Золотые локоны

Аберфорт Дамблдор возвращается из Хогвартса домой на зимние каникулы. Нет, серьезно — косых взглядов и сочувственных улыбок ему хватило еще в сентябре. «Бедный, бедный мальчик! Такая трагедия!» Ладно, однокурсники — что с них возьмешь. Но преподаватели! «Ах, Аберфорт, обращайся по любым вопросам, в любое время!» — и вечно этим отвратительно-печальным тоном. Можно подумать, им действительно есть до него дело! Не нужна ему их жалость в принципе, а тем более — на праздники. Так что пусть уж лучше считают, что он уехал отмечать Рождество в теплой семейной атмосфере с замечательным старшим братом. Кстати, насчет него. Аберфорт искренне надеется не наткнуться дома на этого «так и лучащегося внутренним светом» (и что только выкурил мордредов журналист, чтобы сказануть такое?!). Скорее всего, конечно, ему это не грозит. Дорогой братец, небось, усвистел куда-то по важным и интересным делам, как и полагается «самому одаренному выпускнику Хогвартса за последние 100 лет». Возможно, принял предложение Фламеля о стажировке в Париже. Или присоединился к кругосветному путешествию Дожа, как и собирался изначально. А что, теперь его ничто не держит, и няньку для полусумасшедшей младшей сестренки изображать не надо. Потому что и сестренки-то больше никакой и нет. Ладно, не стоит об этом думать. Ничего уже не изменить и не исправить, как ни старайся. Аберфорт раздраженно утирает нос рукавом — нет, он не плачет, ему просто холодно! — и направляется по узкой тропинке к дому. Переступает через порог, аккуратно ставит чемодан на пол, вешает куртку на крючок. Проходит в гостиную… И замирает на месте. В камине ярко горит огонь, уютно потрескивают поленья. На столике стоит чашка с недопитым чаем. Взгляд упирается в рыжую макушку, полускрытую высокой спинкой дивана. Альбус медленно поворачивается, встречается с ним глазами. — Здравствуй, Аберфорт, — он выглядит почти… смущенным? С чего бы, это ведь и его дом тоже, имеет полное право сидеть тут на диване и пить чай. Аберфорт вздыхает. Этого следовало ожидать — когда у них в последний раз совпадало мнение о том, где Альбусу стоит быть и что делать? Ну не уходить же теперь? Значит, придется изображать нейтралитет. Ты меня не трогаешь, я тебя не трогаю… Может, этот гений хоть коз покормить догадался, не все ж соседям бегать. Аберфорт только открывает рот, чтобы исторгнуть из себя нечто, напоминающее вежливое приветствие, как… Из-под локтя его брата высовывается золотистый локон. Очень знакомый золотистый локон. Аберфорт хмуро его изучает. В конце концов, сколько обладателей золотистых локонов, желающих пообниматься с Альбусом Дамблдором на диване, он знает? Ладно, допустим, много, его братец — талантливый и популярный юный гений. Но вот скольких из них он обнимет в ответ? Правильно, всего одного. Проследив направление его взгляда, Альбус замирает. — Ал? Что такое? — из-за спинки моментально появляется второе лицо: бледная кожа, разные глаза. И рука, тонкие пальцы которой уже сжимают незнакомую палочку. Взгляд ясный и настороженный, хотя еще секунду назад спал настолько крепко, что не заметил появления Аберфорта. Но стоило Альбусу напрячься — и вот он, тут как тут. Готов защищать свое сокровище. (Sein Schatz. Моргана подери, лучше бы он никогда не смотрел в немецком словаре, что они там мелют!) Аберфорт закатывает глаза. Нет, нет и еще раз нет. С Геллертом Гриндевальдом — а это, конечно же, именно он — он и близко находиться не желает. Поэтому разворачивается, взмахом палочки призывает из прихожей чемодан и уходит наверх, в свою комнату. Мерлин, за что ему это все? Нет, они, конечно, идеальная пара, тут не поспоришь. Оба безответственные, убежденные в собственной гениальности, помешанные на раздвижении границ магии и поиске Даров Смерти. Но если его дорогой братец хотя бы умеет держать себя в руках, мастерски убеждая всех (от преподавателей до работников министерства) в том, что так и излучает свет, то эта разноглазая дрянь еще и агрессивная! Его даже из такой дыры как Дурмстранг выперли — еще бы знать, за что. (Сколько он ни пытался подслушать что-то на эту тему, понял только, что Альбус страшно недоволен позицией школы по