К тебе

- Он всегда такой мрачный… Это немного пугает. - Я еще никогда не видела, чтобы он улыбался. И кличка у него… Не вызывает доверия человек, который буквально назвался в честь обезумевшего врача. - Правда? – Парень сложил брови домиком. – Я думал, что это что-то из "Смешариков"… Я с сестрой смотрел. Девушка нервно вздохнула. - Пожалуйста… Будь серьезнее. В последний раз, когда ты был здесь, ничем хорошим это не закончилось. - По крайней мере он на самом деле хочет нам помочь, в отличии от… - Илюш, если ты ему доверяешь, то и я, – девушка ткнулась носом ему в шею, стараясь не задеть ни одну из ссадин на его лице. - Здесь… на самом деле неплохо. И он вроде бы на самом деле латает ребят, - она проводила взглядом одного Пса, который поднимался на второй этаж, где уже вовсю играла музыка, с перевязанной рукой. - Вот, твоя очередь, беги! В Театре по-прежнему пахло плесенью и сыростью. Сколько бы Дама не эксплуатировала Псов для ремонтных работ, вывести вонь не удалось. В крыше еще остались прорехи, и с каждым дождем здание немного затапливало, влага попросту не успевала уйти. Теперь к запаху плесени прибавился запах чистящих средств и антисептика. В фойе перенесли некоторые столы и кресла из залов, поставили лампы, закупили чистые клеёнки, коробки с резиновыми перчатками и лекарствами, в общем, все, что нужно было для оказания первой помощи. Кто-то принес с блошиного рынка старинные ширмы, которыми отгородили рабочую заднюю часть вестибюля от прочей части холла. Некоторые в шутку называли этот закуток «кабинетом доктора Калигари» в честь нового хозяина Театра. Пусть даже фактически хозяином он и не был, но так уж повелось. - Илья, верно? Поди скоро вас всех и запомню. – Калигари утилизировал в отдельное ведро для отходов использованные ватные шарики и обрезки бинта. Он всегда исправно следовал всем санитарным нормам, насколько это было возможно в условиях Театра; некоторых бесила его дотошность, и мало кто мог различить в ней ту заботу и обеспокоенность за Псов, которыми они были обделены. Они одичали и не привыкли к доброте. Их слишком долго кормили обещаниями, тишиной и кнутом. И многих сбивали с толку внешняя строгость и эксцентричность Калигари – он был крайне немногословен, и чаще укорял их за так и не прекратившиеся вылазки и схватки, чем хвалил, как некогда это делала Дама. Тем, кого попытки «перевоспитать» оскорбили, тут же отсеялись. Их ряды и правда поредели. Но сейчас бывшие Псы дружнее и сплоченнее, чем когда-либо, и вместе они пытаются помочь друг другу двигаться дальше. - Меня… избили немного, старые неприятели. – Илья показал дрожащей ладонью на особо саднящие синяки и раны на теле. Калигари их тут же обработал, но то и дело смотрел на предательски дрожащее предплечье. - А с рукой что? - Ничего. Пара синяков, опухла немного, пройдет. Калигари рывком задрал рукав черного худи. От одного этого движения по всему телу прошла невыносимая волна боли. Илья еле-еле сдержал всхлип. - Это она? - Тростью, - кивнул парень. – Ничего страшного. - Все вы так говорите, - грозно проговорил Калигари. – Нет ничего плохого в том, чтобы признать свою боль или слабость, что бы она там вам не наплела, - он аккуратно прощупал локоть, стараясь не задеть бледнеющую гематому. – Сожми руку. Больно? Обязательно сходи к врачу, скорее всего трещина. – Он нахмурил брови. – И ни в коем случае не откладывай. Тем временем прозвенел сигнальный колокольчик где-то над рабочим столом, и у входных дверей раздался крик. - Кто-то идет! Не из наших… - Сиди пока здесь, не лезь на рожон, - пригрозил Калигари. Массивные двери с грохотом отворились, пакеты гостя с шумом полетели на пол, руки подняли в знак капитуляции. - Я к Ва… к вашему Калигари, - громко произнес гость. – Свои. Илья заметил, как ранее хмурый док изменился в лице. Какие-то черты лица прояснились, даже глаза зажглись. - Ладно, беги куда ты там собирался. И Илья… Не дай ей одержать над тобой верх. Парень кивнул и тихо поблагодарил. Илью уже заждалась его девушка. На выходе из театра он успел немного рассмотреть нежданного гостя. Он выглядел знакомо – кажется, он был здесь при штурме Театра. Ни на кого из здешних ребят не похож, но тоже какой-то потрепанный. И, видимо, он был здесь не в первый раз – его пропустили без