***
Сегодня ему никого не хочется видеть. Он уверен, что миссис Хадсон спишет это на одно из его настроений; он дал ей строгие инструкции, чтобы наверх никого не провожали − ни клиентов, ни инспекторов, даже самого начальника полиции. Сейчас середина зимы, холодный, хмурый день с порывами ветра, кидающим в окна хлопья снега, но до земли тот не долетает, тая в воздухе. По улице проезжают несколько экипажей, и ни один перед домом не останавливается. В камине горит огонь; ничто не соблазняет его погаснуть. Время чая приходит и уходит. Когда он после шести часов слышит звонок в дверь, то перестаёт играть на скрипке и прислушивается. Миссис Хадсон открывает дверь и с кем-то разговаривает, её голос твёрдый, затем вопросительный. А потом ей отвечает мужской голос, за которым следуют её шаги по лестнице. − Мне очень жаль, мистер Холмс, − говорит она. − Этот джентльмен настаивает. Он говорит, что это вопрос жизни и смерти. Его покой уже нарушен, и он сдаётся. Жизнь и смерть что-то значат, хотя и меньше для него, чем для большинства людей. Он опускается в кресло, запахнув халат и готовясь к любой печальной истории, которая последует за этим. − Пошлите его наверх. Она кричит вниз по лестнице: − Он примет вас. Затем шаги ещё одной пары ног. Он изучает не только следы, но и шаги. Те рассказывают часть истории жизни человека − возраст, вес, болезни, даже настроение можно определить по звуку шагов по тротуару или деревянному полу. Выбор обуви − ещё один ключ к разгадке. Даже самый модно одетый человек носит обувь, которая рассказывает историю. Тщательно отполированные ботинки на мужчине в рабочей одежде рассказывают совсем другую историю. Характер износа говорит ему, какую работу выполняет человек. Есть и другие подсказки: плохо сидящая обувь, дешёвая, дорогая, ортопедическая... Судя по звуку, эти ноги обуты в ботинки, но шаги лёгкие. И какие-то знакомые. Посетитель у двери молчит. Никакого представления не требуется. Джон Ватсон. Нет никаких причин, по которым этот мужчина мог бы измениться, но в небольших различиях Холмс читает годы, прошедшие с тех пор, как они виделись. Он остаётся в своём кресле. − Ты вернулся, − говорит он, и на его лице появляется выражение нежности. Это не имеет значения. Ватсон знает его и может видеть, что он чувствует. Гнев, сожаление и что-то ещё, что сам Холмс ещё не определил и не хочет определять. Ватсон делает шаг вперёд и переступает порог. Он всё такой же во многих отношениях − невысокий, плотный, его спокойная внешность едва скрывает беспокойную энергию. Зажжённый фитиль, готовый взорваться. Уголки его рта подёргиваются. − Ты мерзавец. Холмс указывает на пустое кресло. Если они собираются снова заняться этим, им должно быть удобно. Он изучает мужчину. Усы исчезли, светлые волосы снова стали короче. Глаза не изменились. Даже через тысячу лет он никогда не забудет эти глаза. Хромота − это что-то новенькое. Это интересно. Ватсон садится в кресло. − Я подумал, что на этот раз ты мог бы это сделать, − говорит он. − Ты был ранен в бою, − замечает Холмс. − Во Франции, я думаю. − Всё зажило. Понятия не имею, почему хромота сохраняется. − Действительно. Это любопытно. − Я тебя не простил, − говорит Ватсон. − Броситься в этот катаклизм − и зачем? Ты злишься, знаешь ли. − Мне просто любопытно. А если бы я этого не сделал... Ну, всё равно было бы то же самое. − Ну, твоя одержимость меня изматывает. Я принял решение никогда больше тебя не видеть. − И всё же, ты здесь. Ватсон мрачно улыбается. − Да. Я здесь. − Прошло, сколько, двадцать лет? − Больше, думаю. Почти тридцать. − Могу я спросить, почему ты здесь? − Он пытается казаться холодным. Ватсон отвечает ему ровным взглядом. − Ты так долго читал меня, поэтому должен знать почему. Холмс не отвечает. Он знает, почему Ватсон всегда возвращается. По той же причине у него ёкает сердце, когда он видит его стоящим в дверях со знакомым котелком в руках. Холмс думает, что им удобно вдвоём, вместе. После стольких лет жизни с осознанием того, что в мире есть только один такой человек, как он, отсутствие Ватсона было похоже на рану. Почему один из них всегда уходит, объяснить сложнее. Они сидят и ждут. С наступлением вечера всё в комнате становится серым. Ватсон закрывает глаза и откидывается назад. Какое-то время Холмсу кажется, что тот заснул, но потом тот говорит: − Неужели ты никогда... просто не уставал, Холмс? Войны, политика, бесконечные конфликты... − Люди не живут достаточно долго, чтобы чему-то научиться. Это обязательно будет бесконечная петля. − И что же ты узнал? Он обдумывает этот вопрос. Ответ на этот вопрос они часто обсуждали, даже несколько раз из-за этого ссорились. Много лет назад он поделился с Ватсоном своими выводами о том, что эмоции бесполезны. Радость была бессмысленна, потому что её противоположности, горя, нельзя было избежать. Любовь была бессмысленна, потому что люди умирают. Единственный способ, которым он мог справиться со всей смертностью, окружающей его, состоял в том, чтобы держаться в стороне, оставаться отстранённым и не позволять себе быть предвзятым. Страсть может иметь место, но как учёный, он держит себя в руках. Ватсон никогда не мог отделить свой разум от своих страстей. Всё то время, что они были вместе, именно их взаимная страсть поддерживала их на плаву. Но в прошлый раз Ватсону надоело находить и терять. А Холмс всё ещё не разгадал эту тайну. Каждая жизнь заканчивается Смертью. Каждая жизнь, кроме жизней двоих. − Ложись рядом со мной, − говорит он. Это загадка, почему они вообще должны испытывать вожделение. Любви не должно быть достаточно, чтобы обеспечить продолжение рода, поэтому природа предусмотрела Похоть. Но ни один из них так и не стал отцом ребёнка. Он подозревает, что они стерильны, что на самом деле имеет смысл. Если существо не умирает, зачем ему размножаться? Но когда они вот так лежат рядом, пресыщенные и неподвижные, он почти может отказаться от своего решения не любить. − Ты помнишь, как был ребёнком? − спрашивает Ватсон. − Конечно. − Он помнит всё, хотя кое-что из этого запрятано подальше. Бесполезно вспоминать детство. − Тогда я тебя не знал. Когда ты это понял? Он помнит, что это произошло не сразу. Были вещи, которые могли бы ему рассказать, вещи, которые он игнорировал. Невероятные вещи. Именно тогда, когда невероятное стало невозможно объяснить, началось его понимание. − Все болели и умирали. Я пытался их исцелить. Я начал понимать, как действует зараза, и подумал, что странно, что я не