этому вопросу. Кто бы сомневался.) В замечательной же компании ему предстоит справлять Рождество! Но нет, он и не подумает убраться и предоставить дом этим голубкам. Еще чего, разбежались! Будет ходить, куда и когда ему вздумается, и заниматься своими делами. Единственное, придется палочку держать поближе: мало ли, что взбредет Гриндевальду в голову. В этот раз он точно не засомневается — ударит сразу, не дожидаясь очередного Непростительного. Спасибо, одного хватит — на всю оставшуюся жизнь! Парой часов позже он решает, что пришло время заняться ужином. Спускается в кухню — и там, и в гостиной благословенно пусто. Готовить он любил всегда, и, хотя сегодня не делает ничего особенного, все равно уходит в процесс с головой. У него так мало расслабляющих занятий… Когда запеканка уже подрумянивается в духовке, он берет чашку чая и, насвистывая себе под нос, направляется в гостиную. Толкает дверь, выходит… и резко сталкивается с непонятно что забывшим на кухне Гриндевальдом. Чашка летит на пол, разбивается, лодыжку обжигает горячим чаем. — Смотри, куда идешь! — рычит Аберфорт, морщась от боли и изучая урон, причиненный его ноге. — Извини… — бормочет Гриндевальд, казалось бы, вполне искренне. Но Аберфорт внимателен и замечает краем глаза, как его палочка выскальзывает из рукава. Ну уж нет! Он молниеносно выхватывает собственную (спасибо посещениям дуэльного клуба в этом семестре!) и орет первое пришедшее ему в голову заклинание. Режущее. Гриндевальд хватается за щеку, делает шаг назад. Смотрит на него с недоумением сквозь навернувшиеся от боли слезы. Между бледными пальцами стекает кровь… Аберфорт замирает на месте, все еще с поднятой палочкой. Что происходит? Он же даже не попытался ни защититься, ни ответить. А сейчас так и вовсе выглядит… напуганным? Что за… В комнату влетает Альбус, Гриндевальд оборачивается к нему. Легкий испуг на его лице сменяется натуральной паникой. — Ал, я ничего… — Вижу, вижу, mein alles, — брат обнимает свое все за талию в защитном жесте. Гриндевальд моментально расслабляется, приникает к нему. — О Мерлин… — шепчет Альбус при виде льющейся потоком крови. Аберфорт опускает, наконец, палочку и мрачно наблюдает, как Альбус заживляет порез и крепче прижимает к себе Гриндевальда. Странно. Все это очень, очень странно. Альбус, конечно, любит своего Геллерта. Но летом он так над ним не трясся, справедливо полагая, что тот и сам способен о себе позаботиться. Более чем. А теперь, значит, не может? Если судить по только что произошедшему, то и правда… Он косится на Гриндевальда, все еще стоящего в кольце рук его брата. Что-то с магией? Доэкспериментировались? Переутомление? Истощение? Кажется, он похудел, или как? Он не знает, что движет им в этот момент: вина при мысли о кровавом порезе на испуганном лице, абсолютно нерациональная тревога за возможное состояние этого несчастья… Впрочем, это абсолютно неважно. Важно только то, что он, неожиданно для самого себя, рявкает: — Идемте есть, оба! И быстро уходит на кухню, хлопая дверью и не глядя на их реакцию. Пару секунд в гостиной царит тишина. Потом слышны негромкие увещевания Альбуса. — Ал, я голодный! — восклицает, наконец, Гриндевальд. — Ты же не думаешь, что твой брат собирается нас отравить? Видимо, ответ «нет», потому что после этих слов они оба настороженно заходят в кухню и садятся за стол. Аберфорт хмыкает и ставит перед каждым по полной тарелке — хорошо, что он привык готовить на троих. Садится сам, стараясь удержать нейтральное выражение лица, и начинает есть. Альбус несколько секунд следит за ним краем глаза, потом осторожно накалывает на вилку кусочек картошки и отправляет в рот. Гриндевальд же не смотрит ни на кого, набрасываясь на еду так, словно не ел года три. Не соврал, и правда, голодный… — Это очень вкусно! Спасибо, Аберфорт, — благодарно бормочет, едва прожевав. Аберфорт чуть ли не давится едой. — Это всего лишь мясная запеканка! — возмущается он. — Альбус, ты совсем его не кормишь?! — и, поколебавшись всего секунду, предлагает: — Будешь салат, Гриндевальд? В конце концов, видит Мерлин, готовка его брата уморит голодной смертью кого угодно. Надо будет завтра пирог им испечь...

