***
Тысячелетия проходят, Лигул становится самим главой Канцелярии, но до сих пор до дрожи боится мечника отнюдь не потому, что тот считается первым клинком мрака. Узнав о том, что тёмный страж, внезапно оказавшийся способным любить, выбирает себе в жёны простую смертную, Лигул в ярости скрипит зубами. Он без колебаний подписывает приговор женщине и её ребёнку, убить же Арея пока почему-то не может. Жизнь в одиночестве на продуваемом всеми ветрами маяке, когда твоя семья пополнила ряды мёртвых, должна быть достойной заменой Тартару. Когда план удаётся выполнить, Лигул доволен собой. Он криво улыбается своим многочисленным портретам. Ядовитая ненависть нитью тянется через всю его жизнь. Но негласная вражда должна рано или поздно закончиться. Лигул уже стар. Он устал, ему скучно. Когда Мефодий Буслаев взмахивает мечом и голова мечника падает на землю, глава Канцелярии даже не вздрагивает.Часть 1
16 июля 2021 г. в 21:28
Смеясь, Арей и Лигул неспешно гуляли по эдемскому саду. Солнце тепло выглядывало из-за вечнозелёных листьев, а ивы по-матерински ласково обнимали и обещали лёгкую прохладу присевшим отдохнуть друзьям. Арей прислонился спиной к стволу дерева, откинув голову, и смотрел на Лигула, прикрыв один глаз от падающего на него луча солнца.
Он был прекрасен. Даже лучше, чем прекрасен, лучше, чем весь свет мира, собранный воедино. Мужественные черты лица, идеально развитая мускулатура и чёрные волосы, в которые хотелось зарыться руками, притянув для поцелуя. Когда юноша говорил, Лигул не мог оторвать взгляда от его губ. О, если бы Арей только смог увидеть хоть долю того, как его друг хотел бы использовать его губы, его щёки тотчас же покрыл бы румянец. Но, к счастью Лигула, никому бы и в голову не пришло соваться в его мысли, а, значит, можно было позволять себе всё что угодно, хоть он и чувствовал за это некоторую вину.
Арей притягивал его взгляд искусно, как сладкое наваждение, неизбежное, но словно самим Лигулом избранное. Разве смог бы он отказаться от красоты этих дивных глаз? Разве мог бы не таять, когда его улыбка концентрированным светом разливается где-то между сердцем и лёгкими? Разве мог бы не любить самого совершенного из всех стражей? Лигул исправно общался со светом и благодарил за всё сущее в этом мире. Но, если бы мог, он бы возвёл свой личный храм, который поверг бы в шок достопочтенную эдемскую публику. Перед светом, на первом месте, у него был Арей, который даже не догадывался об этом.
Он был величественен во всём, что делал. Лигул никогда не любил полёты. Детское чувство новизны давно прошло, осталась только необходимость в дополнительном способе передвижения. Но, когда летал Арей, у него захватывало дух, будто он сам летит вниз с высокого водопада. Когда тот почти разбивался о воду, Лигул каждый раз задерживал дыхание, но его друг спасался. Как будто могло быть иначе. Он стремительно проделывал фигуры высшего пилотажа, и радость отражалась в каждой капле воды, искрилась в воздухе. Лигул дышал этой радостью, не скрывая блеска влюблённых глаз.
В притягательно лёгкой мере Арей был нежен. Когда гладил животных или брал в руки флейту (тут Лигул неизменно краснел и отводил взгляд, всё равно в итоге разглядывая юношу). Сколько ему не твердили о необходимости маголодий, будущий глава Канцелярии всегда считал низкий чуть грубоватый голос возлюбленного лучшей музыкой, отпечатавшейся прочно в его сознании. Однажды Лигул случайно подслушал священный момент зачатия новой жизни и с тех пор до ужаса хотел услышать стоны одного черноволосого. От мысли о том, как волшебно это могло бы быть, в штанах становилось тесно.
Однажды Лигул по секрету рассказал одному стражу, что влюблён в Арея. Тот сочувственно похлопал его по спине и сказал, что первая любовь хоть и прекрасна, но не длится долго. Лигул отвернулся, чтобы скрыть застывшие в глазах слёзы. Он не понимал, как может закончиться любовь, и уж точно не хотел лишиться её.