заболел. Я пытался заразить себя, но даже когда вся моя... семья умерла, я так и не заболел. После этого я уехал. − Твоя семья. Они поняли? − Нет. И я никогда не оставался на одном месте надолго после того, как уехал. Если я останусь, люди решат, что я злой дух. Долгое время я тоже в это верил. Ватсон притягивает его ближе. − У меня был близнец. Сестра. Она была слабой, болезненной и не росла, в то время как я становился сильнее. Они сказали, что я украл её жизнь ещё в утробе матери. Это делало меня особенным. И опасным. Я дрался с другими мальчиками, но даже самые тяжёлые раны всегда быстро заживали. Это пугало их, и я ушёл. Вот тогда я и стал солдатом. − Может быть, они были правы, те, кто боялся нас. − Мы не духи, Холмс. − Нет. − Он хотел бы знать, что это было. Пока он не нашёл Ватсона, удивляться было нечему. Ватсон спит. Он жил во Франции, вёл очередную бессмысленную войну, расходовал свои ресурсы. Холмс позаботится о нём. Он изучает хорошо знакомое лицо. Тогда у них были другие имена, но, по сути, они те же люди, какими были, когда впервые встретились. Он был священником, а Ватсон − солдатом. Наблюдая за битвой, он увидел, как мужчине пронзили грудь пикой, и красная кровь хлынула на белый снег. Было очевидно, что этот человек умрёт, но он хотел увидеть его, увидеть, как свет угасает в его глазах, и спросить: Что это? Куда ты идёшь? Что ты видишь? Этот мужчина не умер. Кровотечение прекратилось, и он погрузился в глубокий сон. Если бы Холмс не видел сердце внутри грудной клетки со сломанными рёбрами, он бы поверил, что мужчина мёртв. Но каждые несколько мгновений сердце билось. А на лице этого человека, хотя и бледном, не появлялась маска смерти. В течение следующих дней рана в его грудной клетке закрылась, а ткани и кости, заживая, срослись. К тому времени Холмс уже понял, на что способно человеческое тело, а на что − нет. Он изучал Смерть с помощью ножа, препарируя, исследуя в поисках причины. Он знал, что нужно, чтобы убить человеческое тело. По какой-то причине Природа преподнесла ему подарок, о котором он не просил. И теперь он был не один. Ватсон остаётся. Это ненадолго, но пока этого достаточно. У них есть дело, странное. Человек по имени Гарридеб, ищет ещё двух Гарридебов и состояние, которое разделят люди с этим именем. Он знает, что дело в деньгах. Люди будут убивать за деньги, что принесёт только больше денег − и меньше времени. Время − это истинная валюта, но никто не получает много, и вы не можете ни с кем торговать жизнями. По этим меркам они с Ватсоном богаты, как Крёз(1). Ватсон сказал бы, что время имеет смысл только тогда, когда у него есть конечная точка. В противном случае это похоже на фальшивые деньги, бесконечный запас валюты, который нельзя потратить. У них уже был этот разговор. Это любопытно. Он слышит выстрелы и видит, как падает Ватсон. Он может сказать, что это рана в живот, а это значит, что тот быстро истечёт кровью и войдёт в стазис. Он не умрёт, напоминает он себе. И всё же его собственное сердце, кажется, на мгновение останавливается, размышляя о том, что бы это значило, если бы Ватсон умер, а он остался жив. Вот почему люди любят, думает он, потому что всё, что мы можем потерять, становится для нас драгоценным. Пережив этот момент Смерти, он, возможно, наконец-то сможет увидеть границы этой страны. Только когда он сможет увидеть дальше, он позволит себе любить. Ватсон истекает кровью. Холмс лжёт Лестрейду, говорит ему, что пуля задела живот Ватсона, и что лучше отвезти его домой и проследить за этим. Ватсон бледнеет, его глаза тускнеют, когда он позволяет Холмсу перенести его в кабину кэба. Количество крови, оставшейся на полу дома старика, должно было бы подсказать Лестрейду, что это больше, чем царапина, но инспектор слишком рассеян, чтобы заметить. К тому времени, когда они добираются до Бейкер-стрит, Ватсон теряет сознание и не в состоянии говорить. Холмс несёт его вверх по лестнице и укладывает в кровать; промыв и перевязав рану, он накрывает его большим количеством одеял. Рана уже закрывается, но было потеряно очень много крови. Уже слишком поздно заставлять его есть или пить, поэтому процесс займёт больше времени. Ватсон погружается в глубокое бессознательное состояние. Его кожа становится бледной и холодной, и скоро он, похоже, перестанет дышать, так как все его ресурсы сосредоточены на устранении ран. Холмс кладёт голову на неподвижную грудь и прислушивается. Каждую минуту или около того он слушает, как бьётся сердце, перекачивая немного крови через его тело. Не мёртв, просто настолько близок к Смерти, насколько может подойти любой человек. В этом состоянии нет осознанности. Жизнь тускнеет, но, как контрольный огонёк, она продолжает гореть. Это и есть порог, думает он. Если бы только он мог постоять там достаточно долго, чтобы понять. Миссис Хадсон приносит суп, чай и тосты, когда он говорит ей, что Ватсон болен. Она даёт свои собственные советы по поводу припарок и травяных чаёв, чтобы отогнать инфекцию. Хотя дело не в инфекции. Это потеря крови, шок для организма. Ватсон должен перестроиться. Холмс не вызывает врача; это только вызовет вопросы, на которые он не может ответить. Он благодарит их домовладелицу и ест суп сам. По возможности следует избегать стазиса(2). Холмс много раз бывал в этом состоянии, случайно или намеренно, пытаясь понять, что может лежать за его пределами. Данное состояние − это не умирание, а открытие. Человеческое тело, ни живое, ни мёртвое, кажется, не поддаётся науке. Что ж, на самом деле это бросает вызов, и это загадка, которую Холмс так и не разгадал. Однажды, много лет назад, его похоронили после серьёзной раны, едва не обескровившей его, живого, но холодного и неподвижного, по всей видимости, мёртвого. Расхитители могил, потревожив его последнее пристанище, до смерти напугались, когда открыли его гроб и обнаружили, что он смотрит на них в ответ. Чтобы вернуться, ему пришлось убивать мелких животных и пить их кровь для пропитания. В той деревне рассказывали истории о живом мертвеце, о человеке, который просыпался по ночам и питался чужой кровью. После Рейхенбаха он смог спрятаться до того, как травмы отправили его в стазис, и когда он наконец очнулся три года спустя, у него были с собой припасы, которые помогли ему вернуться к жизни, укрепили его достаточно, чтобы уйти. Он остановился в отеле на несколько дней, а затем начал своё путешествие. В этом путешествии он не нашёл никого похожего на себя, но он встретил нескольких людей, кто