We have always lived in the castle

«Придёт смерть, и у неё будут твои глаза» Ч. Павезе

       Война. Никто не помнит, когда она началась и когда закончилась. У каждого свои даты.        После войны жизнь стала впадать в привычное русло. Хоронили погибших, лечили раненных, привозили военнопленных. Пропавших без вести искали, отстраивали разрушенные дома, пытались найти потерявшихся на войне родственников и друзей. Привыкали жить заново.        Николай и Анна расписались спустя два месяца после побега. Боялись, что Ивушкина снова отправят на фронт, не хотелось потеряться навсегда. На свадьбе собрались только близкие. Ионов носился по всему залу, не зная, куда себя деть, поэтому Василёнку приходилось периодически хватать его за рукав и притормаживать. Волчок неумело, но от души хлопал одной рукой — вторая пока безвольно висела на перетяжке.        Вопреки опасениям Анна, Ивушкина больше не забирали у неё. Вся их компания регулярно отбивалась от НГБ*, да и те отстали спустя пару месяцев. Дольше всех досталось Ярцевой — лишь на пятом месяце беременности она с Николаем наконец смогла добраться до его родных мест и повстречаться с пожилой матерью Николая. Кроме семьи мужа, Анне идти было некуда: родители погибли ещё в сорок первом, а связь с сестрой она потеряла ровно через год — после весточки о эвакуации в Новосибирск, следы Таси обрывались. А спустя месяц после последнего письма Анну доставили на работы в концлагерь. Адреса дальних родственников она не знала. Они всегда жили сами, отдельно, и Анна не помнила, чтобы имена двоюродных, троюродных сестёр и братьев родителей хоть раз прозвучали за обеденным столом. Были только мама, папа, Аня и Тася.        Николай пообещал отдать ей всё своё тепло и заботу, обеспечить её всем необходимым, чтобы она ни в чём не нуждалась. Анна Ивушкина свято верила в своего мужа.        Первые месяцы на новом месте были трудными. Сначала ютились в тесной однокомнатной Ивушкиных, потом устроились на работу. Горком пошёл навстречу молодой семье и уступил крохотную квартирку, но они были рады и этому. Потом праздновали победу. Потом родилась девочка.        Девочку назвали Степанидой, и Василёнок клялся, что приедет посмотреть на крестницу. Волчок, уже полностью здоровый и теперь отбивающийся о повышенного женского внимания в родном Молотове пропадал в лесах, и приехать не смог, но прислал свои поздравления и бутылку можжевельниковой настойки — «за здоровье новорожденной!». Ионов пообещал приехать и помочь, по возможности, начинающей матери — сам Серафим вырастил троих братьев и четырёх сестёр.        Забирая Анну со Степушкой из роддома, счастливый молодой человек не мог оторваться от свёртка из одеял, в котором ворочался младенец. Он не мог поверить в это, то и дело заглядывая в ворох простыней и разглядывая крошечное личико дочки. Он не помнил, был ли он хоть раз в жизни счастлив так, как сейчас.        Спустя месяц Анна изрядно отощала, но по-прежнему смотрела лучащимися счастьем глазами поверх тёмных кругов. Николай устроился на вторую работу, и дочь мог видеть лишь в редкие промежутки между поздним вечером и ранним утром.        Помощь матери была незаменима, и Ивушкин был ей за это искренне благодарен. И хотя он видел девочку редко, в основном — крепко спящей, но любил до безумия, и собираясь на работу поутру всегда заглядывал в колыбельку, всё никак не налюбуясь на своё новообретённое сокровище. Однако смутное и неясное чувство, объяснения которому он не находил, не покидало его.        Стеша проснулась раньше обычного — Ивушкин только начал собираться на завод. Не желая будить супругу, он тихо подошёл к кроватке и склонился над дочерью.        — Тихо, Стёпка, не буди маму. Тшшш, — услышавв знакомый голос, девочка затихла и молча посмотрела на мужчину в ответ.        Большие, бледно голубые глаза, отливающие серым, глядели на него с детского личика со знакомым интересом и вниманием.        Николай отшатнулся от колыбели.        Этого не может быть.        Из колыбели на его смотрели те самые глаза. Глаза, которые он видел в кошмарах. Глаза, которые он так хотел забыть.        Глаза Клауса Ягера.        Младенец в кроватке зашевелился и протянул к Ивушкину пухлые ручонки.        Его отец отправил на тот свет не один десяток людей, неважно, держа ли в руках пистолет или шариковую ручку.        Девочка сложила бровки жалостливым домиком и тихо захныкала.        Неужели тогда?..        " — Спокойной ночи, господин штандартенфюрер.        Дверь захлопнулась у неё перед носом.        — Анна, вы подумали над моим предложением? — вкрадчивый шёпот обжёг ухо, и девушка напуганно уставилась на смуглую ладонь с перстнем, упирающуюся в дверь прямо перед её лицом.        — Да, господин штандартенфюрер. — Голос предательски дрогнул, Анна замерла, боясь пошевелиться.        — Тогда, я полагаю, этой ночью вам лучше остаться здесь, — дыхание мужчины опалило шею. Ягер довольно втягивал ноздрями запах страха. Страх манил, и хищник в нём довольно заурчал, подбираясь для прыжка и плотоядно скалясь.        — Но, господин… — она поспешно обернулась к нему, глядя полными страха и мольбы глазами.        Зверь прыгнул.        — Называй меня Клаусом, — это было последним, что он прознёс, толкая сопротивляющуюся девушку на кровать.»        — Коля, всё в порядке?        Аня, растрёпанная и сонная, стояла в дверях, потирая глаза и щурясь на пробивающиеся сквозь шторы лучи. В белой ночной сорочке и с распущенными волосами она выглядела по-детски беззащитно и напоминала ангела с одной из фресок Ионова.        — Да, — переборов себя, ответил Ивушкин и медленно взял на руки (не)свою дочь.