x x
Несомненно, она была человеком. Интегра поймала себя на мысли, что подсознательно подкрепляет это доказательствами на протяжении всей прогулки. Алисия рассказывала ей о своих путешествиях, странах, которые посетила, о еде («В Женеве я ела такой вкусный раклет, ты обязательно должна попробовать»), одежде («Корейское национальное платье "ханбок" просто великолепно»), обычаях («Ты знала, что в Японии коленопреклонение — традиционный способ сидеть?»), и слушать её было на удивление легко. Интегре редко доводилось бывать в женском обществе. Единственной женщиной в поместье, которую она могла слушать, была её няня, через несколько месяцев уходившая на пенсию. Должно быть, так и живут обычные люди. Они встречаются, разговаривают, едят, и им не нужно отвечать за вампира, который становится угрюмым на солнце, или дворецкого, у которого в перчатках спрятаны смертоносные нити. Это почти, почти заставило её ощутить тоску, и на мгновение Интегра задалась вопросом, будет ли ее жизнь навсегда лишена такого рода нормальности, но она тряхнула головой, отбрасывая эти мысли. У неё есть долг, её долг — её нормальность, и ничто не может заменить его. Мисс Алисия Эйнсли держала над головой белый зонтик от солнца, под тенью которого она снова покраснела. — Прости, я столько болтаю. Наверное, я тебя совсем утомила. — Я… — Интегра тщательно подбирала слова, — хорошо провожу время. — Правда? Я так рада, прямо гора с плеч. — Алисия сглотнула. — Честно говоря, я так волновалась. Ты намного… большее, чем я представляла. Интегра замедлила шаг, моргнув на последнем слове. — Представляла? — Я… да. — Алисия придвинулась ближе с решительным видом. — Пойми, всякий раз, когда я виделась со своим дядей, он рассказывал истории о девушке моего возраста, которая стала рыцарем. — Кто знал, что сэр Джеральд окажется сплетником? — Это звучало так романтично. Не было в её рыцарстве ничего романтичного, так же как не было ничего романтичного в побеге от сумасшедшего дяди по вентиляции, чтобы, спустившись в запечатанный подвальный каземат, обнаружить внутри труп. И всё же Интегра понимала её. Она сама была до того романтичной натурой, что мечтала найти рыцаря в сияющих доспехах, не принимая во внимание тот факт, что искала в их фамильном подвале. А найденный ею рыцарь вместо стали был облачен в ремни и кожу, которые обагрил кровью её врагов. Интегра нахмурилась. Почему она думает об Алукарде? — Прости, я не хотела тебя оскорбить. — Нет, — проговорила Интегра. Ей было досадно на себя, на ту наивную девочку, которой была раньше. — Просто солнце ослепило. — Какая я невнимательная! — Алисия поспешила поднять зонтик над ними обеими. — Нужно было догадаться раньше. В тени, скрытая от солнца, Интегра почувствовала, что нечто подобное уже случалось когда-то. Годовщина, чёрный зонт, и Алукард под его тенью, наблюдает за ней, стоящей у могилы отца. Черт возьми. Ей нужно остановиться. — Если позволишь вернуться к моей прежней мысли, — заговорила Алисия, — я не хочу совать нос не в свое дело или показаться бестактной… но наверняка у такого человека, как ты, есть… вторая половинка? На этот раз Интегра остановилась как вкопанная. Она уже некоторое время подозревала, что ей чего-то не хватает, но неужели она что-то упускала? Она не чувствовала никаких угроз. Подождите, «вторая половинка»? — Ты не знаешь? — спросила Алисия, взволнованная, отчасти задетая невниманием, но с пониманием во взгляде. — К чему ты клонишь? Алисия приблизилась на шаг, и жар её тела, румянец на щеках, тупые резцы, прикусывающие губу, который раз доказывали Интегре, что она человек. — Ты красивая. Она откинула зонтик и кивнула на стеклянную поверхность оранжереи рядом с ними. В