попытался ответить на его вопрос. В Тибете у него произошёл разговор с буддистом, который верил в реинкарнацию. − Смерть − это другая сторона Жизни, − сказал монах. − Энергия не умирает; она только переходит в другую форму. − Но я не умираю, − сказал он. − Я застрял здесь и никогда не уйду. Это похоже на ожидание чего-то, что никогда не придёт, чего-то, что понимает каждый человек, кроме меня. В следующий раз, когда я вернусь сюда, здесь будут новые монахи, те, кто ещё не родился. Все, кого я знаю, умрут. Ты умрёшь. А я буду всё таким же. − Когда ты достигнешь просветления, ты умрёшь, − сказал монах. − Ты увидишь вещи такими, какие они есть. Иначе ты не переродишься. Только тогда ты будешь в мире, в совершенном равновесии с Природой. − Убей меня, − сказал он. − Дай мне увидеть другую сторону. − Если бы этот святой человек так много знал о Смерти и Жизни, возможно, он смог бы указать Холмсу путь между ними. Монах был против идеи убийства; он сказал Холмсу, что тот должен продолжать жить, никогда не прекращая искать просветления. Вселенная не совершает ошибок; он должен раскрыть причину, по которой он не перешёл на другую сторону Жизни. Через несколько дней он встретил человека, готового убить его за деньги. Тот ударил Холмса ножом, а когда Холмс стал истекать кровью, привязал к нему камни и утопил в реке. Когда Холмс наконец очнулся, голый, на берегу, казалось, что вообще не прошло времени. Он не стал просветлённым. Он вернулся в Лондон. Возможно, он и Ватсон − счастливчики, те, кому никогда не понадобится просветление. Возможно, были и другие, подобные им, которые ушли в стазис и не вернулись. Стазис − это ничто, а не просветление. Это процесс, а не пункт назначения, цикл, который повторяется, уводя его от края Смерти. Но он не хочет верить, что Жизнь бессмысленна. Ночью он лежит рядом с Ватсоном, обнимая холодное тело, прислушиваясь к сердцебиению, которое раздаётся каждые несколько мгновений. Время от времени неподвижное тело делает видимый вдох, но в остальном не двигается. − Как ты думаешь, на что это похоже? − шепчет он Ватсону на ухо. Все чувства отключены, так что тот не услышит. Может быть, Холмс снова спросит его, когда он проснётся. − Это то же самое, но без пробуждения? − Он думает, что так и должно быть, но не может быть уверен. В каждой культуре есть истории о загробной жизни, но это может быть просто способом сделать Смерть более мягкой, менее окончательной. Люди обладают бесконечной способностью к самообману. Все люди спят, но с ними всё не так. Всё время, что он находился в стазисе, это было как нахождение в пустоте. Когда он просыпается, наступает момент, когда он не чувствует, как долго это длилось. Это часть процесса восстановления, изучение того, прошёл ли день или тысяча дней. Кома, как они это называют. Глубокий сон без сновидений. Тело исцеляется, и спящий просыпается. Все люди обладают способностью исцеляться, некоторые сильнее, чем другие. Что заставляет одного человека быстро поддаваться инфекции, а другого бороться с ней? Должно быть, это сон, думает он, что-то вроде сна, который существует с большей или меньшей силой во всех существах. Бесконечное разнообразие людей записано где-то во всех телах, даже его и Ватсона, которые никогда не изнашиваются. Они всё ещё люди; однажды они могут достичь пределов этой способности исцеляться. Так много в жизни − либо случайность, либо генетика, которая создаёт жизнь, неспособную поддерживать себя (или способную жить вечно), либо обстоятельства, которые ставят человека на пути пули или приближающегося поезда, либо удача, которая убирает его с пути Смерти. Когда-нибудь он найдёт это, то, что удерживает их от смерти. Проходит почти три недели, прежде чем Ватсон открывает глаза. Увидев Холмса, тот улыбается. − Как долго? − хрипит он. Шерлок улыбается в ответ. − Миссис Хадсон начала что-то подозревать. Мне пришлось съесть океан супа, чтобы она подумала, что это ты его ешь. − Суп звучит неплохо, − говорит он. Холмс держит тарелку, кормит его по одной ложке за раз. Как только суп закончился, Ватсон закрывает глаза. − Я люблю тебя, − говорит он. Холмс застывает. Это бесконечный цикл, этот уход, возвращение. Ответа нет. Дыхание Ватсона замедляется. Когда Холмс думает, что Ватсон заснул, он уносит тарелку и ложку обратно на кухню и ополаскивает их. − Я знаю, − говорит он. Состояние Ватсона улучшается с каждым днём. Миссис Хадсон довольна, когда он говорит ей, что уверен, что это из-за супа. В каком-то смысле он прав, хотя для того, чтобы поправиться, подойдёт почти любая форма пищи. Скоро Ватсон снова будет заниматься делами с Холмсом. На самом деле они не спорят об этом, но пропасть никогда не уменьшается. Они были врагами, любовниками и друзьями на протяжении многих лет с тех пор, как нашли друг друга. Он знает, что думает Ватсон. Он может воспроизвести его аргументы в своей голове. «В Смерти нет ответов», скажет Ватсон. «Единственный ответ − жить». И Холмс ответит: «Я должен знать. Ты никогда не задумывался?» Тогда Ватсон будет выглядеть грустным. «Нет, Холмс. Я больше не удивляюсь. Я любил людей и терял их − всех, кроме тебя. И всё же я выберу любовь». Так что всё снова заканчивается. Холмс получил бактерию и заразил себя, предположительно, чтобы получить признание от человека, который использовал ту же бактерию, чтобы убить своего племянника. Как всегда, речь идёт о деньгах, наследстве, которое должно было достаться племяннику, если бы он не умер. − Ты искушаешь судьбу, − говорит Ватсон, когда обман раскрыт. − Ты ничего не знаешь об этой заразе. − Сколько лет ты знаешь меня, Ватсон? Он отвечает не сразу; гнев заставляет его дрожать. − Всему есть предел, Холмс, − говорит он наконец. − Природа требует этого от всех, даже от нас с тобой. Однажды нам придётся выплатить этот накопленный долг. До тех пор лучше смиренно принять подарок, чем относиться к нему как к бесполезному. − Ты называешь это подарком, − говорит Холмс. − Может быть, это и есть проклятие. Я только хочу понять его. Глаза Ватсона наполняются слезами. − Если ты любишь меня, ты перестанешь пытаться покончить с собой. На это нет ответа. И снова Ватсон стоит на пороге. Он собрал свою маленькую сумку и надел своё новое пальто и котелок 1891 года, тот самый, который носил в Швейцарии. Он оглядывает комнату, его взгляд останавливается на черепе. Затем он смотрит вниз. − Ну, тогда я уйду. Холмс кивает. Если бы у него было сердце, которое могло умереть, оно бы перестало биться сейчас, когда Ватсон поворачивается к нему спиной и начинает спускаться по лестнице.***
