связующий элемент

Дверь со скрипом открылась, лязгнула по бетонному полу, впуская тусклый свет в камеру. — Поднимайся. Серёжа испуганно вздрогнул и спешно поднялся с жёсткого матраса. Тело до сих пор не особо слушалось, отчего ноги дрожали, и идти приходилось опираясь на стену. Олег сделал шаг в сторону, освобождая проход, и молча пошёл следом. Старая лестница из темного подвала вывела в жилую часть дома — небольшая гостиная, переходящая в кухню. Ничего особенного, полупустая комната с минимумом мебели. Глаза неприятно болели после полумрака камеры и выплаканных ночами слез. Скажи сейчас Олег, что он его убьёт, то Серёжа покорно бы ждал своего заслуженного наказания. Он не заслуживал прощения за сделанное. Он почти отправил в могилу единственного человека, которому было на него не все равно. Он причина всех проблем и неприятностей. Серёжа выстрелил пять раз в Олега. — Ванная прямо по коридору. Вещи и полотенце там же, — Волков взглядом указал на открытую дверь. — Выйдешь, обедать будем. Под горячими струями мысли все ещё похожи на бесформенное нечто, но головная боль притупляется. Вода смывает прошедший месяц и снова даёт крохотный, но всё же шанс на разговор с Олегом. Пусть тот накричит, ударит, ничего толкового не ответит, но только не молчит. Это молчание убивало, особенно когда молчит дорогой человек. Тот, кому ты доверял с самого детства больше, чем самому себе, и ни разу не пожалел об этом доверии. А Олег пожалел, думал Разумовский. Пожалел, что вытащил его из той тюрьмы. Пожалел, что разрешил осуществить задуманное. Пожалел, что разрешил защелкнуть на своей шее чертов ошейник. Пожалел, что тогда, в далеком детстве, спас рыжеволосого мальчишку и протянул руку. Одежда была не похожей на ту, которую Волков раньше давал ему — теперь это были тёмные джинсы и чёрная толстовка. В отражении зеркала на Серёжу смотрел другой человек. Осознание пришло само собой. Это толстовка Олега. Слабый, едва уловимый знакомый запах заменил кислород. До боли родной, в нем чувствовалось то, с чем Олег всегда ассоциировался — запах ели, воздуха после дождя летней ночью и его одеколона. Запах дома. В гостиной тихо шумело радио. Волков сидел неподвижно, не сводя глаз с одной точки на уже накрытом завтраком столе. Стараясь не создавать лишних резких звуков, Сергей опустился на стул, сложив руки перед собой. Ждал, не нарушал чужих размышлений и незаметно рассматривал когда-то лучшего друга. — В два выезжаем. Если хочешь, поспишь в дороге, — Олег перевёл взгляд на Серёжу, но смотрел будто сквозь него. — Про таблетки не забудь. В ответ Разумовский только угукнул, запил лекарства бокалом воды и следом за Волковым приступил к обеду. Внутри под рёбрами невольно сжалось давно забытое чувство безопасности и уюта. Они когда-то так же обедали в своей съёмной квартирке. Марго сонно на них смотрела с холодильника и перебирала свои белые крылья под разговоры ни о чем. Олег в свои редкие увольнительные проводил их с Серёжей безвылазно. Они были только вдвоём и им было этого достаточно. В звонком смехе, в глупых шутках и в тёплых объятиях. Так мало было нужно для счастья. В глазах друг друга видеть покой и вселенскую нежность. В их прошлом. — Спасибо за обед, — Серёжа отложил ложку и не знал, куда себя деть, как себя вести после всего произошедшего. — Не понравилось? Ты даже половины не съел, — хрипло произнёс Олег и наклонил голову к плечу. — Как себя чувствуешь? — Понравилось, просто… Олег, я знаю, что ты запретил мне заводить разговор на эту тему, — дыхание сбилось и ком встал в горле, как в тот первый день после пробуждения. — Я должен на коленях перед тобой прощения просить за то, что сделал. Должен был сдохнуть в лечебнице, а ты меня спас, от меня у тебя одни проблемы. — Прекрати, — в голосе прозвенел холод, слёзы предательски замерли в глазах от такого тона. — Нечего говорить о том, что было в прошлом. Серёжа открыл было рот, чтобы ответить, но его остановила выставленная вперёд рука. — Нет. Ни слова об этом. Хотелось сжаться клубком, спрятаться от настоящего в детских воспоминаниях, прижаться, как раньше, к тёплому боку Олега и слушать его ровное биение сердца. В реальности оставался метр между ними, что казался километрами, тишина, от которой