***
Хаку начал с самого простого — с «настоящего». Свободного времени было немного, его работу никто не отменял — даже после заявления об увольнении. В часы отдыха он забирался на самую высокую крышу купален, садился на край, свесив ноги, и погружался в воспоминания. Хаку не отрывал взгляда от широкой чистой реки и наблюдал, как отражение солнца мерцало на зеркальной поверхности. Река служила границей между людьми и «другими». Хаку не мог пересечь ее, пока подневольно служил «другим». Она текла вопреки времени, непостижимо спокойная, а когда он погружался в воду и плыл, гладила против чешуи. Хаку думал о времени, которое провел в подмастерьях у Юбабы. О том, что любил и что ненавидел. Вспоминал долгие ночные полеты над равнинами по разным поручениям. Думал о безмолвных ночах наедине со звездами и луной. Обо всех призраках, что ему встречались. О сотнях выученных заклинаний. О футоне, на котором нечасто выдавалось поспать. О встрече с Тихиро. Представлял вкус местной рыбы. Грохот лифтов. Жаркий пар внутри стен, подающийся в купальни. Запах средства для мытья посуды. Все, чему научился и все, что украл. Жестокие поступки, которые совершал по приказу Юбабы, и добрые поступки тоже. Когда Хаку был готов, он велел ветру развернуть бумажный свиток, а легкому бризу — подержать кисть. Дождевой воде — наполнить чернильный камень и развести тушь до нужного тона. Так, чтобы цвет сочетался с сорванными в саду лепестками. Инструменты для каллиграфии с готовностью зависли в воздухе, и Хаку прошептал им слова: Плывут в небесах Облака как пионы С лиловой каймой. В сонной полудня тиши Будят на сердце мечты. Закончив писать, инструменты аккуратно легли на крышу. Хаку подхватил бумагу со стихами, внимательно осмотрел, свернул и сунул в рукав кимоно, а затем вернулся в купальни.***
Теперь требовалось пробудить воспоминания. У Хаку было имя, была Тихиро, к нему вернулась жажда знаний, а значит, с задачей можно было справиться. В свободное время он просиживал в личной библиотеке Юбабы за народными сказаниями и свитками, что годами приносили призраки. Хаку надеялся вдохновиться сказками и чужими воспоминаниями. Но сменялись недели и месяцы, а вдохновение не приходило. У него возникало больше вопросов, чем ответов. У драконов были храмы и святилища, они управляли погодой по собственной прихоти, обитали на дне озер, жили тысячи лет и сочиняли сутры. В человеческом обличье взрослые драконы редко выглядели детьми. А кто не успел подрасти, в истинном облике были маленькими змейками. Но полученные сведения слабо помогали Хаку разобраться в себе. Устав от бесполезных поисков и размышлений, он принял приглашение Дзенибы на чай. Хаку до сих пор стыдился и сожалел о своем поступке и не отвечал на письма, однако сдался, когда она предложила помочь со стихами. Он долго извинялся на пороге, прежде чем войти в дом и сесть за стол. Безликий подал чизкейк. Хаку рассказал о своих затруднениях. Дзениба звякнула спицами в наступившей тишине. Она не торопилась, обдумывая ответ, и наконец начала с притчи: — В давние времена жил-был человек. Однажды он переехал в заброшенный дом. За домом находился пруд, который сотню лет зарастал ряской. Хижина была такой ветхой, что человек ночевал под открытым небом. Хаку наблюдал, как молоко завитком растворяется в чае. — Каждую ночь вода покрывалась рябью и нечто выбиралось из пруда. Существо приближалось к человеку и касалось мокрой рукой его щеки. Чем бы оно ни было, человек до ужаса боялся взглянуть на него. Хаку задумался, какая роль в притче отводилась ему — человека или существа? — Однако через несколько недель страх прошел, и человеку надоело, что его щеку трогают каждую ночь. И однажды, заслышав шаги, он быстро поднялся и оттолкнул существо-из-пруда прочь. — И кем оно оказалось? — спросил Хаку. — Маленькой старушкой, — продолжила Дзениба. — Почти при смерти. Она не откликалась на вопросы и упреки, которые долго бросал ей в лицо тот человек. Наконец, так и не ответив на его слова, старушка кротко попросила: «Пожалуйста, не могли бы вы взять лохань воды и перенести меня в другой пруд?» Хаку отхлебнул глоток чая. — Итак, человек принес ей лохань воды. Старушка заглянула внутрь и оглядела свое отражение. Затем молча рухнула в лохань и тут же исчезла. Словно растворилась, а воды стало больше — до самых краев. Человек отнес лохань к соседнему пруду, перелил в него воду, и больше о старушке никто не слышал. Чай в западном стиле, на вкус что-то вроде «Эрл грея», отлично сочетался с чизкейком. — Дух пруда в этой истории искал новый, не заброшенный дом, — заключил Хаку. — Думаете, я на него похож? — Не знаю, глупый мальчишка, — засмеялась Дзениба. — Это тебе предстоит выяснить! Вернувшись в купальни, Хаку провел бессонную ночь. Он лежал и смотрел на скрещенные балки деревянного потолка, отливавшие серебром в лунном свете. Ему не давали покоя мысли о старушке. Каким духом она была, раз могла перемещаться между прудами, как блуждающий призрак? Возможно, Хаку тоже так сможет, когда освободится. Ему понравилась эта мысль. Формально он ведь мог считаться призраком? Источник его жизненной силы осушили ради жилых кварталов и обрекли Хаку на скитания. Интересно, всегда ли он блуждал? Хаку нигде не задерживался достаточно долго, чтобы