глянцевом, отполированном стекле их отражения можно было рассмотреть в мельчайших деталях. Интегра увидела себя, в рубашке и брюках, достаточно строгих для приёма. Пиджак небрежно накинут на плечи. Светлые волосы, смуглая кожа и непреклонные голубые глаза за стеклами очков. Как всегда. Но то, как её спутница наблюдала за ней, заставило её задержать взгляд, и Интегра заметила: её волосы отливали золотом на солнце, щеки порозовели от хорошего настроения, а вино окрасило губы в красный. И она допустила, что в этот момент могла бы назвать себя красивой. — Так есть? — Есть что? — Есть у тебя кто-то особенный? Интегра открыла было рот, чтобы сказать «нет», когда Алисия подняла зонтик и снова укрыла их в тени. И снова у неё едва не вырвалось… Алукард. Который ухмыльнулся бы ей с похожего лица, сотканного из белого, черного и красного. — Не уверена? — предположила Алисия. Инстинктивно предчувствуя, что вот-вот должно произойти что-то, что — она не имела другого выбора, кроме как признать, — было ей не по силам, Интегра сумела выдавить: — Уолтер, мой дворецкий, он будет искать меня. — Да, наверное, мне тоже пора, — согласилась Алисия, и чары рассеялись. Она выглядела расстроенной. Как и Интегра. — Спасибо за прогулку, это было просто чудесно. Как ты думаешь, мы могли бы поддерживать связь, хотя бы как друзья по переписке? Хотела бы она ответить «да», но её мир не остановится ради девушки, которая хочет отправлять письма подруге. — Я не могу обещать. — Не могу обещать, говорит она, — отметила Алисия. — Тогда могу я кое о чем попросить прямо сейчас? Её пальцы коснулись локтя Интегры. Бокал вина, который она всё это время держала, грозил пролиться и пропитать всю остальную её перчатку красным. Ах, вот что она упускала. — Можно я, — Алисия выдохнула, — поцелую тебя? Одно мгновение, и Интегра поняла, что кивает. И не успела она опомниться, как её поцеловали. Мягкие губы нежно коснулись её губ, и она почувствовала небольшую впадинку там, где Алисия их прикусывала. Давление показалось каким-то знакомым, таким острым, как будто вот-вот поддастся. Но что-то в этом было не так. Интегра прикрыла глаза и подалась навстречу, возвращая давление, чтобы выявить причину противоречия. Алисия вздохнула, и теплый воздух сорвался с её губ. Интегра вздрогнула. И поняла, что всё это время искала холод. Она отступила назад. Ни одна капля вина не пролилась. Однако сердце бешено забилось от этого откровения, пульсируя в груди, испытывая на прочность железные стены, которые, как она думала, возвела вокруг него. — Ваше сердце занято, сэр Хеллсинг. Оно пропустило удар. — Нет, я… — Кто бы это ни был, он счастливчик. Знаешь, редко удаётся, особенно девушке с моими… наклонностями, найти кого-то столь… завораживающего, как ты. — Широко распахнутые глаза Алисии поблескивали, но говорила она спокойно. — Надеюсь, этот кто-то тебя заслуживает. Надеюсь, он знает, что у него есть. Будет жаль, если всё закончится его невнимательностью.x x
Кем был Алукард для неё? Она задавала себе этот вопрос на обратном пути домой, прислонившись рукой к окну роллс-ройса и наблюдая, как горизонт Лондона размывается в закате. Её испачканные вином пальцы лежали на губах. Стороннему наблюдателю она бы показалась погруженной глубоко в свои мысли, что не было неправдой, но в то же время она преследовала призрак поцелуя. Алисия была очаровательной сама по себе, поцелуй — целомудренным, но приятным. Так почему же всё это время она не могла выкинуть из головы Алукарда? Алукард принадлежал ей — такова была первая и неотъемлемая константа. Затем следовала природа его существа — чудовище, её чудовище — и её слуга — та точка отсчёта, от которой они действовали. Другие именования