Мы всегда будем вместе

      Пауль был похоронен рядом с остальными. Почему их решено было положить вместе, Оливер не знал. Он несколько раз приходил к пяти могилам. Пять крестов стояли рядком. Кристиан Флаке Лоренц. Тилль Линдеманн. Кристоф Шнайдер. Рихард Цвен Круспе. Хайко Пауль Хирше. Прах к праху... Не хватало только шестого. Оливер Ридель. Музыкант знал, что уже был мертв. Но все продолжал жить, как будто по инерции. Пока души и мысли окончательно не остановятся. Пауль уже вдарил по тормозам, но машина должна еще проделать тормозной путь. И, видимо, скорость ее была большая. Иначе почему этот путь настолько длинный?       Оливер просто молчал, стоя перед крестами. Он не находил слов. Ему хотелось сказать многое. Выразить несчетное количество чувств, пусть это было уже бесполезно. Но никакие слова не могли передать то, что он испытывал. Даже слезы и крики не помогали избавиться от мучительной боли, которую причиняет пустота. Внутри не было ничего, и это пугало. Человек не может жить без души.       Пауль оставался последним человеком, из-за которого Ридель хотел жить. Но и его теперь не стало. Ландерс говорил ему, не винить себя, и Оливер обещал, что не будет. Однако у него не получалось. Он все время думал о том, что не смог поддержать друга должным образом, хотя старался изо всех сил. Видимо, этого было недостаточно. Музыкант корил себя за то, что его не было рядом в тот момент, когда Пауль принимал это кошмарное решение. Он бы точно его отговорил. Обязательно! Оливер не успел вовремя приехать к мосту. Опоздал всего на минуту, максимум две. Пропусти он один светофор по дороге, вероятнее всего, гитарист был бы сейчас жив. А теперь… Какой смысл представлять, что было бы, если..? Время назад не вернешь. То, что случилось, не изменишь. Ридель прекрасно это понимал, и ничего не мог с собой поделать.       На смену горю пришло отчаяние. А вместе с тем и равнодушие ко всему вокруг. Какая разница, что происходит кругом, если в сердце не происходит ничего? Если оно больше не испытывает ничего, кроме страданий? В таком случае, стоит ли вообще жить дальше? К такому решению и пришел басист через три с небольшим недели после смерти Пауля. Оно казалось единственно верным. Другого ответа Ридель не мог найти, сколько не пробовал. Ему попросту незачем было жить. Только чтобы хранить память о них? Тем самым продолжать мучения? Боль и так уже не оставила в душе места никаким другим эмоциям. И, в отличие от Ландерса, Оливер был твердо уверен в своих действиях. Как никогда раньше.       Музыкант выбрался на крышу высотки. В лицо прилетел порыв студеного ветра. Оливер подошел к краю. Немного заступил за него и глянул вниз. Люди, машины. Спешат по своим делам, ничего не подозревая. Их жизнь несется, катится или течет, будто река, плещется волнами печали и радости. Идет своим чередом, в своем темпе. Создает ритм города. Обычно сердце подстраивается под этот ритм. Только не сейчас. Он сбилось еще три года назад.       Резкие толчки в груди перебивали частое дыхание. Ком в горле, от которого было не избавиться, мешал глотать свежий воздух. Руки дрожали, но не от страха. Скорее, от безысходности. Слезы безостановочно текли по щекам, обжигая кожу и капали вниз. Оливер смотрел на них, и казалось, словно они будут падать вечно. Будто времени не существовало. Еще несколько дней назад хотелось кричать от жуткого отчаяния. Сейчас не хотелось ничего. Лишь бы снова увидеть их лица, почувствовать тепло их объятий, доброту и живость улыбок. Еще раз услышать их голоса. Но скоро это произойдет. Все другое мгновенно исчезнет. Осталось только сделать шаг.       - Простите меня… - выдохнул Ридель. – Я… Я знаю, что поступаю неправильно. Что вы бы этого не хотели. Ни в коем случае. Но без вас я не справляюсь… - его голос дрожал, едва различимый. – Простите, что не смог вам помочь. Прости, Рихард, что не спас Пауля... Прости, Пауль, что не выполнил свое обещание…       Все они связаны единой нитью. Прочной, куда прочнее, чем самая прочная сталь. Она не способна порваться. Может быть, именно из-за нее один тянет на дно остальных. Но именно эта нить делала их счастливыми. Они – одна семья. Они – одно целое.       