***
Арсению нравится бывать в чужих снах. Его собственные всегда чёрно-белые и до жути реалистичные. В них не встретишь безмятежно плывущие по небу кучерявые облака, подозрительно похожие на члены, бирюзового цвета море, как в рекламе, или стайку собачек корги, бегающих по песчаному пляжу, как сейчас. Пёсели умиляют Арсения, но он не понимает, какого чёрта они на пляже, а не в космическом корабле, к примеру. Неужели его клиент настолько сильный ментал, что сможет устроить невесомость в любой обстановке? Дерьмово — если тот захочет грязи, мозги ему не запудришь. С другой стороны, можно улететь по небу на хуй в космос. Кстати, где заказчик? На пляже шумят прибой и псы, и Арсений не сразу различает тихий смех. У кромки воды брыкается человек, его обнажённая фигура мелькает в окружении счастливо лающих собак, которые бегают вокруг и смешно перебирают лапками. Животные не похожи друг на друга как под копирку. Это очевидный знак — перед Арсением ментал посильнее его самого. Несмотря на окружающую безмятежность, всё внутри холодеет. Зря он запустился на два часа. Арсений глубоко вдыхает и говорит себе, что это просто сон. Сердце не перестаёт биться как мотылёк в лампочку. За свою карьеру он повстречал много тех, которые создавали вполне безобидный антураж, а потом пользовали его так, как им хотелось, не заботясь о комфорте. Но в этом и смысл заказывать секс-ментала — для удовлетворения своих кинков, а не чужих. Нужно идти, чтобы потом ему не предъявили за то, что он невовремя присоединился. Арсений затягивает потуже полы бежевого халата — такой больше подходит для антуража, а он внимателен к таким штукам. Песок кайфовый, и в целом на пляже приятно — он видел такие только в интернете (он, конечно, бывал на море, но на галечных пляжах), а в его чёрно-белых снах всё неполноценно. Пробка в заднице не даёт о себе забыть: щеки немного краснеют, и со стороны наверняка блестят глаза. Первыми его замечают корги. Они прижимают ушки к голове и опасливо тявкают, заходя за хозяина. Это очень красивый парень, видать, совсем уж извращенец какой, если с его внешностью ему понадобился платный партнёр. У него правильные черты лица — наверное, он сделал пластику: нос ровный — не большой и не маленький; глаза не хочется сдвинуть ни ближе к переносице ни дальше; скулы, брови, челюсть — всё красиво и правильных форм; губы пухлые, но не выглядят так, как после укола, — над ним поработал профессионал. Волосы курчавые, небрежно уложены и колышатся от легкого бриза. Он в расстёгнутой цветастой рубашке и в коротких лёгких шортах — оделся совсем незаметно. Мастер. Он очень сильный ментал, один из лучших, которые встречались; ломает свой сон и перекраивает окружающее пространство так легко, что Арс невольно испытывает трепет, потому что проходит от силы одна секунда, — и меняется всё. Мгновенно темнеет. Вокруг из песка и воды стремительно тянутся в небо шпили небоскребов, все собаки корги исчезли и осталась только одна, которая увеличивается в размерах до небольшого слона и с лаем взлетает в воздух на той же скорости, что и небоскрёбы. Арсения окутывает мерзкий слой белёсой субстанции, которая больше всего походит на сперму, и пригвождает спиной к одному из зданий. Свет в окнах, неоновая реклама, свет фар от машин — всё превращается в карусель. Арсений крепко зажмуривается. Его желудок по ощущениям остаётся где-то на земле, а он летит вверх, как выпущенная стрела. Его дёргает как при остановке ретро-лифта — полёт заканчивается так же резко, как и начался. Он открывает глаза и видит висящую вниз головой долговязую фигуру клиента в смутно-знакомом красно-синем облегающем костюме. Ролевые игры? Такого в заявке не было, но на то Арс и профессионал. — Как тебя зовут, красавчик? — Арсений окидывает изучающим взглядом стройное тело и замечает эмблему паука… Точно! Это же Человек-Паук, племяшка Арсения тащится по ретро-супергероике. Значит, эта спермообразная жижа — это паутина. Принято. — Питер. — Так звали того журналиста — Питер Паркер, значит, клиент настроен вжиться в роль полностью. — А тебя? — голос у него такой, будто бы он усыпляет бдительность жертвы, чтобы потом внезапно атаковать. Только непонятно зачем. Арсений в его руках, приклеен спиной к стене, может вертеть только головой и немного шевелить конечностями. Высота огромная, но Арс умеет летать во сне, если будет нужно. — Называй меня мистер Поппинс. — А вот эта ретро-сказка по Арсению. Паук — Арсений обозначает его так — фыркает и прыгает сверху. Хоть Арс и не чувствует чужого тела, но от осознания близости он ощущает покалывающее волнение. Арсений любит секс в целом: интимная близость, чужое тело во сне обычно без изъянов. Жаль, что с этим у мужчины не очень — всем клиентам плевать на его чувства, а, когда последний раз был в реале, он и не вспомнит. Может, стоит говорить «крайний», и тогда всё случится? — Как ты здесь оказался, мистер Поппинс? Ветер перемен? — Он в курсе! Паук проводит пальцами по линии Арсовой челюсти. Обидно, что тот в маске, — не видно его эмоций. Арсений любит нравиться другим и видеть это. — Да. Меня часто на нём приносит к красивым мужчинам, — Арс надеется, что тот не придаст значения слову «часто» и выдаёт свою самую обворожительную улыбку. В ответ Паук кладёт ладонь на чужое горло, но не сдавливает, а обозначает присутствие. Это могло бы испугать, но не Арса. Просто немножко сжимается очко, и пробка распирает внутри. Умереть во сне нельзя, в крайнем случае он проснётся в своей квартире и всё. — Кто тебя послал, Поппинс? — рявкает Паук ему в лицо, а потом неожиданно становится ничего не видно вокруг. Всё заливает яркий свет софитов, и Арс зажмуривается. «В пизду эти приколы!» — срывается Арсений и решает свалить из чужого сна. Хуй с ней, с оплатой, в мире много извращенцев и денег — всё не заработаешь, всех не перетрахаешь. Но ничего не происходит — свет по-прежнему палит сквозь закрытые веки. Паук его не отпускает, вцепился, как пёс в любимую игрушку, на выход стоит мощнейший ментальный блок, который Арсению не пробить. Вот теперь становится по-настоящему страшно. Почти два часа тот может делать с ним, что хочет. Но страх показывать нельзя. — Никто меня не посылал. Это что такое? Перестань! Яркий свет пропадает так же резко, как и появился, рука исчезает с шеи и пространство будто бы поглощает кромешная тьма. Пока Арсений промаргивается, Паук мямлит, оправдываясь: — Прости, я не рассчитал яркость. Это фонарь в лицо. Я видел такое в старых детективах… Что за детский сад. Да этот Паучок безобиднее котёнка. — Больше так не делай. Чужой фырк раздаётся прямо над ухом — зачем он так близко подносит своё лицо? Глаза потихоньку привыкают к освещению — силуэт виднеется в нескольких сантиметрах. Сердце необъяснимо трепещет — страх смешивается с лёгким возбуждением. — Если ты не признаешься сейчас же, я тебя отшлёпаю! А вот порка Арсения не пугает нисколько. Глаза вернулись в норму и вылавливают огромную мухобойку, висящую прямо в воздухе. Такой хватит на десять задниц Арсения. — Считаю до трёх, и ты признаёшься, как сюда попал! Что у Паука за проблема с гипертрофированием — на фоне по звëздному небу плывёт рывками огромная корги, размером с бигборд. У неё гигантский налобный фонарь, который сейчас выключен; наверное, он и ослепил Арса. Совокупность происходящего больше не пугает — Арсений иррационально перестаёт дрожать от страха и теперь дрожит от сдерживаемого смеха. — Так! — Паук возвращается на свою балку и теперь сидит сверху на корточках как заправский гопник. Их изображение Арсений видел в музее и, конечно, запомнил. В целом, он много чего знает, потому что любит выёбываться. Паучьи угрозы пусты, как сердечко Арсения; это указывает на то, что его корги точно не такая воспитанная в жизни, если она вообще существует. Два куска пенопласта прыгают в руки Пауку, когда тот притягивает их выстрелом своей спермопаутины. — Теперь поиграем по-взрослому, без приколов… Арсений начинает вырываться и чувствует, что паутина уже не держит так крепко, как раньше. Ему всё равно на звук трения пенопласта; вот ногти по доске его бы точно довели, но он же не будет подсказывать. А вот Паук явно терпеть не может этот звук — он дрыгается так, будто бы хочет вырваться из наручников, но он сковал сам себя и всё равно продолжает тереть. Мазохист какой-то. Арсений пытается сорваться вниз и разбиться — так он проснётся. Пока Паук отвлечён (мать честная, точно кот, бегающий сам за своим хвостом), можно попытаться разрушить структуру его паутины, влияя на неё ментально, и представлять, что она не крепкая, а рыхлая, как искусственная паутина из синтепона на Хэллоуин… Он падает. Ощущение знакомое — Арсений обожает свободное падение, а во сне этим можно наслаждаться абсолютно бесплатно. Только обычно он превращает поверхность, куда падает, в батут и летит снова вверх или ломает законы физики, замедляясь перед асфальтом. Сейчас он закрывает глаза и пытается унять бешеное сердцебиение, успокаивая себя тем, что это просто сон, он проснётся в своей квартирке и со спокойной душой отправится в свой собственный сон. Где всё предсказуемо и нет огромных корги или высоких симпатичных красавцев, каких Арсений не встречал за всю жизнь. Еле разлепив зажмуренный глаз, он проверяет, скоро ли асфальт, и весь сжимается. До земли осталось секунд десять, и он начинает обратный отсчёт. Пробка в заднице ощущается так же ярко, как шлепки флоггером. Он решает сосредоточиться на ней, чтобы не думать о приземлении. Несмотря на притуплённую боль во снах, умирать, мягко говоря, неприятно. Он чувствует, как мягко приземляется во что-то тканевое, может, это уже одеяло, и он проснулся? Но нет, он ещё во сне — в квартире у него выставлен запах библиотеки, а во снах редко кто бывает аромафилом, подавляющее большинство — визуалы. Он не спеша раскрывает глаза и видит лежащего рядом на голубой аэроподушке Паука. — Фуууух, как жарко. Странно, обычно я не чувствую температур во сне, — делится Паук и стягивает маску. А, эту деталь притащил Арсений. Он такой же красивый, каким показался в первый момент, только красный, как флаг Советского Союза. — Это тебя послал Ди…? — он останавливает сам себя, комично накрывая рот ладонью. — О, чёрт, я даже не могу назвать его имя! — Никто меня не посылал, блядь! Я ментальный секс-работник! — выпаливает Арсений. — Проститутка, что ли? Или правильно сказать «проститут»? — уточняет парень. В голосе нет презрения или отвращения. Обычный уточняющий вопрос. Как тебе погода? Будешь кофе или чай? Ты трахаешься за деньги? Проститутка. Шлюха. Шалава. Много чего слышал Арсений в свой адрес, но всегда противился обидным словам, предпочитая нейтральное «работник секс-индустрии». Но перед Пауком выёживаться не стал. В конце концов, он пришёл к нему практически голый и с пробкой в заднице. — Да. — Я тебе не верю. Говори правду! — он тыкает его в плечо. — Хотя это объяснило бы твои красные губы и халат. Я не осуждаю, но эти штуки всё равно сексуализированы, — говорит он всё тише и непонятнее, будто бы его зубы вяжет хурма. — Ну, ты в курсе. Прости. Это простое извинение прошибает Арсения насквозь. Он не слышал его очень-очень давно, разве что в общественном транспорте. Покидать чужой сон перехотелось так же сильно, как и ехать на вокзал встречать мать, всякий раз, когда она приезжает. — У меня всё равно осталась ещё одна идея для пытки! — радостно выдаёт Паук и резво садится. Чем больше Арсений проводит с ним времени, тем больше тот кажется безобидным. — Давай пока подведëм итог… Я всё ещё не понимаю, как ты смог попасть ко мне. Я как бы не вызывал. — У