появлялись и исчезали, диктуемые требованиями ситуации. Он был её спасителем, её защитником, её учителем по румынскому и нескольким избранным предметам. Он её пёс, когда в настроении унижаться. Её оружие, её бремя, её постоянная тень. Странно, что всё это не могло охватить то, что заставляло её сердце биться быстрее. Когда-то он был её рыцарем, но она избавила его от этого. Она сама стала рыцарем и перестала нуждаться в сказках. И когда Интегра в шутку сказала ему об этом, используя слова, которые произнесла тогда, в подвале, сев рядом с его сгнившими останками: «Похоже, мне больше не нужно мечтать о рыцаре в сияющих доспехах», — он ухмыльнулся, как она и ожидала. — Да, моя Госпожа. Всё было на своих местах, ему не терпелось увидеть её вступившей в свои права официально. И глаза его смотрели с нежностью. — Миледи, вы выглядите встревоженной. Всё в порядке? — спросил Уолтер, с беспокойством глянув на неё в зеркало заднего вида с водительского места. Интегра наблюдала, как солнце то появляется, ослепляя, то исчезает из виду: алый-черный-алый-черный — цвета вампира, которого она оставила дома. Автомобиль пересекал мост, и зоотроп из белых распорок слился в её сознании в зонтик. Под ним — лицо, обрамленное черными волосами. Бледные губы изогнуты, край зонта приподнимается, являя алые глаза. Интегра отдёрнула руку от губ, впиваясь ногтями в ладонь. — Да. Двадцать минут спустя роллс-ройс съехал на подъездную аллею к особняку. Не дожидаясь, пока Уолтер откроет ей дверь, Интегра сама вышла из машины и, всё ещё погруженная в мысли, вошла в суровую строгость своего дома. По коже пробежало покалывание от ощущения теней, переплетающихся и обретающих человеческие очертания. Интегра внезапно поняла, что не хочет видеть его прямо сейчас, но было слишком поздно. Алукард склонил голову. — С возвращением, моя Госпожа. В горле пересохло. — Здравствуй, — произнесла она. Позади неё захлопнулись двери, сквозняк всколыхнул полы её пиджака и волосы. Улыбка исчезла с его лица. Он стоял там, не сводя с неё глаз, затем медленно его взгляд заскользил ниже, прослеживая каждую черту и линию, к пятнам на перчатке, и вернулся к её губам. Его глаза снова встретились с её. В них затаился мрак. — Вы… хорошо провели время? Интегра выдержала его взгляд неотрывно. — Вполне. Воздух был неподвижен. Она направилась в его сторону и прошла мимо. — Меня не беспокоить, — кинула она только что зашедшему Уолтеру и Алукарду, поднимаясь по лестнице свою комнату. Она не чувствовала себя виноватой.x x
Приняв ванну, переодевшись в ночную сорочку c шортами и накинув сверху чистую рубашку, Интегра сидела на кровати, уставившись на кипу документов на тумбочке и тщетно желая воспламенить их взглядом. Она положила голову на кончики пальцев. Почему она чувствовала себя виноватой? Она ничего Алукарду не должна, и он ничего не может сказать против её решения поцеловать девушку или парня, раз уж на то пошло. Она не должна чувствовать себя… И всё же чувствовала. Алукард — её слуга, чёрт возьми, она им владела. Вот и всё, что между ними было и чему она никогда не позволит стать чем-то другим… …но в глубине души голос шептал: «Ты никогда раньше не целовала его, интересно, какой он на вкус». Конечно, Интегра прекрасно понимала, насколько Алукард может быть опасен. Его внешность была создана, чтобы заманивать жертву. Его красота была лишь маской. Он знал, как своим языком произносить слова, способные вогнать её в дрожь. Он был её оружием, но также и совокупностью всего, что это оружие должно уничтожить. Алукард, за которым наблюдала она. Он был так поглощен собой, наблюдая за ней, что едва ли замечал это, но в те моменты, когда Интегра оставляла себе маленькие порезы от