не убежать, и боль, которой слишком много для сломанных судьбой. — Олег? — М? — Отрежь мне волосы, пожалуйста. — Что? Прошлое оставляют в прошлом. Набрав побольше воздуха в лёгкие, Серёжа поднялся со своего стула, обошёл стол и сел на пол перед Олегом. Дрожь никуда не уходила, ладони сжались в кулаки до кровавых полумесяцев на бледной коже. За спиной послышались шаги, хлопки открывающихся шкафов и неровное дыхание совсем близко. — Уверен? — Нет, — Серёжа давно ни в чем не уверен, особенно в собственных решениях. — Как считаешь нужным, так и режь. На плечи опустилось серое полотенце, раздался тихий вздох. В тишине послышался скрежет ножниц, и рыжие пряди одна за одной начали хаотично падать на деревянный пол. Полчаса показались вечностью, тянулись чёрной патокой по сердцу. — Готово. Иди посмотри в ванной, я пока уберу здесь и поедем. В отражении был Серёжа. Сзади не было ни разрушающего все вокруг пламени, ни Птицы, ни богов смерти. Ничего. Рыжие волосы стали короткими, казались чужими, но будто стало легче. Взъерошив небрежным движением рук, делая тем самым на голове небольшой беспорядок. — Мне было так приятно гладить тебя по голове, Волче, — едва слышно прошептал Разумовский, вспоминая, что у Олега лет в восемнадцать была похожая причёска, ещё до армии. В прошлом. — В порядке? — в коридоре показался Волков, одетый в чёрное пальто. Слабый кивок. — Идём. В машине было спокойнее. Машина действительно подходила Олегу. Глубокого синего оттенка, с матовым отливом, внедорожник. Волков водил уверенно. Смотрел на дорогу, выстукивал по рулю пальцами мотив песни, приятно звучащей в салоне. — На заднем сиденье твой телефон и ноутбук, — спустя два часа дороги сказал Олег, кивнув головой. Серёжа, стараясь не мешать, нагнулся назад и положил к себе на колени свой старый ноутбук и новый смартфон. Глупые, хаотично наклеенные стикеры под пальцами ощутились прикосновением из последних лет студенчества. На нём Разумовский разработал бета-версию «Вместе», реализовал итоговый вариант Марго. Создал план роковой шахматной игры. — Когда я пришёл в себя, Игрок привёз мне его в больницу, — Олег мельком глянул на ноутбук и едва заметно усмехнулся. — В телефоне уже стоит симка, пустая. Сам понимаешь. — Лучше бы ты пристрелил меня, — тихо произнёс Сергей, смотря в окно. — Проблем от меня, как от трупа в багажнике. — Три правила, — слова Разумовского остались проигнорированы. — Не берёшь ножи, пьёшь все таблетки и как только почувствуешь себя плохо, сразу же говоришь мне. Понял? — Спасибо тебе, — тень улыбки скользнула по лицу Серёжи. Остаток пути провели в тишине и в собственных размышлениях. Дождь перестал идти к тому времени, когда они съехали с основной трассы и заехали в охраняемый посёлок. Частные дома едва виднелись за высокими заборами. Не было видно и единого следа жизни, если бы не ухоженные подъездные дорожки и несколько встретившихся спорткаров и дорогих иномарок. На подъезде к самому крайнему дому открылись ворота, запуская на территорию кроссовер. Серёжа осмотрел территорию с трудно скрываемым удивлением и перевёл взгляд на Олега, выйдя за ним следом из машины. Двор, выложенный серым камнем, такие же каменные ровные тропинки до беседки и сада, гараж на четыре машины. Двухэтажный коттедж ничем не отличается от обычного современного дома. — Пошли. В доме было светло, но словно пусто. Будто не жил никто, только построили и продали новому владельцу. В этом был весь Олег — не любил чрезмерную роскошь и ненужный пафос. Выдержано и со стилем. Просторная гостиная, переходящая в кухню, выполненную в чёрно-белых тонах, встретила домашним теплом и мягким светом. Они мечтали о таком, когда были детьми. Лежали летними ночами на крыше детского дома, смотрели на звёзды и представляли, что у них свой большой дом, в котором они будут жить вместе, когда-нибудь заведут собаку и посадят черешню, что так всегда любил Серёжа. — Ванную видел, по коридору правая дверь тренировочный зал. На втором этаже ещё одна ванная и спальни, — Олег прошёл на кухню, закрепив на холодильнике рядом с двумя небольшими исписанными листами рецепт приёма препаратов. — Если… — Папа! Обернувшись на голос, Разумовский увидел маленькую девочку в белой футболочке и жёлтом