меня не было пометки, что это в подарок, а её ставят всегда. Мои любимые заказы, — зачем-то делится Арсений. — Почему? — Паучьи брови театрально ползут вверх. — Кх-гм… Только без обид, если всё-таки меня заказали в подарок, — бросает предупреждающий взгляд Арсений. Дождавшись кивка, он продолжает: — Обычно друзья заказывают секс-ментала для одиноких дрочеров с такими себе способностями к осознанному сновидению. Если они самостоятельно строят эротический сон, то он совсем не яркий, придуманный ими партнёр максимально предсказуем. Не очень интересно. К ним прихожу я. Если они начинают жестить, их очень легко убедить в том, что они хотят на самом деле того, что удобно мне. Чаще всего с такими обходится хенджобом, они думают, что сами этого захотели и принудили меня, я получил без напряга свою оплату. — Часто люди, как ты выразился, «жестят»? — сочувственно. — Практически всегда, — просто говорит Арсений, хотя внутри него щемит. — Всё нормально. Назвался груздем — полезай в кузов. — Куда? А, похуй. Всегда хотел попробовать поцеловаться как в Человеке-Пауке. Сейчас… — он протягивает руку и стреляет паутиной вверх и в темноту. — Паук… то есть, Питер, извини. Подожди. А мы не должны были трахаться в невесомости? Про Человека-Паука речь не шла. Клиент усмехается и доверительным шёпотом говорит, что его зовут Антон. — А тебя как? — М-м-мэри. — Игривое настроение заставляет соврать. — Хуэри. Ну, я предупреждал. И Антон бросается на него со щекоткой. Что бы ни говорили, ревность здесь ни при чём, конечно. Вот Арс не из ревнивых, но боится щекотки так, что сразу же начинает визжать сиреной. Из-за того, что они на воздушной подушке, его треплет по поверхности, как тряпичную куклу. Антон даже не каждый раз трогает чужие рёбра, но фантомных прикосновений достаточно, чтобы Арсений брыкался как Сивка-бурка. Пробка внутри ходит ходором, давит на стеночки. Где-то рядом начинает прыгать и радостно лаять собака, Арсений только надеется, что она уже стандартного размера. Пёс играет на его стороне — он пытается вылизывать Пауку-Антону всё, куда может дотянуться, и с особым счастьем метит в лицо. — Коржик, перестань, предатель! Имя пса не успевает в полной мере умилить Арсения — он пытается сопротивляться, не давать себя схватить за руки, но чувствует, как силы покидают его. Сверху прихлопывает осознанием, что халат держится на честном слове — на поясе, который чудом не развязался в полёте, но полы расходятся, и он то и дело сверкает своим маленьким графиком. Ну, уже не очень-то маленьким — пробка внутри задевает простату. Настроение Антона незримо меняется, и его руки больше не щекочут так яростно — одной рукой он под мышкой зажимает пса, а второй оглаживает чужой бок. В свете уличных фонарей глаза Антона блестят, и всё внешнее возбуждение можно было бы списать на освещение, но зрачки у него расширены, как будто он вмазан. Он часто дышит — запыхался. Или настолько возбуждён? Коржик чувствует смену настроения хозяина — вырывается и семенит куда-то по своим пёсьим делам. Арсений садится, придерживая полы. — Не заставляй меня доставать пипидастр и связывать тебя! — Арсений только догадывается, как Антон собрался связать его пипидастром, но тот выглядит грозным — приходится внимать. — Скажи своё имя, пожалуйста. — Арсений, — признаётся он, закусив губу, и кокетливо смотрит из-под опущенных ресниц. Пробка в жопе прибавляет сто очков к игривости. — Арсений, — повторяет, будто бы смакует Антон. Атмосфера накаляется; несмотря на окружающую их ночь, температура воздуха повышается. Арсений держится за край халата, как Скрудж за золотую монету, будто бы это помогает скрыть возбуждение. Ситуация «ту хот» — чужие руки снова осторожно блуждают по телу, знакомятся будто бы исподтишка — разрешения ведь не было. Таких осторожных прикосновений, будто бы он спелая ягодка малины, которую нужно осторожно снять с куста и не помять, Арсений не чувствовал очень и очень давно. Он трепещет всем телом, у него немного щемит в носу и першит в груди, хочется снять мешающийся кусок скользкой ткани, раскрыться — у него есть что показать на самом-то деле. Антон мешкает, и с губ Арсения почти срывается непривычное «возьми меня» — обычно никому разрешение не нужно, — когда его опережают. — Если уж ты здесь… Я сейчас сниму запрет на выход из сна для тебя. Но хочу предложить: может, ты хотел бы остаться, и… ну, заняться сексом? Арсений вместо ответа молча рассматривает такого неуверенного Антона. Его нужда в вербальном согласии, хотя он мог бы и взять то, что хотел и без него (изнасилование во сне доказать невозможно), делает его в чужих глазах идеальным партнёром. У Арсения бывали такие случаи во снах, когда не обращали внимания даже на его боль. Будто бы он не живой человек со своими чувствами, а секс-кукла. В Антона хочется с размаху вкрашиться, держать его и не отпускать. — Ты мог бы не молчать, пожалуйста, я, э-э-э, волнуюсь. — Я не против, — еле слышно говорит Арсений. Рука Антона приобнимает за бока и придвигает ближе. — Скажи полностью… — Он зарывается носом в чужие пряди. Арсений плывет от такого простого прикосновения. — Я не против заняться с тобой сексом. Точнее, хочу. Арсений ждёт, что его повалят на лопатки, а страсть забурлит в крови и наэлектризует воздух, как натёртая о штанину линейка, но ничего такого не происходит. Антон зажмуривается и меняет наряд на розовую рубашку и шорты. Любит, чтобы его раздевали, что ли? Он вынимает салфетку из нагрудного кармана и замирает с ней над чужими губами. — Ты не будешь против, если мы это уберём? — Нет, — выдыхает Арс. Он тает как лёд в горячем кофе от такого взаимодействия — заботятся о его комфорте. Если Антон у него будет дальше спрашивать на всё согласие, он наверняка расплачется. Антон бережно оттирает помаду с губ — наверное, так