Он всегда удивлялся эластичности времени. Проходят годы, прежде чем он снова видит Ватсона, и каждый день кажется месяцем. После второй войны ему пришлось уехать из Лондона. Люди могли бы подумать, что у него нет возраста, но есть предел тому, во что можно поверить. Он умирает ещё несколько раз и ничему не учится из этого опыта. Стазис − это скучно. Проснуться, испытывая стресс. Должен быть другой способ раскрыть тайну Смерти, но несколько тысяч лет ещё не научили его этому, и кажется возможным, что он когда-нибудь узнает. Он возвращается в Лондон только тогда, когда имя Шерлока Холмса забыто. Он владеет зданием на Бейкер-стрит и переезжает обратно, почти не меняясь. Водопровод и электричество модернизированы, но это единственные намёки на двадцать первый век. Он называет свою новую квартирную хозяйку миссис Хадсон, хотя та настаивает, что она миссис Тёрнер. Убийства всё ещё практикуются в этом новом столетии, и всегда есть необходимость в консультирующем детективе. После нескольких отказов Скотленд-Ярда он находит инспектора, который прислушивается к его выводам и начинает пускать его на места преступлений. Так получилось, что его зовут Лестрейд, и его прадед когда-то работал с Шерлоком Холмсом. В промежутках между убийствами он изучает Смерть: рассматривает её под микроскопом, вскрывает скальпелем, бьёт стеком, чтобы та раскрыла свои секреты. То, что он узнаёт, повышает его шансы на успех и чаще приводит Лестрейда к его двери, но вопрос остаётся без ответа. Он ходит на похороны. Это то, что он делал всегда, на протяжении веков. Он не может объяснить почему, но он хочет понять горе, которое видит. Какой цели оно служит? Раньше он горевал, когда Смерть была в новинку, но с годами это утратило силу его трогать. Он наблюдает за печалью, пытаясь испытать её опосредованно. Он находится в патологоанатомической лаборатории больницы Бартс, когда входит Ватсон. Он с Майком Стэмфордом, преподавателем анатомии, с которым Холмс познакомился. Теперь люди обращаются друг к другу по именам, поэтому он говорит: − Майк, можно я позаимствую твой телефон? Телефон Майка у него в кармане, но по какой-то причине тот предлагает Холмсу воспользоваться стационарным телефоном. − Я предпочитаю писать смс, − отвечает он. Он смотрит на Ватсона, который стоит как на параде, глядя на него. Его старый друг/враг/любовник немного похудел, что говорит Холмсу о том, что тот был ранен, а затем заболел. Может быть, теперь он действительно покончил с армией и будет довольствоваться тем, что будет следовать за Холмсом на места преступлений и описывать их приключения. Этого было бы достаточно, думает он. Просто позволь ему остаться. Для Майка они разыгрывают небольшую сценку, планируя встретиться на следующий день, но когда он возвращается на Бейкер-стрит, Ватсон уже сидит в своём кресле и ждёт его. Они не обсуждают, почему Ватсон вернулся или что теперь произойдёт. Всё как всегда − они вдвоём идут в ногу − дела, погони, вечера вместе, ночи страсти, тишина, скрипка. В конце концов, есть ещё и Мориарти. − Просто чтобы я знал, − говорит ему Ватсон однажды − в особенно изнурительный день, − тебя вообще волнуют человеческие жизни? − Забота о человеческих жизнях не поможет мне их спасти, − раздражённо отвечает он. Лицо Ватсона вытягивается. Фыркнув, тот отводит взгляд. − Я полагаю, ты никогда не изменишься, − говорит он. − Я был дураком, думая, что ты сможешь. Холмс нетерпелив. − Разве ты не видишь? Мориарти, должно быть, такой же, как мы. Он умер в Рейхенбахе, как и я, и вернулся. − Он не такой, как я, Холмс. Я действительно забочусь о жизнях. − Ты убивал людей. Или ты забыл об этом, капитан Ватсон? У тебя был пистолет, и ты им воспользовался. − Война бесполезна. Мне жаль, что мне потребовалось так много времени, чтобы усвоить этот урок. Но я убивал только для того, чтобы спасти ещё одну жизнь. − Я никогда не отнимал чужую жизнь. − Может быть, ты бы больше уважал человеческие жизни, если бы это было так. − Я спасал жизни, Ватсон. А там, где я этого не делал, я воздал должное выжившим. Он грустно улыбается Холмсу. − Верно. Ты всегда любил разгадывать головоломки. Я просто хочу, чтобы ты держался в стороне, Холмс. Да, ты совершал добрые дела, вершил правосудие. Но как насчёт тебя? Нам был преподнесён великий дар − бесконечная жизнь. Почему ты должен тратить её на погоню за Смертью? − Боюсь, мы должны согласиться с тем, что расходимся здесь во мнениях. Для меня это единственный вопрос, на который в конечном итоге отвечают все люди. Я только хочу понять. До тех пор я никогда не смогу... Ах, это бессмысленно. Ты никогда не убедишь меня остановиться. Ватсон кивает, но не смотрит Холмсу в глаза. − Я собираюсь подышать свежим воздухом. Он не спрашивает, вернётся ли Ватсон. Если он не уйдёт сейчас, это произойдёт скоро. У двери Ватсон останавливается. Не поворачиваясь, он говорит: − Я люблю тебя. Дверь за ним закрывается. Холмс слышит шаги на лестнице. − Я знаю, − шепчет он. Пока Ватсона нет, он посылает сообщение Мориарти. «Бассейн. Полночь». Вот к чему всё это вело − к неуловимому мужчине, готовому вступить в разговор. Он удивляется, когда перед ним оказывается Ватсон. Ещё более удивительно, что на нём жилет, начинённый взрывчаткой. − Ты подошёл близко, − говорит Мориарти, выходя из темноты. − Но ты всё ещё не понимаешь, не так ли? − Объясни, − требует он. − Ты кое-что обнаружил. − То, что я узнал, − говорит Мориарти, − заняло бы целую жизнь, чтобы объяснить. Но у нас есть всё время в мире, не так ли? У нас двоих. − Он указывает на Ватсона. − И у этого, ещё раз. В самом деле, Холмс. Бессмертие не приравнивается к разуму. − Как давно ты знаешь? Мориарти усмехается. − Время не имеет значения. Давай поговорим о твоём сердце. − О моём сердце? − Он бросает взгляд на Ватсона. − Мне достоверно сообщили, что у меня его нет. − Мы оба знаем, что это неправда. У тебя действительно есть сердце, которое я намерен выжечь. Очевидно, ты всё ещё будешь жив, но представь, на что это будет похоже. Ватсон зол, он это видит. − Поскольку я кажусь лишним в том, что здесь происходит, ты не будешь возражать, если я уйду. − Он сбрасывает куртку и тянется к ремням, которыми взрывчатка крепится к его телу. − Хочешь увидеть что-нибудь интересное? − хихикает Мориарти. Холмс наблюдает, как Ватсон борется с ремнями. − Интересно... как? Вместо ответа Мориарти направляет пистолет на Ватсона и стреляет. Когда он