бумаги, которые не позволяла ему залечивать; когда он не мог отвести глаз от её голых пальцев и засыхающей крови — пустая трата превосходного лакомства, — она надевала перчатки и позволяла себе улыбнуться. И почему бы не получить удовольствие, зная, что Алукард, некогда бывший королём, готов бесстыдно унижаться ради одной капли её крови? Она могла бы, если бы захотела. И всегда хотела. Хеллсинги были хороши в отрицании. Абрахам, отрицавший возможность появления в будущем наследницы женского пола. Артур, который отрицал способность брата к убийству родной племянницы. Интегра, отрицающая свои чувства. Это был их собственный вид безумия. «На что мне безумцы?» — сказала Алиса. «Ничего не поделаешь», — возразил Кот. — «Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я». Интегра рассмеялась в тишине своей спальни. Станет ли она отказывать себе? Её пальцы оторвались от лица, скользнули вниз, по шее, к ключицам — и рискнули пробраться под шёлк, касаясь округлости груди. По телу пробежала дрожь. Она представила холодные пальцы. Интегра одёрнула руку, переводя дыхание, и схватила стопку документов. Их края были недостаточно остры, чтобы порезать её. Несколько часов спустя она положила ручку и отодвинула документы в сторону. Её вампир насмехался над ней за то, что она приносила работу даже в постель, но что ещё ей было делать, чтобы занять тишину перед сном? В горле пересохло. Интегра застегнула рубашку поверх сорочки, собираясь сходить за чаем. Уолтер стучал, но она не ответила, так что он должен был оставить поднос на кухне. Час был уже достаточно поздний, чтобы смена персонала подошла к концу, и она знала, что в коридорах будет темно. В ночи особняк производил особенно угнетающее впечатление. Многие умерли в этих стенах, и многие умрут, включая её саму, если она будет следовать своему пути. Интегра скривила губы от собственной скорбности. Она дошла до лестницы, и ноги в домашних туфлях сделали первый шаг. — Вы хорошо провели время, сэр Хеллсинг? — сказал холодный голос прямо ей в ухо. Она резко обернулась. Ничего. Просто пространство темноты. Лестница и вправду выглядела чернее обычного. Интегра продолжила спускаться. Когда она достигла середины, что-то осязаемое коснулось её обнаженной щиколотки. Она остановилась, борясь со вздохом. — Алукард. — Тебе понравился этот маленький поцелуй? Подумать только, всё это время я избавлял твой взор от этих никчемных личинок, а как оказалось, избрал целью не тот пол. Какая наглость с его стороны. — О, что я слышу? — проворчала Интегра обманчиво спокойно. — Это слова моего слуги, что ставит под сомнение выбор его хозяйки? Наступила тишина. А затем раздался неохотный смех. — Нет, моя Госпожа, — его голос звучал иначе. Всё ещё его, но с полутоном чего-то другого. — Я просто не хочу, чтобы ты полагала, будто тебе не из чего выбирать. Интегра скрестила руки на перилах и всмотрелась в темноту внизу, откуда доносился голос. Похоже, её вампир воздействовал на пространство для своего представления. Как это на него похоже. — Какие у меня останутся варианты, если ты отвадишь их всех? В глубине мелькнула бледная дымка. — Ваш скромный слуга просто хочет отсеять недостойных. — Скромный? — фыркнула она. — Как это скромно, Алукард. Недостойных? Понятия не имела, что мои поклонники должны заслужить твое одобрение прежде моего поцелуя. Тени задрожали рябью. Она не могла поверить, как по-детски он себя вел. — Достаточно. Покажись, если настаиваешь на этом фарсе. — Если того желает моя Хозяйка, — произнес голос с нескрываемым ликованием. Из темноты выступила девушка. Она была одета в белое, едва ли отличавшееся оттенком от её плоти, белоснежной и снежно-жгучей даже на расстоянии. Вырезанные