археологи стирают слои пыли со своих находок. Помада водостойкая, и в реале не оттерлась бы сухой салфеткой, даже наждачная бумага стёрла бы её только вместе с кожей, но это всего лишь сон. Подушка под ними колышется как желе, и они ударяются лбами; вместе хихикают и неуклюже двигаются как крабы. Напряжение и страх постепенно отступают, но не уходят окончательно. Арсений привык доверять только самым-самым близким: Серёже, отцу и маме. А Антон хоть и видится уже лучшим человеком на свете, остаётся незнакомцем. Арсений титаническим усилием воли заставляет себя не растекаться лужей, а держать рассудок холодным. Это получается плохо. Антон бережно берёт его за руку, зажмуривается, и неустойчивая подушка под ними становится привычной кроватью. Вокруг какой-то сюр: кровать стоит прямо посреди проезжей части, на которой нет машин, Коржик летает и мелькает в поле зрения то тут, то там, метя территорию, а в воздухе пахнет как после дождя. — Извини, я убрал помаду, но не уточнил: это часть твоего самовыражения или… — Это для клиента, в заказе было указано, чтобы я накрасил губы, вставил пробку, и что секс будет в невесомости. — Пробку? — глаза Антона искрятся так, будто бы ему четыре года и взрослые сказали, что он может съесть все сладости вместо ужина. — В невесомости? Это точно сбой, для меня не могли такого заказать, я не давал повода, — он улыбается и глазами почти что лапает Арсения. — Закрой глаза. Довериться нелегко, но Арс уговаривает себя. В конце концов, Антон не выглядит как человек, который будет втираться в доверие, чтобы ранить. Воздух вокруг меняется, становится прохладнее, а потом он чувствует, как вес его покидает, и он медленно поднимается вверх. Он забывает о просьбе и подглядывает: над головой возникает потолок, сбоку вырастают стены, а асфальт покрывается линолеумом. — Жесть, что это? — он широко раскрывает глаза и машет руками в воздухе, поднимаясь так ещё выше. — Ну ты же секс-работник, а я хотел бы попробовать в невесомости, — смущается Антон. — Ты не против? — Нет, но я вообще не представляю, как это, — честно отвечает Арс. Обычно он строит из себя супер-опытного секс-гиганта, который даже если не пробовал какую-то практику, ведёт себя так, будто бы занимается этим уже в сотый раз. Но с Антоном не хочется строить из себя кого-то — хочется обнажиться во всех смыслах, стать уязвимым без страха, что поранят. Это странное новое чувство кружит голову похлеще ощущения невесомости. Он стягивает халат и пускает его в сторону, как по воде. Это движение приводит к столкновению со стеной, от которой он медленно отлетает в противоположную от Антона сторону. Тот комично разводит руки и пытается нагнать, параллельно раздеваясь. Невесомость во сне весьма условная, не имеющая практически ничего общего с той, что в космосе. Кровь не давит в виски, адаптация никакая не нужна, синдромов, схожих с морской болезнью, нет. Через минуту нелепой погони им удаётся вцепиться друг в друга. Антон уже не в костюме Паука, но он стреляет паутиной из руки и привязывает так себя к полу, пока Арс обхватывает его как пальму. Пальцы Антона нашаривают пробку, немного крутят её, дразня, и начинают медленно доставать, пока он не замирает и не заявляет: — Можно посмотреть? — Можно, — шепчет Арсений, краснея, как солнце на закате. Антон его легко разворачивает и руками перехватывает, поднимая вверх так, чтобы его голова оказалась прямо напротив задницы; берёт в кольцо ногу одной рукой, освобождая другую. Его поцелуи порхают по коже, как крылья бабочки, кончики пальцев такие же нежные, а горячее дыхание приятно; он тянет пробку медленно, и, когда наконец достаёт, Арсений тонко выстанывает в ладони, в которых прячет лицо. Наслаждение смешивается с облегчением — такой коктейль пробирает от кончиков пальцев до макушки, заставляя выступить слёзы на глазах. Он часто дышит, пальцы на ногах сами поджимаются, как и яйца. — Спасибо, — искренне говорит Антон и возвращает аккуратно Арсения в исходное положение. Краска не сходит с лица, Арс смотрит в потолок, задрав голову, но Антон снова всё разрешает сам: — Можешь смотреть мне в глаза, я так хочу тебя видеть, — просит Антон так, будто бы от этого зависит его счастье. Арс не смеет отказывать, но взглядом обвиняет: «Ты сам захотел». Антон смотрит нежно, сцеловывает влагу и, убедившись, что Арсений улыбается, продолжает начатое. Чувство того, как палец Антона нежно и щекоча оглаживает раскрытую дырку, заставляет всё внутри трепетать. Первая мысль — попросить прекратить, но Антон превращает это в самую чувственную ласку. Его пальцы волшебным образом оказываются в смазке, он вводит сразу два пальца на одну фалангу, и Арс подаётся навстречу; понятливый Антон вводит глубже. Он разрывает взгляд только для того, чтобы начать покрывать грудь почти бесшумными чмоками. Случается рассинхрон, но Арсению всё равно — от происходящего голову сносит, в ушах шумит, а сам он будто бы плавится под ласками, как мороженое на летнем пляже в полдень, но хочется большего. — Хочу тебя, Антон, можно не растягивать, давай. — Всегда такой нетерпеливый? — он чмокает напоследок в ключицу и поднимает глаза. Арсений чувствует приставленный ко входу член, и как Антон помогает рукой насадиться, потому что у Арса нет ни одной точки опоры, и всё, что он может, — это крепко вцепиться в чужое тело. Член входит очень медленно и плавно, Антон прекрасен в своём наслаждении и внимательно следит за чужим лицом, приоткрыв рот. Чувство наполненности после вынутой пробки возвращается, и это так хорошо, что хочется скулить. Антон движется медленно и размеренно, целует ключицы — всё очень чувственно и томно, но Арсений в таком темпе кончит не скоро. Он не привык во время секса безучастно давать: ему хочется насаживаться, подмахивать и активничать, но как