Время шло, стражи взрослели. Из маленького костра чувства стали огромным огнём, испепеляющим бедную душу, вращающуюся в нём на вертеле коварной судьбы. Лигул был расстроен, Лигул устал смотреть, но не трогать. Лигулу до ужаса осточертело мечтать о том, что когда-нибудь Арей начнёт меньше смотреть в небо и больше на него, что он поймёт, что всё это время его счастье было рядом. Хотелось решительных действий.
Коленки подрагивали, руки нервно роняли всё, что удавалось ими взять, но безнадёжно влюблённый крепко стоял на ногах. Он надел новые белоснежные одеяния, расчесал волосы, спрятал в кармане медальон, в который вложил свою фотографию — подарок Арею на случай, если всё пойдёт гладко, и отправился в путь. Он долго и упорно пытался придумать речь, начиная её то со слов «Дорогой Арей», то со слов «Свет очей моих», но в итоге решил остановиться на простеньком признании. Он готов был опуститься на колени и целовать его руки, на которых, он знал, было несколько мелких царапин с тех пор, как тот в детстве упал с груши мудрости. Он надеялся, что Арей, который так тепло обнимал его при встрече, просто не сможет не ответить на его любовь.
За тысячелетия дружбы Лигул знал о нём всё, что только можно было запомнить. Знал и любимое место Арея в берёзовой роще. Когда солнце клонилось к закату и готовый к величайшему событию в своей жизни Лигул покинул пределы своего жилища, он безошибочно чувствовал, где именно его искать. Птицы пели сегодня особенно радостно. Несмотря на волнение, юноша лёгкой походкой взлетал над мягкими травами. Сердце билось учащённо.
Арей обнаружился там. В тени перешёптывающихся берёз. В расстёгнутой сверху рубахе, как всегда, желанный и неотразимый. Лигул так засмотрелся, что не сразу заметил… Кто это с ним? Зрачки подозрительно сузились, когда он застыл на расстоянии от разворачивающейся перед ним картины. Любовь всей его жизни сидела на траве с какой-то девушкой, сверкающей загорелыми лодыжками из-под воздушной юбки. По сердцу пробежал холодок. Это ведь ничего не значит? Они просто разговаривают? Будто в опровержение этой мысли, Арей потянулся в девушке, немного неловко касаясь губами её щеки, затем, чуть осмелев, он сделал ещё несколько поцелуев. Девушка повернулась лицом к юноше, и их губы встретились. Она поместила цепкую ладошку на его голову — так, как это мечтал сделать Лигул — и стала целовать с такой страстью, что у Лигула от ярости зарделись даже уши.
Как зачарованный, он не мог оторвать взгляд даже тогда, когда, подняв подол платья, девушка резко запрыгнула на уже приспустившего штаны Арея. Последний откинулся назад и всем своим видом показывал, как ему хорошо. Девушка скакала на нём, как будто от этого зависела её жизнь, и Лигулу казалось, что весь эдемский сад слышит эти пошлые звуки. Его будто холодной водой окатили. Теперь он понял, куда в последнее время ходил его любимый, рассказывая, будто хочет побыть один.
Без рубахи, мокрый от пота, тонущий в мягких травах, Арей представлял собой зрелище сокрушительное. В штанах малютки Лигула было тесно до боли. Стиснув зубы, даже не пытаясь стереть льющиеся градом слёзы, он бросился бежать обратно домой, по пути случайно хрустнув парой веток. Испугался, что его заметят, но звуки с поляны лились с неизменным темпом.
Лигул захлопнул за собой дверь с таким звуком, что, кажется, с потолка даже что-то посыпалось, и упал лицом в подушку. Он долго давился рыданиями, скулил и почти срывался на отчаянный крик, пока в теле ещё оставались слёзы. А боль била холодными прутьями, заставляя его содрогаться между всхлипами. Разбитое сердце сочилось кровью, разваливалось на миллионы ошмётков. Его бы вырвать. Вырвать и бросить в грязь под чужие ноги, туда, где видел себя растоптанный Лигул. Интересно, что сказал бы Арей, увидь он эту картину? Посмеялся? Или утешил бы? Картина с развратной девицей упорно стояла перед глазами, отчего-то не смываемая слезами, и Лигул понимал, что даже, вырви он себе глаза, это не поможет.
Когда он успокоился, наступила ночь. Все стражи, должно быть, уже спали. Примерные светлые стражи, не желавшие того, кто не будет им принадлежать. Слёзы давно уже высохли, но Лигул продолжал сидеть на полу и смотреть в ночь. За окном шумели какие-то насекомые, и он чувствовал себя ещё более маленьким и жалким, чем все эти жучки. Хотел бы он быть одним из них. Сверкать изумрудным панцирем среди разноцветных цветов. Не знать никакого Арея и несчастной любви к нему.