***

Альбус задумчиво накручивает на палец золотой локон. Поздний вечер. Они уже лежат в постели: Геллерт закинул на него ногу, собственнически обхватил поперек живота рукой, а носом уткнулся в ключицу. Если судить по периодическому недовольному бурчанию, тоже еще не спит. Никак не найдет себе удобного места. Собственно, ничего удивительного, после такого-то дня. Альбус, видит Мерлин, совсем забыл о зимних каникулах в Хогвартсе. А даже вспомни, все равно не ждал бы Аберфорта дома. Слишком много всего случилось, чтобы брат захотел отмечать праздники с ним. И все же он здесь… Моргана знает, почему. Судя по совсем не радостному удивлению при виде Альбуса — не из-за желания наладить родственные связи. Альбус устало вздыхает. Почему все так сложно? Еще это дурацкое Геллертово обещание. «Я больше никогда не подниму палочку на твоих родственников, Альхен! Пусть Аберфорт делает со мной, что захочет, хоть пытает, я больше никогда, клянусь тебе!». До сих пор звучит в ушах, хотя с того дня, как растрепанный, невесть откуда свалившийся Геллерт бросился к нему через всю улицу, прошло уже больше двух месяцев. Конечно, нужно было убедить, отговорить, доказать ему, что это плохая идея, что Эйб может быть вспыльчив и опасен, что Мордред с ними, с атакующими, но хотя бы щит-то поставить можно… Но Геллерт тогда плакал, вцепившись в него, и извинялся снова и снова, и просил не прогонять его («Пожалуйста, ну пожалуйста, Альхен!»). Альбус не был железным, он любил своего Геллерта, скучал по нему и был счастлив заполучить обратно. И, конечно, обнял и увел в дом, даже не подумав протестовать против чего бы то ни было. К тому же, практически бьющийся в истерике Геллерт все равно не был в состоянии рассуждать логически. А потом у них были более важные темы для обсуждений. Да и если честно, Альбус был почти уверен, что Геллерт и Аберфорт никогда не увидятся снова. Так к чему заводить неприятный разговор? Однако, у судьбы свои планы. Аберфорт здесь, а Геллерт уже заработал порез на всю щеку — за ужасное преступление, попытку починить разбитую чашку. Но такой исход их встречи мог предсказать всякий, обладающий хоть крупицей здравого смысла (хотя Альбус надеялся, что все закипит не настолько быстро, и он успеет придумать, что делать). А вот как объяснить приглашение поужинать… — Пятнадцать лет с ним знаком, понимать так и не научился, — едва слышно ворчит Альбус себе под нос. Геллерт насмешливо хмыкает куда-то ему в шею, потом приподнимает голову, опираясь подбородком на руку. — Ох Альхен, Альхен. Иногда ты такой умный, а иногда… — вздыхает с притворным разочарованием. — Все же ясно, как день. Просто Аберфорт, не смотря на все свои шипы, обожает о ком-то заботиться. — Хм, — возможно, Геллерт и прав. Альбус никогда об этом не задумывался, но… Аберфорт ведь действительно заботится обо всех, кто в этом нуждается. Об Ариане и маме, пока они были живы. О своих козах. О мисс Бэгшот, когда она пишет очередную книгу, забыв обо всем. И — в отличие, к примеру, от самого Альбуса — никогда этим не тяготится. Наоборот, он рад быть нужным и полезным. — Может быть. Но что-то раньше он не рвался заботиться о нас. — Ну Ал! — в голосе Геллерта уже звучит нетерпение. — Ты же не серьезно? Не рвался, потому что мы не давали повода. А сегодня мало того, что почувствовал себя виноватым за режущее (и не спорь, он бы не ударил меня, зная, что не стану защищаться), так еще и заметил мой страх. Он же не знает, что испугался я вовсе не его… Альбус кивает и бережно поглаживает бледную щеку. Слова тут излишни: эту тему они обсудили уже вдоль и поперек. Геллерт понимает, что его страх нерационален: Альбус его любит и всегда позволит объясниться. Поэтому ни бежать, как он сделал в августе, ни паниковать, как сегодня, не стоит. Но одного понимания, конечно, недостаточно — к этой мысли еще нужно по-настоящему привыкнуть. А тут уж, увы, поможет только время. И еще, может быть, много-много ласки. Поэтому Альбус слегка приподнимается на локтях и в довесок касается лба Геллерта теплым поцелуем. Тот благодарно сжимает ему ладонь и продолжает, как ни в чем не бывало: — В общем, Аберфорту стало стыдно — и, наверное, жаль меня — вот он и решил проявить заботу: покормить нас, — Геллерт задумывается на секунду, потом его глаза игриво вспыхивают: — Очень кстати, надо сказать. Учитывая, что тетя Батильда вернется только послезавтра… — он уже давится подступающим смехом: — А ты и правда меня не кормишь! Альбус шутливо спихивает его с себя и состраивает недовольное лицо. — Ну знаешь ли! Можно подумать, ты меня кормишь! — возмущается он. Но ему тоже ужасно смешно. Что за абсурд: Аберфорт, из всех людей, упрекающий его в недостаточной заботе о Геллерте! Кому скажи! — Ничего не знаю! — Геллерт уже и не пытается сдержать рвущийся наружу смех. — Даже твой брат считает, что это я голодаю, а ты садист! — он замирает на секунду, фыркает. — Хотя по мне, так даже лучше — не обижайся, но готовишь ты ужасно, mein Schatz! Ну вот и что с ним делать?! Лично Альбус выбирает удар подушкой по взбалмошной кудрявой голове! Но пока они, хохоча, сначала дерутся подушками, а потом валятся обратно на постель, щекоча друг друга и задыхаясь от смеха, он не может не думать… Что, если Геллерт прав? Аберфорту действительно нравится заботиться. Вдруг он смягчится, увидев, что они это ценят? Во всяком случае, сегодня все было именно так: в ответ на благодарность Геллерта за запеканку, Эйб добродушно заворчал, что Альбус его не кормит, и предложил еще еды. К слову, выглядел он при этом страшно довольным, хоть и пытался это скрыть! Надеяться глупо, неправдоподобно, но вдруг? Вдруг все сложится? И у него снова будет семья. В конце концов, когда еще ждать чудес, как не на Рождество? А оно всего лишь через 3 дня…