приходит в себя, он в больнице, весь в бинтах. Он чувствует себя так, словно его подожгли и швырнули об стену. Ожоги от взрыва, естественно, и несколько сломанных костей от приземления после короткого полёта по воздуху. Его голова цела; он прекрасно помнит момент взрыва, но ничего после. − Тебе повезло, что ты остался жив, − произносит кто-то. На мгновение ему кажется, что это Мориарти. Он надеется. Но это всего лишь Лестрейд. − Не следовало ходить туда одному. Тебе повезло. − Мориарти, − говорит он. − Он жив? − Мориарти? Кто он такой? − Человек, с которым я встречался. − Там было всего два человека, − тяжело говорит Лестрейд. − Ты. И Ватсон. − Где Ватсон? − спросил он. Лестрейд качает головой. − Мне очень жаль, Шерлок. Оставаться в больнице − не вариант; он уходит через окно и возвращается на Бейкер-стрит. Ожоги уже в основном зажили. Сломанные кости тоже срастаются. Он находился в стазисе четыре дня, предположительно в коме. Открыв холодильник, он съедает остатки тайской еды многодневной давности, выпивает кварту молока и съедает всё печенье, оставшееся в квартире. Скоро ему нужно будет больше есть, но сейчас он может немного отдохнуть и подумать о том, что делать дальше. Молли Хупер наверняка видела останки. Он ей звонит. − Мне очень жаль, − говорит она. − Там не было... почти ничего... Его кремировали. − А пепел? Можно мне его забрать? − Если у него есть семья... − У него её нет. Лестрейд не говорит о его быстром выздоровлении. Как и большинство людей, он медленно замечает невероятные вещи и никогда ни на секунду не задумывается о невозможном. Останки Ватсона находятся в урне, которая стоит на каминной полке рядом с черепом. Они кажутся инертными, без явной регенерации. Он не может решить, что с ними делать. − А как насчёт Мориарти? − спрашивает Лестрейд. − Ты сказал, что это его рук дело. Злодей − профи... − Он консультировал преступников. Я думаю, вы обнаружите, что он несёт ответственность за ряд нераскрытых преступлений. − Верно. Любая помощь, которую ты можешь нам оказать... что ж, я был бы признателен. − Он встаёт с кресла Ватсона, ставит кружку с чаем и смотрит на урну. − Он был хорошим человеком. Я знаю, что ты скучаешь по нему, Шерлок. Он скучает по Ватсону и не скучает. Он скучает по его тёплому телу, лежащему рядом с ним в постели. Он скучает по вопросам, по спорам. Джон Ватсон остаётся, но в таком состоянии, до которого Холмс не может дотянуться. Если есть какой-то способ, которым эти фрагменты могут собраться вместе и воссоздать человека, он бы осуществил это − в мгновение ока. Он не знает, как это сделать. Но он знает кое-кого, кто мог бы обладать этими знаниями. След, оставленный Мориарти, усеян телами. По мере того как Холмс раскрывает дела, его слава растёт, а внимание средств массовой информации, которого он никогда не жаждал, становится досадной помехой. Он едва может выйти из квартиры без того, чтобы какой-нибудь репортёр не загнал его в угол и не задавал глупых вопросов. Это истощает. По иронии судьбы, дело, которое принесло ему наибольшее признание − это возвращение ценной картины с изображением Рейхенбахского водопада, где он однажды умер в 1891 году. Ох, Холмс. Он представляет себе, что сказал бы об этом Ватсон. У него в голове целые разговоры с Ватсоном, но это не одно и то же. Всё не так, как было раньше. Он понимает, что всегда ждал Ватсона, потому что тот всегда возвращается. Дольше всего он ждал сто двадцать три года. Но даже тогда, когда Холмс проводил свои эксперименты, пытаясь избежать сожжения на костре за колдовство, он знал, что Ватсон где-то в мире, что-то делает. Ватсон никогда не был из тех, кто сидит сложа руки и размышляет; ему нравилось быть в гуще Жизни. Он был целителем, так что, возможно, где-то лечил людей. Может быть, он ушёл на войну. Или, может быть, он путешествовал. Холмс представлял себе, как тот пересекает степи Азии, переплывает Атлантику, разговаривает с коренными жителями Африки или отправляется в поход к Южному полюсу. − Что ты сейчас делаешь? − спрашивает он урну. Пепел молчит. Мориарти крадёт драгоценности Короны. Ну, он точно не крадёт их, но он разбивает непробиваемую витрину и позирует, надевая драгоценности и сидя на троне. И он оставляет сообщение: «Позвоните Шерлоку». Он арестован, а затем оправдан. Это не удивляет Холмса. Мужчина знает, как найти точку давления на человека и использовать её, чтобы получить то, что хочет. Точно так же, как Холмс представляется консультирующим детективом, готовым разгадывать тайны, Мориарти рекламирует другой набор навыков: он создаёт тайны за определённую цену. Консультирующий преступник. На Бейкер-стрит Мориарти сидит в кресле Ватсона и ухмыляется Холмсу. Холмс бросает на него презрительный взгляд. − Ты сказал, что покажешь мне что-нибудь интересное. − Смерть − это интересно. − Мориарти берёт яблоко с тарелки и начинает резать его перочинным ножом. − Во всяком случае, я всегда так думал. − Он не умер. − Ты уверен? Значит, ты ещё не понял этого. − Скажи мне. − Ты стал сентиментальным. Это тоже интересно. − Я не... Я потратил годы, пытаясь разгадать эту тайну. Ты, очевидно, понял это. Я просто хочу знать, от одного учёного к другому, как это работает? Это что-то генетическое? Мы с ним родились примерно в одно и то же время, хотя и в разных местах. Так что, может быть, какая-то мутация. Я представляю, что тебе столько же лет, сколько и нам. − Ты хочешь знать, почему ты не умираешь? − Он кладёт в рот кусочек яблока и задумчиво жуёт его. − Почему я должен тебе сказать? − Ты в долгу передо мной, − говорит он. − Я должен тебе одну вещь, − говорит он Шерлоку. − Я должен тебе падение. Он оставляет яблоко позади, на его мякоти вырезана буквы I. O. U. Холмс падает как в замедленной съемке. К тому времени, когда его репутация будет разорвана в клочья, ему уже нечего будет терять. Ни головоломок, ни друзей, ни Ватсона. Они встречаются на крыше Бартса. − Такой подарок, − говорит Мориарти. − Но ты всего лишь хочешь быть обычным. Ты меня разочаровываешь. − Ты умираешь от желания рассказать мне. − Рассказать тебе? Ах, это, − ухмыляясь, он понижает голос до драматического шепота. − Тайна смерти. − Да. − И ты готов пожертвовать всем, чтобы узнать? − Как видишь, у меня ничего не осталось. − Да, я полагаю, что теперь ты покинешь Лондон. Новое имя, новая жизнь. Однако Ватсона всё ещё нет. Гнев захлёстывает его, на мгновение ослепляя. Однако это бесполезно, и он отпускает его, успокаиваясь, пока наконец не может заговорить. − Ватсон