обрасти воспоминаниями и стать взрослым. Он всегда оставался в теле ребенка. Что, если его звали не только Нигихаями Кохакунуси? Вдруг ему принадлежало столько имен, сколько потоков текло в горах. Бродяга. Дух всех рек и ни одной из них. Словно через дыры в плотине, в голову просочились отдельные струйки воспоминаний. Хаку был драконом в водопаде — наблюдал за медитациями и вызывал дождь, когда люди из деревни взывали к нему. Он был духом спокойного озера и подслушивал, как рыбаки давали советы друг другу. Он был драконом в небесно-голубом храме, прижимался ухом к дверям и внимал тайным песнопениям монахов. И когда Хаку поймет свои желания, то найдет новую реку и новое воплощение. Разрозненные воспоминания не связались в единую картину, но породили новую тему. Дух не стоит на месте, вечно жаждет знаний, нуждается в большем, потому жертвует памятью и личностью ради нового источника. Этот вечный поиск и привел Хаку в купальни, где он был вынужден потерять прежний облик и самого себя. В порыве вдохновения Хаку перекатился на живот, схватил кисть и чернила и нацарапал стихи на первом попавшемся куске пергамента. Сотня лет прошла Счастья лишь призрак манил, Растаяв в дали. Вновь родившейся мечты Отзвук в сердце зазвучит.***
Для следующего стихотворения Хаку использовал возможности истинной сущности. Он стоял на перилах балкона в задней части купален, сохраняя равновесие. Внизу мягко светилась служившая границей река — чистая, яркая, лазурная. Он раскинул руки, закрыл глаза и наклонился вперед. И упал. Ветер трепал одежду и волосы, и Хаку выкинул все мысли из головы. Опустошил разум, чтобы принять новую форму, и исчез, ударившись о воду. Хаку стал частью бесконечной реки между людьми и «другими». Нити судьбы стремились навстречу струйками течений, он потянулся и поплыл вместе с одной из них. Слившись с потоком, он больше не был Хаку, а стал кем-то иным. Он так долго искал, и наконец нашел дом и новое имя. Сменилось и воплощение — он стал выше, взрослее, сильнее и мудрее, одетым в гораздо более темное кимоно. Хаку наблюдал из реки, как девушка в фурисодэ шла с празднества в местном святилище. Она остановилась и застыла у края воды — одетая в красивое кимоно с меховой накидкой. Ее дыхание подкрасило белым холодную зимнюю полночь, пушистые снежные хлопья припорошили традиционную прическу. Все вокруг обрело вес: переполненные светом звезды, почти осязаемые лунные лучи и их отражения на поверхности реки. Хаку не мог ясно мыслить. Тихиро. Несомненно, на берегу стояла Тихиро. Так много времени прошло. Хаку покинул реку. Он принял человеческий облик, вынырнул из воды и встал на поверхность, словно на твердый пол. Подол темного кимоно тенью сливался с журчащим потоком. Снежинки падали и прилипали к телу. Тихиро пораженно смотрела на него — на человека, появившегося из вод и ждавшего ее на середине реки. Хаку не знал, помнит ли его Тихиро. Возможно, из-за чар или из-за прошедших лет она забыла о тех днях в купальнях. Но даже если ее разум забыл, сердце помнило. Она сняла обувь и носки, положила у края воды и приподняла подол кимоно — будто Хаку дал бы ей промокнуть. Тихиро сделала шаг, другой — ноги ступали по поверхности, словно по холодному мрамору. Если она и удивилась, то все равно не стала останавливаться. От ее ступней по воде пошла белая рябь. Хаку хотел показать ей, что это не иллюзия. Он взял ее руку в свою и поцеловал костяшки пальцев, а затем кончики. Его переполняли любовь и те чувства, которые приходят со взрослой жизнью, а затем… Затем… Хаку больше не мог оставаться там. Он отделился от нити судьбы и открыл глаза — тяжесть реки давила на лицо, грозила унести в мир мертвых. Хаку сменил обличие на истинное и вытолкнул себя хвостом на поверхность. Пробив толщу воды, он вынырнул, и гребень волны заискрился на солнце россыпью бриллиантов. Хаку решил записать стихи немедленно, пока не забыл. Он оторвал от тела крупную чешуйку и велел воде начертать на ней нужные иероглифы. Расстались вчера Иль тысячу лет назад? Не все ли равно? Тепло руки на плече По-прежнему я храню.***
— Вот, — Хаку бросил свитки на стол. Юбаба уставилась на них как на дохлую рыбу. Она отвлеклась от конторских книг, широко развела пальцы, и свитки развернулись сами собой. Юбаба проглядела каждый, считав не только слова, но и намерения, и не смогла найти недостатков. Все в точности, как она просила. — Местами весьма сентиментально, — фыркнула Юбаба, рассерженная тем, что Хаку справился с заданием. — Не думала, что в тебе есть романтическая жилка. Она щелкнула пальцами, свитки свернулись и полетели в один из многочисленных ящиков стола. Хаку почувствовал, как бремя договора спало с плеч. Непривычно легкий, он завис в паре сантиметров от пола. — Прощай, Юбаба, — сказал Хаку без капли сожаления, слишком уж радостно было на душе. — Сомневаюсь, что мы когда-нибудь встретимся. — И ты прощай, — Юбаба недовольно скривилась. Хаку вышел из купален, прогулялся по окрестностям и направился к берегу. Он глубоко вдохнул запах травы, свежести и далеких котлов, а затем принял истинное обличье и взмыл в небо. Легкий перезвон «музыки ветра» сопровождал его в полете к новым приключениям. Юбаба же поместила стихи Хаку в рамки и развесила где-то в немыслимом лабиринте роскошных залов.