«Так сядь же, — говорит Любовь, — моих отведай тел». И так я сел и ел. — Джордж Герберт.
***
Впервые Ники заметил его во время заезда Формула-3. Американец возвышался у своего зеленого болида, обнимая белокурую девчонку за талию. От его улыбки можно было ослепнуть, а от продолжительного созерцания лица заработать серьезные комплексы — ни дать, ни взять лик ангела. К счастью, Ники не был неуверенным в себе нытиком, не тешился иллюзиями в отношении того, как выглядит и какое впечатление на людей производит — популярностью у женщин он никогда не пользовался, а уж когда открывал рот, у достопочтенных дам и мужей порой и вовсе вяли уши. Ники Лауда был язвительной, самоуверенной задницей, и это его вполне устраивало. Отец воспитывал Ники в строгости, хотел вылепить из единственного отпрыска копию себя самого, чтобы она продолжила семейное дело и приумножала миллионы. Природа воли Ники оказалось сорняком — она упрямо разрасталась по всей видимой территории и диктовала свои правила и условия, сначала исподтишка, потом, осмелев и окрепнув, уже в открытую, бросая вызов. Ники искренне желал стал гонщиком. Отец с таким позором не смирился — никакой финансовой поддержки, на наследство можно было даже не рассчитывать. Ники тогда захлопнул за собой последнюю дверь и шагнул в новое, туда, где риск умереть составлял чудовищные 20 процентов. Страха поначалу не было вовсе, он пришел уже позже с запахом паленой плоти, с болью и удушьем; с глазами, в которых притаились капризные небеса, с биением чужого сердца под собственной ладонью. А до этого…***
Джеймс был просто невыносимо ужасен. В этом с Ники мало кто мог по-настоящему согласиться, даже соперники из других стран чаще всего смотрели на Джеймса с восхищением, чуть ли не с обожанием, а не с завистью или злобой. Барнс был обаятельным балагуром, располагающим к себе, развязным и импульсивным, думал скорее тем, что в штанах, а не головой. Ники в самом начале казалось, что этот парень вылетит из Формулы быстрее, чем пробка от шампанского, что тот пустышка, что кроме красивой внешности и пускания пыли в глаза похвастаться больше нечем, но Лауда ошибся. Джеймс оказался довольно умелым и быстрым гонщиком, гонял, конечно, безрассудно, но вполне неплохо. Формула-1 вскоре раскрыла для него свои объятия. Это немного злило. Постепенно между ним и Джеймсом Барнсом, белозубым красавцем из США, завязалось продолжительное соперничество. Иногда они конфликтовали лицом к лицу вне болидов и гоночных трасс, тогда Барнс позволял себе намного больше — смотреть на Ники с издевательским снисхождением, к примеру. Ники в долгу не оставался. — Лауда, признай, так бесишься, потому что тебя здесь никто не любит, даже твоя собственная команда, — он отсалютовал ребятам бутылкой с пивом и обернулся, расплываясь в улыбке, темные пряди упали на лоб и глаза, почему-то захотелось убрать волосы Джейсма ему за ухо, а потом уже ударить. Ники был в замешательстве. — Я вижу капризного мальчишку, который гоняется за вниманием и одобрением других, вместо того, чтобы думать о действительно важном, — Ники сделал шаг ближе, показательно осмотрел Барнса с ног до головы. — Дисциплина и тренировки, — он вздернул подбородок, глаза стали с прищуром, — Увы, но ты проиграешь, потому что лентяй и осел, каких еще поискать. Джеймс иронично двинул бровями и склонился ниже, сказал почти в самое ухо, Ники из-за упрямства даже не попытался сдвинуться. — От тебя — сочту за комплимент, — ушную раковину обожгло от выдоха, в нос ударило алкогольными парами, когда Лауда дернулся, вскинул голову, словно пес, которого пнули под зад, а меж их лицами осталось совсем ничего. Где-то рядом послышался смех. Почувствовав себя одураченным, Ники развернулся на каблуках и двинулся прочь, мысленно рассыпаясь в ругательствах. Ночная духота скрывала его смущение ото всех, Ники очень надеялся, что и от Джеймса тоже. Чертов Барнс умел развинтить гайки! Все это необходимо было исправить, как если бы Ники был гоночным болидом, которому требовался срочный ремонт. На трассе следовало думать только о самой дороге, там нужно быть максимально собранным и внимательным, но и не переусердствовать, довериться потоку, а какая тут собранность, если, прикрывая глаза, ты только и видишь, что глубокий, синий цвет. И это не цвет корпуса ревущей машины, которая впереди и которую еще можно нагнать, нет, это цвет полного стратегического провала.***