вопросов. Как только пришелец убедился, что его оставили в покое, он спокойно поднял полные пакеты из «Четверочки» с пола. - Ты к ним со всей душой, а они… - усмехнулся гость. Интересные у этого Калигари друзья. *** Валентин Гашпаров вовсе не такой мрачный, как его малюют. Стоит ему скрыться за кулисами и прекратить играть свою новоизбранную роль, а лейтенанту – поцеловать его в краешек губ, и наигранная, неестественная для него грозность спадает. - Как прошел день? - Устало. Не важно, кто это говорит. На один и тот же вопрос у обоих одинаковый ответ; у них слишком много забот, но забота друг о друге в их список не входит. Они, обессиленные, отдают себя друг другу и получают от этого еще больше. Бездонные колодцы силы - с каждым прикосновением ладоней к щекам и шее снимается вся усталость, и падают наросшие горы с плеч. - Давай посмотрю, что там у тебя. – Валик поправил скатывающиеся закатанные рукава черной рубашки и с хлестким звуком натянул резиновые перчатки, сел на колени перед Димой. Когда-то порезанную в отчаянии руку ему обработал Дима; теперь он с благоговением возвращает свой долг. Он как можно быстрее дернул пластырь, который крепил старую повязку под ребром. Дима зашипел от боли и вцепился рукой Калигари в бицепс. - Сколько бы раз я не видел в своей жизни ножевые… - голос Валентина дрожал, и он не нашел сил договорить. Он успокаивающе погладил большим пальцем кожу под заживающей раной. - Мне не в первой, - тихонько засмеялся Дима. Валентин печально наблюдал, как судорожно поднимается и опускается димин живот из-за хохота и последующей за ней колющей болью; руку с предплечья Дубин не убрал, сжимал крепко. - Ничего смешного. – Дело не в том, что у Валентина нет чувства юмора, а в том, что это Дима и его необычные друзья находят смешными абсолютно дикие вещи. А теперь и он присоединился к этому кругу «необычных друзей». Но это членство не сделало димины ужасы комичнее. Он аккуратно промыл и обработал заново рану. Он уже собирался встать и уйти, чтобы подготовить новую повязку, как Дима вернул его в прежнее положение и внимательно посмотрел ему в глаза. - Я просто рад, что это не ты пырнул меня в живот. Он еще не знает, к чему это было произнесено, и ему уже страшно от того, что ему предстоит узнать. Они еще многого о друг друге не ведают, и не все карты раскрыты; у них много времени впереди. Всё, что Валя может сделать сейчас – боднуть лбом димино бедро и устроиться на нем щекой, надеясь, что лейтенант не заметил пробежавших по его коже мурашек. Порой Дима говорит такое, до мороза по коже. *** Если Дима приходит до того, как Валентин заканчивает работу в Театре, то он обычно останавливается в полупустом зрительном зале. Пока бывшие Псы (которых Дима иногда шутливо называет «щенятами»; в ответ Калигари постоянно укоряет его за дегуманизацию - и так натерпелись) тихо болтают между собой где-то на задних рядах, Дима дремлет в начале портера. Кутается в пальто, заламывает шею так, что она болит еще весь следующий день. Но даже когда татуированная рука поднимает тяжелый бархат занавеса, а уставший взгляд спотыкается на спящей фигуре, ребятам так и не улыбается удача увидеть улыбку Калигари. Может быть, взгляд становится мягче, но не более того. Они ушли из Театра под шумок собачьего лая. Уже на выходе Дима допивает предложенный ему энергетик. Отсюда хорошо видно звезды – огни города не мешают. - Вот там созвездие Волопаса натравливает своих гончих псов Астерона и Хару на Большую Медведицу. Валентин пытается следить за фигурами, которые Дима выводит на небе пальцем, но не видит ничего. С него на сегодня достаточно гончих; на отражение звезд в диминых глазах смотреть интереснее. И Дубин тоже смотрит на него, тянется к вороту его шерстяного пальто, поправляет лацканы. Ладони так и остаются на чужой груди. - Поедем домой? - Ко мне? - К тебе, - улыбается Дима. Все еще не отошедший ото сна Дима зябнет. Издает смешок, тянет несчастные лацканы на себя, утыкается носом в шею и юркает руками под чужое пальто, ближе к теплому телу, обнимает. И сейчас Валик улыбается, надеясь, что лейтенант не заметит пробежавших по его коже мурашек. Хотя тот не дурак, сам догадывается. Калигари еще ближе к себе прижимает, и укутывает в свое пальто плотнее. Не такой уж он и мрачный.