сарафане, сбежавшую по лестнице. Она с улыбкой на лице подбежала к Волкову, взявшему её на руки. Ребёнок обняла мужчину за шею и погладила маленькими ладошками по небольшой щетине. Девочка обернулась в отцовских руках, с интересом и детской искренностью смотря на Сергея. — Это твой друг Серёжа, да? С которым вы всегда были вместе-вместе? — Олег кивнул на слова ребёнка, вызвав неподдельный восторг в её глазах. — Знакомься, это Лера — моя дочь. Девочка слезла с рук отца и подошла к Разумовскому, протянув ладошку. Выдохнув, чтобы не показывать ребёнку дрожи и собственного испуга, Серёжа сел перед ней на колени и пожал маленькую ручку. — Такие руки холодные! — Лера обвила ладошками чужое запястье, поглаживая кожу. — Пап, надо дядю Серёжу напоить чаем, он замёрз. — Сходишь за своими пазлами, Валер? Мы пока чайник поставим и ужин разогреем, — девочка кивнула, улыбнулась Сергею и убежала на второй этаж. — У тебя дочь. Разумовский сел на стул, сжав дрожащие руки. Она ведь совсем маленькая, он мог оставить её без отца. Это милое создание могло потерять того, кого у самого Серёжи и Олега не было. Лера могла потерять отца, даже не узнав и не поняв по-настоящему отцовской любви. Из-за Разумовского. — Я знаю, о чем ты думаешь, — Олег включил чайник и начал нарезать салат, стоя спиной к Серёже. — Она бы обо мне никогда не узнала. Меня только выписали из больницы, вернулся в Питер, снял однушку в районе той, что была в у нас, пока ты учился в универе, а я в армии служил. Встретил как-то вечером Сашу. У нас с ней отношений-то и не было, через месяц забыли друг друга. А она родила от меня дочь, сначала воспитывала, потом нашла себе мужика и хотела её в детский дом отдать, устала видите ли, она своей жизнью жить хочет. — Зачем тогда вообще рожала, если так поступить хотела? — внезапная злость проснулась внутри, загораясь слабым огоньком. — Это ребёнок, а не игрушка. — Я ей сказал тоже самое, только не так мягко. Саша только плечами пожала и ничего не ответила, — в голосе Олега четко слышались презрение и раздражение. — А я взял и сказал, что заберу Леру. Она и не против была. Разобрался с документами, официально согласовал, что являюсь отцом и теперь ребёнок будет воспитываться со мной. Единственное, что не смог уладить, так это личные данные. В её свидетельстве от меня только отчество. — Имя и фамилия? — Имя дала Саша, а фамилия вроде как девичья её матери — бабушки Леры. — Лера знает? — Серёжа поднял взгляд и посмотрел на широкую спину Волкова. — Да. Рассказал ей в тот же вечер, когда мы переступили порог той квартиры, — на столе оказался греческий салат и три тарелки картофельной запеканки. — Я благодаря Лере смог выбраться из той апатии, в которой погряз после больницы. На кухню забежала Лера, смешно шмыгнув носиком. Большая коробка пазлов с изображением моря едва умещалась в маленьким руках. С молчаливым разрешением Разумовский взял коробку и посмотрел на девочку. — Они мои любимые, их интереснее всего собирать, — Лера указала на закатное небо и изображённый белый фрегат. — Ты сама собираешь такие сложные? — скромная улыба появилась на детском лице и она слабо кивнула. — Ты молодец, я точно с первого раза не смог бы собрать. — А мы соберём вместе? — с надеждой Лера перевела взгляд с Серёжи на отца. — Конечно, только боюсь мы будем только тебе мешать, милая, — Олег улыбнулся дочери и помог ей сесть за стол. — Витамины пила? Лера уверенно кивнула и принялась за ужин, наблюдая за снова начавшимся дождем за окном. Они были похожи. У Леры были черты лица Волкова, его манера говорить открыто и просто. Для своих пяти она была не по годам умной. Серёжа себя в этом возрасте вспомнить не мог, но очень хорошо помнил и лично видел других детей, когда стал старше. Спокойная, слушала разговоры Волкова и Разумовского за ужином молча, не влезала, отвечала, когда её о чем-то спрашивали. Сама поставила пустую тарелку в раковину, сказала отцу спасибо, улыбнулась Серёже и ушла смотреть мультфильм по телевизору. Происходящее было похоже на сон. Они вместе ужинали, как настоящая семья. Лера явно доверяла Серёже, и эта мысль грела лучше любого пухового одеяла или успешной сделки. Перед сном она прибежала в спальню к Разумовскому в милой пижаме с румянцем на руках