только он что-то делает, Антон сбивается с ритма, и они с неловкими смешками подстраиваются заново друг под друга. Арсений закусывает губу и не знает, как сказать, что ему мало. Антона хочется сильнее, больше, быстрее, чтоб слышно было за громкими стонами, как бьются о задницу яйца. — Чёт хуйня какая-то, Арсений, — пыхтит Антон и останавливается. — В пизду эту невесомость, хочу тебя быстрее. Арсений в ответ хихикает от облегчения и прижимается сильнее, Антон выходит и глубоко целует. Тело обратно наполняется весом, и они клубком конечностей валятся на кровать. — Давай на коленки, Арс, — приказывает низким голосом Антон. Такой он тоже нравится — властный, но это не давит, он будто бы чувствует, что Арсений уже отдался и согласен на всё. Эта перемена попадает Арсению в низ живота, член дёргается от возбуждения, и выступившая смазка мажет в районе пупа, когда Арсений становится на колени, широко раздвинув ноги. — Такой кайф, вообще не зажимаешься. Антон проводит с нажимом пальцем между ягодиц, а потом меняет его на горячий язык. Арсения подбрасывает, будто бы от щекотки, он сжимается; стон больше похож на скулёж — ему никогда не отлизывали. Он прячет лицо в изгибе локтя, чувствует, как опять покрывается краской. Когда Антон перестанет смущать? — Арсений, всё в порядке? — Мне никогда… — стыдливо бурчит он в подушку. Антон накрывает чужое тело своим, трется членом между ягодиц и наклоняет ухо куда-то в район лица, попутно покрыв верхние позвонки вереницей поцелуев. — Повтори, пожалуйста, — шепчет он в ухо Арсению, который покрывается мурашками даже на ступнях, млея от ласки. — Мне никогда не отлизывали… — бурчит Арс, смущаясь. Он сам себя не узнаёт — думал, что перестал смущаться ещё в первую неделю работы, но нет, Антон давит на нужные кнопки и раздевает даже душу догола. — Не делали римминг? — переспрашивает Антон. Удивления в голосе не слышно, или его не слышит Арс. — Угу. — Удивительно. Как можно не хотеть тебя вылизывать вместо завтрака, обеда и ужина… А ты хочешь? — Хочу. — Хорошо, — он чмокает ухо. — Только расслабься, — он напоследок легко толкается бёдрами и оставляет поцелуй за ухом, чем запускает новую вереницу мурашек. Арсению так хорошо в его нежных руках, что он хочет сладко потянуться, как кот после обеденного сна. Антон кажется идеальным как внешне, так и в постели: он выше, что безумно нравится Арсу, красивый, но не смазливо, а как-то особенно светло; Антон безошибочно находит эрогенные зоны и предельно нежен, чего никогда прежде не испытывал Арсений, — в постели всегда он был занят тем, чтобы сделать приятно и девушкам, и мужчинам. Теперь Антон, заботящийся уже о нём, заставляет реагировать тело по-новому: приводит в трепет, топит в ласке, и у Арсения то и дело щиплет в носу. Хоть бы не разреветься. Антон отводит ягодицу ладонью, и Арсений думает, что его обнажили ещё сильнее, будто бы это возможно. Лицо так близко, что чувствуется учащённое дыхание на коже. Антон возобновляет ласку. Прикосновения языка отдаются где-то в районе мошонки и легчайше — на головке. Антон старательно вылизывает и всасывает кожу вокруг ануса и касается его самим кончиком языка. Ощущения такие приятные, на грани щекотки, что хочется дёрнуться и прикрыться ладошкой. — Расслабься, Арс. И придержи рукой, мне моя понадобится. Арс укладывается на грудь, опускается ниже на разъезжающихся ногах и отодвигает ягодицу, как было велено. Первая мысль прекратить и всё-таки сбежать из сна — Антон ведь сказал, что снял запрет, но Арсений «прыгает в холодную воду» — обещает себе никогда не видеться с Антоном, если что, и, наконец, расслабляется. Антон ласкает снова и снова, Арсения размазывает так, что он растворяется в удовольствии, которое пульсирует раз за разом в паху. — У меня уже начинает неметь челюсть, я добавлю пальцы, ок? — Ок. — Арс даже позволяет себе восьмерку бёдрами, чтобы Антон приступал скорее. Антон вводит два пальца постепенно, мягко поглаживая стеночки. Когда он разводит их в стороны, то добавляет горячий язык, ввинчивая его внутрь, а затем пальцем задевает простату, и это фурор. Антон предусмотрительно обхватывает его за бёдра, и только потому Арс не валится на живот, а бессильно виснет на руке. — Тих-тих… — Антон выцеловывает поясницу, пока Арсений приходит в себя, глубоко дыша. Он чувствует, что его щеки мокрые, — слёзы всё-таки полились; проверяет ладонью пах. Удивительно — он не кончил. — Ещё, — выстанывает Арсений. Он чувствует, как Антон тихо посмеивается в поясницу, а затем уже смазанная чужая рука оказывается на члене и начинает медленно дрочить. Когда по ощущениям три пальца входят в него и сзади, он забывается в удовольствии и насаживается на них сам. Он чувствует себя средним в сандвиче — двойное наслаждение, — трахает и трахают его. Пальцы сменяются на член совсем неожиданно, Антон сделал это не иначе как по волшебству, и Арс не стонет, а кричит. Острое удовольствие, пронзающее время от времени, ощущается всё чаще и вот уже почти не гаснет. — Я сейчас кончу! — всхлипывает Арс. Антон переходит на чмоки в шею, но темп не сбавляет. — А это плохо? — спрашивает он между сладкими поцелуями и тяжёлым дыханием. Арсений решает, что, кроме подсохшей спермы на коже в реале, ему ничего не грозит, и совсем себя отпускает: стонет как хочется, насаживается на член так резко, что слышит, как яйца шлëпают о кожу, как и желалось, и загнанное дыхание Антона, перемешивающееся с его хриплыми стонами. Арсений кончает так долго и ярко, что все прошлые оргазмы кажутся просто коротким удовольствием от почёсывания комариного укуса — приятно, но несравнимо, это ощущения другого порядка. Следом за ним кончает и Антон, чьё хриплое «а-а-а» раздаётся прямо над ухом, и в этом звуке хочется раствориться. Они несколько минут приходят в себя, лёжа на спине и