не может быть мёртв. Он никогда раньше не умирал, по крайней мере, надолго. Никто из нас не умирал. Как и ты, мы всегда возвращаемся, прежде чем перейти границу. Но такого... такого никогда раньше не случалось. − Нет, я полагаю, что это не так. Может быть, это ключ к разгадке? − Его улыбка простодушна. − Ну же, Шерлок! Ты гений − подумай об этом. У тебя есть все части, так что решай её. − Просто скажи мне, как вернуть его. Мориарти делает паузу, улыбаясь. − Да, мы похожи, но не так, как ты думаешь. Мы оба безжалостно добиваемся того, чего хотим. К сожалению, то, что ты хочешь, является обычным. Тебе нужен Джон Ватсон. На данный момент тебе на самом деле наплевать на секрет. Ты просто хочешь, чтобы он вернулся. И ты готов на всё ради этого, не так ли? Он неохотно кивает. − Да. − Ну, хорошо. Я тебе расскажу. У меня действительно есть секрет, но не тот, который тебе нужен. Вот оно: люди умирают. Это то, что они делают, Шерлок. − Я не понимаю. Из кармана своего пальто Мориарти достаёт пистолет. Холмс смеётся. − Ты думаешь, что сможешь убить меня? В меня стреляли десятки раз, пронзали мечами, травили, топили. Нет, я не умру. И ты не умрёшь. Если ты мне не скажешь, я никогда не дам тебе покоя. Я буду преследовать тебя вечно, используя для тебя все средства Смерти. За эти годы я повидал немало. Ты не умрёшь, но тебе захочется этого. − Ты уверен в этом? Прежде чем он успевает ответить, Мориарти засовывает пистолет себе в рот и нажимает на спусковой крючок. Сила выстрела отбрасывает его на крышу. Кровь начинает скапливаться у него под головой. Холмс садится рядом с телом, пока кровь не начинает сворачиваться. Он прислушивается к сиренам, к шагам; никто не идёт посмотреть, что случилось. Он ожидает увидеть признаки регенерации. Процесс знаком; он знает его расписание. Скоро рана начнёт затягиваться, и тот начнёт дышать. Теперь это не займёт много времени. Через час он всё узнаёт. Мориарти мёртв. Не бессмертный, просто умный человек, который догадался, кто такой Холмс, и дразнил его тем, чего у него никогда не будет. Всё, что этот человек знал о регенерации, умерло вместе с ним. Холмс должен понять сам. Существование будет продолжаться, но жизнь, которую он построил для себя, разрушена. Всё потеряно. Вскоре он будет арестован по обвинению в смерти Джеймса Мориарти. Он будет приговорён к пожизненному заключению, переживёт тюрьму, в которой будет находиться, и станет загадкой, которую предстоит разгадать. Его будут изучать, как образец. Решение даётся легко. Он на мгновение останавливается на выступе крыши, обозревая город, в котором прожил так долго, знакомый горизонт, который любит. Пройдут годы, прежде чем он вернётся. Закрыв глаза, он наклоняется над краем. Это падение быстрое. Он не помнит, как приземляется. Он приходит в себя в морге. Прошёл, по крайней мере, день, судя по состоянию его исцеляющегося тела. Ещё слишком рано двигаться; ему нужно войти в стазис, но это не может произойти здесь. Это вызвало бы слишком много вопросов. В такие моменты полезно иметь сообщника. Сев, он оглядывается по сторонам. Он слышит, как Молли в кабинете разговаривает с кем-то по телефону, может быть, с Лестрейдом. Будет интересно посмотреть, что Скотленд-Ярд сделает с их смертью, его и Мориарти. Было совершено преступление, но является ли это убийством? Самоубийство? Убийство из мести? Пусть они удивляются. Мориарти лежит на столе, его ячейка выдвинута, мешок расстёгнут, чтобы показать то, что от него осталось. Холмс осторожно встаёт, шаркающей походкой подходит к нему и смотрит. Мёртв, определённо. Трупное окоченение только начинается. Его лицо всё ещё застыло в ужасной гримасе, будто тот насмехается над Холмсом. − Ублюдок, − бормочет он. Дверь открывается, и входит Молли. К её чести, она не кричит. Однако она действительно падает в обморок, тихо опускаясь на пол, её глаза закатываются. В то время как он может сбежать сейчас, уехать из Лондона до того, как она позвонит Лестрейду, чтобы сообщить о пропаже трупа, Молли также может выиграть для него немного времени. Она всегда смотрит на него с любовью, хотя он с трудом может понять, почему. Её глаза покраснели; она плакала, скорбя по нему. Она не предаст его. Действительно, у него нет другого выбора. Слишком слабый, чтобы поднять её, он садится на пол рядом с ней. − Молли. Её глаза распахиваются, и она снова вздрагивает. Но она видела много смертей, многие из которых были в некотором роде странными. Может быть, она даже видела, как мертвец возвращался к жизни. − Что?... − она ахает и садится. − Как?.. − Я мог бы объяснить, − говорит он, − но тебе будет трудно в это поверить. Короткая история: я не умер. Она качает головой. − Я не понимаю. Он должен ей больше, чем это, но с этим придётся подождать. − Ты поможешь мне? Он остаётся в её квартире. Стазис длится семнадцать дней, и когда он просыпается, она рядом, наблюдает за ним. − Я всё ещё не понимаю, − говорит она. Ему удаётся слабо улыбнуться. − Я тоже не понимаю. Еда − его главный приоритет, легко усваиваемые калории. Молли наблюдает, как он съедает девять плиток шоколада, её запас против ПМС или чего-то ещё, что заставляет женщин жаждать шоколада. Иногда он задаётся вопросом, почему он никогда не встречал бессмертных женщин; женские тела кажутся во многих отношениях более живучими, чем мужские, так как они предназначены для родов. Она готовит для него, и пока он ест, он объясняет. Она учёный, поэтому его объяснение сосредоточено на том, что он понимает в науке. Старение всегда было проблемой, медленным движением к смерти. Теломеры, концы хромосом, постепенно укорачивающиеся по мере старения организма − если бы этот процесс можно было обратить вспять, если бы клетки могли продолжать делиться, как это происходит в молодом теле, возможно, бессмертие было бы чем-то большим, чем клише в научно-фантастических рассказах. − Я не знаю, почему я такой, какой я есть, − говорит он. − Но ты должна мне поверить. Она видела его изломанное тело, наблюдала за его регенерацией. Как учёный, она должна признать это доказательство. − Есть люди, которые хотели бы изучить тебя. Он помнит эксперименты в лагерях. То, что делается во имя науки, иногда бывает варварством. − Нет, спасибо. Я изучаю себя и однажды поделюсь с миром тем, что знаю. А теперь мне нужно уйти. − Я сохраню твой секрет при одном условии, − говорит она. − Оставайся на связи со мной. Я бы хотела видеть тебя время от времени. В Сассексе он уже много лет владеет коттеджем. Он приносит с