и легким волнением в голосе, присела рядом на пуфе и попросила себя обнять. От просьбы руки снова задрожали, но отказать он просто права не имел. Прижавшись к чужому боку, Лера тихо, почти шепотом сказала: — Спасибо, что ты приехал к нам. Папа скучал по тебе. У маленькой Леры было огромное, доброе сердце. Спать на нормальной кровати было непривычно. Ощущать себя в безопасности и понимать, что ему доверяют, было чем-то за гранью реальности. Это доверие стоило всех пережитых кошмаров и страхов. Волков доверил ему самое ценное — Леру. И не оправдать его хрупкого доверия, что Разумовский разрушил, выпустив обойму в тело лучшего и единственного друга, стало бы тем, чему равных нет. Так и не сумев заснуть, Сергей поднялся с кровати и вышел из комнаты. Полумрак коридора нарушался лишь приглушённым свечением ночника, видневшегося из-под двери в детской. Дверь в спальню Волкова была приоткрыта. Решившись, он тихо постучал и вошёл. Спальня была погружена в ночную темноту с линией лунного света по светлому паркету. Очертания широкой кровати едва виднелись, шкаф с зеркальными дверьми стоял во всю стену и отражал окно с полупрозрачными шторами. — Олег? — шёпот отразился от стен, растворившись в воздухе. — Дверь закрыл? — хриплый голос мурашками прошёлся по коже. В ответ кивнул, но понял, что в темноте ничего не видно, поэтому ответил, что закрыл. — Иди сюда. Если это сон, то хочется продлить его навсегда. Олег подпускал к себе. Шагнув, Серёжа сел на противоположной стороне кровати и прижал колени к груди. Щёлкнул выключатель, разлившим тёплым светом лампы. Комната собралась в единую целую — она ничем не отличалась от его, только если кресло стояло рядом с окном и на подоконнике лежали несколько книг. — Шёпотом не обязательно, звукоизоляция хорошая, но и орать тоже не надо, — Волков приподнялся на локтях, поморщившись, и сел на кровати. — Кошмары? На теле Олега яркими следами были видны шрамы от каждой пули. Среди других, они сразу бросались в глаза, высеченные сталью на смуглой коже, измученной горячими песками и ветрами беспощадных сирийских пустынь. Смотреть на них — ножом по свежей ране. Осознавать, что это было сделано собственными руками — вогнать этот нож насквозь и заставить умереть от потери крови. Серёжа поднялся с кровати, обойдя, сел перед Олегом на колени. Последние остатки выдержки закончились и безмолвными слезами потекли по щекам. — Прости меня, Олег… Прости за то, что я сделал, — Серёжа хрипит и не может сдержать всхлипов. — Прости, прости, прости… — Перестань. Вставай, Серый, — хочет на ноги поднять, но тонкие пальцы впиваются в икры, бесшумные рыдания приглушаются тканью пижамных штанов на коленях. Шёпот сливается в одно безостановочное простипростипрости. Лучше бы оставил в тюрьме, не ответил на сообщение и сейчас мог нормально дышать и не испытывать боли. Лучше бы оставил в камере, не приводил в себя после больницы, в которой его едва на тот свет не отправили, и сейчас бы спал спокойно, не видя разбитого на куски Разумовского. Сильные руки подхватывают Сергея за тонкую талию и тянут к себе, прижимая в крепких объятиях к груди. Чужое сердце бьется загнанным зверьком, всхлипы рваные, будто воздуха не хватает. Холодные ладони сжимают до побелевших костяшек пояс штанов на пояснице, дрожат поднимаются выше и обвивают плечи. Рыдания становятся тише в изгибе шеи — под губами шрам от пули. — Я когда за Лерой пришёл первый раз в детский сад, в толпе её долго искал, — тихо начал Олег, забравшись одной рукой под футболку, гладил выпирающие лопатки, а другой перебирал волосы на рыжей макушке. — А потом ко мне воспитательница подошла и указала на книжный уголок. Пока все по залу бегали, она одна сидела и спокойно листала книгу какую-то. Я до последнего думал, что её обидел кто-то, да только ошибся. Сказали, что она так всегда, с самого начала — одна играла, одна на площадке во время прогулок. Валера в свои пять не о принцессах думает, а о том, что справедливость должна быть превыше всего, о том, что высокое искусство должным образом не ценят. Пока её ровесницы мечтают о новых куклах, она мечтает сделать что-то, что мир лучше сделает, что людям поможет. Никого не напоминает, Серый? Серёжа замирает в родных объятиях и