держась за руки, Антон поглаживает костяшки, а у Арсения сил нет даже на это. — Пойдём на пляж. Антон встаёт и тянет Арса с кровати, и тот нехотя плетётся за ним. На них сами по себе возникают плавки, и Арсений снова поражается уровню ментальных способностей Антона. Влиять на то, чего касается другой человек, сложно, потому что оно переходит в зону его сил, но вокруг проекция Антона, только поэтому это вообще возможно, хотя и занимает много, как говорят профессионалы, «оперативной памяти». За дверью комнаты сразу начинается белоснежный песок, туда-сюда носится Коржик с друзьями, и Антон с криком бежит в толпу животных. Арсений побаивается собак, но с Антоном почти не страшно. Недолго поиграв с корги, они поплавали вдвоём, смыв наконец с Арса подсохшую сперму (Антон со своей руки её просто заставил исчезнуть). Теперь они качаются на волнах, лёжа на большом надувном матрасе, не боясь уплыть в открытое море или сгореть на солнце. Антон снова держит Арсения за руку, будто бы ему жизненно необходимо касаться его. Он повёрнут к нему всем телом, мягко улыбается и оставляет лёгкие поцелуи на виске или щеке, пока слушает про работу Арсения. — А ты чаще сверху или снизу с мужчинами? — спрашивает Антон. — Чаще снизу. Люди во снах приносят свои менталочки с собой, многие пытаются самоутвердиться хотя бы здесь, а что может быть более мужественным, чем трахнуть такого же, как ты, мужика? Антон хмыкает. — Если хочешь, в следующий раз я буду снизу. — Хочу. Но это не потому, что у меня проблемы с мужественностью, — смеётся Арсений. — Я хочу, чтобы ты потерялся в ощущениях, как сейчас чувствовал себя я. — Если что, ты не обязан. Мы не играем в «я тебе, а ты мне». — Я знаю. Спасибо тебе за это. — Арс поворачивает голову и делает губы уточкой, прося поцелуй без слов. Антон хочет отделаться чмоком, явно собираясь продолжить тему, но Арсу надоело говорить о себе, потому он не даёт отстраниться и крепко обнимает его, притягивая на себя. Нацеловавшись, лёжа на мерно вздымающейся груди у Антона, он спрашивает: — Коржик — это твой пёс с реала? Как ты его затянул сюда? Грудь под ухом медленно поднимается и опускается. — И да и нет. Мне на работе запретили иметь собаку, — голос у Антона такой, будто бы Коржик умер. У Арсения сжимается сердце. Он знает не так много профессий, которые запрещают домашних животных, и все они связаны с опасностью для жизни. Этот закон приняли, чтобы животное не потеряло хозяина. Арсений складывает два плюс два и понимает, что Антон работает на правительство — бандитам всё равно на сохранность животных. — Ты же знаешь, что он попал в хорошую семью, он точно счастлив. Эти люди прошли курсы, а я слышал, что они очень сложные… — Да, я знаю, мне же пришлось их пройти, чтобы купить Коржика. — Арсений слышит характерный для плача шмырг, но не поднимает голову, чтобы проверить, плачет ли Антон. — Я ждал его год. Они молчат, Арсений даёт ему практически бесшумно поплакать. Тишина комфортная — слышно прибой, чаек, а потом становится темно. Шум океана исчезает, слышно только как у соседей в бачке унитаза набирается вода. Арсений в панике шарит рядом с собой в поисках Антона, а затем всё понимает и плачет от отчаяния навзрыд. Его выдернуло, два часа истекли. *** В ту и следующие ночи Арсений не берёт новые заказы. Он уходит в свои сны, которые превращаются в кошмары и не поддаются контролю. В них он идёт по улицам как всегда серого города, вокруг него толпы парней, так или иначе похожих на Антона. Он бросается от одного к другому с одним отчаянным вопросом: «Антон?», на что слышит неизменный ответ: «Вы обознались», и каждый грёбаный раз это разбивает сердце, как в первый. Он не пытается выходить в осознанное сновидение, потому что там он просто выдумает себе Антона и не захочет жить реальной жизнью совсем. Мысль об этом становится всё более и более навязчивой. Днём он ходит на работу в парк. Климат-активатор поддерживает комфортную влажность и температуру, вокруг много зелени, что даёт на время забыть о печалях и сосредоточиться на написании онлайн-учебника по программированию, который можно будет изучать во сне, — новая сфера в обучении. В целом, во снах даже бывает проще сосредоточиться — сложнее самому себе придумать кучу вариантов для отвлечения, как это бывает в реале. Но выбросить Антона из головы никак не выходит. У него настолько едет крыша, что он расчехляет свой неприкосновенный запас и записывается в очередь на курсы для получения пса. Девушка на ресепшене заговорщицки шепчет, что скоро будет партия щеночков йорков, но он отказывается, он пришёл за корги, пусть ожидание и займёт кучу времени. Он внезапно осознаёт, что уже никуда не спешит по жизни вообще, будто бы его впереди ничего не ждёт, он всех уже повстречал, всё испытал и всё видел. Однажды, месяц спустя, он уходит в осознанный сон и придумывает себе другого партнёра, не Антона, который к нему так же нежен. Но от этого только хуже. Он вспоминает тот трепет, с каким вёл себя Антон, его взгляды и касания и не вывозит. Просыпается снова в слезах и обещает себе больше этого никогда не делать — слишком болит. Время идёт, курсы осваиваются. Он берёт базовый, а потом ходит и на продвинутый, который нацелен на заводчиков. Он не собирается этим заниматься, просто переживает и хочет узнать максимум информации, чтобы быть готовым к любой ситуации. Ради пса приходится даже сменить квартиру — живущим в старых однушках собак не дают. Теперь Арсений снимает просторную квартиру, предназначенную для тех, кто хочет жить с животными, в новеньком квартале. Сейчас у него свой парк во дворе с газоном для выгула собак и ещё один огромный с прудом немного в стороне, для всего района. Туда он и идёт с Тишей (в паспорте у неё написано дурацкое Степанида, но кого это волнует) на прогулку впервые. В