из теней волосы обрамляли лицо острыми краями. Взгляд из-под челки сверкнул алым, и Интегра подумала: как будто он знал. Это было то же лицо, которое она представила ранее днём. Девушка лукаво взглянула на неё неестественно большими глазами. — Думаю, мой вид должен довести Ангела Смерти до сердечного приступа. Так вот какой облик он принял во время войны. Интегра уже слышала раньше, как он упоминал об этом. Однако она ничего не сказала, и девушка кокетливо склонила голову набок. В этом образе он — она — казался особенно смертоносным. — Разве я не красавица, Интегра? Интегра продолжала пристально смотреть на неё. — Подойди ближе. Девушка приблизилась к краю лестницы прямо под ней и облизнула губы, алые глаза скользнули вверх по стройным ногам, на уровне которых оказались. Интегра перегнулась через перила и протянула руку к её лицу. Палец провел по его изгибу, не касаясь белоснежной кожи, и Интегра увидела, как расширились зрачки. Каким холодным был её вампир. — Да, ты очень красивая, — тихо сказала она. — Хорошая работа. Теперь, когда я польстила твоему самолюбию, вернись к своему истинному лицу. — Истинное лицо? — хихикнула девушка. — С чего бы мне его иметь? Форма тела ничего для меня не значит. Я буду выглядеть так, как ты пожелаешь. Интегра невесело усмехнулась. — Как я пожелаю? — Если ты хочешь женского общества, я дам его тебе. — Её глаза были очень красными. И нежными, как всегда считала Интегра. — Ты убедительно это продемонстрировал, — ответила она. — Но какая тебе в том выгода? Зачем всё это? — Она знала зачем. — Леди не пристало позволять кому попало завоевывать её расположение. Леди должна провести ряд испытаний, которые предстоит преодолеть её рыцарям. Разве не так это работало в тех сказках, которые ты обожала в детстве? — Девушка скривила губы. — Этим мелким паразитам на всех этих званых вечерах предстоит пройти долгий путь, прежде чем они будут достойны хотя бы лизать твои ботинки. — Ты ведь прекрасно знаешь, как это звучит, не так ли? — прошептала Интегра. Она приняла невинный вид: — Как это звучит? — Звучит так… — двумя пальцами Интегра провела линию вдоль щеки, всё ещё не касаясь кожи, — будто ты хочешь сказать, — пальцы задержались у смертоносного рта, искривившегося и задрожавшего от её дерзости, — что я не должна соглашаться ни на кого, кроме… — Она позволила голосу замереть. Девушка осмелилась податься ближе, так что сантиметр, в котором парили над кожей кончики пальцев Интегры, сократился до одной десятой его части. Неясно вырисовавшиеся из темноты тени поползли вверх, захлестывая балюстраду волнами потерянных душ, требующих от неё оправдания. — Разве не заслуживает моя Хозяйка непревзойденной красоты, если её предпочтение отдано прекрасному полу? — Тогда ответь мне на такой вопрос, слуга, — проговорила Интегра. — Почему я должна соглашаться на чудовищную красоту? Тени опали. Интегра убрала руку. Само собой, она всегда оставалась охотницей на вампиров. — Признаюсь, я удивлена. Я думала, тебя больше всего позабавит, что твоя фригидная хозяйка наконец позволила себя поцеловать — да к тому же девушке. — Она преодолела оставшиеся ступени, не обращая внимания на тяжесть своих шагов. — Можно только гадать, как бы ты повёл себя, если бы я решила зайти дальше. — Да, хороший вопрос. Или, пожалуй, мне и не нужно гадать. Всё-таки ты дочь Артура, а он всегда предпочитал это лицо другим. Интегра остановилась. Грубый смех вырвался из груди, и она круто развернулась на носках, как только ступила на пол. — Я запрещаю тебе двигаться, — сказала Интегра, вложив силу в каждое слово. Тонкая сиротливая фигура застыла на месте как вкопанная, только глаза смотрели всё пристальнее, по мере того как