Крым

      — Да не поеду я с тобой никуда! Тоже мне, удумал! — возмущается с утра Валентин. А повод был. И даже веский: единственный выходной Лебедев начинает с разбора чужих полетов, чего делать ну совсем не хочется. Ещё и Ткачев со своими извечными предложениями. — Какой Крым, Артём? Ты себя слышишь? Мне здесь надо быть, в Москве.       — Я просто предложил, зачем же так орать? — вздыхает парень, брови к переносице сводя. — Я ведь… Я ведь просто хотел, чтоб ты отдохнул от своей вечной работы. И наконец на меня обратил хоть каплю внимания, ну? — подбирается ближе и щеку мужчины гладит аккуратно своими пальцами. Не замечает, как на шёпот переходит. И совсем ласково глядит в глаза. Причина тому только одна: очень не хочет, чтоб Лебедев себя перегружал больше нужного.       Валентин взглядом его сверлит. Долго и мучительно, словно слова не столь колкие подбирая. Хотя генералу, по большому счёту, вообще плевать, заденет ли он чьи-либо чувства. Умел, увы, хладнокровие включать, когда вовсе этого не нужно. Ладонь кладёт поверх руки Артёма, в глаза глядя уже иначе. И у Ткачева даже огонёк некий во взгляде появляется.       — В состоянии разобраться. И без тебя, — бросает, руку его от своего лица буквально "отдирая". Шагает в сторону спальни, каблуками туфель лакированных стуча едва ли не на весь дом. Парень его взглядом провожает лишь и, как только дверь за генералом захлопывается, на диван опускается совершенно без сил.       Молчит секунду. Третью. Минуту. И не выдерживает: слёзы сами по щекам катятся, падая вниз. Артём тихо всхлипывает и ловким движением руки смахивает капли, проглатывая обиду ужасную. В спальню так и не приходит: ночью собирает вещи, а утром рано, когда только солнце встаёт, уезжает, не оставив даже записки. Телефон выключает, контроль пройдя. И садится в самолете у окошка: все как хотел. Разве что… Почти все. Любимый мужчина, увы, совсем не рядом. И вновь Ткачев чувствует, как глаза щиплет. Обида изнутри разъедает.       Самолёт набирает нужную высоту, и Артём, выдохнув свободно, расстегивает ремень безопасности. Знает, что оставляет нечто важное где-то там, позади. Знает. И улетает все равно, стараясь обо всем забыть. Он непростительно юн. А потому, вероятно, совершенно не понимает, насколько переживать заставит. И Лебедева, и остальных… Только ещё не знает одного: насколько пусты станут глаза Валентина, когда тот услышит… Одну новость.       Генерал волнуется. Волнуется по пути из одной комнаты в другую, пытаясь найти юношу. Лебедев, конечно, бывает крайне вспыльчив, но ошибки свои видит. И признаёт. Хотя бы иногда. Волнуется, когда едет на работу, злясь уже. Доходит до крайней точки кипения. И, в конце концов, волнуется, когда всех собирают на срочное собрание. Вступительную часть успешно мимо ушей пропускает. А вот часть с неудачной посадкой самолёта, увы, пропустить не удаётся. Тут же подскакивает и на ватных ногах покидает душное помещение. Вообще никогда таким не был. Все служба-служба, и вот тебе раз – подумал о чём-то более важном. Вероятно.       Руки трясущиеся набирают номер Артёма. Даже не по телефонной книге. Наизусть помнит. По дворику расхаживает туда-сюда, стараясь своё волнение хотя бы немного расформировать. В трубке слышатся гудки. Долгие и ужасающие. Неужели это был его рейс…? Слышится щелчок, и Валентин было радуется, пока знакомый до боли и ужаса голос не оповещает о том, что абонент временно недоступен.       Лебедев пинает стоящую неподалёку урну и телефон в карман пихает, вновь в офис вбегая. Совещание уже без него закончили, решили отправить поисково-спасательный отряд. Да и это, вероятно, было пока что самым доступным решением: из Москвы в Крым такие сигналы посылать сложновато.       — Нужно пару наших человек туда отправить, но… — было зарекается начальник.       — Я поеду, — тотчас отвечает Валентин, не задумываясь совершенно.       — Валентин Юрьевич, да вы вообще-то и здесь пригодились бы, — хмыкает, плечами пожимая.       — Считайте это моей просьбой, — отчеканивает Лебедев. Очень хочет и знает: ему позволят попасть. За все заслуги. Вообще за всё.       Начальник кивает молча, вольно махнув рукой в сторону выхода из офиса. Валентин молчания не разрывает, головой качая в знак благодарности. Из здания вылетает и наравне с коллегами прибывает в то место, откуда их как раз таки должны отправить. Авиасообщение между двумя городами, разумеется, было приостановлено.       Мужчины жилеты натягивают. Обещают уж очень сильно постараться и прилететь за два часа, если это возможно. Лебедев слушает указания, молча кивая на каждое требование. Не возражает. В голове, между тем, пусто совершенно. Он знает. Прекрасно знает все, уж особенно - по чьей вине Артём оказался в ненужное время в ненужном месте. И прекрасно знает, что ненавидит себя за это. Уже.       Поиски, увы, успехом не увенчались. Ни первые, ни вторые, ни третьи сутки. Все это время Валентин не спит, ожидая хоть каких-либо новостей. Только ничего не получает ровным счётом. Отключается неосознанно. И просыпается только от громкого стука в дверь. Подрывается и идёт открывать, борясь с неимоверными болями в голове. Уже счёт дней совершенно потерян.       На пороге возникает потрёпанный Лебедев. Дверь распахивает перед своим подчиненным и делает сосредоточенный взгляд, слушая. Плечом в дверной косяк упирается, поддерживаясь за него хоть немного. Ибо ноги уже совершенно не держат.       — Нашли, — произносит негромко, с сожалением глядя в глаза генерала. Тот меркнет. Мгновенно. И понимает, что травмы, вероятно, были несовместимы с жизнью. — Медики фиксируют, но…       — Веди меня к нему, — бросает, выходя в коридор и дверь за собой закрывая. Мимолётно глядит на наручные часы: время уже давно за полночь перевалило. Скоро и рассвет уже будет. И спал Лебедев всего часа два. Только держится. Ради Ткачёва. Хотя и понимает: никому от этого уже лучше не будет.       Живописный вид открывается с этих мест: солнце действительно мало-помалу проглядывалось из-за горизонта, озаряя небо тысячами ярких лучей. Шумит прибой морской, и дует ветерок свежий. И впечатление создаётся, будто не произошло ничего, несмотря на шторм, что активно бушевал где-то в груди Валентина. Люди говорят, что там и есть что-то вроде души.       — Иди, расписывайся, — кивает помощнику своему, когда наконец доходят до нужного места. Форму на себе чуть поправляет и, взглядом его проводив, на колени перед телом Артёма опускается. Нет ни слёз, ни пламенных речей. Ничего. Лебедев словно опустел за эти несколько дней. Хотя, вероятнее всего, так и случилось. Все потеряло всяческий смысл, как бы прозаично ни звучало. — Прости, — шепчет, пальцами касаясь ледяной ладони. Вмиг становится не по себе, и Валентин поднимается на ногах дрожащих. Воздух глотает жадно, удаляясь как можно дальше. Он не сберёг, хотя обещал быть рядом. И вина только на нем. Ни на ком другом.       Лебедеву за оперативную работу с крайним делом дают отпуск. Мужчина совершенно раскис, хотя любимое занятие всё-таки позволяло периодически отвлекаться. Иногда, редко совсем. В основном Валентин все перебирал мысли гнетущие в своей голове. И, получив указ об отпуске, тем же вечером берет билет. В Крым. Зацепило его это место, пусть и больно до ужаса. Так, что зубы сводит.       Весь полёт умудряется проспать, что радует несомненно: плохо спит уже давно. Чувствует себя относительно бодро. Солнце медленно за горизонт закатывается, и Лебедев закат провожает, прогуливаясь по той самой набережной, где все и закончилось.       Мужчина взгляд в небо устремляет, словно пытаясь там выискать то, чего давно нет. Оглядывается по сторонам и, руки разведя, кричит. Громко и безостановочно, пока не чувствует, что связки предательски жжёт. На колени падает и глаза прикрывает.       — Идиоты, — шепчет, усмехаясь нервно.       Все кончено.