голове он пытается удержать много всяких правил, переживает о том, как бы не облажаться в первый же раз; одновременно и боится, и хочет, чтобы им встретились другие собачники с пёселями, чтобы Тиша могла с кем-то подружиться. А, возможно, подружился бы и Арсений… Думать об этом странно, он давно ни с кем не знакомился для отношений, а с Серёжей они видятся раз в месяц в «их» кофейне. Секса в его жизни хватает. Мысль о том, чтобы не просто потрахаться, а и поговорить потом, как с Антоном, пугает. Наверное, стоит сходить к психологу, как и советовал в последнюю встречу Серёжа. Это ненормально — быть зацикленным на человеке, которого ты видел во сне всего однажды и вряд ли увидишь снова. Это всё понятно. Но так хочется. Тиша радостно бегает вокруг Арсения, оплетая его поводком, когда он отвлекается на свои мысли. Он заходит в приложение парка и видит, что сейчас здесь всего две собаки на другом конце, и по правилам он может убрать поводок. Когда рядом будет чужая собачка, его оповестит сигнал, и Тишу нужно будет снова пристегнуть. У пруда стоит лавочка, которую Арс обнаружил, когда ещё гулял здесь только переехав, без Тиши. Она расположена так, что на ней можно сидеть, свесив ноги в прозрачную воду. По пруду плывет стайка роботов-очистителей. Они помогают сканировать дно, чтобы можно было смело купаться, фильтруют воду и кормят водоплавающих птиц, которые живут здесь, если нужно. Арсений садится, подставив лицо солнышку, закрывает глаза и слушает Тишу, которая бегает с лаем за бабочкой. На курсах этому тоже учили — давать псу свободу, не заниматься гиперопекой. Арсений пытается сосредоточиться на том, чтобы найти плюсы реала по сравнению со сном для нового поста в свой Инстаграм. Он давным-давно ничего не постил; на первом снимке после долгого перерыва была Тиша без всяких подписей. Арсений прочитал все комментарии, но не нашёл ресурса в себе, чтобы ответить на них. В голове бьётся одна мысль: во сне он встретил Антона, и этот козырь бьёт большинство плюсов реала. Спасибо чёртову сбою в устройстве. Когда ему начинает казаться голос Антона, он думает о том, что визит к психологу может обратиться и походом к психиатру. Голос, который так сильно похож на Антонов, сюсюкает с собакой, а кроме Тиши в радиусе пятисот метров других собак нет. Нужно дать возможность человеку проявить вежливость и спросить разрешения говорить с собакой. Приходится с кряхтением подняться. — Антон? — спрашивает Арсений, подойдя ближе, и ситуация до боли напоминает сцену из сна. Вот сейчас он обернётся и скажет безразличное: «вы обознались». Ну или не настолько, как во сне: всё-таки этому человеку интересна хотя бы Тиша. Человек в простой белой рубашке и льняных штанах оборачивается и мягко улыбается. Солнце светит сквозь листья ему в глаз, и он его прищуривает, но сомнений нет — перед ним Антон, ещё красивее, чем Арс его помнит. В мечтах Арсений тут же бросался ему на шею, но сейчас понимает, что это, по меньшей мере, странно и невоспитанно — они всего лишь переспали, и то во сне, и это был самый классный секс для него, но как было Антону? Далеко не факт, что хотя бы в половину так же хорошо. Потому Арсений стоит столбом, не может только сдержать счастливую улыбку. Он так счастливо улыбался в последний раз в реале, когда Серёжа женился. — Это не сон? Это ты? — Арсений по-прежнему не верит своим глазам. — Я. — Докажи, что я не сплю. — Ущипнуть тебя? — Нет, скажи мне то, чего я не знаю. — Разбираешься в танках? — Это такие машины военные двадцатого века? — Да. — Нет, совсем ничего о них не знаю, — голос Арсения такой довольный, будто бы он кот, объевшийся сметаны (хотя котам и нельзя молочку!). — Ох… Ну, танк Шерман весит тридцать тонн, пушка нарезная, подвеска блокированная пружинная… — Всё, не сплю. Я рад тебя видеть, — искренне говорит Арс. — Какими судьбами? Антон чешет в затылке и делает шаг навстречу. — Я искал тебя. Рыл везде, где мог, но Арсениев в мире очень много, а я о тебе ничего больше и не знаю. Да и рисовать не умею, чтобы попробовать потом найти по фото. Я был в шаге от того, чтобы пройти курсы, мне бы понадобилось для работы. Хорошо, что ты решил взять корги. Я… как же это сказать, — мнётся Антон. — Я знаю всех хозяев корги в Москве и мониторю новых. На выходных езжу в новые места и гуляю с собаками в парках, если хозяева разрешают. Это похоже на сталкеринг, мне очень стыдно и самому крипово, но я не делаю это из злого умысла. Мне хочется найти Коржика, а ему сменили имя. Твоя собака не подходит под описание, но я не против дружить с людьми, которые заводят именно корги. Потому стараюсь приходить к ним в гости. Так можно будет время от времени с ними гулять. — И теперь мы будем дружить? — единственное, что волнует Арсения. Он не спрашивает про законность слежки за собаками, его не интересует, каким способом они нашлись. Это совсем не главное. У него у самого рыльце в пушку — проституция вне закона. — Если ты захочешь. — А ты? — Я же уже здесь. — Если это только из-за собаки, то лучше… — Ты что, дурак? — Антон становится близко-близко, нарушает личные границы одним шагом, а Арсению всё неважно, он так долго этого хотел и хотел бы пустить его ещё глубже, под кожу. У него всё в теле замирает, он не шевелится совсем и не дышит — боится спугнуть. — Я наконец-то тебя нашёл. Когда ты исчез, я хотел подать официальный запрос, но потом понял, что скоро ко мне и так придут из-за вторжения. Я… у тебя могут быть проблемы из-за этого сбоя. Но я постараюсь всё решить. На языке пульсирует «Кем ты работаешь, мать твою?», но Арсений и так догадывается, не дурак. Тиша подбегает и просится на ручки, Арсений не думая поднимает её, и та мажет белую футболку грязью — она успела искупаться. — Пойдём домой, Антон. — Будем дружить? — он улыбается и поигрывает бровями.***