Интегра пересекала расстояние между ними. Встав на расстоянии фута, она медленно подалась вперед, склонившись над ним, как будто собиралась поцеловать — и остановилась. Её дыхание опалило плотоядный рот теплом. — Алукард, почему ты ревнуешь? Я никогда не была твоей. Она не приказывала ему молчать, и его голос эхом отозвался в её сознании: «Разве нет? Разве ты не моя Хозяйка?» — Всё так. И поскольку я твоя хозяйка, ты не имеешь никакого права говорить мне, с кем целоваться и кого можно приглашать в свою постель. — Она дала ему время поразмыслить над этим. — Кроме того, я думаю, ты забываешь, что меня посвятили в рыцари два года назад. Я больше не леди, а ты перестал быть моим рыцарем. Он не мог пошевелиться, но отчаянно хотел — Интегра чувствовала, как его тени взывали к этому. — А это значит, что я, как рыцарь, сама выберу себе испытания, — вздохнула она и поцеловала его. Как будто бы так же целомудренно, как и днём. Но на этот раз Интегра почувствовала давление так остро, что поддалась. Она наконец прикоснулась к нему, опустила пальцы на белую кожу, зацепившись за скулы, и его холод поднялся ей навстречу, чтобы затем уступить её теплу. Её губы прижались к его губам один, два раза, прежде чем отстраниться, язык скользнул по ним, пробуя на вкус. Вкус крови. Ничего другого она и не ожидала. Девичья маска оказалась изящнее и мягче, чем та, к которой она привыкла. Интегра впилась ногтями в эту плоть, на какое-то дикое мгновение желая сорвать её. Или увидеть так красиво окрашенной кровью её врагов. Она знала, что её желание не осталось незамеченным: его глаза — единственная его часть, которую он не мог изменить или усмирить, — прожигали её. Её рыцарское испытание заключалось в том, чтобы не позволить ему сжечь себя. Но могла ли она не допустить этого хотя бы раз? — Ты даже не знаешь, что будешь делать дальше, — упрекнула она. Но что он мог сделать? Это было его покаяние. Алукард затих. Только его глаза, красные, чувственные и нежные, умоляли её. — Что ты будешь делать, если я скажу тебе, что не зашла дальше с поцелуем в тот раз потому, что он показался мне неправильным? Потому что подумала, что он должен быть холодным? Она позаботилась о том, чтобы удержать приказ в силе, когда почувствовала, как он срывается издалека, как отдаленная дрожь землетрясения. Интегра вздохнула. Сегодня её сердце доказало свою обременительность. Интересно, не может ли она просто вырезать его? — Молодец, Алукард. Ты проник в мои мысли даже без личного присутствия и добился безусловного приоритета. Но какое это имеет значение? Интегра отстранилась и окинула его бесстрастным взглядом: границы его образа начали размываться. Она дала ему двадцать секунд. — Всё дразнишь, — прошипела она, — и никогда не задумываешься о последствиях. Она оставила его там, взбежав по лестнице в свою комнату и захлопнув за собой дверь. Интегра слышала их, души, что составляли его, пресмыкающиеся и кишащие у её ног. Они бились о порог, о её молчаливый отказ впустить его. Интегра, завывали они. Интегра. Интегра. Она закурила сигару, выпустив спираль дыма в воздух. Сердце не унималось. Интегра рухнула на стул у туалетного столика. Черт. Она была вся покрасневшая. А думала, что уже невосприимчива к его выходкам. Краем глаза она заметила блеск и схватила красный шейный платок, который оставила перед зеркалом, сжав в руке прикрепленный к нему серебряный крестик — до побелевших костяшек, до впечатавшихся в ладонь краев. Так она сидела до тех пор, пока сигара не истлела наполовину. Опустилась тишина, давившая на неё тяжестью всего потолка, который, казалось, вот-вот готов был обрушиться. — Входи. Дверь со скрипом отворилась, и в комнату вползла сущность из скопища