Оливер медленно выдохнул и еще раз посмотрел вниз, на улицу. А снизу на него с удивлением и непониманием смотрел мальчик. Ему было лет шесть-семь, не больше. Глаза заплаканные, но без страха.       Что-то громко щёлкнуло в душе. Где-то в самом отдаленном уголке зажглась крохотная искорка. Но она была настолько яркая и такая теплая в этой черной пустоте, что ее невозможно было не увидеть. Вернее, не почувствовать.       Оливер был поражен. Этот мальчишка спокойно смотрел на него. Как будто понимал, что он хотел сделать. И принимал это. Но тем же временем, скорее всего, сам того не осознавая, он предоставил Риделю выбор. Дал ему тот второй вариант, который музыкант безуспешно пытался отыскать. Просто подняв голову и посмотрев на него.       Они стояли и глядели друг на друга. Времени снова не было. Ридель не понимал, откуда взялся этот ребенок. И почему поднял голову? Но внезапно, после стольких темных дней отчаяние начало медленно отступать, обнаруживая нечто новое. Как вода после потопа сходит, оставляя после себя разрушения и мусор, так и безысходность куда-то уходила. Она открывала многочисленные шрамы и кошмарные воспоминания. Но как город отстраивается после наводнения, так и это отступление давало надежду на лучшее.       Теперь музыкант почему-то был уверен: все будет хорошо. Оливер попятился от края крыши. Затем развернулся и поспешил к лестнице. Вдруг это ему лишь показалось? Он надеялся, что ребенок никуда не исчезнет. Бежал вниз, перепрыгивая через ступеньку. Выскочил на улицу, чуть не сбив ошарашенного прохожего, огляделся. Мальчик стоял на прежнем месте. Повернувшись, он снова уставился на басиста. Оливер подошёл к ребенку. Для своего возраста он был довольно высоким, но все равно едва доставал макушкой до пояса Риделю. Худой, нескладный, однако довольно крепкого телосложения. Мальчишка запрокинув голову, чтобы взглянуть в лицо Оливеру. Гитарист поразился чистоте его огромных глаз яркого голубого цвета с примесями зелёного и карего. Густые черные ресницы, едва изогнутые брови, большие, но аккуратные губы, обкусанные по углам. И растрёпанные русые волосы. Риделю казалось, что этот пацаненок собрал в себе их образы. Ему чудилось, что все они сейчас смотрят на него глазами мальчика.       - Как тебя зовут? – спросил незнакомец негромким, приятно-спокойным голосом.       - Оливер… - не сразу ответил гитарист.       - Я Райнер Хайланд*, - он говорил уверенно.       - А… где твои родители? – Ридель присел на корточки, так что их лица теперь были на одном уровне.       Мальчик сначала было замялся, но потом сказал:       - Их уже давно нет. Они умерли. Я сбежал из приюта.       - Не боишься, что я сдам тебя обратно? – музыкант не ожидал, что Райнер ему сразу все расскажет.       - Нет, - слегка ухмыльнулся Хайланд. Оливер тут же вспомнил улыбку Пауля. Она была почти такая же… - Ты возьмёшь меня с собой.       - Почему? – Ридель не скрывал удивления.       - Потому что ты спустился с крыши.       Они шагали по улице. Райнер едва поспевал за Оливером, однако не хотел останавливаться. Он что-то увлеченно рассказывал, активно жестикулируя. Кажется, о людях, проходящих мимо, о витринах магазинов, о машинах. Ридель держал его за руку, что была в два раза меньше его. Осторожно, но крепко, боясь того, что, выпустив ее, уже не увидит мальчика. Но он все ещё бодро шел рядом. Иногда смеялся чему-то и смотрел на басиста снизу вверх. И с каждым его взглядом Оливер чувствовал, как тепло разливается внутри, заполняя все больше места. Нить становилась все прочнее с каждым шагом, с каждой секундой. Теперь она связывала Оливера Риделя и Райнера Хайланда. Музыканта и маленького мальчика, что вдруг поднял голову у многоэтажки. Теперь они – одно целое, семья. Теперь их не разлучит никто и ничто.       Мы всегда будем вместе.