понимает. Возникают в голове голубые глаза Леры — понимающие, с не по годам взрослой собранностью и самостоятельностью, но в то же время по-детски искренние, горящие надеждой чистой. У неё в глазах душа прекрасная. — Я из магазина вернулся, а Лера на полу сидит, вокруг какие-то листы, бумаги и взгляд у неё, что мне сердце от боли вырвать хотелось, — медленно, невесомо Олег положил голову на чужое плечо, едва коснувшись губами обнаженного участка светлой кожи с россыпью веснушек на ключице. — Она за первые два месяца привязалась ко мне, сразу в голове мысль про документы, вдруг что не то подумала. А Валера нашу фотографию нашла, когда мы у Невы в мой день рождения гуляли, помнишь? И спросила про тебя. Мне тяжело было вспоминать, но я ей рассказал и про детский дом, и про универ, и про армию — как дороже друг друга не было никого. А она прижалась ко мне, как ты сейчас и расплакалась. Я волком выть готов был. Лера твоя копия. Маленькая, многого ещё не знающая, но твоя. Слёзы её вытирал и тебя вспоминал, как ты мне раны обрабатывал, как в школе помогал, как письма в армию писал. — Я не достоин ни тебя, ни этого маленького светлого создания, — шепчет Серёжа, отстраняется, глазами заплаканными покрасневшими смотрит, а Олег лицо его в свои ладони берет, лбом к лбу прижимается. — Мы все совершаем ошибки. Некоторые незначительные, а некоторые забыть бы и не вспоминать никогда. Но это жизнь, трудная, но жизнь, — дыхание одно на двоих и впервые в глаза друг другу смотрят. — Я простил тебя, Серёж. Кто первый тянется они понять не могут, когда губы встречаются в первом, таком важном поцелуе. Медленно, показывая всю любовь и боль, что таилась годами. Все чувства наизнанку, показать, что вот, я рядом, сердце тебе своё отдаю и не боюсь умереть от рук твоих. Под закрытыми веками цветными пятнами захлебнувшая нежность. Ладони в замок сцеплены, будто навечно, как знак реальности. Током все тело прошибает, воздух становится совсем не нужным, лишь бы рядом, губами чужие чувствовать, целовать до сбитого дыхания и хрипов, кусать до металлического вкуса и тут же зализывать — поцелуями сказать всё, на что слов не находилось и решимости не хватало. — Я не смогу без тебя, — Серёжа шепчет, носом утыкается в здоровое плечо, и Олег на своём плече влагу ощущает. «Я люблю тебя, Волче» — Я тебя никуда и не отпущу больше, — Олег целует в висок, гладит взъерошенные волосы и тянет на постель, укачивая в своих объятиях. «Я люблю тебя сильнее, Серёж. Вместе до самого конца, помнишь?» В объятиях Волкова мир застывает на тепле его рук и ровном стуке сердца в груди. Они привязаны к друг другу узлом, который распутать невозможно, да и не стремится его никто разрывать, только сильнее тянут, чтобы в одно слиться, единым целым стать. — Засыпай, я буду охранять твой сон, — поцелуй в макушку, а внутри глупые бабочки кружат. Настенные часы отстукивают четыре утра, когда тихий просящий шёпот нарушает тишину, объятую не ушедшим ночным мраком. Олег приподнимается на локтях, стараясь спящего Разумовского на второй половине кровати не тревожить, и смотрит с беспокойством на дочь. — Что такое, милая? — Там гроза, — в окне сверкает и гремит гром, от чего Лера вздрагивает. — Можно? — Иди сюда, воронёнок, — Серёжа сонно открывает глаза, протягивает руки, и прижимает к себе, укутывая пледом, что висел на детских плечах. — Мы рядом, защитим тебя от любой непогоды. У Волкова под рёбрами щемит. Лера жмётся к Разумовскому, тихо засопев под его успокаивающие слова. Они оба боялись грозы. Олег помнил, как в детстве он также прижимал Серёжу к себе, обнимал, шептал бессвязные мысли, отвлекая, напевал песни Арии вместо колыбельных и защищал от всех страхов. Потому что это его Серёжа. А Олег Серёжин. Константа. Улыбнувшись, Волков поправляет сбитое одеяло, убирает выбившуюся прядь на Лериной русой голове, обнимая своих самых важных людей. Раньше у них с Разумовским были только они, неполная маленькая семья, они схватились за друг друга, брошенные суровым миром в жестокую реальную жизнь. Теперь Олег уверен — с Серёжей они семья. Настоящая, любящая, со своими проблемами и сложностями, но они всё смогут побороть, ведь маленькое сердечко Леры бьется с их сердцами в такт. Они справятся. Вместе.