В день заезда небо так некстати прохудилось, трасса оказалась залита водой. Общее напряжение и тревога, как плотная взвесь в воздухе, оседала на коже, хотелось соскоблить с себя это. Хотелось еще пожить, в конце-то концов. Барнс появился внезапно и подло, прямо из-за спины, Ники чуть не умер от разрыва сердца преждевременно. — Нервничаешь? — спросил он ехидно. Взгляд сверху вниз насмешливый, но вместе с тем какой-то странно-заинтересованный, почти требовательный. Так не смотрят на врага и уже тем более так не смотрят на кого-то вроде Ники Лауда. — Теперь, да, — Ники сложил руки на груди и уселся прямо на колесо собственного гоночного авто. — Что за привычка подкрадываться со спины, да еще так бесшумно? Ты похож на маньяка, не делай так больше. — Ники, ты всего-то на пять лет меня старше, но говоришь всегда тем самым тоном занудного старикана и это просто уморительно, я серьезно. — Джеймс убрал мешающиеся волосы со лба рукой, те уже длинной доходили до плеч. Подумалось так некстати, что Джеймс действительно был красивым, это давно перестало раздражать, но стало смущающей константой. Ники не представлял, почему Барнс постоянно искал с ним встреч, правила игры от него утаивались. — Готов поспорить, ты еще и девственник, — он сказал это украдкой, понизив голос и поднося ладонь к лицу, как если бы делился великой тайной. Ники вперился взглядом в яркий, как спелые вишни, рот, отвлекся. Предположение развеселило, он даже позволил себе расхохотаться на пару с Барнсом — смех у того был заразительным. Вспомнил про часы, оказалось, что до начала заезда оставались считанные минуты, голос из динамика это подтвердил, поэтому Ники напоследок перевел взгляд на небо, словно бы хотел получить гарантии, хотя вот оно было перед ним — насмешливое и лукавое, взглянув на которое, то и дело спотыкалось сердце. — Благодаря тебе мы рискуем сегодня сильнее обычного, Джеймс, — Ники бросил это, когда уже крепление ремней привычно сдавило грудь вместе с тревогой. — Что ж, желаю удачи. — Черт, сколько яда! Хочу забрать у тебя титул чемпиона, Лауда, уж прости, но я предпочитаю рисковать, а не прослыть трусом, как кое-кто, — он махнул рукой и двинулся в сторону болида. Слова не казались грубыми или обидными, Ники за эти несколько лет уже успел привыкнуть к обоюдным колкостям. Он позволил себе осторожно улыбнуться перед стартом всего на миг, а потом ринулся вперед в объятия огня и дыма. Боль и оглушающий жар, часовая бомба в легких, которая все-таки сдетонировала — как же обидно, что это случилось в тот день, когда… Трассу гран-при Германия Ники уже не забудет, даже если бы попытался — кошмар теперь его плоть и кровь отныне и вовеки.***
— Он приходил, — Марлен произносит это тихо и внезапно, осторожно пробуя носком ботинка лед, когда Ники следит за гонкой со своей больничной койки, сжимая зубы. Злость плавит его изнутри, совсем как огонь ранее, склеивающий в комок легкие и пожирающий кожу лица. — Когда ты был без сознания, — ее взгляд блуждает по бежевым стенам палаты, но не возвращается к лицу Ники. Ники понимает, почему. — Не могу его больше видеть. Милая Марлен, единственная и лучшая подруга, с которой, к сожалению, что-то большее так и не случилось. Они все еще оставались хорошими друзьями и продолжали любить друг друга до обожания, хоть оно и приняло несколько иные формы. Ники не без усилия, но удалось накрыть ее руку своей, когда глаза Марлен стали влажными, а тушь потекла по бархатной щеке. Непонятно, кого именно Лауда хотел этим утешить больше — ее или себя. Ненавидел ли он Джеймса? Нет. Хотел ли он свой титул чемпиона? Несомненно.***
— Избегаешь меня, Джеймс? — Барнс вздрогнул, а когда порывисто обернулся, по его лицу, будто рябь по воде, пробежала неясная тень — то ли боли, то ли сожаления. — Ты здесь, — он прочистил горло, справляясь с собой. — Я рад этому, — после он сконфуженно двинул плечом и отвел взгляд, подумал, наверное, что Ники станет неловко, но ему вообще-то не было. Поблизости никого больше не наблюдалось, даже команда механиков Барнса где-то прохлаждалась вместо того, чтобы лишний раз проверить машину. Олухи. — Уродливые становятся еще уродливее, а красавцы… — Ники наконец решился (все пережитые страдания на протяжении долгого месяца сделали его куда безрассуднее) и протянул руку, заправляя прядь волос Джеймсу за ухо. Барнс замер и кажется даже дышать перестал. — Хорошеют и подобны цветам, от которых девам не отвести взгляд. — Ники сделал шаг назад и убрал руки за спину, запах одеколона Джеймса осел в носоглотке. Кажется, наследник знатной фамилии серьезно тронулся рассудком. — Не нужно скорби и извинений, я был зол на тебя, это правда, но если ты продолжишь смотреть с жалостью, я брошусь на тебя с кулаками, клянусь. Джеймс хмыкнул, но глаза остались прежними — лишенными былого блеска и жизни. — Ты не дева, а что касается цветов, они живут недолго, — он выпрямил спину, копируя позу Лауды. — Буду ждать тебя на трассе, Ники, не надейся на какие-либо поблажки от меня, ведь взгляды людей сегодня будут целиком и полностью прикованы к тебе, а это удар ниже пояса, — крохотная улыбка, которую Джеймс не смог сдержать, была очаровательно-невинной. Ну, надо же, подумал тогда Ники, если у Смерти и был лик, то только такой, как у Джеймса Барнса. Совершенно абсурдные мысли назойливо оккупировали разум. — О, я знаю, Баки, — они обменялись сложными взглядами, как если бы это была последняя их встреча. Ники впервые позволил себе назвать Джеймса так — краткая форма второго имени только для близких людей. — Я все знаю.***