Как ни пытался Лигул общаться с Ареем, как прежде, не получалось. Постепенно он стал сторониться друга, который никак понять не мог, в чём же дело, который все уши прожужжал ему, что влюбился, который всё такой же родной, улыбчивый, добрый, нехотя уничтоживший его. Всё больше Лигул скрывался в тени деревьев, осторожно следя за возлюбленным. Вычеркнуть из своей жизни он хоть и мог его, притяженье работало с удвоенной силой. Вспоминая чужое подтянутое тело, Лигул опускал руку в штаны и ласкал себя рваными движениями дрожащих рук. Каждый раз, глядя на мускулистые руки Арея, он мечтал, чтобы в такие моменты они поработали вместо его собственных. Сперма вымазывала одежду и неприятно липла к коже. Стаж чувствовал себя грязным, как будто он совершает что-то запрещённое. Но разве может любовь быть грехом?
Лигул прогрессирует в своём сумасшествии и ищет маголодию, которая смогла бы излечить разбитое сердце. Сколько он ни просит у света лишить его этой любви, ничего не происходит. И юноша злится, ярость внутри вскипает кровью. Разве мог справедливый и добрый свет обречь его на вечные страдания? Он кричит в пустоту, он снова плачет и молит, но ответ не приходит ни сразу, ни в любое другое утро. Он ещё не знает, что такое мрак, зато мрак знает Лигула. Его корни прочно укрепляются в сердце.
Проходят годы. Многие стражи света покидают Эдем под предводительством Кводнона. Лигул в любом случае не остался бы. Мысль, что Арей отрекается от света, и радует, и пугает. Та нахальная, окрутившая его девица, вопреки уверенности Лигула, остаётся в Эдеме, хотя её любовник от этого, кажется, даже не тоскует.
Во всё ещё безбожно влюблённом, раскрошенном сердце появляется надежда. Может, теперь, наигравшись, Арей наконец придёт к нему? О, Лигул не был бы злопамятен, он даже постарался бы ни в чём не обвинять его, он был бы покорен и нежен не в пример всяким девицам, он бы выполнил все порочные желания Арея, а заодно и свои собственные. После периода долгих раздумий и нерешительности он пытается возобновить общение, думая, что ко всему нужно прийти постепенно, но слишком быстро срывается на так и не сказанное в прошлый раз признание. Он напряжённо хлопает ресницами, ожидая ответа. Но его любимый больше не светлый, он презрительно выгибает бровь и как-то понимающе хмыкает.
— Я думал, ты уже выкинул из головы эту глупость.
Понимание приходит в голову постепенно.
— Ты… — Лигул сглатывает, — знал, что ли? Всё это время?
— Кому-то следовало аккуратней поглядывать, — Арей хищно улыбнулся, откровенно забавляясь страхом на лице стража. — А впрочем, тебя можно понять. Я бы удивился, если бы у тебя на меня не встало.
Он разразился издевательским смехом. И Лигул почувствовал себя униженным, в ярости бросившись на него с кулаками, но руки были быстро перехвачены, а сам страж прижат спиной к чужому крепкому телу.
— Ну-ну, не надо так обижаться, друг, — горячим шёпотом в его ухо. — Хочешь, я покажу тебе, что значит быть со мной? А то ты, небось, так девственником и ходишь.
Лигул не успевает опомниться, как оказывается вжатым животом в широкий ствол дерева. Сердце стучит, как бешеное.
— Ч-что ты… — с трудом выдавливает из себя он. — Что ты делаешь?
Он пытается вырваться, но Арей оказывается слишком сильным, а удары по телу слишком непривычными и мучительными. Сконцентрировав всё внимание на боли, он не сразу понимает, что его штаны спущены. Одну руку Арей опустил на его плечо, второй зажимает рот. Перед глазами всё плывёт от накативших слёз, когда страж резко входит, даже не пытаясь его подготовить. Резкими толчками он вышибает из Лигула душу и разрывает остатки сердца, и страж больше даже не сопротивляется.
Когда пытка заканчивается, Арей отбрасывает Лигула в сторону, плюёт и скрывается в темноте леса. Лигул сгибается на земле в слезах и крови с рокочущей в сердце ненавистью, заменившей любовь.