собой только две вещи: свою скрипку и урну Ватсона. Он покупает старую собаку, называет её Тоби и гуляет по Саут-Даунсу. В «Таймс» он читает о теле, украденном из морга больницы Бартс в Лондоне. Скотленд-Ярд недоумевает, зачем кому-то понадобилось красть тело Шерлока Холмса. Вполне уместно, что его последнее дело с Лестрейдом должно остаться нераскрытым. Он может представить, что этот вопрос может не дать инспектору спать по ночам. Молли навещает его примерно раз в год, обычно когда на Даунс надвигается осень, окрашивая пейзаж в жёлтый и красновато-коричневый цвета. Он заваривает чай; они сидят и разговаривают. Она рассказывает ему о своей обычной жизни, и он слушает. Позже они идут к берегу, откуда видны меловые скалы. Каждый год он видит в ней небольшие перемены. Она выходит замуж, и у неё двое детей, мальчик и девочка. Он убеждает её назвать одного из них Шерлоком, но она только смеётся. Люди будут болтать, говорит она. Имя Шерлока Холмса до сих пор помнят в Лондоне. Теперь он просто Уильям, фамилия Верне, в честь художника, чьей картиной о кораблекрушении он когда-то восхищался. Он живёт в коттедже, разводит пчёл и время от времени снимает деньги с очень старого банковского счёта. В конце концов, Молли − друг, а не просто сообщница. С ней ему не нужно притворяться, что он кто-то другой, кроме того, кто он есть. Приятно, когда есть с кем поговорить. Она стареет, а он − нет. Часто он ей завидует. Она с комфортом носит свои преклонные годы. Суставы беспокоят её, и она набирает несколько нежелательных килограммов, но альтернатива, отмечает она с улыбкой − это то, чего никто не желает. Нет, если только они не испытывают ужасной боли. В старости есть что-то приятное, думает он. Молли видит, как её дети вырастают и уходят из дома. Должно быть, есть какое-то чувство выполненного долга в том, чтобы привести в мир новых людей, отпустить их в дикую природу. Внуки гораздо веселее детей, признаёт она; она ужасно балует их, берёт с собой на каникулы, чтобы их родители могли побыть одни. Седых волос постепенно становится больше, чем тёмных. В уголках её глаз, всё ещё красивых, появились морщинки. Ей нужны очки, чтобы читать. Ходить труднее; ей предстоит операция по замене обоих коленных суставов. В тот год он приезжает в Лондон и навещает её. Её муж умирает от рака; она говорит об этом долгом прощании. Она близко знакома со Смертью; её жертвы прошли через её морг. Лучше знать, что ты умираешь, говорит она ему, это лучше, чтобы у людей, оставшихся позади, было время попрощаться. Он рассказывает ей о Ватсоне, как сильно скучает по нему. Точнее, это огорчает его. История о том, как они встретились, о том, как давно это было, заставляет её улыбнуться. Приятно говорить об этом, но это не облегчает боль в его сердце. Она понимает такую боль. Это то, из чего состоит Жизнь, любовь и потери. Когда она возвращается в Лондон, он скучает по её компании. Дни тянутся один за другим. Он разговаривает с Ватсоном, пока ухаживает за своими ульями, кипятит воду для чая и выводит Тоби Пятого на прогулку. Его жизнь не увлекательна, но он рассказывает Ватсону о мирских деталях − танце своих пчёл, вкусе их мёда, хлебе, который научился печь. Он описывает, как меняется мир, скучную политику и войны, новые технологии. Интересно и немного страшно видеть, что происходит в области генетики. Клонирование, стволовые клетки, генная инженерия. Вещи, которых он когда-то даже представить себе не мог. Несмотря на то, что у него есть всего несколько выводов, он работает над статьёй, в которой рассказывает о своих исследованиях долголетия. В конце концов это становится книгой. Он пока не публикует её, пока не будет готов снова двигаться дальше. Он уже начал выдавать себя за сына Уильяма Верне, и скоро ему придётся стать кем-то другим. Дочь Молли звонит, чтобы сообщить ему, что она умерла. Ей было девяносто три года, и она скончалась во сне. Он приезжает в Лондон на похороны. Он часто ходил на похороны, желая что-то почувствовать, но отказался от этого, когда Ватсон вернулся в последний раз. И с тех пор, как Ватсон умер, он начал понимать горе. Гроб закрыт, как и хотела Молли. Несмотря на то, что она годами ухаживала за мёртвыми телами, она призналась ему, что ей никогда не нравились похороны, когда она видела, как человек, которого она когда-то знала, так устроен, чтобы выглядеть спящим. Это просто казалось неправильным, сказала она. Тело − это запись Жизни, и хотя Смерть некрасива, на то, что истинно, не всегда приятно смотреть. Смерть − это правда. Он прощается. − Спасибо. Ты была мне больше, чем другом. Ты имела для меня значение. − Он помнит её в тот день в морге, дни, которые он провел в её квартире, выздоравливая. Она не обязана была делать ничего из этого для него. Должно быть, она любила его, хотя трудно понять почему. «Я тоже любил тебя», − думает он и с удивлением чувствует, как слёзы щиплют его глаза. − Вы её знали? − спрашивает одна из внучек Молли. Она уже не молода, вероятно, ей за сорок, и немного похожа на Молли. − Мой дедушка был её другом, − говорит он. − Уильям Верне. Меня назвали в его честь. Она кивает. − Она часто говорила о нём. Я так понимаю, он был довольно интересным человеком. Он всё ещё думает о Молли, когда возвращается в свой коттедж. Он заваривает чай и снимает с каминной полки урну. Сев в своё кресло, он ставит её на стол перед собой. − Ну, Ватсон. Возможно, теперь я стал немного мудрее. Я всё ещё скучаю по тебе, и я никогда не знал, что с этим делать. Когда-то я думал, что смогу вернуть тебя, но, может быть, ты бы этого не хотел. В последний раз, когда я видел Молли, она казалась счастливой. Она была готова умереть. Она сказала, что хочет заснуть и не просыпаться. Может быть, ты тоже этого хочешь. Сейчас он держит урну в руках. Это не модная урна, просто обычная урна, предоставленная моргом. Он много раз открывал её и смотрел на пепел. Атомы Ватсона там. В природе ничто никогда не пропадает даром; всё превращается во что-то новое. То, как это происходит, и есть чудо, и Смерть − всего лишь часть этого цикла. − Я люблю тебя, − говорит он. − Пойдём. На берегу он стоит, глядя на воду. Франция там, хотя отсюда эту береговую линию не видно. Он был в Дувре, где в ясный день можно увидеть Кале, и помнит, как однажды стоял на другой стороне с Ватсоном. Это было давным-давно, до того, как вторглись римляне и начали давать имена вещам. Ватсон посмотрел на Англию и сказал: «Давай посмотрим, что там». Он всегда был готов куда-нибудь