черных и красных углей. — Раскаиваешься ли ты, слуга? — Хозяйка, — прохрипел мужчина где-то в сосредоточении теней. Интегра отстегнула крестик и выпустила галстук из рук, придержав его концы. С непроницаемым лицом она встретила его у изножья кровати. Он преклонил колени, становясь всё более телесным, и Интегра приняла решение. Она сняла очки и отложила их в сторону. — Интегра? Она натянула ленту в обеих руках. — Решай сам, за каким лицом скрываться. Его плечи были напряжены, и, казалось, он опасался её отзы́ва. Интегра поднесла ткань к глазам и завязала узел на затылке. — Надеюсь, ты знаешь, что делать, — предупредила она. — Если нет, то пеняй на себя. Она услышала его стон. Хотя комната и так была тускло освещена, импровизированная повязка на глазах погрузила её в первозданный мрак. Но Интегра никогда не боялась темноты. Часами она пряталась в вентиляции, сидела рядом с мертвецом в подвальной камере под точно так же не подававшей признаков жизни лампой. И она никогда не боялась Алукарда. В конце концов, он принадлежал ей. Прикосновение началось с её ног. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы не вздрогнуть. Над ухом раздался смешок, но прозвучал приглушенно, а его руки подрагивали. Они извлекли одну ногу из туфли, поглаживая. И медленно поцеловал. Интегра стояла. Опять же, она отлично держала равновесие, но сейчас была слепа, и поцелуй заставил её пошатнуться. Он поймал её, обвив за талию, и усадил на кровать. Интегра схватила его за руки. — Подожди. Алукард послушно замер. Он был таким высоким, даже стоя на коленях, его волосы щекотали ей подбородок. Она провела ладонями по его рукам, оказавшимися обтянутыми кожей — так он был в том обличии? Такая перспектива заставила её внутренности сжаться. Она убрала с себя его руки, не обращая внимание на его недовольное рычание, и потянула одну из них вверх. Её пальцы прошли между его пальцами и стянули перчатку. Он уткнулся ей в грудь. — Интегра. Его обнаженная рука была редким зрелищем — не то чтобы она могла видеть её сейчас, но чувствовала холодную гладкость, то, какими длинными были его пальцы и как заострялись. Рука, уничтожавшая народы, безвольно лежала в её хватке. Она прижала её к своим губам. Алукард издал нечеловеческий звук и в следующее мгновение повалил её на спину, нависая сверху. — Какое бы лицо я ни пожелал? Захочешь ли ты его, даже если я буду лишь иссохшим телом, что ты нашла в своем подвале? — Рука, которую она поцеловала и которая сейчас пригвождала её запястья над головой, сморщилась, и до её слуха донеслась возня существ, предвестником которых он являлся. Другая рука, всё ещё в перчатке, пробралась под её рубашку, царапая шелковую сорочку. — Может и нет, — уступила Интегра, — но ты тщеславен, и тебе твой маскарад нужнее, чем мне. Алукард отрывисто рассмеялся. — Ты поистине моя Хозяйка. — И опустился, припадая к её шее. Интегра имела смутное представление о том, как она выглядела, с завязанными глазами и уязвимая под её вампиром, чудовищем, уничтожить которое требовал её долг. Но она была человеком, а у людей всегда есть исключения, и Интегра сделала одно, когда ряды хищных зубов задели её горло. Она откинула голову в сторону. Зубы вцепились в ворот её рубашки и разорвали; пуговицы посыпались на пол. — От тебя всегда беспорядок, — проворчала она, и он снова засмеялся, больше походя на себя. Алукард нависал над ней, стоя на коленях и недостаточно близко. Она хотела, чтобы поток его потребности и желания захлестнул и утопил её собственные, чтобы утром она могла проснуться утолённой. Интегра подбила его ногами, заставив рухнуть на себя. Однако вес оказался легче, чем она ожидала. — Никто не учил тебя терпению, Интегра? — спросил