Ники не верил в пророчество и знаки судьбы, но плотный туман и стена из дождя ощущались, как дежавю. Укол страха пустился по венам ядом, отравляя все мысли сомнениями. Ники почему-то подумал тогда о Джеймсе и Марлен — стало не по себе. Из-за тревоги чуть подрагивала рука, Лауда посмотреть на нее как на врага, ногти тогда впились в кожу ладони, отрезвляя. — Ники! — Джеймс, тяжело дыша, остановился перед ним. Непонятно зачем он бежал навстречу, будто опаздывал на свидание. Вот ведь, неугомонный. — Черт, мне все это не нравится, — он задрал голову к тучам, прикрывая глаза и отплевываясь от воды. Лауда не мог отвести взгляд, будто фокус сузился до одной лишь конкретной точки. Это было неправильно. — Ты волнуешься, как и все, — он поправил козырек кепки, которая была уже мокрой насквозь. — Это нормально. — Нет, Ники, — Джеймс посмотрел на него в упор обеспокоенно — снова что-то странное во взгляде, Лауда поежился. — Сегодня я в ужасе, — он вдруг схватил Ники за запястье и притянул к себе, рука легла на грудь Джеймса туда, где быстро и гулко стучало сердце. Ники разбирался хорошо только в машинах, а не в людях, но понял и так, что двигатель Джеймса был совсем поломан. — И не только из-за гонки, — он пробормотал это совсем тихо, почти смущаясь. Ники ошарашенно моргнул пару раз и вырвал свою руку из тисков чужих пальцев, он был в ярости, потому что люди могли их увидеть и неправильно понять, потому что Джеймс говорил и делал странные вещи. — Черт тебя дери, Барнс! — Лауда раздраженно махнул рукой, поджав губы, собственные пальцы все еще подрагивали. — Просто… — он перешел на шепот, потому что замерз и промок до нитки, потому что ему было страшно тоже. — Делай то, что должен и поменьше думай, в твоем случае — выигрышная стратегия. Лицо Джеймса вытянулось, а потом он улыбнулся с теплом, кивнул, оставляя все мысли при себе. Когда Ники надевал шлем, нехорошее предчувствие настигло его вновь. Они с Джеймсом переглянулись у старта почти синхронно. В знак поддержки или чего-то еще, а потом мотор взревел.***
Джеймс вполне мог дожить до глубокой старости, он мог умереть и в сорок от банального сердечного приступа, мог забрать титул чемпиона себе, ведь был этого достоин, как никто другой. В тот день его болид врезался в ограждение и вылетел с трассы на траву, перевернувшись несколько раз. Ники был там и, проезжая мимо покореженного куска металла, ощущалось, будто снова плавились легкие. Ровно через три круга он вышел из гонки по собственному желанию, так и не финишировав — попросту не смог. Уже позже от знакомого врача Ники узнал про детали — на хирургическом столе Джеймс перенес полную ампутацию левой руки, он мог бы жить дальше и так (существовать), если бы не заражение крови. В день похорон тоже был дождь, будто бог, если тот и правду существовал, издевался над ним, над Ники Лауда, который стоял далеко позади немногочисленной родни и друзей Джеймса Барнса в тени раскидистого дерева и чувствовал, что не имеет права там находиться. «Как маленькая крыска в клетке». Марлен сжимала его руку, пока Ники потухшими глазами смотрел перед собой, а мимо проплывали темные фигуры с такими же темными зонтами. Он тяжело сглотнул и заставил себя передвигать ногами — один шаг, второй. Левой, правой, левой, правой, давай же, идиот, ты сможешь! Земля стала вязкой и жирной из-за воды, Ники не мог даже кинуть горсть на крышку гроба, чтобы попрощаться, но у него все еще оставались два белых цветка лилии в руке. Когда Лауда решился их отпустить, секунды того, как цветы падали вниз почему-то показались вечностью. В пальцах покалывало тепло, Ники снова почувствовал фантомные удары сердца под ладонью. Частые и тяжелые. Он сжал руку в кулак до хруста; злые, немые слезы катились по щекам такие горячие, будто лава. В мире вокруг совсем не осталось красок, Ники скучал по синему. Справившись с собой, он удобнее перехватил ручку зонта и двинулся в сторону машины, где его ждала Марлен. Голос в голове упорный, назойливый, поразительно напоминающий голос Джеймса просил его не останавливаться. Не оборачиваться. Никогда. Ники ускорил шаг и впервые сделал, как велели.