пойти, познакомиться с новыми людьми, попробовать их еду и услышать их истории. Однажды он даже обогнул её, сказал он. Во время одной из войн он жил на подводной лодке. Он думал о том, чтобы стать астронавтом, увидеть мир за много миль в космосе. Он любил этот мир. Люди привыкли считать океан смертельно опасным, его можно пересечь только для того, чтобы добраться до другого клочка суши. Морские путешествия в те дни были опасны; на протяжении веков в океане погибло много людей. Даже сегодня, когда корабли всё ещё пересекают море, а самолёты летают над ним, в его глубинах таятся тайны. Это неизведанная страна. Она изобилует Жизнью, но, как и Смерть, это место, из которого нелегко вернуться. Войдя в воду, он открывает урну. − До свидания, Ватсон, − говорит он. − Счастливого пути. Часть пепла оседает, часть взлетает в воздух, а остальное плавает там, окружая Холмса, пока он наблюдает. Как только пепел растворяется в воде, он возвращается на берег и садится. Солнце опускается к горизонту, и он внезапно чувствует усталость. В последнее время сон не часто приходит к нему. Прошло много времени с тех пор, как он входил в стазис. С тех пор как умер Ватсон, он ни разу не кончал с собой. Есть способы, которыми он мог бы это сделать. Он мог бы сейчас войти в океан и утонуть, его тело стало бы таким тяжёлым, что его никогда не нашли бы. Он задаётся вопросом, каково это было бы − вечно дрейфовать под волнами. Нет, он примет этот подарок. Когда взойдёт солнце, он вернётся в свой коттедж и будет строить планы. Он соберёт кое-какую одежду, позвонит тому парню из Ассоциации пчеловодов, чтобы проверить ульи. Ему придётся отключить воду и позвонить электрикам, чтобы те прекратили обслуживание коттеджа. Тоби Одиннадцатый умер, и он подумывает о том, чтобы завести другую собаку, но пока подождёт. Затем он вернётся в Лондон, положит рукопись в свою банковскую ячейку, купит новую одежду и спланирует поездку. Он закажет билет на корабль и увидит все те места, куда когда-то плавал Ватсон. Он останется в чужих городах, выучит новые языки, заведёт новых друзей. Он будет писать письма внукам Молли. Он научится нырять с аквалангом. Есть горы, на которые он мог бы взобраться. Ватсон всегда говорил об этом. И когда он всё увидит, он вернётся сюда и посидит на пляже. Он расскажет Ватсону всё интересное, что видел. Он расскажет ему о людях, об их жизни и смерти. Это будет долгая история. Он всё ещё не спит, когда встаёт солнце. Небо фиолетовое, а солнце оранжевое, отражается в воде, окрашивая скалы в золотой цвет. Он сидит, глядя через канал, думая обо всем, что ждёт его впереди. Что-то есть там, в воде. Возможно, маленькая лодка. Никакого паруса. Вода там может быть неспокойной, даже когда кажется спокойной. Он наблюдает, удивляясь. Это не лодка, понимает он. Это пловец, и ближе, чем кажется. Люди действительно переплывают канал. В самом узком месте это двадцать одна миля, но проливы − оживлённая судоходная полоса, поэтому пловец обычно держит лодку рядом с собой, когда плывёт. Этот пловец один, без лодки. Возможно, сумасшедший одиночка, пытающийся установить какой-то рекорд. Подойдя к берегу, Холмс видит, как двигаются руки пловца, как каждые несколько гребков тот останавливается, чтобы перевести дыхание. Он стоит, ожидая увидеть. Когда становится достаточно мелко, пловец касается дна и начинает идти к берегу. Он голый, отмечает Холмс, его кожа блестит как золото в утреннем свете. Когда пловец выходит из канала, вода стекает с его тела, и тот улыбается Холмсу. Это Ватсон. Он не колеблется. Подбежав к нему, он обнимает его и не отпускает. Его одежда впитывает всю воду с тела Ватсона, и ему всё равно. Он мокрый и холодный, и его сердце бьётся так, как не билось уже много лет. Это замечательно. − Прости, − говорит он. − Прости. Ватсон смотрит на него снизу вверх. − За что? − Я люблю тебя. Ты всегда это говоришь, но я тебе никогда не говорил. Ватсон снова притягивает Холмса к себе и кладёт свою мокрую голову ему на грудь. − Я знаю. − Как ты узнал? − Я видел это, когда мы впервые встретились, и каждый раз, когда мы встречались снова. Я чувствовал это каждый раз, когда возвращался и каждый раз, когда уходил. Я знал это, когда ты заботился обо мне, когда злился на меня и когда мы занимались любовью. Я прислушался к твоему сердцу, и оно сказало мне. − Не уходи, − говорит он. − Я не хочу, чтобы ты снова ушёл. Твоя потеря разбила бы мне сердце. − Хорошо. − Ватсон слегка дрожит. − Прохладное утро. Холмс смотрит на его обнажённое тело, блестящее в лучах раннего утреннего солнца. Он прекрасен, как восходящее солнце. Он − это всё. − Я приготовлю тебе чай. Ты, должно быть, тоже голоден. − Я чувствую себя... потрясающе. − Он громко смеётся. − Как будто я мог бы жить вечно. − Я тоже, − говорит он. Я люблю тебя. Ватсон сидит у камина и потягивает чай. Набросив на себя халат Холмса, он, весь в крошках от тостов, слизывает мёд с пальцев. − Ты кажешься другим, − говорит он. − Ты разобрался в этом? − Да. − Он ставит перед собой ещё одну тарелку с яичницей. − Хорошо. − Ватсон кивает на чемодан у двери. − Куда мы направляемся? − Куда угодно. Он улыбается с полным ртом яичницы. − Возможно, мне нужно вздремнуть, прежде чем это произойдёт. Это нормально? − Конечно. − Холмс смотрит на пустое место, где стояла урна. − Мориарти был не таким, как мы. Он застрелился и умер. Ватсон пожимает плечами. − Я и не думал, что он такой. Может быть, есть и другие, подобные нам, но с семью миллиардами людей, населяющих планету, мы, возможно, никогда не встретим ни одного. Хотя мир тогда был намного меньше, то, что мы встретились − настоящее совпадение. − Ты знаешь, что я говорю о совпадениях, − отвечает он. − Я помню. − Ватсон ставит пустую тарелку на стол. Обеспокоенный, Холмс садится в кресло напротив и складывает руки, чтобы те не двигались. Он не уверен, что будет делать, когда Ватсон снова уйдёт. Этого не должно произойти. Он делает глубокий вдох. − Я был неправ. Ватсон подносит кружку к губам. − Ой? О чём ты? − Жизнь. − Хорошо. − Приподняв бровь, он улыбается. − Жизнь. − Она интереснее, чем Смерть. − Это... хорошо. Тогда я согласен. − Я думаю, что с этого момента мы должны оставаться вместе, − говорит он Ватсону. − Просто чтобы быть уверенным, что мы не потеряем друг друга. − Двое, живущие вопреки Смерти. − Я не хочу потерять тебя снова. Я люблю тебя. Ватсон ласково улыбается. Поднявшись со своего места, он подходит к Холмсу и заключает его в объятия. − Ложись рядом со мной.