону моста, он спрашивает себя, не было ли это предупреждением. Когда он видит ее, он так ошарашен, что палец дергается на спусковом крючке, и первое «с возвращением» он говорит, выстрелив по ее щитам. *** «Цербер» наблюдает. «Цербер» следит за ними, но подозрений у них уже наверняка полно, и она не очень-то хорошо скрывается — всё очевидно. По крайней мере, Миранда, скорее всего, догадалась, и Чэмберс отпустила пару комментариев, которые Шепард не слишком-то нравятся. Остальные, кажется, еще не поняли, а доктор Чаквас в первую очередь профессионал и не задает вопросов, когда Шепард просит что-то, чтобы снова спрятать метку. Но она, честно говоря, больше беспокоится не о команде, а о «нанимателе». «Цербер» следит за ними, и это Гаррус, и миссия — чистой воды самоубийство, и она не может выбрать, обнять его, отослать подальше или отвесить ему подзатыльник за то, что отметил ее воскрешение простым «Шепард». Будто ее положение и без этого недостаточно неуверенное. Вот черт. *** Гаррус знает, что хорошего ждать не приходится. И самоубийственная миссия, и Сидонис с «Цербером» лишь добавляют шансов на то, что они с Шепард не доживут до следующего года. Он не собирается сбрасывать на нее груз своей песни-во-сне, пока нет. У нее и так полно проблем, не хватало ей только откровения вроде: «Эй, представляешь, твой старый друг-турианец слышит во сне твой голос». Он помнит это чувство — помнит, как проснулся, потому что все затихло, и он не хочет причинить кому-то еще такую боль. Особенно ей. Если этому и суждено когда-то раскрыться, это может подождать. А пока Гаррус за какую-то пару дней снова отключает переводчик. Он активирует поле-подавитель и отправляется вниз, в инженерный отсек, слушает, как Шепард разговаривает с Дэниэлс и Доннелли. Через несколько минут он опирается спиной о переборку и закрывает глаза. Ее голос он отличает от других, даже не стараясь — тот звучит размеренно, с большей амплитудой, не так, как во сне, и он задумывается, нарочно ли она делает его таким, или дело опять в песнях-во-сне, инопланетянах и множестве других факторов, влияние которых он не может рассчитать. Звук поблизости заставляет его открыть глаза. — Гаррус? — спрашивает Шепард, и секунду спустя он узнает в скомканных, плоских звуках свое имя. Он выключает поле-подавитель. — Прости, Шепард, просто передохнуть решил, — отвечает он. — Наконец оторвался от своих калибровок? — голос снова полный, звучит по-нормальному. Так ее слушать легче. Его организм меньше реагирует. — Ненадолго. Что-то хотела? Она открывает рот, потом снова закрывает и качает головой. — Все хорошо, — говорит она вместо того, что почти сказала. — Отдыхай столько, сколько нужно. Ты заслужил. Он подумывает предложить ей присоединиться, но когда решается, она уже уходит. *** К черту все. Призрак, наверное, уже всё равно знает все ее слабые места. И, конечно, есть грань между разумным подозрением и полноценным его подтверждением, но любой, кто видел турианскую надпись на ее руке и замечал, как она смотрит на единственного друга-турианца, поставил бы большие деньги на то, что это правда. Ей и терять-то уже нечего. Сейчас они оба так влипли — и она видит, насколько все плохо — что просто смешно уже страдать над этими неразрешенными вопросами. Она слышала кое-что о снах турианцев. Ей хочется узнать, правда ли ее голос… Она хочет знать, хоть и понятия не имеет, что делать, если ответом будет «нет». Странно то, что сейчас она уже не уверена, думает ли она, что это Гаррус, потому что она хочет, чтобы это был он, или она считает, что это Гаррус, потому что это наверняка он, и из-за этого она хочет его. По крайней мере, она с некоторой долей уверенности может утверждать, что он ей нравился и раньше. Она ждет подходящего момента, и когда он, наконец, представляется, она не упускает шанса. — Сможем проверить, насколько я гибкая и насколько у тебя длинные руки. О черт. Черт. Это самая идиотская фраза, какую ей довелось говорить. Молодец, мастер слова. *** Он все испортит. Он совершенно точно все испортит, но она подошла к нему, и… У него нет ни единого шанса отказаться. Хотя он и испортит все со стопроцентной точностью. Между ними все довольно неловко, с множеством реверансов и разворотов. Он совершает кучу ошибок. Она тоже не идеальна, это хотя бы вселяет надежду. У великолепной Шепард есть пара никуда не годных фразочек. Алкоголь им не помешает. Или наоборот, только и будет ставить палки в колеса. С координацией он им явно не поможет, и головы им тоже нужны рабочими, потому что… он, возможно, кое-что изучал, а потом снова изучал, а потом «изучал», потому что, очевидно, духи внимательно следят за его жизнью — и с этим точно будут сложности. Не выйдет просто, ну. Знаете. Пойти и сделать. Он отказывается от алкоголя и успевает передумать раз пятнадцать до того, как решает просто принести его и предоставить Шепард выбор, пить или не пить, а потом она кладет голову ему на плечо и закатывает рукав. — Ты знал, что у людей есть метки? — спрашивает она. Он знает. Она улыбается ему, и, духи, может, он все-таки ничего не испортит. *** Он слышит ее голос. Это, наверное, не очень важно для Вселенной, и они все, скорее всего, умрут страшной смертью, но… Он слышит ее голос. Может, кое-что все же имеет смысл.