Вымытая собака деловито шлёпает в свою комнату, оставляя мокрые следы на ламинате, а Арсений и Антон идут в хозяйскую комнату — там шкаф. Теперь очередь привести себя в порядок Арсу, а то и вымыться, и он не знает, что делать с гостем. Он иррационально стесняется, хотя Антон вылизывал ему зад и видел, как он плачет, слушал то, чего не знают другие, и сам плакал перед ним. — Арсений, чёт хуйня какая-то. Я типа ждал, что мы пососёмся уже в парке или хотя бы обнимемся. Я не чувствую тебя посторонним, но если ты да, то лучше я уйду нахуй, потом созвонимся… — Фух, — выдыхает Арсений. — Спасибо, что заговорил об этом первый. — Вместо слов он влетает в еле успевшие раскрыться руки для объятия. — Я так рад тебя видеть, мне не хватит слов, чтобы описать то, что я чувствую. — Так покажи. Арсений улыбается и кладёт ладонь Антона себе на грудь. Сердце стучит быстрее, чем копыта скачущей рысью лошади. — Я немного не это имел в виду, но и так сойдёт. — Он снимает мокрую футболку с Арсения и подносит губы к ключице. — Можно? — Можно, милый, — шепчет. Антон выцеловывает чужие ключицы, грудь, пресс, опускается на колени, всасывает нежную кожу горячим ртом и вылизывает расцветающие следы засосов. — Арсений, я хочу тебя, — говорит Антон, глядя в чужой пах. — И я тебя хочу, — признаётся Арс и запускает руку в волосы Антона. Их так хочется трогать, гладить, накручивать мягкие пряди на палец, и он не в силах себе в этом отказать. Антон выглядит расслабленным, поднимает голову вверх на Арсения и смотрит из-под ресниц. Взгляд поплывший, а руки шарят по чужим бёдрам и начинают стягивать штаны. — Стой, — просит Арс. — Мне нужно в душ. Мы не во сне, я хочу, — мнётся он, — сделать… В общем, «тотал клин» хочу быть. Антон смотрит с нежностью и носом щекочет живот чуть ниже пупка. — Если ты хочешь это сделать, то сделай, но ты не обязан. И вообще, я хотел бы быть снизу, можно? — глаза просящие-просящие. — Трахнешь меня? Я чистый, готовился… — Ты рассчитывал на секс? — притворно возмущается Арсений и легонько хлопает его по плечу ладонью. — Конечно, я бы умолял тебя меня трахнуть, ты бы не смог устоять, — смеётся Антон. — Надеюсь, ты не против, а то я тут размечтался уже. Арсений довольно хихикает и тянет Антона вверх, чтобы прижаться к губам, которые не целовал ещё в реале. Это по ощущениям точно так же, как и во сне, но по-настоящему, а потому член наливается кровью, сердце снова заходится, хочется выгибаться и ластиться о тело, которое наконец-то близко. Смазка и презервативы находятся как в тумане. Стянуть друг с друга одежду получается с трудом, чудом ничего не порвав. Это запоздало накатывает страсть, которая оглушает до трясущихся рук так, что пачка выпадает из рук, пакетик фольги не разрывается с первого раза, а презерватив не раскатывается и в несколько движений, что в каком-то роде хорошо — неудобство приводит в чувство, как и прохладный лубрикант. Антон плюхается на кровать на спину, нашаривает подушку и укладывает себе под зад. Глаза его блестят, он с явным удовольствием раскрывается, придерживая себя под коленками. От вида такого соблазняющего и дающего всего себя Антона поджимаются яйца; Арсению не верится, что это порно для него. Он жадно гладит Антона по бёдрам, наклоняется, чтобы поцеловать член и начать растяжку, но тот шепчет, что можно и так. Дрожащей рукой он помогает себе медленно толкнуться внутрь. Там горячо и узко, Арсу так хорошо, что сразу нужна пауза, иначе он кончит в два движения. Он сам обхватывает Антона под колени, и тот тут же начинает ласкать и пощипывать себе соски. — Ты такой горячий. Я скоро позорно кончу как подросток, дорвавшийся до мастурбации, — признаётся Арс. — Кончай, это нормально, а не позорно. Сходим на второй заход, или я подрочу, не думай об этом. — Хорошо, — выдыхает Арсений и наконец начинает двигаться, чем вызывает стоны у Антона. Правой ладонью Арс накрывает чужой член, пытается подобрать нужную скорость и словить синхрон. Быть верхним с Антоном несравнимо лучше, чем с клиентами. Он не лебезит, не унижается, от него не слышно никаких «папочка», а только вгоняющие в краску комплименты, которые дарят крылья и заставляют почувствовать себя важным, нужным и желанным. Антон просит быстрее, и Арс даёт — трахает на максимуме своих возможностей — в таком темпе хоть бы минуту продержаться. По наитию шлёпает по чужой заднице, чем вызывает особенно чувственный и высокий стон — Антон кончает: заливает себе живот, несколько капель попадают на грудь и даже на подбородок. От этого горячего зрелища Арсений кончает следом. Антон будто бы в бреду шепчет «спасибо», и это кажется немножко странным, но по-своему прошибает; Арсения ещё никто не благодарил за оргазм, потому что «это твоя работа». Арсений снимает презерватив, завязывает и кладёт рядом на простыни. Не хватало забыть его, но чтобы Тишка наткнулась на него на полу тоже совсем не хочется — лучше уж так. Желание слизать чужую сперму возникает из ниоткуда. Антон наблюдает за этим, приоткрыв рот, и они вместе переходят на какой-то новый уровень близости. — Поцелуй меня, — тихо просит Антон. Арсений совал себе в зад цепь, трахался во сне на людях, находясь на огромной площади, играл мальчика, называя другого мужика «папочка», но даже тогда он не чувствовал себя таким извращенцем. Нацеловавшись до онемевших губ, Арсений укладывает голову Антону на грудь — а это уже становится его любимым местечком во всем грёбаном мире; обхватывает того руками и не хочет отпускать. Завтра Антон уйдёт на работу, но это будет завтра. Арсений будет ценить здесь и сейчас и в честь этого влажно чмокает Антона в сосок. Подумать только: если бы не сбой, они бы не встретились. Значит, это судьба их свела? Да будет благословлëн тот день, когда человечество нашло способ вмешиваться в чужие сны.