он жеманным голосом. Его женская ипостась. Интегра отомстила, выдернув руку из плена, схватив его за волосы и впившись в его губы поцелуем, врываясь языком в этот изящный, но убийственный рот. С вовсе не изящной силой его когти вонзились в хрупкие остатки её скромности. Интегра, моя Хозяйка, знаешь ли ты, сколько крови я пролил на свой фальшивый трон после того, как ты вернулась с чужим запахом на губах, чей вкус я мог ощущать только в своих самых порочных снах? Ты никогда не была моей, но я бы разорвал на части любого, кто посмел бы посягнуть на тебя, ты только моя, моя Хозяйка, — проносились у неё в голове его бессмысленные слова, когда его руки, вопреки их прежней жестокости, благоговейно держали её обнажённое тело. Пожалуй, завязать глаза было опрометчивой идеей. Интегра чувствовала слишком много. Она ахнула ему в губы, прижимаясь бедрами к его бедрам, когда голые пальцы скользнули между её ног. Но каким-то образом этого было недостаточно. Она хотела ощутить его тело во всей полноте, и, когда неизбежно порезалась о его зубы, единственным, о чем она подумала, было желание увидеть его губы, окрашенные красным. Его язык прошелся по её рту в поисках пореза, и она вспомнила, как этот язык лакал кровь, пролитую ею из пулевого ранения. В тот день её судьба предрешилась. Интегра знала это. Всегда знала. Алукард отстранился и усмехнулся: — Моя Госпожа, ты покраснела. — Заткнись, — она ткнула его локтем в ребра и вздрогнула, задев его кожу. Он что, просто развоплотил одежду? Прежнее напряжение внутри возросло при мысли о нём, обнаженном и ничем не стесненном перед ней. Она села, и он поднялся вместе с ней. В темноте она нашла его плечи, руки — его тело снова изменилось. То, к которому она сейчас прикасалась, оказалось тверже и грубее. Интегра нахмурилась: оно не было похоже на его обычное. Руки прошлись по его груди, по жестким волосам. Замерев на секунду, она толкнула его на простыни, и он охотно повиновался, распростершись под ней. Её руки порхали по шрамам, когда он простонал её имя голосом более глубоким и с акцентом. Интегра развязала галстук. Красная ткань соскользнула на пол. Интегра дала время глазам привыкнуть, и, несмотря на плохое зрение, смогла разглядеть морщинки под его красными-красными глазами. — Кто ты? Его голос эхом отозвался в её голове: Ты мне скажи. — Король? Господарь? Ни то, ни другое. — Когда-то раньше был. И что хорошего из этого вышло? — Как же мне тогда тебя называть? Как ты пожелаешь. Она стукнула его в грудь от досады. Он рассмеялся, запрокинув голову, и заговорил ей на ухо: — Моя Госпожа, только ты можешь даровать мне титул. — Вот, значит, как? Новые титулы вместо рыцаря и леди? — Даже чудовищам нужны слова, чтобы определить себя, не так ли? — тихо сказал он. Интегра взглянула на него ясными голубыми глазами, её светлые волосы скрыли его шрамы и переплелись с нетерпеливыми черными локонами. — Я всего лишь рыцарь. Я не могу даровать титулы. — Но ты моя Хозяйка, и это превосходит всё. — Не королевский титул, и не новый. Непростая задача… — Она ухмыльнулась. — Граф. И всё, чего он когда-то был лишен, постепенно возвращалось к нему. Его гроб. Его титул. Его оправдание. — Довольно разговоров, граф, или я подумаю, что это всё, на что годится твой язык. — Как пожелает моя графиня, — сказал он и, проглотив её замечание, притянул её в свои объятия.x x x x
~Эпилоги~ #1 — Что у тебя там, Алукард? — Твоя новая компаньонка. — Что. — Разве ты не говорила, что хочешь себе подружку? — АЛУКАРД. #2 — Кому ты пишешь, моя графиня? — Алисии Эйнсли. — …Мне стоит ревновать? — Она счастлива в браке уже двадцать лет и переехала в Южную Америку, придурок. Если хочешь поревновать, сходи за Серас.